Зяме Шнобель-Вайнеру было уже хорошо за восемьдесят. Зямин рост был метр пятьдесят два. Зямин вес был пятьдесят пять кэгэ – триста гэ. При всех этих невнятных параметрах Зяма все еще заглядывался на женские юбки. Что он там находил? Вчерашний день? Что-то – да находил. Забывая выключать за собой свет и смывать унитаз, он умудрялся что-то находить, не теряя при этом сознания. А когда перестал находить, посчитал жизнь законченной и назначил день собственных похорон.
– Я сказал, что умру послезавтра, значит, так оно и будет! – выпрямившись во весь остеохондроз, Зяма Шнобель-Вайнер вживался в роль памятника на собственной могиле.
– Ты хочешь, чтобы Нехайкины сказали, что у тебя никудышний сын?! – вскричал Зямин сын Лёлик. – Ты хочешь, чтобы Нехайкины сказали, что я не дал своему папе условий дожить до законных ста двадцати?
– Ле-о-ныд! – монолитный характер Шнобель-Вайнера-старшего был монолитнее характера Шнобель-Вайнера-младшего. – Нехайкины уже столько раз хоронили твоего папу, что когда я умру, они не поверят! Но ты… Ле-о-ныд! Ты собираешься испортить мои похороны?!
– Я хочу дожить тебя, папа, до твоих законных ста двадцати! – бесстрашно отбивался шестидесятилетний Лёлик. – Я записал тебя к сосудистому врачу! К специалисту по «клей дам»*!
Зяма Шнобель-Вайнер никогда никого не праздновал. Зяма Шнобель-Вайнер не любил ходить по больницам.
«Миршам»** – единственное слово, которое он запомнил с первого раза, но клеить дам…
– Ле-о-ныд! – оживился Зяма. – Это же мое любимое лечебное направление! Моя любимая специализация! Ради такого грандиозного дела я, так и быть, отложу мои похороны! Я сейчас же соберусь и… Что? Аж на послезавтра? Так долго? Ле-о-ныд!!! Я не доживу!!!!!
Масштабы Зяминой души не позволяли мелочиться. Он еле-еле дожил до завтра. Он с трудом дожил до послезавтра. Очередь к врачу была на семь вечера. Ровно в два часа дня Зяма сидел у входной двери на табуреточке – в парадной кепочке, в парадной «бобочке»*** – и с палочкой в руке дожидался Лёлика. Бессовестный и бессердечный Лёлик отпросился с работы и пришел в четыре.
– Ле-о-ныд! Сколько можно ждать?!
Выехали в четыре пятнадцать. Приехали в четыре сорок пять. Получив максимум внимания, зашли вне очереди – в четыре пятьдесят пять. Вышли в пять.
Это было что-то с чем-то! Кошмарное разочарование, несравнимое даже с реакцией завхоза Потапенко на кражу противопожарного инвентаря – накануне учений юных пожарников.
«Клей дам» оказался сосудистым хирургом, за пять минут определившим, что у Зямы хорошие индексы и что Зяму можно запускать в космос. Но сначала Зяме нужно к гериатру.
– Я не хочу в космос! Мне не нужен гериатор! – обиделся Зяма. – Там все с потерянной памятью, а я – с нормальной! Ле-о-ныд! Что ты от меня скрываешь? Ты хочешь, чтобы Нехайкины узнали, что ты занимаешься надувательством почти покойного родителя? Ради чего я нацепил парадную кепочку и парадную бобочку? Ради чего я отменил свои похороны? Почему вместо дамы там был адам**** – и при чем тут гериатор? Ле-о-ныд! Гериатор принимает таких старых, как ты. А я… Разве я старый? Мне всего лишь восемьдесят пять. Вот Нехайкина – та старая. Как только ей стукнуло девяносто два, она подала гериатору заявление в космос! Но я-то… Я по другому делу пришел!
Масштабы Зяминой души не позволяли мелочиться: уткнувшись взглядом в приоткрытую дверь, Шнобель-Вайнер-старший углядел то, что искал.
– Ле-о-ныд! Запиши меня во-он к той даме, похожей на Муслима Магомаева в женском виде. Во-он в тот кабинет.
– Папа! Это не врач! Это статистика! – тоскливо поглядывая на часы, нервничал Лёлик.
– Неважно! – полутораметровый Зяма умудрялся смотреть на двухметрового Лёлика сверху вниз. – Я буду говорить с ней с глазу на глаз. Без посторонних.
– Папа! Она не говорит по-русски! Я пойду с тобой и буду переводить!
– Ле-о-ныд! В сфере «клей дам» я не доверяю мужчинам. Я сам пойду. Своими ногами. А ты войдешь, когда тебя попросят, и будешь переводить, когда тебя спросят!
Масштабы Зяминой души не позволяли мелочиться. «Статистика» ни слова не понимала по-русски, но Зяма вошел – и выходить не собирался. Будучи предельно убедителен и лаконичен, он (всего за два с половиной часа) поведал историю военных конфликтов Лёлика с этой заразой Люськой, которая снюхалась с марокканцем. Он рассекретил тайну сложных отношений завхоза Потапенко с руководством пожарной охраны. Он начертил родословную Шнобель-Вайнеров до пятого колена. Он рассказал о покойной жене Рае и о том, как у него душа болит за Лёлика…
Он говорил – она кивала. Он семенил вокруг ее стола – она вышагивала вокруг его стула. Он смотрел на нее снизу вверх – она смотрела ему в глаза. Она ни разу его не перебила! Она была предельно тактична и великолепно молчалива! Она приговаривала «ха-ра-шо» и «мо-ло-дЭнц» даже тогда, когда слушала краткий курс отношений Украины с Россией!!!
Зяма был страшно доволен. Регистратура цвела и пахла: не позволяя масштабам души мелочиться, Зяма Шнобель-Вайнер уже двадцать лет сидел у регистратуры в печенках, а тут…
– Это замечательный врач! – у Зямы плясали руки, ноги и вставные челюсти. – Это первая в моей жизни женщина, которой не хотелось смотреть под юбку, а хотелось смотреть в глаза! Она дослушала меня до конца – и ни разу не закрыла мне рот! Она меня прекрасно понимала! Я это видел! Я это чувствовал! Так много внимания мне никто никогда не уделял! Надо ходить к хорошим врачам, а не к…
…Вот вам и «клей дам». Хорошие индексы – не абы шо! Побольше – про юбки, поменьше – про похороны… И если даже масштабы нашей души принимают счастье за иллюзию, а иллюзию – за счастье, пускай нам всем будет зай гезунд*****! Всем-всем-всем. Нехайкиным – тоже. До наших законных ста двадцати!
Клей дам* – (иврит) – кровеносные сосуды
Миршам** – (иврит) – рецепт
Бобочка*** – мужская одежда
Адам**** – (иврит) – мужчина, человек
Зай гезунд***** – (идиш) – на здоровье, будьте здоровы
Иллюстрация Dianne Dengel
От автора.
Любые совпадения имен, фамилий, размером носов, диагнозов, взглядов на жизнь и, в частности, на дам – случайны. Спасибо за внимание и понимание. Зай гезунд!