Глава седьмая
У Клавы был замечательный голос, и она как кантор хора певчих сначала с Тусей и Басей пела в херсонской синагоге, а затем поступила в театральный вуз. Училась старательно, трудилась в поте лица – хотела стать актрисой. Её мечта сбылась: когда Клава закончила вуз, она сделалась актрисой драматического театра.
Её актёрские способности, как и музыкальные, проявились на сцене, с каждым новым спектаклем раскрывались всё больше. Мария Осиповна безмерно гордилась дочерью.
– Ты талант! – говорила ей мать, радуясь за старшую дочь, которая нашла своё призвание.
Что и говорить – удача сопутствовала Клаве. Но разве Клава её не заслужила? Высокая, стройная, с большими чёрными локонами, Клава, будучи в расцвете лет, красоты и таланта, сделалась ведущей актрисой театра. На пьесы с участием «Клары Ведмедевой» (для сцены Клава стала Кларой) публика ходила, редко кто из любителей театра равнодушно проходил мимо афиш с её именем. Цветы, поклонники, от которых отбоя не было, всё это многим на её месте вскружило бы голову. Но только не ей! Клава знала цену успеха. Так же серьёзно она относилась и к возможности обрести личное счастье с любимым человеком. Предпочитала мимолётным увлечениям нечто большее, что стало бы ей и тылом и опорой, и что делало её более разборчивой в выборе спутника жизни.
Так потом будет и в Одессе, куда Клава и Юля уедут из Херсона, – весь театр, может, лишь за исключением завистников по актёрскому цеху, её с Юлей провожал до самого поезда. Очень жалели, что из театра уходит такая артистка. Клава обещала помнить друзей и коллег и, по возможности, в письмах рассказывать, как у неё пойдут дела в другом городе. Конечно, свои драматические театры – много их или мало – найдутся и там. В какой-нибудь из них она попытается поступить, с надеждой, что её примут. – «Не примут? Тебя?» Просила Клава и друзей о ней не забывать.
– До свидания! Может, ещё свидимся! – так попрощалась она с ними; рукой им в последний раз помахала, вскочила вслед за Юлей на подножку вагона, – и, с долгим гудком паровоза, две сестры умчались в Одессу...
В Одессе у них заняло время, чтобы обосноваться на новом месте, привести в порядок дела – и прочее и прочее. Но, как и следовало ожидать, Клава без работы на театральном поприще не осталась. Талант есть талант!
В Клаву влюбился режиссёр её нового театра. Любовь была взаимной. «Но если мы, – думала Клава, – захотим узаконить браком наши отношения, как к тому отнесётся мама, когда узнает, что он не еврей?» Эта мысль не давала ей покоя, ведь впервые полюбила по-настоящему. Мать хотела, чтобы дочери выходили замуж только за евреев. В те времена в еврейских семьях благословение родителей на брак многое значило. Тем более – если говорить о семье Ведмедевых – благословение материнское было не пустым звуком для четырёх дочерей, иных из них ещё совсем юных. Если потом Мария Осиповна не будет так настаивать на своём непременном условии, лишь бы её дети были счастливы, то тогда, в 20-е годы, евреи – особенно старшего поколения – рассуждали иначе. Предрассудки, скажем мы, люди иного времени? Но не стоит на прошлое глядеть свысока. Да – и пресловутые различия в вероисповедании, и многое другое – оно сколько раз в истории служило источником вражды целых народов. Еврейский народ, как никакой другой, познал это на своей шкуре. Конечно, мир меняется. В стране сменилась власть, поменялось её название на карте мира; Россия – осталась, но теперь ею называлась самая большая из союзных республик, а не вся Российская империя, как это было раньше. Времена еврейских погромов у нас прошли; борьба между классами – это уже была иная вражда, как и борьба новой власти с религией вообще, хотя для евреев не из краснознамённой касты хрен редьки оказался не слаще… Но там, где эти погромы происходили десятилетиями, сначала их отсутствие выглядело ещё слишком ново – что ни говори – таки революционно. Иногда к хорошему – много его в жизни или мало, и сколько бы оно ни длилось – тоже привыкнуть нужно, поверить, что такое возможно на свете… Слишком долго – так думала Мария Осиповна – мы, евреи, жили обособленно, и тем теснее, сплочённее в своём обособленном кругу держались. Сохранились – как народ, сохранили – и свою веру.
– Ты говоришь, – сказала Мария Осиповна дочери, когда Клава поведала матери о своей любви к режиссёру, – ты говоришь, времена изменились? Я тоже это вижу. Не слепая! А всё-таки нам, евреям, всегда надо быть начеку: мы не знаем, когда и в какую сторону ветер подует...
– Начеку? – возразила Клава матери. – Всю жизнь быть начеку?.. Вечно ожидать, что всё в любую минуту может обратиться вспять, и снова начнутся преследования евреев только потому, что мы евреи? Так целая жизнь в страхе пройдёт. Как бы мне самой потом не пришлось горько пожалеть о том, чего уж не вернёшь…
У Клавы подступил комок к горлу.
Мария Осиповна сочувственно поглядела на дочь… но – покачала головой! «Будь жив мой Арончик, что бы он сказал?..» И – решительно воспротивилась этому браку. Клава, как ни страдала, как ни пыталась переубедить мать, сделать ничего не могла, и не осмелилась пойти наперекор материнской воле...
И потом вышла замуж – не за того, кого любила, но кто безумно любил её.
Туся и Бася также сделались артистками. Только, в отличие от старшей сестры, драматической актрисы, – играли и пели в херсонской оперетте.
А потом: как Юля и Клава переедут в Одессу, так и они с матерью – тоже покинули Херсон – переехали в Саратов.
И тогда – уже Саратовская оперетта примет Тусю и Басю в своё лоно: не навсегда, но надолго! Там-то обеим сёстрам и предстояло по-настоящему блеснуть. Бася, женщина колоритная, была харАктерной актрисой. Играла такие роли, как, например, мадам Каролина в оперетте Кальмана «Принцесса цирка». – Ещё та мадам! Перед надменностью, строгостью и неженской боевитостью (при подчёркивающем их гриме на лице Баси), какими она обладала, трепетали бы все мамины сынки. Мадам, которая, со слов её старого слуги Пеликана, когда-то была «такая маленькая-маленькая, такая пухленькая-пухленькая, такая розовенькая, как поросёночек. И вот этот поросёночек рос, рос, и выросла такая большая...» – «Э, э! что выросло?!» – «Что выросло, то выросло, теперь уж не вернёшь…» Тогда как Туся, которой обычно доставались роли субреток: например, служанок, посвящённых в амурные дела их барышень и со своей смекалистостью усердно в них помогавших, – Туся в той же «Принцессе цирка» играла весёлую, подвижную, озорную циркачку Мари, что выступала в одном цирке с мистером Иксом. Ту самую, признавшуюся мадам Каролине, что любит её сына Тони, а после ответа Мари на вопрос этой мадам, кто она по профессии, у грозной мамаши при попытке-пытке выговорить слово «цирк» «полцирка в горле застряло»!
Ну, а нашей Юле – единственной из всех четырёх сестёр не актрисе – только и оставалось, что в шутку называть себя «актрисой в жизни» – за компанию.