Глава шестая
1
Когда у Арона Арнольдовича и Марии Осиповны родились дети, Советского Союза ещё не существовало; и только Юля и Туся – из всех четырёх сестёр – его переживут.
Нам и присниться не могло, что СССР когда-нибудь может развалиться, а власть поменяться! – так думали обе сестры. Даже если бы за год – за два до развала страны нам кто-то его предрёк, мы бы ушам своим не поверили...
Семьдесят четыре года – казалось, стоял СССР, как неприступная крепость, – для нас обеих это не так уж мало, это почти вся наша жизнь...
Как же? Одна страна, одна власть.
Власть – для нас, советских людей – такая гуманная, такая желанная!
Воистину надо было быть «врагом народа», чтобы её не любить. Чтобы противопоставлять своё, нам враждебное, воле большинства – воле трудового народа.
Всё это столько лет нам казалось таким привычным, естественным...
Конечно, в своё время нас и война могла покалечить или сжить со света, и голод – уморить, и холод – застудить... но не УДИВИТЬ так, как потеря страны!!.. Страны, твёрдо верившей: когда весь мир станет краснознамённым, не будет ни богачей, эксплуататоров чужого труда, ни нищих, горбящих спины свои на них. Вот оно – равенство! (И – материальное, и – превыше материального: во всеобщем братстве, в дружбе народов!) Недаром – под исполненную величия и торжества музыку Александрова – одному за другим поколениям советских людей было в гимне торжественно завещано:
Союз НЕРУШИМЫЙ республик свободных
Сплотила НАВЕКИ Великая Русь!
Однако, пришёл час, – и кажущееся нам, старикам, незыблемым – рушится…
Теперь уже и дальнейшие перемены – плохи они будут или хороши – по крайней мере удивят нас, на старости лет, не больше, чем прошедшие войны, голод и холод… О, лишь бы не было войны!..
Авось, гром не грянет.
Голод, холод (в своё время громы грянули: пришла беда, открывай ворота!), войну (и не одну!) – четыре сестры с матерью сумели пережить.
Но не без потерь!
Когда, из всех войн, что приходили и уходили, в страну и мир ворвалась такая, какой ещё не видели, – муж Баси отправился на фронт. Сражаясь, познал тяготы и лишения военной жизни. Побывал в немецком плену; бежал из плена, – казалось бы, о счастье... Но нет! Был арестован НКВД: за то, что добровольно сдался врагу – не оставил врагам от себя только труп, немой как могила!.. Ведь пленные под пыткой иногда могут противнику выдать военную тайну и вообще служат не родине, – короче, «изменил отечеству» только тем, что остался в живых. Тут уже наши дотошные спецслужбы – коммунистическая пыточная – им занялась. Добьём не добитого фашистами! Добили... Но умирать – отпустили домой, к любимой Басеньке, – хотя могли и не отпустить… Да, мы могли.
Жизнь – сначала у немцев, потом у наших – для него превратилась в пытку.
Смерть наступила – пытка кончилась.
«Да, – думала Бася, – всей нашей семье в эту войну пришлось нелегко, но мне особенно не посчастливилось!..»
И не выйдет больше замуж.
2
Однако, ещё во время Гражданской войны, грянувшей после октябрьской революции, – когда из России многие, как из избы горящей, уносили ноги, – только случай не позволил Марии Осиповне с одной из дочерей расстаться, быть может, навсегда.
Это было, когда из Херсона – из России – отплывало в Румынию пассажирское судно, на борту которого среди пассажиров находились и те, что не знали, когда вернутся на родину, но полагали, что покидают её на время – не навсегда. Что со временем в их стране всё образуется; что советская Россия недолго будет советской, что Красному Террору рано или поздно наступит конец... Были среди них и спасавшиеся от верной гибели: для кого остаться – значило умереть от рук большевистских палачей. Да, много, много таких кораблей, как этот, отправлялось в дальний путь – с изгнанниками или с гонимыми иными бедами, иною судьбой, – их всех печально объединяла судьба страны. Их со слезами провожали родственники и друзья, с причалов махали им рукой, посылали на прощание воздушные поцелуи; они тоже надеялись когда-нибудь свидеться с теми, кто их покидал. Грустные проводы... Многие из этих людей, сами того не зная, прощались навеки. Из уплывающих мало – капля в море – приплывут обратно. А если и найдутся такие: там, на чужбине, узнавшие тоскливое пение родной шарманочки, – им (кому особенно не повезёт!) недолго вкушать радость возвращения. Некоторых из них – как только, нагружённые чемоданами, сойдут с корабля – арестуют, под всеобщий ропот, жалобные крики... С другими из вновь ступивших на родные берега – не сразу, так потом – поступят так же: отправят или в концлагеря, или прямиком на тот свет. За что? То ли за их «антисоветское» прошлое или за что-нибудь намекающее на него из ТОЙ ЖИЗНИ, доэмигрантской, а может, и эмигрантской тоже; то ли за анекдот с известным намёком… или за лирическое отступление от всесоюзного, строевого: «В ногу!»… или просто так, ни за что ни про что, – если кому-то из них и будет грозить вышка, их останки и вкусить родной земле...
Так и Клава, – хотя, слава Богу, её жизни ничто не угрожало; да ни ей, ни провожавшим её матери и сёстрам в голову бы не пришло, что советская власть к ним, бедным труженикам, может быть враждебна, – с палубы им всем махая рукой, Клава, верно, тоже думала: мамочка дорогая, сестрички любимые, мы ещё с вами свидимся...
Рядом с Клавой на палубе стоял высокий немолодой человек: это был её дядя, брат её покойного отца, – он, вместе с женой и детьми, также уплывал в Румынию. Клавин дядя и его жена – именно они предложили взять с собой одну из дочерей Марии Осиповны: чтобы та за границей могла продолжить учёбу, которую прервала из-за необходимости всех осиротевших сестёр и овдовевшей матери самим зарабатывать на хлеб, – словом, могла в жизни сама пробить себе дорогу. Мария Осиповна и её дочери были очень благодарны семье брата Арона Арнольдовича за то, что эти люди всячески им помогали, не оставили их в горе и нужде. Однако честная бедность из гордости не желала садиться на шею щедрым богачам – одна большая семья за свой счёт не увезёт другую – всю – тоже не маленькую. Но Клава – девушка способная. А когда она вернётся в Россию – чем сможет, будет помогать матери и сёстрам. Не вечно же им рассчитывать на подачки зажиточных родственников, один за другим покидавших страну из-за Гражданской войны и продолжающихся еврейских погромов. «Грустно расставаться! – думала она, старшая дочь, скрепя сердце. – Но что делать?.. Море, ты нас уносишь – ты же нас и приносишь...»
Но море… этот корабль обратно принесло – гораздо раньше, чем думали его пассажиры!..
Что же заставило его так скоро и внезапно повернуть назад?
Одна из дочерей Клавиного дяди была влюблена в чекиста, который тоже был к ней неравнодушен. Но, опасаясь пренеприятнейших последствий (и, как потом выяснилось, не напрасно!), она не сказала чекисту, что покидает Россию – прощаться с ним не стала.
Чекист обо всём узнал сам; даже выяснил – когда уплывала его девушка и на каком корабле; правда, к его большому разочарованию, судно уже отплыло...
Но и это его не остановило!
– Ну, держитесь, беглецы, отродье вражье! А ты, подружечка, так просто с ними от меня не сбежишь!.. – себе сказал как отрезал тот, кто когда-то был ничем, а теперь, подобно любому рядовому сотруднику ВЧК, какой-никакой вес в государстве приобрёл.
И действительно! Когда для плывших на судне берега России уже тоненькой полосочкой очерчивались вдали и, казалось, в открытом море растают, как сон из прошлой жизни… вдруг на палубе послышались чьи-то тревожные крики:
– Глядите! Они мчатся прямо к нашему кораблю...
Оказалось, это морской патруль – военные катера словно коршуны пустились за своей добычей. Ими нагнанному судну был отдан приказ: вернуться обратно в порт!..
В порту на корабле начался обыск: искали золото, которое якобы, со слов этого чекиста, собирались нелегально вывезти из страны; все каюты обшарили, затем полезли в трюм, что и кого только не обыскали, – тревога оказалась ложной... А чекисту бы радоваться: не дал невесте уплыть далеко! Не важно, кАк это сделал: в борьбе «за правое дело» все средства хороши, и даже очень, когда дают грандиознейший результат.
Но недолго радовался чекист! Еврейские корни: его, одного из отморозков Красного Террора, и её, дочери фабриканта, – двух молодых людей, оказавшихся по разные стороны классовых баррикад, – любви не спасли!..
Зато Клава решила: для неё это знак судьбы!
И, когда пригнанное в порт судно снова отчалит вместе с родственниками семьи Марии Осиповны к берегам Румынии, – на сей раз Клавы уже не будет на борту корабля...
Первый безвестный провидец (до которого лишь ему одному известным путём дошло поведанное выше): Были и другие такие семьи, как Ведмедевы: они тоже потеряли отцов-кормильцев... Но если бы эти отцы-кормильцы – окажись среди них богатые или, по крайней мере, вполне обеспеченные предприниматели – если бы они остались живы, какая судьба в будущем ожидала бы эти семьи? После октябрьской революции – когда у многих будут отняты и земля, и собственность? Когда для таких людей не будет большего преступления, чем стать «классовыми врагами»?
Второй безвестный провидец (из прошлого – сквозь время услышавший предыдущего): При Гражданской войне еврейские погромы – вроде предсмертной агонии Российской империи – они достигнут ещё небывалого размаха; среди евреев счёт жертв пойдёт уже на сотни тысяч!.. – Сотни тысяч – среди миллионов погибших в Гражданскую войну!!!..
Третья безвестная провидица (из века правления Ивана Грозного услышавшая двух предыдущих): Конечно, и прошлые наши правители: и князья, и цари, начиная от первого самодержца, назвавшего себя «царём», Ивана III, и дворяне (в моё время – бояре) – тоже не святые. Возьмём нашего Ивана Мучителя. (Это уже после его смерти «Иваном Грозным» он будет окрещён! – Мол, это был суровый, Грозный владыка, каким и должен быть истинный самодержец в нашем дремучем, северном царстве.) При всём честном народе этот властелин прикидывается ещё тем святошей! Не он ли бесстыдно облачается в священнические одежды? (У опричников, во главе с царём, из пародии на братию вышла – извините, братва шестнадцатого века!) Царь даже... благочестиво жертвует на помин души тех, кто погиб по вине самого грехооткупщика-благодетеля усопших и грозы живущих. И сам же звонит к заутрене – чем торжественно и возвещает и «освящает» новый день: день новых доносов, пыток и казней...
(Слышится звон колокола – ТОТ САМЫЙ!..)
Впереди страну ждут испытания, не менее страшные, – грядущее время Смуты! И тогда вся Россия воспылает мятежами; и холода (точно в наказание!) к нам придут такие, что ну просто смерть; и разразится голод великий, и войны – им, казалось, не будет конца…
«Сытый голодному не товарищ» – смысл этой пословицы уразумеет (только на свой лад!) братва краснознамённая! Она голодных и нищих будет натравливать и против таких, кто всегда, в самую лютую годину, мог бы с ними поделиться. Мол, делитесь сами, голодные, последним, пока есть это последнее…
Мария Осиповна, её дочери – все они, веря, что не кто иной, как сама советская власть, делится последним со своим народом, тоже любые крохи будут готовы делить между собою, и в нужде не отказывать просящим...
Утешение – малое – чтобы только лишь с ним одним, при потрясениях дней и нынешних, и грядущих, жить хорошо и счастливо. Утешение – великое – чтобы мобилизовать все силы, на какие дела бы они не были потрачены – в дни и нынешние, и грядущие.