Меня зовут Ежиха.
Когда-то я была маленькой, была ёжиком. А это короткое произведение – моя короткая исповедь, похожая на небольшие иголки, на которые можно нацепить что угодно и унести в свою теплую норку, в свою теплую жизнь. И рассказывать я буду о событиях, участницей которых я была в своем незаметно уходящем детстве. Много лет назад…
…около девяти часов утра, когда солнце уже грело этот прекрасный мир и мою радостную голову, крутившуюся во все стороны, хоть с биологической точки зрения это сложно представить, – очень хотелось все рассмотреть и везде побывать.
Я пропущу ту часть истории, в которой моя Дорогая Бабушка, тетя Анжела (сотрудница упомянутой прародительницы) и тот самый ёжик, а в то время он был вредным-вредным, как дикобраз, уговаривали администратора гостиницы поменять один номер на другой, потому что в нынешней комнате не предполагалось наличие балкона, что сильно огорчало всех троих. Пропущу ту часть, в которой они перебирались во второй корпус в номер с балконом (номер располагался на третьем этаже), распаковывали вещи и обустраивались. Но вот что надо обязательно отметить! Когда я переносила свою сумку из одного здания в соседнее, то встретила его. Высокого, загорелого, спортивного телосложения, со светлыми волосами и необычными карими глазами. Я сразу приметила сережку в левом ухе – серебряное небольшое кольцо. Поначалу дикобразик решил, что этот парень такой же отдыхающий, но на следующий день, и надо отметить, произошло это вовсе не намеренно, я узнала, что его зовут К., и что он сын нашего администратора, и что он подрабатывает в гостинице. Рассказала мне это Алена – school-girl на летних каникулах, как и я, с которой легко познакомилась и с которой сразу же нашла общий язык и общие темы для наших девичьих разговоров. Еще Алена поведала, что в этого К. влюблены абсолютно все отдыхающие девушки от 10 до 18 лет и что ей самой он очень даже симпатичен. Терпеливо выслушав эту интереснейшую информацию, дикобраз сделал единственно верный, на его взгляд, вывод: очередной ловелас. И даже первое время старался не обращать более ни на кого свое «королевское» внимание, но в тот же вечер несколько ребят из персонала гостиницы вытащили на танцплощадку аппаратуру, и К. стал петь в караоке. Пел он не профессионально, но голос был приятный, такой, как у всех мальчишек, которым в скором будущем предстояло стать притягательными юношами, выделяющимися своим тембром голоса и своей внешностью.
На второй день мы должны были ехать в место, где находились грязевые ванны и лечебная глина, но из-за космической скорости, с которой собиралась тетя Анжела, опоздали на катер, поэтому администратор перенесла нашу поездку.
Как свободно! Мы катались по просторам Черного моря, вода была чистая, чисто-голубая, какого-то свежего, легкого и далекого цвета, уводящая в пространство своей прозрачностью. Катер остановился в нескольких километрах от берега, и пассажирам было разрешено искупаться в открытом море. Нырнули все, кроме Дорогой Бабушки, скоростной тетушки и вредного дикобразика. Последний не желал лезть в воду, говорил, что еще плоховато плавает и что устроившие игру в догонялки молодые люди задавят его. К. прыгал с крыши катера. Каждый раз, поднимаясь на поверхность воды, он смотрел на дикобразика и чему-то улыбался. Улыбка радует. Улыбка согревает. Улыбка лечит и спасает. Но ждать ли того же простого и приветливого ответа?
Нет. Наоборот, как возмутительно! Этот дон жуан не должен так поступать! И тогда, одолеваемый пасмурными мыслями, которые так разнились с общей оживленной обстановкой, с солнцем и с морем, дикобраз сидел хмурый и угрюмый. К., конечно же, заметил, что я не веселюсь, он стал брызгать на меня водой. Еще раз возмутительно, возмутительно до предела, и рассерженный дикобраз потребовал, чтобы подобные забавы немедленно прекратились. И К. перестал. Залез на борт катера, где-то пристроился рядом и так и сидел несколько минут в задумчивости (о чем размышлял?), потом неожиданно встал и исчез в каюте.
* * *
Мы хорошо добрались, окунулись в глину и набрали ее с собой в бутылки. И вернулись. К. болтал с какими-то девушками.
На водопады «Три сестры» было решено отправиться на четвертый день. По пути я ловила на себя взгляды К.. Его карим глазам хотелось увидеть в моих какое-то особое выражение, возможно что-то определенное. А мои отворачивались и не могли смотреть прямо в те карие. К. все время был поблизости, стоило только повернуться и оказывалось, что он стоит совсем рядом. Вокруг – зеленое, под ногами – земля, а над головой – опять зеленое; дорожка уходила все выше и выше. Было там какое-то интересное дерево с щелью в человеческий рост, и говорили, если пройти через нее, загадав при этом желание, то исполнится, точно исполнится. Исполнилось ли мое желание? «Пусть…все счастливы будут!» Та-да-да-дам, гром в небе и все счастливы. Чувствуете? Счастье совсем рядом, очень близко, мимолетное…
Дерево Желаний, не подводи!
На обратном пути я просто надела солнцезащитные очки. Разумеется, чтобы от солнца защищаться.
Вечером пятого дня Дорогая Бабушка, сидя со мной на скамеечке в маленьком садике на территории гостиницы, решила поговорить про К.. Дикобразик удивился, насторожился и приготовил свои иголочки. Дорогая Бабушка рассказывала о нем, что он на год меня постарше, что у него есть сестра и брат, что он живет в Краснодаре, но собирается поступать в морской корпус. Дикобразик, с предельной осторожностью, не характерной для этого животного, спросил, откуда Дорогая Бабушка об этом знает, на что та ответила: «Я разговаривала с его мамой – она у нас администратор, ты не знала? Мне показалось, что ты нравишься К., вот я и решила узнать о нем чуть больше». Немного помолчав, дабы дать мне возможность обдумать услышанное, Дорогая Бабушка спросила: «А тебе он как?» Задорные огоньки кружились по ее лицу, музыка слышалась с танцплощадки, люди отдыхали и веселились. Дорогая Бабушка продолжила: «Смотри, вокруг него вертятся все девушки!» Дикобразик сказал: «Если бы я ему хоть чуточку приглянулась, он бы познакомился, так ведь?» Легкий ветерок, скамейка под деревьями, фонарики, К. как обычно пел, и голос этот, казалось, мог бы ответить на мои вопросы, если бы я стала их задавать.
Так бежали те летние морские деньки. Так бежали мои мысли. Они плескались, как вода, грели и обжигали, как палящее солнце, проливались дождем и падали как пожелтевшие от жары листья. Размышляла ли я на берегу, глядя в голубую даль и разглядывая отдыхающих, скалы на левой стороне пляжа с каким-то санаторием на самом верху и белых чаек; сидела ли с Аленой в обеденное время в саду, беспечно болтая, играя в «дурака» и изучая карточные фокусы; наблюдала ли, как два парня, которым было лет по двадцать, развлекались настольным теннисом и разговорами с нами; шла ли в главный корпус, чтобы узнать о новых экскурсиях или поужинать (завтрак мне обычной приносила Дорогая Бабушка в постель, о-ла-ла), всегда, всюду чувство преследовавшего меня тоненького, почти незаметного облачка, чувство тех невидимых вибраций, исходивших от хозяина необычных карих глаз, чувство его неизменного присутствия и постоянного «приглядывания» не покидало меня. Он всегда оказывался где-то поблизости. Он занимался делами гостиницы, но его работа скорее помогала ему наблюдать жизнь дикой природы, а именно жизнь вредных дикобразов, на время принявших человеческий облик. Хотя вряд ли он был того же мнения.
Я одевалась предельно просто: чаще всего на мне можно было увидеть сарафан из светлой джинсы. Хотя в периоды какого-то особого полета моей души и наличия прекрасного настроения можно было ожидать, что я надену, например, черное легкое платье, чтобы подчеркнуть загар, и подкрашу глаза, и вставлю в уши длинные сережки из ракушек и деревянных бусинок. Кажется, что-то подобное было на мне, когда небольшой веселой компанией, состоявшей, в основном, из сотрудников Дорогой Бабушки, а значит из инженеров, бухгалтеров и сметчиков, мы направились в кафе, расположенном на берегу. Нам с Никиткой (он был сын кого-то из собравшихся) в один момент стало скучно, мы вышли на открытую площадку, принадлежавшую кафе, откуда открывался прекрасный вид на море с небольшой высоты. Нас часто воспринимали как брата и сестру: было что-то общее во внешности, например, оба со светлыми волосами и глазами, оба в черном, и проводили друг с другом уйму времени. И вот нашей дружной, братской «парой» мы наблюдали закат. А доводилось ли вам когда-нибудь любоваться заходящим красно-оранжевым солнцем, которое будто тонет в бесконечных водах? Это такое удовольствие! Совсем скоро стало темнеть, море стало черным с серебряной пеной, а воздух вокруг превращался в синь, и в этой синеве появлялись яркие точки, собираясь в известные созвездия. Мы с Никиткой спустились к пляжу и неторопливо пошли вдоль берега. Нашим разговорам не было конца, мы обсуждали наши города, из которых приехали, и школы, в которых учились, наши дома, домашних животных и родителей (они выступают как часть этого домашнего), наших знакомых, любимые фильмы и игры (Никитке нравился настольный теннис, но и поиграть в бадминтон со мной он был не прочь), обсуждали то, что подавали на обед, и то, что, на наш вкус, было бы неплохо, если бы подавали на обед… За этим я и не заметила, что навстречу нам шла другая компания, в которой К. был с несколькими парнями из персонала гостиницы и какими-то девушками. Мы на секунду встретились взглядом, и я явно выражала удивление этой ночной встрече, а он недоверчиво смотрел то на меня, то на Никитку, то снова на меня. Все его соображения по этому поводу отражались в карих печальных глазах, и мне стало жаль. Мне было жаль от понимания того, что невольно доставила ему в тот момент чувство, отразившееся на его потемневшем лице, в его дрогнувших плечах и вялых ногах. Мы прошли мимо друг друга под шум его друзей, под какую-то очередную историю, которую рассказывал Никитка, под звуки, доносившиеся из кафе и из глубин моря.
Мне было немного не по себе всю дорогу до шикарных частных домов с пристанями, которые располагались на берегу справа. Я немного развеялась, когда мы с Дорогой Бабушкой поехали в соседний город на прогулку. Там было так же оживленно и многолюдно, как в любом другом приморском городке. Меня радовал этот муравейник. На местном базаре Дорогая Бабушка купила мне белую маленькую сумочку, куда поместились бы лишь сотовый и ключи, симпатичный веер (было душно), массажную сувенирную расческу и прочее. Особо запомнился один набор, куда входила цепочка и подвеска, но в подвеску можно было вставить законсервированную жемчужинку. Какого цвета жемчужинка тебе достанется, то дарованное пожелание и сбудется. Кремовый символизирует успех, персиковый – здоровье, золотистый – богатство, лавандовый – любовь. Мне досталась белая – это мудрость. С этой подвеской меня запечатлели на нескольких фотографиях в образе дворянки: одели в тяжелое, расшитое бисером, стразами и черным кружевом розовое платье, на голову – шляпу с широкими полями в тон, сказали: «Улыбайся!» и сделали пару снимков.
Как-то раз мы решили пройтись до санатория, что стоял на возвышенности. К нему вела длинная лестница, уводящая к целому комплексу, который состоял из нескольких зданий с номерами для отдыхающих, каких-то кафе и шашлычных, детской площадки, площадки для игры в баскетбол, футбольного поля, сада с преимущественно хвойными деревьями и милыми круглыми беседками. Как раз в одну из таких беседок мы и пристроились. Обсуждались мачтовые сосны, и я вспомнила родные леса и лагерь, в котором была прошлым летом. Он располагался среди таких длиннющих сосен, а воспоминания о нем были столь сумбурны, что не стоит о них упоминать более подробно. С какой-то ясностью я тогда осознала, что скоро, совсем скоро наступит время, когда я буду с радостью упаковывать чемодан и ждать от предстоящего возвращения чего-то нового и свежего. Может быть, я уже скучала по дому.
На предпоследний день нашего пребывания в тех местах, я рано встала (Дорогая Бабушка и тетя Анжела еще спали) и, завернувшись в одеялко, вышла на балкон. Уличная прохлада окончательно разбудила лучше всякого кофе. Вокруг тихо, только слышно, как чьи-то шлепанцы шагают по дороге, легонько шурша мелкими камешками. Я глянула вниз и увидела К.. Он тоже меня заметил и приостановился. Карие глаза с любопытством стали изучать мои лохматые волосы, одеялко и голые загорелые ноги. Хмыкнув, он так же не спеша пошел дальше.
* * *
Где-то в четыре часа того же дня я решила прогуляться около огороженной территории гостиницы. Калитка отворилась, и вышел К. с коробками. Он остановился, не ожидая, что я застану его именно в эту самую минуту, и улыбнулся поверх своей ноши:
– Привет! Гуляешь?
Я подняла брови:
– А тут нельзя?
Он поставил коробку, еще раз улыбнулся, на этот раз своим шлепкам, и пробормотал:
– Конечно можно. Все можно.
И пропал вместе со своими коробками до самого вечера.
* * *
А вечером я сидела на садовом диване-качелях, наблюдая за тем, как устанавливают колонки и другое звуковое оборудование. Хм, ну и где он? Он обычно помогал. Да и пел каждый вечер. Теперь я рассматривала всех, ища глазами одного. Тихий приятный голос рядом произнес:
– Добрый вечер.
Я резко обернулась. В тени деревьев, под покровом наступающей темноты карие глаза казались почти черными, не теряя своей необычности и мягкости, с которой он имел обыкновение разглядывать мое лицо. Я кивнула в ответ. Не дожидаясь моего приглашения, он пристроился на качели, и какое-то время мы сидели в молчании. Затем боковым зрением я подметила, что его карие глаза снова меня изучают. Я подняла голову и нашла среди множества светил Большую Медведицу, она как раз была над нами.
– Тебе здесь скучно?
Я медлила, обдумывая все то, что произошло со мной в последнее время. Было ли мне скучно? Вряд ли, наедине с собой мне скучно не было, а общество Дорогой Бабушки, Алены и Никитки не могло наводить на удручающие мысли. Возможно, К. хотел понять, отчего он видел во мне скрытое уныние, невидимое всем, кроме него.
– Я соскучилась по дому, – призналась я.
К. понимающе кивнул. Думаю, он еще о многом хотел спросить и собирался с духом. У меня было полно времени его выслушать. Времени не было у него. Его позвала мать (помните, она администратор гостиницы), но он не спешил уходить. Ему нравилась атмосфера приближающейся ночи и язвительная девчонка, сидевшая слева. Второй раз его позвали более настойчиво; вздохнув, что было, видимо, вместо пожелания спокойной ночи, он ушел.
* * *
Скоро я поднялась к себе в номер. В нашей комнате, как помню, стояло две кровати: двуспальная была нашей с Дорогой Бабушкой, другая – тетина; были прикроватные тумбочки, кажется, тоже две; в углу стоял шкаф. Одна дверь вела в душевую, другая – на балкон, последней я и воспользовалась. Долго-долго я разглядывала звездное небо, особенно Большую Медведицу, темные холмы, сливавшиеся с ночью и оттого еле различимые, и мысленно прощалась со всем и со всеми – и с К. тоже.
В день отъезда К. помогал нам перенести вещи в маршрутку. Я поджидала его. В душевой комнате. Услышала, как входная дверь скрипнула, короткие разговоры, потом все затихло. Распахивая дверь, и весьма громко и звучно осведомляясь у Дорогой Бабушки: «Он уже ушел, надеюсь?», я задела его. Он стоял прямо сзади с сумкой и потирал ударенное плечо свободной рукой. Как неудобно получилось... Но по выражению необычных карих глаз я поняла, что он вовсе не злился на мою ядовитость и мою бестактность.
После я спустилась отнести ключ от номера в главный корпус. Около ресепшена уже поджидал К.. Улучив момент, он прошел мимо, напевая: «Но почему, но почему расстаться все же нам пришлось?» Не оборачиваясь, я вылетела на улицу.
Каким-то неведомым образом К. уговорил мать, чтобы та отпустила его с отъезжающими в тот день. Возможно, напомнил ей о каком-нибудь срочном деле в городе. Всю дорогу он смотрел невидящим взором в окно, не обращая никакого внимания ни на зеленые холмы, так поразившие меня, когда я только приехала, ни на занимательные постройки, ни на другие красоты прибрежной местности. Когда ему нужно было выходить (его остановка была раньше нашей), он и не повернул головы в мою сторону. К., неужели не посмотришь, не обернешься? Мы никогда больше не увидимся. Никогда больше не скажем друг другу ни слова. Подожди...
Закрывая дверь маршрутки, К. увидел мою слезу. Я не хотела, чтобы та так предательски меня выдавала, но... она дала ему прочную веру в то, что он не был для меня безразличен. И появилось ощущение заветности и сокровенности того, что это все-таки было и было неподдельным и прекрасным.
По возвращении с такого отдыха я месяц не вставала с постели, слушая записи на телефоне того, как он пел.
* * *
Меня зовут Ежиха.
Когда-то я была маленькой, была ёжиком. Было это давно.