Лужи в ботинки.
Иду, не чувствую,
Злюсь на себя.
Надо ж таким быть.
Калечу грусть свою,
Только всё зря.
Жизнь - тёмный лаз, а не
Юркая улица.
"В бок" не грозит.
Сделано-сказано.
Хмурься - не хмурься, а
Дальше ползи.
В неба потёки
Белила ляпнуты.
Знай, что всегда тебе
Лучше жестоким
Быть и обманутым,
но не предателем.
Не предателем… Мда. Это я написал еще давно, когда разорвал отношения кое с кем, чувствуя, что в ином случае измена с моей стороны неизбежна. Ценю честность. Тем больнее мне переносить предательство по отношению ко мне. В этот раз, например, сердце не выдержало. Подсознание отключило доступ сознания к управлению не только сердцебиением, но и чувствами.
Осень шелестит надо мною листьями. Края кленовой листвы покоричневели, преобретя золотистый оттенок. В звуке качающихся под ветром деревьев что-то поменялось. Что это? Эмоции? Нет, я это просто вижу, слышу, но не чувствую. Мне всё равно.
Хотя есть что-то. Какая-то тяжесть на груди жжёт леденящей болью. Что это? Эмоции? А, всего лишь её подарок. Прощальный, хм. Трупное пятно. Живое пятно на мертвечине. Кровавое клеймо прошлой жизни на теле моего пикирующего бытия. Снять и выбросить этот кулон, что ли?
Хотя… О нём спрашивал Рысляев. Плохо помню. Краски жизни смешались в однообразную мазню. Зачем он ему? А, не важно. Мне бы поскорей избавиться от этой обугленной головни, терзающей грудь. И тогда я обрету свободу. Полный покой. Забвение от гнетущих воспоминаний…
31 декабря 2007
Общежитие опустело. В этом году рождественские каникулы оказались аж одиннадцатидневными, и всех студентов одновременно потянуло домой. Хождение по коридорам прекратилось. Ни хлопанья дверьми, ни шума воды, ни шкворчанья масла на сковородках. Ни тебе дефиле девчонок, туго оплетенных полотенцами, вышагивающих из душа до комнат. Тоска… Но не для Джера. Да, ему было одиноко в этом муравейнике, где он никому не был нужен, однако опустошение внешнее принесло какое-никакое облегчение его мятущейся душе. Нет страшнее одиночества, чем одиночество в толпе. Наедине же с собой – ещё куда ни шло.
Джер сидел один в комнате, размышлял и писал грустные стихи. О том, как опадающая листва ложится на запрокинутое вверх лицо, касаясь заполненных дождевой водой глазниц, распахнутых в небо:
Черные закрученные вихри бытия,
словно листья, кружатся в сердце у меня.
Как в осеннем парке я,
задремав,
сижу.
Роскошь тленья - яркая,
но внутри
лишь жуть.
Жизнь моя, бессонница, улетает прочь.
Колокольной звонницей усыпляет ночь.
А они всё кружатся,
вихри темных бездн,
но глаза, как лужи,
там только грязь
небес.
Не оставит слёз по мне и не даст надежд.
Сны в парадной толпами – словно рябь меж вежд.
Улетают яркие, оставляют гниль.
В потемневшем парке я
голову склонил.
Тишина такая, что с пятого этажа слышно, как спускают воду на первом. Джер поднялся из-за стола, подошел к окну. Бесснежная зима крутила ветром иней на перекрестке. Чувствовалось, как стужа медленно скребётся по стёклам, тщась пробраться. Было довольно жутко. Джер поёжился. Надеюсь, выходить не придётся, подумал он. И оглядел стол. Холодильника в его комнате не было, все запасы стояли на виду: полбанки сливового варенья, суп-кирпич, гречка и тушёнка. А да, и хлеб. Совсем чуть-чуть.
- Бутылка кефира, полбатона, - пробубнел он мотивчик, вновь посмотрел за окно и вздохнул. – Нет, - решил он. – Не пойду.
Он схватил миску, гречку и зашагал на кухню. Лопнул раскрывшийся пакет, полилась вода, Джер задумчиво погрузил пальцы в мокрые зернышки. «Новый год. Праздник. Веселье. Слова, которые будто повисли в воздухе, лишились смыслового содержания. Мда, не думал я, что так будет…»
По кухонному полу прошлёпали тапочки. Боковым зрением Джер заметил вошедшую. Повернул к ней голову:
- Привет.
Так надо было. Все в общежитии здоровались. Помещения здесь вообще были заполнены не воздухом, а приветами. Розовые флюиды лицемерия.
Большие глаза Лианы («Лиана», - вспомнил Джер) посмотрели на него, будто взвешивая, а красные губы приоткрылись, чуть помедлили и сказали с сомнением:
- Ты же Джер, да? Ты разве не уехал, ну… домой?
Джер ухмыльнулся:
- Нет. Не уехал.
Лиана ткнула в его направлении ножом:
- Так ты остаёшься на ночь?
- Ну, конечно. Куда я денусь.
- Ну мы все… Все, кто остались, собираемся в читальном сегодня, - Лиана заняла раковину рядом с ним, пустив под струю овощи. – Так что ты приходи. Часам к девяти-десяти. Возьми бокал, там, тарелку.
Джер слил воду с миски. Дослушал Лиану и ответил:
- Спасибо. Что ж, да. С удовольствием.
Он улыбнулся, уходя. Лиана добавила ему вслед:
- Да, и если есть что, то тоже приноси, окей?
- Конечно.
Джер ушел из кухни, переваривая услышанное. Вечеринка. Где его, видимо, некоторые знают. Лиана была даже не из его группы. В принципе, это он никого не знал, потому что ему по привычке ни до кого не было дела. Не факт же, что и все вокруг такие же недоверчивые человеконенавистники, как и он сам. Хм, а что же с собой взять? Не варенье же. Блин, как же на улицу неохота…
Тетрадь со стихами без колебаний полетела на кровать. Лиана, Лианочка. Её приглашение решительно улучшило Джеровское настроение. Он уже чуть ли не припевая, заполнил мультиварку крупой с тушенкой, поставил чайник и стал рыскать по комнате в поисках заначек своих соседей. Эти два суровых сибирских парня были довольно разнузданной парочкой, так что вполне возможно, что где-нибудь за шкафом они припрятали бутылочку-другую мартини. Если так, то Джер беззастенчиво бы их позаимствовал, а потом, перед их приездом, заменил бы на новые, такие же.
Но, увы, Джер так ничего и не нашел. Что немало его расстроило, потому как про себя он уже точно решил на мороз сегодня не выходить. А, так обойдутся. Скажу, что слишком поздно узнал о вечеринке, отчего приготовиться уже не успел.
Чтобы сильно глаза не мозолить, он решил подойти попозже – к десяти. Но даже до пол-одиннадцатого в читальном зале царила подозрительная тишина, так что Джер дождался звука хоть каких-нибудь голосов, и лишь тогда оделся нарядно-небрежно и пошел «кутить». Ну, образно говоря.
Из читального зала доносилась тихая музыка, но дверь оказалась заперта. Хм, неудивительно, подумалось Джеру, раскатал губу…» Но всё же он постучал костяшками пальцев по двери.
- Тише, - раздался громкий шёпот изнутри, музыку обрубили и говор оборвался на неопределенной ноте.
- Да это я, - убедил Джер дверь, и та, помедлив, щёлкнула замком.
В нахлынувшем запахе духов и мандаринов показалось румяное лицо Лианы, тут же облегченно выдохнувшее:
- А, это ты. Ффух. Заходи.
Джер прошел в светлый зал, кивками здороваясь со всеми. Лиана позади него вновь заперлась.
- Ты сказала взять с собой, если что есть, - сказал Джер ей. – Так что я вот это захватил. Всё, что было.
И протянул гитару. Ожидаемый эффект был достигнут – Лиана улыбнулась и махнула рукой:
- Классно. Убери её вон туда.
Джер обернулся взгдянуть, куда она показала, и увидел, что на дальнем диванчике уже лежала одна гитара. Джер цокнул, побрел туда же и взгромоздил свою бандуру рядышком. Он выпрямился, обвел взглядом зал и встретился с глазами из-под низкой зеленой челки какого-то рокера. Джер вспомнил его – они ходили на одни и те же пары. Джер кивнул ему. Копна зеленых волос качнулась и взгляд исчез. Надо набирать союзников, вдруг подумалось Джеру, и он пошел к остальным.
С потолка свисали дождики из фальги, на стенах серебрились снежинки, парты были распределены в виде большого стола посредине, а лишние сдвинуты к стенам. Стол был усыпан явствами, золотясь бутылками. Люди в предвкушении жались к нему на своих учебных стульчиках. Была даже елка! Гирлянды, шары – всё, как полагается.
Джер сел верхом на стул рядом с рокером. Помимо возобновившейся музыки из колонок, слева раздавалось жужжание наушников. Джер посмотрел на рокера, подумал: «…союзников…» и решительно вытащил наушник из увешенного кольцами уха и вставил в своё. Песню он распознал тотчас же:
- «Мастер»? – удивленно спросил он соседа и вернул наушник.
- «Мастер»-«Мастер», - ответствовал тот. – А ты думал, в сказку попал?
Сидевшие вокруг без дела заинтересовались ихдиалогом.
Джер улыбнулся:
- Оказывается, и правда, попал.
Рокер осклабился:
- Вот так-то.
Сидевшим вокруг это тоже показалось забавным. Но Джер хотел добить именно этого кондидата:
- А с Лексом их слушал?
Рокер надменно воскликнул:
- Чувак, да у него такой голос, что от песни «Ещё раз ночь» просто мурашки по коже!
Джер покивал:
- Вот только я не могу никак этот переход перед солягой снять – то ли я ноты лишние откуда-то беру, то ли в тон не могу попасть…
Рокер удивленно нахмурился, вспоминая:
- Вот этот? Та-да та-дадам, та-дам... Там сначала в слабую, потом в сильную, и ритм немного ломается…
Джер спел, помога себе пальцами (давя на воображаемые струны):
- Та-даааам… Нет: таа-даам.
- Пойдем, покажу, - рокер кивнул на диван с гитарами.
Они пересели, воорудившись. Начали бренчать, сбиваясь, споря и тыча друг другу в грифы. Но тут Лиана закончила командовать сервировкой и объявила тост. Рокер оборвал гитарный звук, пережав рукой струны, недовольно поморщился на шум поднимающихся из-за стола студентов, потянувшхся за выпивкой и кивнул на дверь:
- Пойдем отсюда.
Немного подумав, Джер пожал плечами и вышел из читальни.
- Верное решение, - произнес рокер в коридоре.
- Давай ко мне. Я на пятом.
В своей комнате Джер всё-таки добил «Ещё раз ночь». Он, изгибаясь, чтобы дотянуться до нужных аккордов, издал последний рифф, дослушал, как в тишине угас его дрожащий звук, и выдохнул.
- Ффух. Даа, Грановский – гений.
Рокер усмехнулся:
- Это Большаков. Его партии самые сложные. Кстати, я Снейк.
- Джер.
- Знаю, мы в одной группе. Круто ты наехал на литературщицу.
- Она несла бред. Как можно не учитывать в этимологии роль заимствования на основе схожести произношения слов!
Снейк покивал:
- Да-да, вот это-то и круто. Круто, когда кто-то в чем-то мастер. Не просто хранитель мозгов в черепе, как будто, это что-то оставленное на хранение, которое тупо спртали….
- Талант.
- Что?
- Одном дали пять талантов и он сделал из них десять, а другому – один талант, и он его закопал, а не преумножил. Библия.
- Дда, тип того. Кто-то носит в своей башне мёртвый груз, но хуже этого нету! Нужно пользоваться мозгами…
- В том деле, которое тебе больше всего по душе?
- Да, именно.
- Тогда проблема в одном: (пауза) нужно иметь душу.
Снейк понял шутку.
- Ну да. Кстати, можешь написать об этом песню.
Джер щелкнул пальцами:
- Рояль в кустах!
И потянулся в стол за тетрадкой со стихами:
- У меня есть некоторые наброски.
Снейк взял тетрадку, откинул зеленую челку с глаз и вчитался, переворачивая страницы.
- Прикольно.
- Но это в основном старое. Вот я сегодня написал.
Джер открыл последнюю страницу и показал стих про лужи в глазах. Зеленые брови полезли на лоб.
- А вот недавнее.
Снейк прочитал в слух:
Они горбатятся за деньги,
Деньги тратят на себя,
Убивая нудный день, ни
Ненавидя, ни любя…
- Так сказать общее впечатление о Гореполе и о людях, живущих здесь. У приезжего, - пояснил Джер.
- Ну да, у кого же еще? – бездумно сказал Снейк и продолжил чтение:
Они охотятся за тем,
Что раздают всегда не им,
Но хоронить себя средь стен,
Мне как-то кажется таким
Странным…
Ты тяжело встаешь с утра.
В зевок толпы дневать шагнешь,
- Это про метро, - скромно пояснил Джер.
Снейк взвесил фразу на языке:
- Зевок толпы… Круто.
Мечтая прокричать ''ура!'',
В закат вбежав, - он так хорош!
Ты понимаешь: без друзей
И их улыбчивых продаж
Не отразить ударов дней...
Как ты не видишь? - эта блажь
странна!
- И их улыбчивых продаж? – переспросил Снейк.
- Наркота, - просто пояснил Джер. – Это про моих соседей по комнате.
- А, эти барыги Воркутинские. Ну-ну.
Я просыпаюсь в тишине,
Сквозь их похмелья смрад
дышу.
И от осколков на столе счищаю угол
и пишу о том,
что встану завтра я
и снова им не уступлю.
Пусть странна эта роль моя,
и что? Выходит, я люблю
странность!
- Ни фига се, да у тебя талант. А песни у тебя есть?
Джер помялся. Неопределенно поводил рукой в врздухе:
- Так… В основном бардовские…
- А металл? – удивился Снейк.
- Ну, с металлом я недавно, так что посочинять еще не успел. Но вот эту, про странность, я придумывал уже под мотив. С промежуточными строчками вместо припевов…
Снейк помотал зеленой копной:
- Это ж больше панкота! Надо что-то брутальное! Про кровищу, демонов… Тела голых девах.
- Ну, мне нравятся социальные темы.
- Всем нравятся. В том и плюс! Надо говорить притчами, аллегориями, чтобы текст нёс сразу несколько смыслов. Ты поешь, как вампир отбрасывает выжитое как лимон тело, а слушатели понимают – да, блин, наш губернатор в конец оборзел! Смекаешь?
- И любители вампиров, и псевдоинтеллектуалы, любящие докопаться до второго дна, - у нас в кармане.
- В точку. Только есть нюанс. Песен-то нет.
- Дай мотив.
- Мотив? Может, сперва жанр придумаем?
- Давай трэшак, не робей – всё будет о`кей!
Снейк, сквозь усмешку бросив на него взгляд, ударил по низким струнам, пытаясь придумать новый рифф. И у него неплохо получилось. Джер, задумчиво вслушиваясь, покивал. И у него рождалась идея для боевичка: темный силуэт в развевающемся наподобие плаща мраке смеётся над погубившем самое себя миром.
Джер тоже взял гитару и повел второй голос. Снейк ободряюще подмигнул. И Джер на высоких струнах начал играть складывающийся у него в голове мотив. Доиграв, Джер вновь взял второй голос, а Снейк, прямо на ходу, сымпровизировал соло. И тогда Джер рискнул – он сохранил те же тона, изменил ритм и хрипло запел припев, надеясь, что не запутается в родившихся прямо в голове строках:
С земли до небес
Черные речи:
Мудрость ваша
Мне смешна!
Вцепиться в глотку –
Так по-человечьи.
Так забавна игра-а-а…
Под названьем ВОЙНА!
Получилось здорово. Джер придумал более красивый рифф, немного изменил темп. Всё это время Снейк очень виртуозно под него подстраивался, также что-то изобретая, где-то вставляя прикольные звучки и флажолетные взвизги. На втором припеве он даже слегка подпевал Джеру. Джер придумал и один из куплетов:
Сернистый смог со всех сторон
Земля в дыму осле-е-епла.
На выжженном утёсе – он
Один смеётся над слёзами пепла!
И вместе:
С земли до небес чёрные речи:
Мудрость ваша мне смешна:
Вцепиться в глотку – так по-человечьи,
Так забавна игра под названьем ВОЙНА
И, прислушиваясь друг к другу, они постарались закончить песню, одновременно сняв звучание. У Снейка в глазах читалось явное воодушевление и восторг. Он правда считал, что у каждый человек должен вкладывать душу в любимое дело. И его подобной страстью была музыка. Вернее, её сочинение. Да и Джер вполне понимал его. Он и сам жил от вдохновения до вдохновения. Особенно сейчас, когда он остался один в чужом мегаполисе.
- Круто! - искренне воскликнул Снейк. – А ты на меня плодотворно влияешь: я не особо люблю соляги. Вот рифы – это да. Чем сложнее, тем круче.
- Да, ты очень сложную палитру выбрал, пришлось побегать по грифу.
Снейк самодовольно усмехнулся. Любовно погладил гриф гитары. И как бы вспомнил:
- А ты неплохо поёшь.
- Да ладно.
- Нет, правда. Видимо, вокалиста мне искать уже не придётся.
Джер поглядел на него из-под вскинутых бровей. Отвел взгляд. На глаза ему попались часы.
- Ого, уже полвторого. А я думаю: что так глаза слипаются.
- Да, наверно, уже спать пора. Пошёл я.
- Пошёл ты.
Они усмехнулись, поднялись, обменялись рукопожатиями.
- Давай, до завтра, чувак.
- Ага, если пересечёмся, - Снейк, держа гитару под горло, побрел к двери, но развернулся, уже раскрыв её. – Кстати, чувак…
- Да? - прятавший за кровать гитару Джер обернулся к нему.
- С Новым годом.
Снейк навел на него руку в виде пистолета, подмигнул и зашаркал по коридору за закрывшейся дверью.
18 сентября 2002
Обычно школа старалась проводить общие уроки физкультуры для всего потока: и время экономится, и оценить можно всех разом. До зимы эти спорт-массовые занятия проводились на улице. Дети пробегали кросс, а потом учитель раздавал им мячи по нраву – кто-то шёл играть в баскетбол, кто-то в теннис. Но парни больше всего любили футбол. Получив мяч, полкласса галопом поскакало к полю, зычными возгласами предваряя забаву.
Джер с Мальцевым усмехнулись их игрищам.
- Гамадрилы, - прокомментировал Мальцев.
Джер согласно улыбнулся, вытирая шею полотенцем, вспотевшую после пробежки. Они убрали вещи в рюкзаки, взяли их на плечи и пошли к столику для пинг-понга. Там уже играли несколько школьников, которые с неудовольствием посмотрели на вновь пришедших. Джер кинул рюкзак на стол, прервав подачу.
- Брысь, - холодно сказал он в лицо одному из мальчишек.
Тот налился багрянцем, но другой потянул его двумя пальцами за рукав.
- Пойдём, - сказал он ему тихо.
Багрец стал пурпуром. Мальчишки, молча, забрали олимпийки с ближних ветвей и отошли в другое место. Джер с Мальцевым, как ни в чем не бывало, достали из рюкзаков ракетки с мячиком и убрали лишние вещи под стол.
- До пятнадцати? – спросил Джер.
Мальцев кивнул и сделал первый вброс.
С поля доносились истошные возгласы, подвывание, смех, ругань и иные специфические признаки школьного футбола. Одним из игроков был Маруся. Его так звали только за глаза, потому что разозлить его обидным прозвищем вряд ли кто решился бы. Даже учителя не трогали этого переростка, страдавшего тяжелыми психозами и часто впадавшего в аффект. Правда, почему же «страдавшего»? В отличие от окружающих, сам он от своих неадекватных выходок вряд ли получал что-либо, кроме удовольствия. Он любил безумствовать и срываться в ярость, потому что знал о своей жёлтой справке и о том, что в городе не было специализированных заведений для его обучения.
И сейчас Маруся резво играл в футбол. Ну, как «играл»… Пытался. Пасы он не признавал. Отбирал мяч и несся к воротам бешенным мамонтом. Правда, это футбол, поэтому нередко мяч у него отбирали, что было не сложно. Но увидев, что потеря мяча для него неизбежна, он постарался прогнать мяч подальше и тем самым опередить соперника. План-то у него созрел, но вот воплотить его мозгов у него не хватило. Тяжело больными мозгами корректировать силу удара: и отправил он мяч далеко за пределы поля.
Новая цель – Маруся погнался за отправленным им в аут мячом с крейсерской скоростью. Удар по мячу и возгласы футболистов привлекли внимание Мальцева. Он рассмеялся. Джер оглянулся, тоже всматриваясь в происходящее. И увидел, как Маруся догнал всё-таки мяч. Ему осталось оббежать маленький шарик и вернуть его на поле… Однако импульсы Маруси распорядились иначе – как он бежал, так и пнул бедного резинового приятеля, отправив его вообще за пределы школьного дора.
- Кто-нибудь верните мяч, - доносилось с поля.
Несколько обеспокоенных судьбой игры мальчишек побежало помочь Марусе вернуться. Но Маруся, видимо, решил, что мяч у него сейчас заберут и, поравнявшись с ним, вновь шибанул по нему ногой так, что тот ядром влетел на чей-то участок. Послышался возмущенный собачий лай. Футболисты рыдали от смеха. Все ненавидели Марусю, но не взять его в команду никто не решался.
- Вот это кретин! – тоже смеялись Джер и Мальцев.
В школе редко удавалось увидеть что-нибудь настолько забавное. Но когда мальчишки вернулись с мячом и Марусей, смех на поле уже прекратился. Пора было уже переодеваться, и учитель отпустила всех с занятия.
- Ну, как побегал? – спросила поравнявшегося с девчонками Маруся Сычева и засмеялась.
Маруся, смущенно улыбаясь, отмахнулся:
- Да нормально.
И увидел Лию. Маруся хоть и был безумным недоумком громадных размеров, но оставался всё ж таки человеком. Он понял какие чувства были изображены на лице этой девочки. Лия была лучшей ученицей, богатенькой и ослепительно красивой. Девчонки стайкой окружали её, среди почитательниц Лии была и Сычева. Их диалог с Марусей Лия сопроводила презрительной ухмылкой и взглядом, полным отвращения и злобы. Маруся буквально физически ощутил, насколько был противен этой живой иконе. И содрогнулся. И его переклинило.
- А ты чё скалишься?! – процедил он сквозь пену, выступившую меж зубов.
Хрустнули суставы его сжимающихся кулаков, взгляд исподлобья приобрел кровавый оттенок. Он медленно и угрожающе стал надвигаться на Лию, всё так же смотревшую на него, только теперь в её взоре стало чуть больше решительности и гордыни.
- Стоит тут шмара горбатая, лыбится… Я покажу тебе, кто сейчас посмеётся…
Угрожающее рычание Маруси напоминало бред параноика. Свита Лии брызнула во все стороны, оставив её одну против этого свихнувшегося бульдозера. Расстояние между ними сократилось, Лия выпрямилась. Маруся внезапно и цепко схватил её лапой за плечо, вдавливая пальцы в нежную кожу.
- Эй, футболист, не наигрался?
Мальцев схватил его за кисть так, чтобы хватка разжалась, и за шиворот откинул прочь.
Маруся был выведен из равновесия, но не удивлен. В своем состоянии он готов был ко всему, потому что от него самого можно было ожидать чего угодно.
- Сосунок, - вырвалось у него.
И он ринулся на новую жертву. Мальцев презрительно окинул его взглядом, пока тот бежал к нему, повторил Лиину презрительную усмешку и ударил его ногой поперёк туловища. По инерции устремившийся вперед Маруся сложился пополам и тут же получил пинок коленом в челюсть. Мальцев отошел на шаг, сказал:
- Мерзость.
Вновь бегло осмотрел его, ударил сверху вниз пяткой по боковой части Марусиного колена. Маруся ойкнув подкосился, как хряк, и полетел на пол. Сжимая зубы в злобе, Мальцев, дождался нужного момента и сопроводил полет его головы точным тычком ногой в зубы. Маруся закружился в падении, встретился головой о стену, череп его как мячик отскочил от кирпичей, и он затих. Мальцев плюнул на него и обернулся к Лии. Лия стояла, опустив плетьми руки, и глядела на распростертого Марусю как на кафково насекомое. Мальцев с озадаченным видом подошел к ней:
- Всё в порядке? – спросил он, заботливо ища её взгляда, чтобы самому угадать ответ. – Он ушиб тебя?
Мальцев деликатно отвернул коротенький рукавчик; хмурясь, осмотрел гематомы. Хищные фаланги Маруси оставили четкие отпечатки.
Лия повела плечом. Мальцев убрал руку, внимательно посмотрев на неё. Та слегка улыбнулась.
- Всё в норме. Пошли, пока нас не сдали.
Мальцев обернулся на Марусю. Кивнул, хмурясь.
- Да ладно тебе, - сказала Лия, обвиваясь вокруг его руки. – Спасибо. Это тварь меня, и правда, напугала.
Они улыбнулись друг другу, глядя друг другу в глаза, тесно друг к другу прижавшись.
- Держи, - вдруг кто-то произнес у них над ушами.
Это Джер протянул Лии её сумку.
- Пойдем быстрее, поможешь мне с химией, - нетерпеливо произнес Джер, глядя только на Лию.
Лия отпустила Мальцева, отодвинувшись на полшага. Миролюбие сошло с её ставшего не привычно надменным, а чуть-чуть стыдливым лица. Она молча взяла протянутую сумку, повесила ее на плечо. Кротко взглянула Джеру в глаза, взяла его под руку и они зашагали ко входу в школу, ни разу не обернувшись на Мальцева.
Маруся застонал, переворачиваясь на бок, щупая челюсть. Мальцев отвлекся на него на секунду и снова поглядел вслед удаляющейся парочке. В школе были пресловутые союзы по интересам. Талантливые и умные богачи входили в так называемую «элиту». Джер и Лия были её лидерами. Им было позволено всё. Мальцев пожал плечами, развернулся, перешагнул через Марусю и пошел подобрать свой рюкзак, одиноко дожидавшийся его под столиком для пинг-понга.
4 апреля 2008
- Хэй, какие люди!
Джер отвёл взгляд от окна. К нему подходил ухмыляющийся Снейк. Джер кивнул ему, пожпл протянутую руку.
- Не узнал тебя без гитары, - спокойно пошутил Джер.
Снейк осклабился, примерил свой кулак к его плечу, дурачась. Парировал:
- Ну, не всё ж мне одному играть – надо иной раз и других послушать.
- Тем более, если это «Мастер»?
У веселого Снейка еще больше загорелись глаза:
- В точку! Прикинь: «Мастер»! Круто, а? …А ты чего один?
Джер облокотился на подоконник. Он был рад Снейку, но именно потому, чтобы люди не считали его одиночкой. Он поднял брови, наигранно оглядывая пространство вокруг Снейка:
- А сам-то?
Снейк замялся:
- Да сбегаю от своей (тьфу, тьфу, она не моя, не моя!) бывшей. Вот и приставучая же.
- Да? Кто? Я ее знаю.
- Да вряд ли – она в ОПИ. Рыжая такая… О! заходят!
Джер посмотрел на дверь в концертный зал. Два охранника её распахнули, и все, кто кучковался в коридоре, мигом ломанулись в проход.
- Бегом! – срываясь с места, крикнул Джер.
Они со Снейком ринулись в партерную зону, прорываясь к сцене. Смешались все в кучу: и хрупкие школьницы, и плечистые байкеры, давясь и друг другу не уступая. Но, разумеется, не приходится объяснять, что в этом был и свой извращенный шарм. Шарм больших рок-концертов.
Джер сразу потерял Снейка. Толпа музыкальных фанатов напоминала волнующуюся массу, живущую по своим законам: погасший свет вызывал странное оживление в её толще, появление на сцене инструментов было встречено дружным воем, причем люди уже не принадлежали себе. Будто все предоставили свои телесные оболочки демонам Эвтерпы и с наслаждением наблюдали их согласованное действо. А демоны, завладевшие своей добычей, отрывались по полной. Когда на сцену выскочили ударившие по струнам музыканты, Джер подумал, что толпа его раздавит, настолько мощным было единое движение навстречу музыки. Всякий раз, как кто-нибудь из «мастеров» подскакивал максимально близко к фанатам, они изо всех сил напирали на рампу. Джер увидел, как рядом с ним одна девчушка реально падала, затертая толпой. Она цеплялась за спины впереди стоящих и беспомощно улыбалась, пропадая из виду. Если бы она упала, её запросто могли затоптать. Но никто этого не замечал – все смотрели вверх, на скачущие в блеске прожекторов фигуры. Потные парни, напиравшие сзади, со слезами на глазах, уже безголосо, хрипели слова песен, размахивая в такт руками. Руки Джер были прижаты вдоль его тела. Он стал извиваться, вытаскивая их, и во-первых, схватил падавшую девчонку за руку, а, во-вторых, стал упираться во все стороны руками и спиной, чтобы дать ей немного места подняться. Девочка вновь приняла вертикальное положение, ошалело рассматривая затылки перед собой. Само собой, грохот музыки и вопли подпевки не давали абсолютно никакой возможности как-либо переговариваться. Джер решил было держать девочку на виду, чтобы впоследствии с ней познакомиться, но ближайший же наплыв толпы разъединил их, а Джер уже и не мог вспомнить её лица.
Вдруг Джер понял, что ему самому очень хорошо, что у него самого с щёк срывается смесь слёз и пота, что сейчас вся масса фанатов синхронно прыгает в барабанном ритме, и он в восторге подпрыгивает вместе со всеми. Всё-таки это блаженство – ликовать заодно с тысячной толчеёй, и, испытывая одни и те же эмоции, переживать сладкие мгновения синтеза со своей любимой музыкой. Да уж, это поистине непередаваемо.
Примерно с середины концерта толпа совсем разошлась. Понимание близости с кумирами прошло, и наступил полный оттяг. Люди перед сценой покинуть свои позиции, впрочем, не согласились бы ни за что на свете, однако чуть подальше фанаты стали более лояльней и домашней, что ли. Незнакомые люди приняли от других их куртки, а сами подзадоривали их криками, глядя, как те закружились в жёстком танце. Почему «жёстком», потому что он заключался в столкновениях хаотично бегающих танцоров друг с другом. Они просто разбегались и врезались плечами, стараясь, конечно, не размахивать руками, чтобы не нанести увечий. Носил этот веселый танец экзотичное название «пога», был вполне толерантным и чрезвычайно зажигательным. Джер тоже уже хотел было пуститься в пляс, когда он попал во внутренний радиус разрастающегося круга поги, но услышал над ухом знакомый возглас:
- Круто!!, да?!!
Улыбающийся Снейк с причёской, превратившейся в мокрые сосульки, прихлебывал из уже где-то приобретенной им баночки и подмигивал Джеру. Джер, также улыбаясь, покивал ему, показал большой палец. Снейк обнял его за плечи, поднял руку с банкой вверх, приветствуя группу на сцене, и заорал во всю глотку:
- КРУУУТАААА!!!!
Фанаты вокруг, те, у кого еще хватало голоса, а к ним Джер уже не относился, тут же подхватили Снейков крик дружным рёвом. Какая-то патлатая личность со струящимся потом по голому торсу выросла перед ними, затрясла головой из стороны в сторону и истошно заорала в лицо Джеру. Глаза его были совершенно стеклянные. Снейк благодушно отпихнул его ладонью и приложился к банке. Всё было прекрасно.
Джер не хотел, чтобы день кончался. Но музыканты отыграли на бис, попрощались, и зажегся свет. Охранники сопровождали особо невменяемых, остальные ушли сами, началась уборка. Снейк догнал одну из техничек, кинул свою баночку в пластиковый мешок для мусора, и они с Джером пошли к метро. В вагон набилось много фанатов, все обсуждали прошедший концерт, так что ощущение общности не проходило.
- «Мастер», чувак! «Мастер»! – говорил восторженно Снейк, и Джер прекрасно понимал его настроение.
- Они всё-таки выперли Страйка!
- Фомин – зверь! Он с ними играл после Большакова.
- Но с Большаковым он не сравнится!
- Ещё бы, стоит, как столб. Всего пару раз свистел.
- Свистел? В смысле, свистки делал?
- Да, на второй струне. Один раз у него не получилось, он прям крякнул, я по лицу видел. А второй раз – круто вышло, он аж засветился весь. Довольный, как слон.
На гыгыканье Снейка невозможно было не ответить улыбкой. Да Джер чувствовал сейчас то же самое.
- Всё-таки круто отожгли, - воскликнул Джер.
Снейк, глядя на него, набрал воздух в лёгкие. «Ща споёт», - понял Джер, и тут же угадал, что именно. Он тоже глубоко вздохнул, и по салону проурчал их горловой рык:
- Beastie generation
Ready for determination
Они рассмеялись, кайфуя. Снейк сказал:
- А, кстати, неплохое название для группы, а?
Джер задумался:
- «Бисти Дженерейшн», - произнес он, пробуя новое словосочетание на вкус. – Да, - покивал он. – Вполне неплохо…
5 октября 2002
Джер не собирался встречаться с Лией. Да, они были, как два сапога, парой, но всё-таки в какой-то мере и конкурентами. Они были слишком гордыми и независимыми друг для друга; куда проще было этой конфронтации избежать, выбрав себе поклонника попроще. Однако Джеру необходимо было показать своё главенство в школьной элите. Он, как зверь, поддерживал в стае свой авторитет, порой не обращая внимание на мораль или на чувства окружающих.
Их таких было трое. Лидеров школьных группировок. У каждого были свои принципы, свои законы и свои сферы влияния, отчего они практически не пересекались. Разве что на уроках – всего лишь находились в одном помещении.
Вошла Лия со своей ярой, щебечущей свитой. Вошел и Джер. Сел. Один. Никто не подсел к нему, хотя он и занял удобную парту. Был другой, кто правил в одиночестве. Темная лошадка Рысляев – лидер «отбросов». Третий – Ивашка, лидер «паразитов» - никогда не сидел один. Что и понятно из названия занимаемой им «должности».
- Как вам новая географичка?
Сычеву действительно интересовало чужое мнение. Джера вымораживало это в людях. Он на мгновенье закатил глаза, цокнул и вновь углубился в книгу, лежащую перед ним на парте. Лично ему было глубоко начхать на чужое мнение. Хотя «новая географичка» ему очень понравилась. Только вот трубить об этом на весь класс Джер не собирался.
- По-моему, клеевая, да? – заискивающе продолжала Сычева.
- Сычева, ты начала мыслить как я? – смеясь, спросил ее Ивашка.
- Ты о чем? – нахмурилась та.
- Ха-ха. О формах!
- Дурак.
В дверь вошла Сидоренко. Заметив её, дети разбрелись по своим местам и встали возле них. Джер тоже поднялся. Сидоренко обвела всех красивыми глазами и сказала:
- Садитесь.
Она пошла к учительскому столу. Ивашка обернулся к Сычевой, подмигнул и кивнул:
- Ты права: «Клеевая»…
Сычева отмахнулась от него. Сидоренко начала урок. Все: и мальчики, и девочки, сидели, в основном, молча и глядели ей в рот. Джер понимал их. Он тоже не спускал с новой учительницы взгляда. Предыдущая тоже была молоденькой, но страшной задавакой и не такой красивой. В этой же было идеальным всё: Сидоренко обращалась к ученикам исключительно на «вы», держалась с ними, как с равными, полностью принимала свою роль, как руководителя, поэтому нервы не тратила, а просто применяла предусмотренные меры воздействия – оценки, замечания в дневник и приглашения к директору. К тому же она была очень грамотной и умной, беседовала с классом на самые разные (больше политические) темы, не читала, а рассказывала, и старалась помочь детям раскрыться с их лучшей стороны. На сегодня, например, чтобы посмотреть, что каждый в классе из себя представляет, она задала творческое задание: описать воображаемое путешествие по какой-нибудь живописной местности России.
- Помните, что было на дом? - с хитринкой спросила Сидоренко, рассматривая журнал.
- Да-да. – Сычева уже тянула руку. – Можно я первая?
Сидоренко улыбнулась:
- Конечно, прошу. Какую вы выбрали климатическую зону?
- Северный Урал. Ой, то есть лесотундру.
- Хм, мне казалось, что Урал это горы…
- Нет. То есть да, конечно, но я взяла правее. То есть восточнее.
- Север Западно-Сибирской равнины, так и говорите.
- Да-да, конечно. – Сычева с тетрадкой вышла к доске, повернулась к классу и продекламировала: - «Северный Урал»!
Сидоренко покачала головой, но прерывать чтение не стала. За Сычевой потянулись еще чтецы, не менее интересные, так что пищи для наблюдений и выводов у нее хватало. Так очередь дошла и до Джера.
- Готовы? – спросила его Сидоренко.
- Всегда, - произнес Джер, выходя к доске с рулоном тетрадки в ладони. – Гореполье, - лениво сказал он.
Джер повернулся к доске, чтобы написать название, но доска была исписана. Он огляделся в поисках тряпки – в желобке под доской лежал лишь мел, зато была тарелочка с губкой в открытом ярусе под столешницей учительского стола. Джер подошел к Сидоренко вплотную, склонился и запустил руку ей под стол. Довольно быстро. Чуть ли не побледневшая Сидоренко лихорадочно одернула юбку, чтобы скрыть до того спокойно белевшую из-под разреза ножку и странным взглядом уставилась на Джера. Это было почти незаметно для остальных, но проницательный Джер о многом догадался. Он, чуть усмехнувшись, выпрямился с губкой, не отрывая внимательного взора от дрожащих ресниц Сидоренко, пока та не отвела их.
Она сглотнула. «Господи, что тут творится?» - подумал Джер и метнул взгляд на дальнюю парту, где развалился на стуле почти такой же огромный как Маруся вечный двоечник, предводитель «отбросов» Рысляев. Но по лицу Рысляева никогда нельзя было ничего понять. Зато Джер отметил про себя, насколько, всё-таки, они с Рысляевым похожи: оба высокие, смуглые, с чёрной шапкой волос над крылатыми бровями. Под описание одного вполне мог подойти другой. Джер секунду подумал, глядя на Рысляева, потом проникновенно, почти шёпотом, спросил у Сидоренко:
- Что, в учительской уже ходят слухи, почему вы у нас замещаете Гайворонскую?
Сидоренко вспыхнула, метнула на него возмущенный взгляд, но Джер уже отвернулся, прочистил горло и, вытирая с доски, громко сказал:
- Путешествие по Северному Алтаю. – И добавил, глядя на притихшую Сидоренко. – Баллада.
И начал читать с тетрадки. Он написал своё сочинение в стихах, развив не только описание местности и географических особенностей Алтайских предгорий, но и неплохой сюжет, вполне забавный и свежий. В тексте было много оригинальных оборотов, составные рифмы и другие неплохие примочки, в общем, в авторство Джера трудно было поверить. Немного отошедшая за время чтения Сидоренко, дослушала и сказала:
- Прочитал неплохо. Садитесь. Только в следующий раз попробуйте всё-таки самостоятельно что-нибудь придумать.
- Обязательно, - усмехнулся, буравя её глаза взором, Джер.
- Кузнецов, - Сидоренко вызвала следующего, игнорируя его взгляды.
Джер разминулся с Кузьмой, прошел в проход между партами, но на место не сел. Он подошел к Лии, наклонился над ней, упершись руками в край её парты, и спросил на ухо, касаясь лбом её темечка:
- Слушай, а…
- Эй, - возмущенно окликнула его Сидоренко, - А ну-ка на место сядь.
- О, как фамильярно, - шутливо возмутился Джер.
Он нащупал за собой стул Кузьмы, пододвинул его в проход к стулу Лии и сел. Сидоренко посмотрела на него с сердитым недоумением, Джер, поясничая, развел руками, и та отвернулась к докладчику. Джер быстро вполголоса обратился к Лии:
- Слушай, почему прошлую географичку сняли?
- Гайворонскую? – шепотом переспросила Лия, глядя перед собой.
- Да, Гайворонскую. Из-за чего её уволили? Вернее: из-за кого?
Лия повернула голову. Прищурившись, посмотрела на него.
- Из-за Рысляева. – ответилса она холодно. – Летом у них была связь.
6 мая 2008
Джер падал в какую-то оранжевую от ржавчины трубу. Он начал понимать во сне, что это сон, но почему-то продолжал падать. «Можно проснуться», - говорил он себе, всё же позволил дремоте вновь поглотить себя, и продолжил падать, царапая рыжую металлическую стенку. Он уцепился за иллюминатор, подтянулся на руках и заглянул в какую-то кухню. .Люди в белом занимались готовкой, не обращая на него никакого внимания.
- Эй, - хрипло позвал он. – Помогите.
Слова не хотели вылетать из горла. Джер клокотал, пока не понял, что говорит не во сне, а вслух.
Он сел на постели. Было уже светло. Снейк на соседней койке ворчливо поерзал, потуже укутываясь в покрывало. Джер коротко посмеялся, помяв пальцами переносицу:
- Ффу, дурацкий сон.
- Ага, - буркнул Снейк.
Но Джер хотел поделиться с кем-нибудь впечатлением и продолжил:
- Блин, говорил во сне… Но самое интересное, что мог бы и не говорить…
- Вот и не говорил бы, - Снейк выпростал из-под накидки руку и повернул к себе циферблат. – Семь утра…
Джер проникновенно объяснял ему:
- Да нет, понимаешь, я уже понял, что могу поменять сон, но всё равно остался в том же, где мне пришлось звать на помощь. Понимаешь…
- Ага. Круто, - Снейк снял с себя покрывало, недовольно сел и взял в руки гитару. – Песню об этом напишем?
От Джера всё ускользала какая-то мысль. Он спросонья всё никак не мог догадаться, что за скрытый смысл мог бы извлечь из своего сновидения. Снейк из-под одной брови метая на него недовольные взгляды, автоматически на выключенной электрогитаре резво перебирал струны.
- Знаешь, - сказал он. – Я бы мог и не селиться с тобой, если б знал, что ты лунатишь. Я, знаешь ли, люблю выспаться.
- Я не лунатик.
- Ну да. Может, подключишься уже?
Снейк ногой щелкнул процессор. Джер, отгоняя думы, потянулся за своим.
- Я почитал твои слова, - Снейк кивнул на листок со стихом, который Джер оставил ему вчера перед уходом.
Джер в любопытстве поднял брови. Он подстроился под его звучание и стал играть в терцию.
- У меня была рыба похожая. Раньше. С таким же размером. И припев. Лови мотив. Придумаешь на него слова потом.
Снейк отстучал носком ноги и завел мотив припева на высоких струнах. Джер играл ритм-партию, слушал и пытался запомнить его, выдумывая случайные предложения на каждую строчку «квадрата». Потом он заменит эти предложения окончательным вариантом текста. Такая методика построения песни называлась «рыбой», возможно, потому что изначально мотив пелся на несуществующем («рыбьем») языке.
- А куплеты? – спросил Джер, когда Снейк сыграл припев пару раз.
Снейк пожал плечами:
- Вроде ничего. Потом доработаешь. Чтобы три было. Повыбираешь лучшее. А! Вот это я как бридж взял:
…я узнал твоё дыханье.
Твой увидел силуэ-эт.
Ты ждала меня в тумане.
Я пришёл к тебе!
И припев. Ну, ты понял.
- Привет.
- Чего?
- Ты пропустил «привет». «Я пришел к тебе. Привет»
- А. Не. Это бред. Лучше так, как я спел: «к тебеэээ».
- Блин, но рифма пропадает.
- Ой, да отлично всё с рифмой. Я тебе говорю: пусть так остаётся. Лучше припев сочини.
- Ладно, в универ пора.
Джер отложил гитару и пошел ставить чайник. Снейк ещё пару минут поиграл и стал одеваться.
В метро Джер проигрывал про себя припев, пытаясь придумать что-нибудь оригинальное, но в тему всей песни. Снейк не мешал ему, только раз нарушив молчание возле самой Октябрьской:
- А ты знаешь, почему Пёс носит длинный хаер?
Джер вспомнил своего одногруппника Пса, подумал и спросил:
- Он что, рокер?
Снейк, помедлив, кивнул:
- Не просто рокер. Он именно тот, кто нам нужен.
- Он ударник?
- Сессионный. А, значит, профессионал. Не то, что всякие Булгаковы и иже с ними.
- Хм. Чтобы он клюнул, у нас должна быть готовая программа. Он разучивает партии – и сразу в бой.
- Это точно, - и Снейк пристально посмотрел на него.
- Да пишу я, пишу. Тебе ни один мой текст не понравился.
- Старые – нет. Но теперь-то ты знаешь, что нужно. Вот, вчера уже что-то написал. Нормально так. Пиши, пиши. Время есть пока. Но… всё равно торопись.
Джер недовольно вздохнул. Они подъехали к Ленинскому проспекту, народ их вынес на тротуар. В вестибюле Снейк махнул Джеру, поворачиваясь в другую сторону.
- Куда это ты? – крикнул ему Джер.
- В КЦ.
- Опять будешь фортепьянить? Смотри, как бы они тебя в КВН не затащили.
- Потом же мне спасибо скажешь, - ответил Снейк, и его коричневая кожанка скрылась за створками лифта.
- Ну да, как же, - хмыкнул про себя Джер и отправился на пары.
Через некоторое время после звонка на урок в аудитории появился Снейк и подсел за парту к Джеру.
- Придётся тебе поднапрячься, чувак, - шепнул он ему, раскладывая конспекты.
- А в чем дело? – спросил его Джер и оглянулся на Пса. – Барабанщика нашел?
- Лучше.
Снейк блеснул прокуренными зубами.
- Я нашел комору. Теперь репать будем по полной, как нормальные люди.
- Гонишь?
- А ты говорил: на фига тебе этот культурный центр… Так и будешь всю жизнь им на фоно подыгрывать…
- Ну., прости. Если хочешь, я расцелую каждую кавээнщицу. Что за камора-то?
- Ещё не знаю. На большой перемене пойдем смотреть.
На большой перемене Джер со Снейком наведались в культурный центр университета. Он представлял собой множество комнатушек вокруг актового зала, одну из которых, по-видимому, Снейку и выделили для репетиционной базы. Джер вслед за Снейком прошел в дирекцию КЦ и поздоровался с Людмилой Дмитриевной.
- Здрасьте, - сказал ей Снейк. – Ну, я пришел.
- Здравствуйте, здравствуйте, ребята, - Людмила Дмитриевна сняла с доски над своим столом ключ и поднялась им на встречу. – Вот. Номер двести четырнадцать. Ключ у меня будете брать – дублировать не разрешаю.
- Лады. А там только мы будем репетировать?
- Пока да. – Людмила Дмитриевна повела их за собой на второй этаж. – Тут, конечно, отдельный корпус, но слишком громко играть лучше поостерегитесь. Ректор, не задумываясь, отберет комнату, а цены на репзалы сейчас вы, думаю, представляете. Так что поаккуратней там. И не мусорьте.
- Мы всё поняли, Людмила Дмитриевна.
- Прекрасно. Вот ваша студия.
Людмила Дмитриевна отперла дверь и впустила их в оббитую белыми звукоизолирующими панелями комнату. От двух ламп на потолке больно резало глаза.
- Ух ты, - сказал Снейк, жмурясь. – Тесновато.
- Какие нужны, там, парты, стулья – несите воон из того коридора. Всё равно их надо куда-то убирать.
Людмила Дмитриевна прошлась по коморке, заглядывая по углам.
- Розетки там и там, - показал наманикюренный ноготь. – Я здесь до семи, но не всегда.
- Ну, будем брать ключ – скажете подробней на каждый день.
- Кстати, каждый день вряд ли вам получится здесь репетировать. Тут хоть и оббито всё, но в актовом зале слышно прекрасно. Особенно этот ваш рок. Так что дни репетиций также узнавать придется заранее.
- Ух, сколько условий.
- Хм, ещё одно – песни у вас уже есть. Праздников в университете много, а вот коллективов не хватает. Так что не думайте, бесплатным сыром здесь и не пахнет.
- Ну, у нас вот сочинитель. К нему все вопросы, - Снейк указал двумя ладонями на Джера.
Людмила Дмитриевна смерила его взглядом.
- Правда? Стихи пишите? А на заказ можете?
- Ну я же рокер, - отшутился Джер, - какой уж тут заказ.
Людмила Дмитриевна пропустила мимо ушей.
- В общем, я найду вас, если что. Побеседуем. Кстати, наш старейший преподаватель литературы каждый вторник организует поэтические вечера. Прекрасный преподаватель, член союза писателей, редактор нашего альманаха «Горн». Если хотите, я назначу вам с ней встречу. А нет – просто приходите во вторник в актовый зал и сами с ней пообщаетесь.
Джер задумчиво покивал:
- Было бы неплохо, спасибо. Я-то самоучка. Профессиональный взгляд мне бы не помешал.
- Вот и прекрасно. Ладно, перемена кончается, мне нужно бежать. Замыкать?
- Да-ада, мы без ничего сегодня. Спасибо огромное за комнату, Людмила Дмитриевна.
Снейк и Джер пошли на выход. Людмила Дмитриевна закрыла за ними замок, улыбнулась им на прощанье должностной улыбкой и быстрым шагом скрылась по лестнице.
- Круто, чувак! – выдал Снейк.
Джер задумчиво почесал подбородок.
- Как думаешь, мне пойти на этот кружок? – медленно спросил он.
Снейк пожал плечами и хлопнул его по спине:
- Как хочешь. Лишь бы песни не перестал кропать.
7 октября 2002
Кулешова оборвала объяснение на полуслове и недовольно посмотрела на дверь. Вошел Джер с гитарой.
- Я ничего не пропустил? - спросил он, оглядывая полукруг сидящих вокруг Кулешовой юных гитаристов.
- Так, ты кто?
- Я? Ну, как же! Тот самый, под восьмым номером.
- А, я вспомнила. Тот остряк. Почему-то прилежные ученики не запоминаются, а вот такие, как ты…
- Всё-всё, - оборвал её тираду Джер. – Я всё понял. Я молчу.
Он, гротескно пригнувшись, пошел к ученикам, ища место. Глаза его наткнулись на одноклассника Кузьму.
- О, Адольф, и ты здесь? – кинул он ему.
- Так, ты же вроде молчишь? – недовольно окликнула Кулешова.
- Да-да, - согласился Джер, сел позади остальных и взял гитару на колени.
- Итак, - продолжила Кулешова. – Игра с сохранением смены тональностей один из главных принципов коллективного музыкального построения. Заданная разница в количестве тонов сохраняется обоими инструментами, отчего создается ощущение наполненности звука, как будто рождается новый тембр. Сейчас мы попробуем добиться такого звучания, поэтому вам нужно будет сейчас разбиться на пары.
Джер театрально пересел напротив Кузьма:
- Давай, нацик, покажи, что умеешь.
- Отвали, - сказал недовольно Кузьма, обшаривая класс взглядом в поисках других вариантов.
- Воу, воу, чувак, я ж в шутку. Давай, не капризничай, - с шутливым миролюбием привлек его внимание Джер. – Обещаю не обзываться. А?
Он поднял брови. Поднявшийся было Кузьма, обреченно вздохнул и сел на место.
- Ну, давай. Покажу, что я умею.
Националистов в школе было не много, так что реальной силы за Кузьмой не стояло, однако многие его знали и считались с ним. До этого Джер не с кем из них не пересекался, не сильно-то и интересовался жизнью школы, поэтому мог судить о Кузьме лишь по немногим слухам, долетавшим до него от немногочисленного окружения.
- А ты, правда, нацист? – не удержался от вопроса Джер.
Ставивший пальцы на струны Кузьма возмутился, схватил гитару, порываясь встать. Джер положил руку сверху на деку.
- Так, с меня хватит, - зло сказал Кузьма в лицо Джеру.
Джер понял по взгляду, что Кузьма всё-таки не горит желанием наживать себе в его лице врага.
- Послушай, - серьезно сказал он ему. – Мне плевать на чужое мнение. Но мне нужен напарник в этой долбанной музыкальной школе, так что будь добр – ответь, пожалуйста. Я тут не собираюсь играться. Если хочешь – откровенность за откровенность, Кларисса.
- Я – не нацист, усёк? – выдавил из себя Кузьма и сел обратно.
Кулешова недовольно посмотрела на них.
- Давай, после урока. Идёт? – спросил Кузьма.
- Я – могила, - уверил его Джер и действительно до конца занятия распространялся только на музыкальные темы.
- Что это тебя на искусство вдруг пробило? – спросил с ухмылкой Кузьма, когда Кулешова всех отпустила.
- Так я вообще – человек высокой культуры быта. А ты?
- Я? В группе хочу играть. Да и так, для себя, песни любимые петь.
- Кайзеровский марш?
- Чего ты добиваешься?
- Хочу подружиться.
- Ага. Ну, да. Как будто у тебя могут быть друзья.
- Чего? О чем это ты? Да я – самый популярный человек во вселенной этой школы.
Кузьма усмехнулся, но тут же окаменел лицом и бросил Джеру:
- Я видел, как ты поступил с Мальцевым. Поверь, у сволочей, так поступающих, друзей не бывает.
Джер пренебрежительно нахмурился, смерив Кузьму взглядом:
- Тебе-то откуда знать?
- Я не фашист. Я – патриот. И я не один такой. Все настоящие люди понимают ценность единства на основе правильных моральных ценностей. И мы держимся друг за друга. Но тебе этого не понять. Ты продашь за гривну.
- Да, если ты хочешь знать, - возмутился Джер, - мне плевать на деньги. С чего ты вообще взял, что мне плевать на эти твои общечеловеческие ценности? Может, простоя я ни разу не встретил стоящего человека, который мог бы их проявить.
- И поэтому ты не проявляешь их сам? - саркастично хмыкнул Кузьма.
Джер убежденно покивал:
- Да. Это… своего рода защита. От клинка в спину.
Кузьма покачал головой и развернулся, удаляясь по коридору.
- Что?! – крикнул ему вдогонку Джер. – Презираешь меня?! Да только из-за таких как я наше общество и выживет! А такие, как ты, будут водить хороводы вокруг вантуза, пока их заливает, вместо того, чтобы взять всё в свои руки и прочистить сток!
Кузьма остановился. Обернулся, непонятливо хмуря лоб. Развел руками:
- Это еще что за бред?
Джер пошел к нему навстречу, говоря:
- Бред, да? Ты так и не понял, что я сделал с Мальцевым? В натуре? Ты, значит, ещё не осознал, кто такие «школьные сливки»? Кто такая Лия? Кто такие Матвиенко, Кухтин, Кашеварова? Это – не армия. Это – мои генералы! Я делаю их идеальными. Готовыми ко всему. На всё способными. Беспристрастными. Я – даю политикам новое искусство, чтобы выволочь республику из грязи!
- Да оглянись ты, - закричал на него Кузьма, - у них же нет сердца! Что они могут людям дать? Только брать!
- Да им не нужно ничего! У них и так всё есть! Одного только не хватает, - шёпотом закончил Джер, стеклянными глазами глядя на Кузьму. – Чувствовать себя кому-нибудь нужным…
Кузьма растерянно дышал. Огляделся. Спросил:
- И тебе?
Джер перевел дыхание. Сказал, смутясь:
- Мне особо.
Кузьма помедлил. Не видя, поглядел на гитару в руках. Сказал как можно попроще:
- Ну, если хочешь, пошли сейчас ко мне. Похаваем.
Джер подумал. Ответил учтиво:
- Ну, если я не помешаю…
- Да ну, чего там. Пойдем. Еще кое-кто будет. Пообщаемся. Давай. – он подмигнул: - Поглядим, что ты умеешь…
Они с Джером рассмеялись. Джер шутливо съездил ему рукой по плечу:
- Будешь прикалываться, никуда не пойду.
Кузьма погрозил ему пальцем, смеясь:
- Ну уж нет, теперь уже не отвертишься.
Они пошли по коридору рядом.
«Ну, - подумал Джер, - и к этому, кажется, подход найден…»
8 июля 2008
Пёс сидел невозмутимо, крутя между пальцев барабанную палочку. Снейк же не находил себе места, слоняясь между музыкантами других групп, запрокидывая лицо вверх, непрестанно поправляя волосы, отчего те уже сально поблёскивали. Джер стоял, обняв гитару, у стены и лихорадочно бормотал про себя тексты намеченных песен. Снейк подошел к нему вплотную. Сказал:
- Сначала «Тень», потом «КоНДор», а только после – «Наважденье». О`кей? Нужно отметиться именно в конце.
Джер покивал и вновь уставился на струны. Он перебирал их в быстром темпе, также быстро проговаривая слова песен. Снек несколько мгновений тоже смотрел на его струны, потом развернулся и подошел вплотную к Псу.
- Сначала «Тень», потом «КоНДор», а только… - начал он.
- Братва, не бздите, всё будет ничтяк, - оборвал его Пёс, - Если что – я подскажу.
Снейк покивал:
- Да-да, все в порядке. Публика здоровская.
Он подошел к занавесу и осторожно выглянул в зал.
- Чуваки! – позвал он. - Глядите!
Джер заметил, что некоторое время уже со сцены доносятся не вопли лохматых качков, а рок-н-ролльные заливистые трели. Он отлепился от стены и встал сзади низенького Снейка.
На сцене прыгали стриженные юнцы, а один из них сидел за клавишами и разражался прекрасным буги-вуги. Что происходило в зале – невозможно было передать. Контингент резко поменялся – парни посадили девчонок на шеи, так что сейчас бросались в глаза не прущие на сцену убитые в хлам неадекваты, а изящно извивающиеся экзальтированные фигурки.
- Чувак, - голосом Архимеда произнес Снейк. – Рок-н-ролл рулит!
- Мда, - задумчиво произнес Джер. – Похоже, страна устала от депрессивных стонов. Россия хочет танцевать.
- Ты сечешь? – повернул к нему восторженное лицо Снейк. – Вот, что нужно играть, чувак!..
Остальные слова потонули в хлалебном рёве толпы. Толпа любила этих юнцов. Но надолго ли? И всерьёз ли? Всё-таки Джер больше к вдумчивым философским текстам, которые не положишь на танцевальные мотивы.
Парни вздрогнули, когда занавес распахнулся и на них попёр техник с листком в руках. Они расступились, дав ему пройти.
- Ээ, «Бии… сти дженерейшн»?
- Это мы, - быстро сказал Снейк.
Техник повернулся к нему:
- Вы – следующие. Что у вас.
- Две гитары и установка.
- И микрофон, - добавил Джер.
Техник кивнул.
- Отлично. Прямо на сцене подрубитесь, там всё есть. Вы настроенные?
- Ну, на вторую песню будем в «рэ» перестраиваться.
- Только не долго, хорошо?
- Воробьи стрелянные, - уверил его Снейк, и техник испарился.
Мандраж вернулся. Джер чувствовал, что у него от волнения даже температура повышается. «Ну же, спокойнее, - заговаривал он сам себя, - Всего лишь концерт. Чего ты только в жизни не видел, и это переживёшь»
Юнцы прошли мимо них, на ходу сворачивая сопли проводов, спотыкаясь об инструменты, румяные и дымящиеся. Джер позавидовал тому приему, что им оказали. Потому что, если им сейчас зрители будут не рады, то «Beastie Generation», скорее всего, потеряют своего ударника. А они, то есть ударники, - самый дефицитный товар среди рок-исполнителей.
- А это – наши родные горепольцы, - раздавался голос конферансье из-за завесы. Джер, Пёс и Снейк быстрым шагом вышли на сцену. – Встречайте: «Бистиии ДжЭнЭрЭэээйшн»!
Конферансье спокойно повернулся и, покашливая, ушел в сторону. Снейк и Джер, лихорадочно шаря в полутьме, подключали свои процессоры. Джер боялся повернуть глаза в сторону угрожающе молчащих сотен лиц. Напряжение снял Пёс, с ходу запрыгнув за барабаны и застучав вступление. Джер со Снейком, встав гитара к гитаре, проверили совместное звучание, кивнули Друг другу, и Джер, крутанувшись на каблуках, подскочил к микрофонной стойке и, слегка наклонив её к себе ладонью, заорал выработанным на репетициях и уже ставшим для него фирменным голосом:
Кто же взрастил
этот каменный сад
человеческих душ на земле?
Сколько бродил
я среди звезд и рад
был скитаниям вечным во мгле.
Пел он, зажмурившись, но, когда оторвал руку от микрофона, чтобы и самому сыграть на гитаре, то пришлось поглядывать и на струны, и на микрофон, так что краем глаза он всё равно взглянул на слушателе. В общем-то, всё было вполне нормально – люди смотрели на него, покачивая в такт Риму головами. В принципе, текст был, конечно, важен, но, в основном, погоду делали мотив и аранжировка. А с мотивами у «Beastie Generation» всё было в полном ажуре.
Я утолял
всех ответов и тайн
разум свой бесконечной игрой.
Но час настал,
и сквозь времени край
стал я узником персти земной.
Кажется, людям нравилось. Джеру и самому было приятно находиться на сцене этакой звездой местного масштаба. Отрываясь от пения на проигровки, он тоже мотал лохмами вверх-вниз, как самые ярые меломаны, и даже пробегался по сцене, размахивал гитарой, подмигивал хорошеньким девчатам, стуча ногой в такт и подскакивая то к Снейку, то к Псу.
В противовес своим ликующим ощущениям Джер тем временем хриплым голосом воспевал всемирное отчаяние:
Нет, не принять
мне чужого тепла -
ваша радость как будто волна:
чтобы поднять
вас над бременем зла,
ниспадает в пучину она.
На суровой земле
на камнях и золе
только терни растут, задыхаясь.
А мне тесен ваш мир,
и я болен им.
И я тенью его нарекаюсь.
Постепенно дело дошло до припева, пулеметной кананадой предварившего Снейково гитарное соло:
И во тьме горит
светом на пути
лишь тоска внутри.
В мыслях высоты
больше не найти.
Ночь сменяет день
глупой суеты,
низвергаясь в пустоту
моих дум.
Я всего лишь тень.
Парни, став в ряд около Пса, последним пассажем завершили «Тень» и вволю упились рукоплесканьями. Джер подскочил к микрофону и проговорил:
- Это «Бисти Дженерэшн», друзья, запомните нас! А теперь наша старая добрая вещь: «Король. Ночных! Дороооог!!!»
«Beastie» заиграли. Объявляя вторую свою песню, Джер почти не лукавил – это действительно их общая и довольно старая вещь. Просто музыка с припевом давным давно уже валялась в загашнике Снейка, ожидая приличного текстовика, кто бы закончил её куплеты, кем, собственно, Джер и явился. Песня, которую ребята кратко называли «КоНДор», так долго дорабатывалась Снейком, была настолько отшлифована и безупречна, что просто не могла не понравиться публике. Однако, тема байкеров была настолько изъезжена металлистами, что Джер сразу предложил поменять всю концепцию, потому что мог придумать на Снейкову мелодию что-нибудь вполне оригинальное, однако полюбивший всем сердцем своё детище Снейк, ни в коем случае не хотел об этом слышать. Подумав, Джер согласился с ним, решив, что лучше он потратит больше сил на собственные вещи, чем на проект, на восемьдесят процентов принадлежавший другому.
И, наконец, дело дошло и до их главной композиции. Джер, поклонившись, снова подошел к микрофонной стойке:
- Спасибо, спасибо, друзья. Нам очень приятно, что вы так сердечно нас встречаете, поэтому мы хотим подарить вам нашу лучшую работу. Она родилась совсем недавно, но, думаю, у неё большое будущее: «Моё Наважденьеее»
Они вместе сыграли четыре ноты, одновременно потрясая шевелюрами. Джер прижался губами к черному паралону и почти взвизгнул:
Дождь неистов.
Пахнет серрой.
Вижу я в окне тебя-а.
Девочки заверещали. Толпа качнулась в танце.
Ты ушла из жизни первой,
А теперь зовёшь меня-а.
И сразу же переход в бридж:
Я узнал твоё дыханье.
Твой увидел силуээт.
Ты ждала меня в тумане…
И вместе с ударными гитары забасили по нарастающей:
Я пришёл к тебеэээээ!
Должен был следовать припев, но вместо этого гитары взвизгнули, как паровозные тормоза, и начался размеренный второй куплет. Выглядело это эффектно. У слушателей полуобморочно закатывались глаза, как на скоростном повороте.
Скрип ступеней, лёгкий шорох –
Словно ты спешишь ко мне-э.
Тень на стенах, складки в шторах.
Чертят образ твой во тьмеЯ узнал твоё дыханье.
Твой увидел ссилуээт.
Ты ждала меня в тумманеее.
Размеренное покачивание темпа на последней строчке бриджа:
Я пришёол к тебе-э-э-э-э.
И, наконец, бесподобное, крышесносное:
Страх и смятеньеээ.
С рассвета к закаату крадуутся в мой дом.
Моё наваждее-ньеэ
Ищет души моей!
ПЛАЧЕТ!
По ней - дождём!
Толпа рыдала. Джер реально понял, что покорил всех. Он ощущал эти флюиды, но уже не кайфовал, а сам себе не верил. Как будто наблюдал за кем-то со стороны, в свою очередь прилежно и машинально выполняя свою рутинную работу, как токарь у станка. Они распяли всех соло-импровизацией, начали третий куплет, и Джер почувствовал, что сейчас для всех этих восторженно смотревших на него людей единственным желанием было – именно услышать продолжение их песни. И они исполнили его:
Я ударил дверь со стоном.
И вбежал в холодный мрак.
И деревьев черных кроны
Зашумели сердцу в такт…
Всё хорошее заканчивается, однако продлить удовольствие – в наших силах. Уже уходя со сцены под авации, свист и вопли, парни переглянулись, ударили по инструментам и на бис ещё раз спели припев:
Страх и смятенье
С рассвета к закату крадутся в мой дом.
Моё наважденье
Ищет души моей, плачет по ней дождём.
На сей раз они окончательно поклонились и, улыбаясь, под конвоем концертных техников нырнули за кулисы. Восторгу их не было предела. Они уже не замечали, насколько они промокли, насколько выдохлись и устали бегать и петь, как дрожали ноги, как пересохло в горле. Было только одно чувство – мы – лучшие. У нас получилось! Нас любят!
- Фффуух, - Снейк ладонью закинул зеленую паклю чёлки на затылок и привалился к стене, - Всё-таки я был прав. А? Рок-н-ролл рулит!
29 октября 2002
Вспыхнув, лысый верзила вскочил и, чеканя шаг, вплотную подскочил к Джеру, чуть не наступив ему на ноги. Джер, тонко усмехаясь с любопытством смотрел, как меняется цвет его лица.
- А ну-ка повтори это, стоя передо мной, пижон, - зло проговорил верзила.
Джер, улыбаясь, поднял брови, с заинтересованным видом расплел ноги и встал с кресла. Но тут же между ними вырос Кузьма и отвел верзилу немного в сторону, говоря:
- Успокойся. Парень у нас новичок, прояви гостеприимство.
- Да я размажу его в большевистский флаг!... – мычал тот, поверх головы Кузьмы стреляя взглядами в Джера.
- Слушай, угомонись… Всё, Джер, уходим. Тебе здесь не рады.
Подталкиваемый Кузьмой в спину улыбающийся Джер разминулся плечом к плечу с верзилой, не спуская с него обоюдного взора, и отвел глаза только перед дверью, выходя.
- Напыщенный качок! – замахал руками после драки Джер. – Как ты терпишь этих выродков? Это ж маньяки, звери, атакующие только толпой!
- Ну, с тобой он бы и один справился…
- Сомневаюсь! Впрочем, никогда не поздно проверить.
- Мда, - с сомнением размышлял вслух Кузьма, - что ж мне с тобой делать-то?..
Они вышли из тренажерного клуба и побрели по центральной городской улице вдоль набережной.
- Дружелюбным быть ты не хочешь, - размеренно перечислял Кузьма, - к чужому мнению прислушиваться – тоже. Военных действий ты не признаешь. Как же ты собираешься влиять на положение в государстве?
Джер, насупившись, запахнулся в куртку, глядя как на воду, вертясь, опускаются ивовые листья.
- На психику надо давить, понимаешь? – после раздумий ответил он. – Примерно так же, как действуют враги сейчас, но с обратным эффектом.
Кузьма усмехнулся:
- Терафим нашелся. До встречи со мной ты и не знал про механизмы такого воздействия!
- Ну, может, и не знал, но догадывался. Интуитивно. Телек я не смотрел, попсу с рэпом вообще не переваривал. Хотя, в принципе, ты прав – на музыку я вообще внимания не обращал. На гитару меня отец записал… Слушай, пошли к моему отцу!
Кузьма поднял бровь:
- Опять деньги кончились?
Джер возмутился:
- Ты на «7Б» хочешь пойти или нет?
Кузьма, прищурясь, пожевал челюстью и решился:
- А, пошли. Всё одно ж не отцепишься.
- Ой, только не говори, что к этим обезьянам вернуться хочешь.
- Я всё равно к ним вернусь. Джер, ты пойми – это уже окончательно. Там – моя судьма. И именно с этими парнями мы будем решать судьбу России. Чтобы ты там не фантазировал, а реальной альтернативы я не вижу. Когда ты сможешь что-нибудь разумное и действенное, кроме этих своих «идеальных мальчиков», предложить, тогда – пожалуйста. Я незамедлительно всё брошу и к тебе присоединюсь. А пока ж…
- А пока ж будем просто слушать качественную музыку. Ты был прав: Цой – это просто монстр. Я сейчас только его и Никольского слушаю.
- Никольского? – скривился Кузьма.
- Да, - непонимающе подтвердил Джер. – А что не так?
- Да он же нытик! Я тебе «Аркону» давал? А «Коловрат»? А «Коррозию»?
Теперь скривился Джер:
- Нуу, я как-то не очень. Чувствую, что в них что-то есть… Что-то, на что звоном откликается серебро моей души, но неуместного в них больше. Как-то что-то в них не то.
Кузьма руками развел:
- Ну, я не знаю. Самые патриотичные тексты.
- Да не в текстах дело… Хотя и в них тоже. Профессионализма не хватает. Жизни в них нет. Отдачи. Как-то всё искусственно и… механически, что ли…
- Эт ты индастриал не слушал. А ещё что-нибудь понравилось?
Джер подумал, озарился внутренним светом и воодушевленно стал перечислять:
- «Пикник». Не все песни, но вот уж у кого есть поистине гениальные вещи! «Калинов Мост» - тоже красавцы. А еще - «Рондо» Александра Иванова. Вот, кто знает толк в мелодичной тяжести…
Кузьма покачал головой.
- Понятно. Ты, короче, только на музыку внимание обращаешь. Я ему про смысл, а он!.. «Монгол Шуудан», «Пилот», «Серьга», «Алиса»? «БГ», в конце концов? Что о них думаешь?
- Да, есть у них медляки нормальные, но слишком уж они пафосные. Претенциозные, какие-то…
-Ясно, критик. Кто бы говорил. Контрразведчик из тебя никакой.
- Я знаю, что мне нужно. Если я чего-то еще не слышал, то это не значит, что мне обязательно оно понравится. Многое из тобой предложенного – туфта. Что я могу с этим поделать? Только одно – самому искать заинтересующие меня вещи.
Постепенно они подошли к городской прокуратуре. Здание было огромным и представляло собой, в основном, соединение всех необходимых для решения судебных вопросов служб. На втором этаже находилась адвокатская контора Джерова отца. Парни вошли через главную проходную, и никто из слонявшихся там дядек в ментовской форме не обратил на двух подростков внимания.
- Подожди меня – я сейчас, - бросил Джер Кузьме, пошел в отцовский офис, а Кузьма устроился на диванчике для ожидающих в коридоре.
Кузьма прождал недолго, глазея на серьезных практиканток из юрфака в тесных форменках, - Джер вышел почти сразу. Кузьма поднялся:
- Что – за билетами?
Джер, хмурясь, изучал какие-то бумаги в руках.
- Не так быстро, - осадил он Кузьму. – Мне надо Валентине Михайловне дела передать.
И он быстро зашагал к лестнице, обмахиваясь папками, как веером. Кузьма двинул за ним. Джер некоторое время походил по первому этажу, читая таблички на дверях, пока не зашел, наконец, в одну из них, на которой значилось: «Нотариальная контора».
- Так, вы к кому? – окликнула их секретарь, когда они мимо очереди пролезли к Валентине Михайловне.
- Мы сверху, - серьёзно ответил Джер. – Дела отдать. Или они вам не нужны?
- А, Джер, как дела?
- Дела? Да довольно тяжелые. Нужны, говорю, дела?
Секретарь зарделась. Мотнула головой: мол, неси.
Джер прошел к Валентине Михайловне мимо застывшего Кузьмы. Пока Джер беседовал с секретаршей, Кузьма разглядел посетителей, заполнявших какие-то формуляры под наставительное бубнение нотариуса. Он схватил Джера за рукав и указал ему на них:
- Гляди – наш знакомый.
Джер недовольно огляделся и широко усмехнулся. Там, за столом перед Валентиной Михайловной сидел их одноклассник Рысляев рядом с каким-то одиннадцатиклассником. Джер поднес нотариусу папки документов, кивнул ей и прямо поглядел на Рысляева. Тот тоже бросил на него взгляд из-под нависшей черной челки, но по нему нельзя было прочитать никаких эмоций. Кроме, разве что, привычной затаенной усмешки, которую Джер очень часто видел и раньше – в зеркале.
- Ага, спасибо. Как там мама?... Так, а теперь распишитесь здесь и здесь в том, что вы одобряете это долговое обязательство, - говорила Валентина Михайловна, пряча папки в стол и тыча мясистым пальцем в бланк, расстеленный перед одиннадцатиклассником.
Джер, колеблясь уходить, с любопытством заглянул в корешки подписываемых документов. Это действительно была долговая расписка, обязующая господина Маруху уплатить господину Рысляеву долг в размере одиннадцати тысяч.
Джер присистнул про себя, попрощался и потянул за собой Кузьму, остановившись в коридоре.
- Одиннадцать тысяч?! – переспросил Кузьма, выслушав Джеровы наблюдения.
- Вот тебе и Рысляев, - проговорил Джер задумчиво. – Всё больше удивительных подробностей узнаю о нём. Кто они такие – эти «школьные отбросы»?
Кузьма пожал плечами:
- Хулиганы. Неучи. Сироты. В основном, в чем-либо ограниченные. Ты знаешь с кем он был?
- Нет, - Джер показал на тахту. – Давай их подождем… А ты – знаешь?
- Да, - Кузьма сел рядом с ним, потом встал, снял куртку и снова сел. – Это Маруха из одиннадцатого «Гэ». Не совсем умственно полноценный, между прочем.
- Ну, если ему нотариус не отказала в услугах, значит, все с ним нормально. Хотя выглядел он не Менделеевым, конечно.
- Учится он отвратительно. Гуляя, кстати, я часто видел их с Рысляевым в одной компашке.
- Интересно, почему?... – медленно проговорил Джер, глядя как из конторы выходят Рысляев с Марухой. – О-хохо. Какие люди-и! Рысляев, дружище! – Джер вскочил им навстречу. - А я смотрю-смотрю: Ты ли? Не ты?
- Я не я, - ответил на рукопожатие Рысляев, своими слегка раскосыми глазами разглядывая подошедших. В его широком темном лице всё-таки было что-то местное, алтайское.
- Как жизнь? Что тут делаете? Джер – друг Рысляева, - Джер представился Марухе, тряся его нагло пойманную им руку.
- Маруха, - был смущенный ответ.
- Класс, - восторженно похвалил его Джер и уже серьезно спросил Рысляева: - Так что вы тут делаете?
Рысляев полез в карман, вытащил помятые купюры, притянул к себе Марухину руку, вложил в нее деньги и сказал (всё время не отрывая взгляда от Джера) :
- Маруха, иди нам сигарет купи. На улице встретимся.
Маруха ушел. Рысляев кивнул ему вслед:
- Отличный пацан. Привязан ко мне, как собачонка. Однако, практически всегда, верность измеряется страхом разоблачения. Пока Маруха у меня под рукой, он не осмелится обворовать меня.
Джер подождал продолжения, не дождался и, подняв брови, медленно кивнул:
- Ага. Как познавательно.
Но Рысляев всё-таки добавил:
- Марухе восемнадцать.
- Армия? – сухо спросил Кузьма.
Рысляев бросил на него быстрый взгляд и снова уставился в глаза Джеру.
- Армия. Контракт. Ипотека…
- Прощай Рысляев, - договорил за него Джер. – Ага, понятно. Боишься, что твой верный оруженосец забудет про свой родной дом, где его, волнуясь, ждет любимый заимодатель. Кстати, а откуда у тебя столько средств для должников?
Рысляев прищурился, отвел взгляд и медленно пошел по коридору, объясняя:
- Сумма накопилась за несколько лет. Мы развлекались вместе, но я зарабатывал, а он – разгильдяйстовал. Я платил за обойх, напоминая, что всего лишь даю ему в долг. Он соглашался, пока не попал к нотариусу. Всегда нужно давать отчет своим поступкам. И нести ответственность.
- Где это вы «развлекались»? на автоматах что ли?
- Игровых? Нет, это не про меня. Хотя поиграть я не прочь. Да ты и сам в курсе, не так ли?
Рысляев, усмехнувшись, поглядел на Джера. Тот заметил недоуменный взгляд Кузьмы, подмигнул ему и пояснил:
- Есть такое понятие в биологии – акселерация. Да, Рысляев? А на женщин во все века денег тратится немеренно.
Они дошли до проходной. Сквозь вращающиеся двери на лавочке виднелся силуэт Марухи.
- Ладно, Рысляев, приятно было повидаться, - сказал Джер, протягивая руку. – Хорошо тебе провести остаток дня. Одевайся, - сказал он Кузьме.
Рысляев пошел к вставшему ему навстречу Марухе. Пока Кузьма надевал куртку, Джер смотрел им вслед. Кузьма озадаченно спросил:
- О чем вы там говорили? Он что, правда, уже куролесит во всю?
Джер смотрел сквозь стекла створок.
- А кто его знает? – блекло проговорил он. – Акселерат же. По крайней мере я не слышал, чтобы ученицы с ним встречались. Хотя, может, у отбросов всё подругому? Снюхались – разбежались…
- В смысле, «ученицы»?
Кузьма поправил скрутившиеся рукава на куртке, встал рядом с Джером, тоже посмотрел вдаль, но вернул взгляд на Джера. Джер поглядел сквозь него, медленно переспросил?
- «Ученицы»? – и добавил. – А, «ученицы». Ну, ученицы, то есть – не учительницы. Школьницы, короче.
Кузьма вздохнул, покачал головой.
- Странные вы с Рысляевым какие-то.
- Да. Странное что-то в нем явно есть. Одиннадцать тысяч. Это явно не семейные дела, а их личные. На что же занимал у него Маруха? Ведь не на девочек же. Маруха – не Рысляев.
Кузьма поглядел на Джера с особым вопросительным выражением. Джер помотал головой:
- Да нет. Ничего незаконного тут быть не может. Иначе он побоялся бы нам рассказать. Соврал бы что-нибудь, раз понял, что я всё равно расписку увидел. Но он сказал всё так, будто хотел, чтобы и мы заинтересовались. Понимаешь?
- Чего? – Кузьма пфыркнул. – Тоже стать его должником? Облезет. Кстати, откуда у него деньги?
- Я слышал, его семья ферму держит. Может подторговывает?
- Не ферму, а маленькое хозяйство – еле-еле ноги волочат. Если бы этот жлобяра по хозяйству помогал, то матери его было бы гораздо легче. Но от таких типов бескорыстной помощи не жди. «Отброс» – он и есть отброс. Только и вижу, как он пустырями слоняется. Ворует, наверное.
Джер задумался.
- Наверное. Но всё-таки что-то же она в нём нашла?..
10 октября 2008
Джер был не один. С ним зашла и тоненькая красноволосая девушка, серьезная и молчаливая. Джер же был наоборот: радушен, добр и слегка пьян.
- О, нет-нет! Не прерывайтесь из-за меня. Мы скромно посидим в углу, - отчаянно жестикулируя, уверил он стоявшую перед остальными студентку, стихотворные чтения которой прервало появление Джера.
В классе было всего два преподавателя – старейший литературовед вуза Корчикова и её ученица Варина. Корчикова корчила из своей восьмидесятилетней особы неземной цветочек и ни за что бы не позволила себе грубое поведение, а вот Варина была другой закалки.
- Опоздал? Сиди молча! – крикнула она Джеру.
Тот пожал руки парочке присутствовавших парней, преданно посмотрел на Варину, согласно потряс головой, и стал целовать ручки улыбавшимся ему студенткам. Его появление внесло некоторое оживление в ряды поэтического кружка, никто уже не хотел слушать прерванного докладчика. Кстати Джер добрался и до нее, звучно чмокнул в ладошку.
- Девочка, ты – супер, - сказал он, отобрал у неё тетрадь и, не отпуская её руки, стал, бормоча, шептать ее строчки. – Но только… Что это? «Он ушел… Я пришла…» Да – метафоры крутые, но одних метафор мало. «Вальс листопада»… Всё это было, было…
- Может быть, мне дадите взглянуть? – спросила, вытягивая черепашью шею, Корчикова.
Джер посмотрел на нее.
- В мне когда свои стихи принесёте? Да, у вас есть книжки по стихосложению. Каких миллионы. Даже у меня есть наброски учебника. Но мы вам что? – должны верить на слово? Где пример того, что вы сами имеете право такой учебник писать?
- Чалин! – крикнула Варина, возмущенно вставая.
- А вы? – тут же переключился на нее Джер. – Кроме ваших девичьих стихов в альманахе девяностого года, я больше ничего стоящего не видел. Да почему, собственно, «больше»? Я у вас вообще ничего стоящего не видел! Как вы можете здесь чему-нибудь это солнышко аучить?
Он, улыбнувшись, возвратил студентке тетрадь, подмигнул ей лукаво и снова вызывающе воззрился на Варину.
- Сидите здесь и кисните в своем болоте. И это бы ничего, но вы же за ноги остальных держите! Уже бронзовый век заржавел, а вы всё по серебряному плачете. Нет, дорогие, - он обвел глазами весь зал, - так у вас вообще никаких перспектив не будет. Покуда не поднимитесь над жанровыми рамками, пока сами не сообразите, какую…
- Биии-стиии! Джээээ-нэ-рэйшн! – вдруг заорал из Джеровского кармана Михаил Серышев.
- Извините, - сказал Джер, отворачиваясь и отходя на пару шагов в сторону. Он достал телефон и ответил: - Джер.
Из трубки закричал Снейк:
- Я думал, он давно на месте уже, а он даже дома не появлялся!
- Снейк? Снейк, ты где?
- Я – «где»? Это ты - где? Я уже в метро из общаги иду. Ты время видел?
- Слушай, не ори. Возьми с собой башкира, скажи, что я ему обещал на концерт провести бесплатно, а он пусть мой проц с гитарой возьмет.
- Ты ОХРЕНЕЛ?! – завопил Снейк так, что Джер даже отвел телефон от уха.
- Слушай, зайди к башкиру. Или к Гному. Давай, будь другом, а то я тут задержался.
- Чувак, ну ты вообще берега путаешь! Последний раз, учти! Слышишь?
- Ты – лучший, - промурлыкал Джер, оборвал связь, повернулся ко всем и объявил: - Друзья, на сегодня заседание отменяется. Все желающие могут придти сюда завтра к одиннадцати утра.
- Джер, не портите нам собрание, - проворковала Корчикова. – Если уходите – уходите. Без всяких фантастических заявлений.
- Все слышали? Я переношу поэтический кружок на субботу, на одиннадцать утра. Приходите – будет много объявлении, будем, наконец-то, не баклуши бить, а потрудимся от души.
- Может, ты уйдешь уже? Ты нам мешаешь, - распорядилась Варина.
- Кому – вам? Сейчас здесь никого не остается.
- Это почему?
- Потому что сейчас в «Релаксе» будет концерт «Бисти Дженерэйшн», и всех, кто поедет сейчас на метро со мной, я проведу в партер бесплатно. Ну как вам? Поехали?
Джер улыбнулся и пошел к выходу. Остановившись возле своей спутницы, он обернулся, склонившись, попрощался с преподавателями, взял девицу под руку и прошествовал к выходу. Аудитория зашелестела, забжикала молниями сумок, наполнилась звуками отодвигаемых стульев, возбужденным девичьим говорком. По-видимому, на сегодня собрание, и правда, закончилось.
11 октября 2008
В одиннадцать утра народу набралось даже больше, чем обычно. Было много поклонников «Beastie Generation» и творчества Джера в частности. Джер после вчерашнего концерта пить не стал, а приехав в общежитие, сразу лег спать. Сегодня он прибыл в аудиторию даже загодя, был приветлив со всеми и терпеливо разговаривал со всеми подбегавшему к нему с расспросами.
Джер не чувствовал себя в подобном положении со времен школы. И это ощущение популярности кружило ему голову. Да, он многое стал себе позволять, что за месяц до этого, может быть, делать постеснялся бы, однако было в его новом статусе и нечто положительное. Ведь Джер не привык быть изгоем и отщепенцем. Всё, что он делал, он пытался делать для других. И нынче воспользовался своей популярностью по-особому.
Вчерашние преподаватели не пришли. Наверное, из принципа. А скорее всего – из неверия в то, что кто-то действительно соберется. Они же не знали, что после концерта Джер еще раз во всеуслышанье позвал всех желающих, всех беспокоящихся за судьбу родной культуры явиться назавтра к одиннадцати на поэтическое мероприятие, где будет объявлено начало новой исторической эпохи.
И некоторые пришли. Даже Снейк. Пса вытащить в такую рань не получилось, зато угрюмый гитарист сидел, уставившись в парту, слушал подсаживающихся к нему девчат и молча дул минералку.
Джер объявил собрание открытым и стал расспрашивать пришедших о современном состоянии искусства, науки и образования в стране. Все перечисляли ужасы довлеющего Бесперспективья и соглашались, что с этим обязательно надо что-то делать.
- Помните собрание, которое деканат провел для нас в прошлом году? – спрашивал Джер.
- Да, - отвечал нестройный хор взиравших на него снизу вверх.
- Нам говорили, что в лабораториях полно новейшего оборудования, но не хватает помощников. Нам предлагали работу в лаборатории. Бесплатную, впрочем, но ведь мы же не специалисты. Но могли бы ими стать, если бы откликнулись на призыв декана. Нам предлагалась взаимная помощь: по учебе, по трудоустройству, по переводам в академию наук. По мне – так очень заманчивое предложение для студента технического вуза. Да только современные технари связывать свою жизнь с производством полезной для страны техники не собираются. Куда как легче уйти в торговлю! Стать этими пресловутыми менеджерами! Мы с приятелем пришли к декану записаться добровольцами в лабораторию, и что я выясняю? Мы были единственными со всего потока, кто откликнулся! ЕДИНСТВЕННЫМИ! Хотя я даже и не технарь, просто так судьба сложилась. И я больше чем уверен, что у основной массы здесь присутствующих будет точно такая же отговорка!
Продолжая в таком же духе, Джер давил на совесть слушателей, вызывая в них стыд за деградацию и крах великой и могучей державы, которой была их страна в момент их рождения. Постепенно Джер перешел к искусству:
- Развитие нашей цивилизации стремительно приближается к своему логическому завершению. Страны уже рвут друг друга на части, и если эта политика продолжится, а она продолжится, то к странам прсоединятся и все люди на нашей планете. Всё будет точно как в нашей песни: «Вцепиться в глотку так по-человечьи». Но ведь не всегда было так! В девятнадцатом веке история нашей страны повернулась от поругания к надежде. Впервые в жизни, русские авторы стали лучшими в мире. Имена Пушкина, Чайковского, Толстого и Достоевского до сих пор известны любому. И не случайно этот солнечный век назвали «Золотым». Но солнце закатилось. Вернее, его запретила революция, рожденная во вражеских генштабах, но кровью разлившаяся по нашим городам. И тогда возникло новое искусство. Пытавшееся отойти от бед реальности в иллюзию нормальной жизни. Мистические строки символистов, футуристов и прочих Мандельштамов нарекли «веком Серебряным». Однако сталинские пятилетки сломали эти иллюзии. Не хочешь жить, как приказывают – вообще не живи. С самоубийством Маяковского закончился век луны, но его труп подняли советские авторы, чтобы придать ему форму нового солнца. Так возникло нечто новое, нечто с душком, гротескно несообразное, о котором ныне не осталось никакой памяти, но на что ушла уйма сил и времени пытавшихся выживать в оковах советского строя мыслителей. Либо они корректировали свои души – либо гнили в лагерях. И протест против такого обращения взорвался неофициальными публикациями. Публикациями из уст в уста, что было единственным выходом в нездоровую эпоху ментального рабства. Находились герои, которые влезали на бронзовые постаменты памятников золотому веку, на пролеты бронзовых лестниц, чтобы бронзовыми голосами выковать новое искусство. Вот чье наследие я называю «Бронзовым веком» русской культуры. И именно этому наследию мы благодарны за новую эру, эру свободы, эру открытых глаз.
Джер поглядел в открытые глаза приехавших в Гореполе за своим будущим юношей и девчат. Как им сказать, что на самом деле никакому будущему они даром не нужны?
- Что же принесла нам открытая эпоха? Эпоха так называемой «гласности», когда все шоры спаси, и перед нами открылись все пути? Какой вывод можно сделать, обработав абсолютную информацию, которой мы располагаем о современной России, да и обо всем мире? Всего один вывод: «Дальше так жить нельзя». Нет ничего хуже кошмара, в котором мы живем! А деятели искусства во все времена занимались в основном тем, что правдиво изображали нюансы действительности. Что же могут показать нынешние авторы? Только беспросветность? Только жестокость? Только безнадежность? Что мы видим сейчас? Солнцем думающей молодежи является «хард энд хэви метал». Последнее, что может нас спасти – это железная воля и стальные нервы перекраивающих мир по-новому кузнецов-палачей. Только хирургическое вмешательство – больше ничего. И все вы, которые явились сюда на зов вокалиста металлической команды, должны взять в руки скальпели и начать перекраивать мир. Начав с себя, разумеется. Но вместе мы справимся. Ведь тем и хорош новый век, что взял за основу самый организованный пласт молодежи – металлистов. Друзья, с началом «Железного века» вас!
Джер отвернулся от всех, подошел к столу, где стоял монитор компьютера и повел мышкой, чтобы появилось изображение. На экране висела табличка: «Вы уверены, что хотите создать сайт IRONAGE?» Джер подвел курсор к надписи «Да» и кликнул мышкой.
Все с любопытством тянули шеи, разглядывая экран.
- Вот мы и сделали первый шаг в будущее, друзья. Теперь у нашего объединения есть свой Интернет-портал, где на волнующие нас всех темы может будет общаться любой желающий.
Снейк угрюмо и медленно захлопал в ладоши. Зал подхватил. Джер тоже деликатно, поглядывая на монитор, поаплодировал.
- Конечно, здесь мы будем говорить больше о литературе, но это ведь только начало, да? – проговорил Джер, выключая компьютер. Он снова встал в позу ритора: - Видимо, мне первому предоставился шанс внести лепту в создание «Железного века», как нового поэтического течения. Дело в том, что моё увлечение поэзией, как вы видите по моим песням, не голословное, и не спонтанное. Я уже много лет изучаю стихосложение, изучаю вопросы его теории и практики, разрабатываю оригинальные методики и средства. Например, мною был изобретен такой ритмический строй, как «трифф». Его название не случайно созвучно с музыкальным термином «рифф», так как разработан мной именно для конструирования текстов, но на самом же деле это название вобрало в себя сочетание понятия «тройная рифма». Исходя из этой техники строфа становится минимум шестистрочной, чтобы для каждой рифмы была своя пара. Например:
Забыты города на Марсе.
Серых монолитов крошку
цедит ветер сквозь века.
Лик планеты стал безгласен,
только зов поют истошно
волны красного песка.
Став таким жестоким, солнце
покрывает пеплом берег
океана пыльных слёз.
До златых глазниц дотронься-
тех, что мраком яркость мерят-
утром восходящих звезд.
Стал туманом вздох последний
поколений, занесенных,
словно дресвою, судьбой.
И взбивает плач победный
красный саван. То плач звездный -
мертвых вен сердечный бой.
- Понятно. Но это стихотворение - не настоящий трифф. В идеальной строфе соседствует не один размер, например, ямб или хорей, а сразу три, а именно: амфибрахий, анапест и дактиль. Страдает ударная однородность всего произведения, однако на самом деле это от автора зависит – страдает или нет. Задача настоящего мастера и состоит в том, чтобы найти идеальное ударное положение для каждй строчки, чтобы смена ритмов, некий пульс стихотворения, не скакал, а ощущался гармонично и красиво. Вот, например, можно обойтись максимальным сокращением самих строчек, паузы между строчками превращая в интонационные паузы между словами:
Ты - моя исповедь.
Всё для тебя
Наполню
жаром неистовым,
сердца губя
часовню.
Пусть же. Не важно -
переживу.
Главное - нашей любви поверь.
Клеточкой каждой
тебя зову.
Может, однажды
совсем сорвусь -
мир свой переиначу,
чтобы тебя привести ко мне.
Прости.
Знаю: и паче
простится, ведь
ты,
только ты -
моя исповедь
И это далеко не единственный вариант триффа. Всё зависит от нужного положения смыслоопределяющих слов:
В окна вагона пурга скребется,
смотрит ненавистно.
В взоре том смерть.
Ей не достать, но она не уймется.
Руки ломаются
веток. Зол снег.
И сколько б даль не неслась навстречу -
стелет обломками
ветра утех.
В жутких картинах зимы снег вечно
плачет негромко, но
в плаче том - смех.
Снова пурга над землей глумится,
снова она над всем
мрачный судья.
Поезд идет, и в висках стучится
дробь серенад осей.
Как их унять?
Но, разумеется, можно и не ограничиваться только тремя рифмами в строке. Их может быть сколько угодно, лишь бы читателю хватало памяти связывать их по ходу чтения. Вот пример семирифмовой строки:
Дождь лил всю ночь.
Дождь льет с утра.
Дождь хочет быть.
Он пробирает до костей.
Он пробирается ко мне.
Один я в списке его жертв,
но я лишь этого и жду.
Ведь я не прочь!
- Давно уже
со мной пора
покончить бы.
Я не умею жить как все.
Мне тесно в клетке этих дней.
Прошу,
предай меня дождю
Вышло целое стихотворение, а здесь всего лишь зарифмованная кольцом строфа. Выглядит она, конечно, необычно, новичок, скорее всего, воспримет ее как белый стих, но это его проблемы. Стихотворение написано – и оно не просто совершенно по форме и выражению. Оно уникально. А разве не к этому стремятся все творцы на свете от начала веков?
Джер полистал свои конспекты.
- Чтоож, - проговорил он, закрыл папку и посмотрел в зал. – Давайте перейдем к вопросам и критике.
11 ноября 2002
Джер часто видел, как Маруха бегает вслед за Рысляевым, куда бы не направлял он ледокол своей туши. Но новое зрелище действительно поразило Джера. За идущим Рысляевым семенил не кто иной, как Кузьма. При всём притом это после того, как он отказался пойти прогуляться с Джером, сославшись на занятость. Вот так поворот! Не из его ли уст не далее, как неделю назад, Джер слышал фразу о том, что Кузьма ни за что не превратит Рысляева в своего «поводыря»? Интересный расклад!
Джер, нахмурившись, проводил парочку глазами, поколебался, но всё-таки перебежал дорогу и окликнул Кузьму. Тот заскрипел каблуками и двинул навстречу Джеру, оглянувшись, между делом, на Рысляева. Будто разрешения искал. Нет, ну, это уже ни в какие ворота…
- Здорово. Я смотрю - ты разобрался со своими делами, - тихой сапой напал на него Джер.
- Джер, я не хотел тебя звать, пока бы не убедился, что дело стоит того, но, если хочешь, то пошли сейчас с нами.
Сквозь хмурые тучи накрапывала морось. Они стояли, подняв воротники.
- Куда это? «Погулять»?
- К Рысляеву. Ты не представляешь, насколько это клёво!..
Джер иронично кивнул:
- Да, ты прав. Что-т не очень-то представляется… Ты же говорил, что не знаешь, что там, а теперь уже уверяешь, что клёво?
Покорно ожидавшему до того Рысляеву надоело стоять одному под дождиком и поглядывать на Кузьму и он подошел к ним. Кузьма заметил, что он приближается, и шепнул в ответ Джеру:
- Честно говоря, я не уверен, - и уже естественным голосом. - Но одно знаю точно – ничего круче я еще не испытывал.
Рысляев возвысился рядом с Кузьмой, немного то ли ухмыляясь, то ли просто располагая чем-то довольной физиономией. Скорее, первое.
- У тебя что, там бордель что ли? – нахмурясь, спросил у Рысляева Джер.
Рысляев пожал плечами:
- Смотря, что ты захочешь испытать. Всё зависит от тебя самого.
Джер нахмурился еще больше.
- Не понял.
- Поймешь, если пойдешь с нами.
- Что тут ноги морозить, - вступился Кузьма. – Пошли, а? Вдвоем лучше.
Рысляев усмехнулся и похлопал Кузьму по спине:
- Знал бы, что ты такой пугливый, - заводил бы совсем другие пластинки. Ладно, я пошел. Надумаете – нагоните.
Грузная спина Рысляева, раскачиваясь, уплыла. Кузьма посмотрел на Джера щенячьим взглядом. Джер схватил его за рукав, заговорив в лицо:
- Что значит – «не уверен». Что это за новости. Какого хрена тут происходит? Не знал я, что тебя так легко задурить.
- Да мы ничего не делаем. Ты что, никогда не слышал выражение: «Пойти к Рысляеву»? Этим не только отбросы страдают.
Джер вдруг вспомнил то, чему никогда не придавал значения: и немудрено – на перемене, в массе учеников чего только не услышишь. Он поглядел вслед Рысляеву. Тот, проходя мимо ларька, не глядя на отвернувшегося продавца, одним ловким движением, не останавлваясь, высыпал себе в карман стакан жаренных семечек и пошел себе дальше, плюясь скорлупками.
- «Сходить к Рысляеву»… Вообще-то слышал. Ну, и что? Что это значит?
- У него что-то вроде частного клуба. Салона, как в древности. Типо развлечения, только с претензиями на философичность, культурность, научность, там, любовь к искусству. Развлечения, впрочем, весьма и весьма альтернативные.
- Это ты об отбросах, что ли? Если бы туда ходили стоящие люди, я бы знал!
- Ну, вот теперь знаешь! И вообще это я очень условно сказал. Ничего там подобного нет, не воображай себе ничего. Но Рысляев – мастер. Плевать, кто там вокруг, ты о них ни разу и не вспомнишь. Поверь.
- Ни-чего. Не. Пооонял. Давай-ка по-нормальному объясни.
Кузьма взъерепенился:
- Да что там объяснять? Пойдем, да и всё.
Джер задумался. Огляделся, ища подсказки на вопрос Чернышевского, вздохнул и сказал:
- Давай, проверим твоего Рысляева. Уж очень занятный тип. Мне надо бы знать всех, кто в наших Пещерах водится.
- Вот и разумно. Вообще-то он не всех к себе пускает. А тобой заинтересовался.
- Ну, ещё бы! …а почему, кстати?
- Не знаю. У него своя система. Наверно, определяет, кто ему в будущем пригодится. Он - вообще гигант мысли.
- Ага. Я заметил. Недоумка Маруху в своих пажах заменил самим местным фюрером.
- Перестань. Я здесь на разведке. К тому же ты сейчас в точно таком же амплуа, что и я.
- Думай так, если тебе угодно.
- Аналогично.
Они стали петлять неасфальтированными улочками сначала вдоль заборов, потом оград, а потом и вовсе – плетней. За одними паслись покрывавшиеся зимним пухом козы, апатично глядящие вдаль продолговатыми зрачками. За другими жались друг к другу голые стебли нескошенной кукурузы и унылые кусты забытых томатов. Но самой унылой из всех была ферма Рысляевых.
Джер, крякая, от неудовольствия, а не от сарказма, вытаскивал свои «гучи» из скользкого осеннего месива и метал молнии в сторону Кузьмы. Кузьма сосредоточенно скользил и ничьих взглядов не замечал. Он заметил искомую калитку, заскочил на кирпичную дорожку и стал сосредоточенно чистить об неё свои подошвы. Джер вошел во двор вслед за ним и, качая головой, огляделся.
Он знал, что Пещеры – всего лишь провинциальный городок Гориполья, но он бывал и в деревнях, и в более маленьких городках. И везде жители хоть как-то старались благоустроить свое жилище. Резиденция же Рысляевых поражала всякое его представление о запущенности. Огромный просторный участок земли просто пропадал без дела: на нем была устроена свалка, всё поросло бурьяном, площадь была неоднородной, а в каких-то рытвинах, холмиках, траншеях. Валялись ржавые кабины грузовиков, рассыпавшаяся оглоблями телега вросла в грунт по колёса, высились навалы тонких веток, видимо оставшихся после спила деревьев. Но это было слева, а справа от кирпичной дорожки всё было усеяно обломками кирпичей. Кирпичный дом был до половины окон загорожен рыжими стопками, по осколкам бегала старая собака, спрятавшаяся при появлении гостей в кирпичную конуру, утопавшие в грязи бурые красновавтые стежки петляли мимо массивных кирпичных сараев, загонов и клетей, сквозь решетки коих таращились споро жующие кролики.
Постучав ногами по более-менее чистым участкам тропинки, Кузьма пошел обходить дом в поисках Рысляева.
- Может, войдем? – Джер посмотрел на обшарпанную дверь.
- Нет, он не там живет, - сказал Кузьма из-за кучи битого стройматериала.
Джер, аккуратно ступая по осколкам, пошел за Кузьмой.
Рысляев, видимо, сильно обогнал их. Они нашли его, уже переодевшегося, возящимся с двумя какими-то парнями возле недостроенного флигеля. Вернее флигель уже стоял, а к нему парни достраивали еще пару комнат. Джер заскочил на фундамент и поздоровался, оглядываясь.
В углу стояло корыто с цементным растрвором, из которого торчала лопата. Рядом на подставке из кирпичей лежала переносная розетка с включнным в нее штекером. Провод от штекера уходил в бадью с водой, откуда поднимался легкий парок. Парни, видимо, кипятильником грели воду, чтобы раствор сильно не замерзал. Рысляев прикладывал полтораметровый уровнемер к свежей кладке и молотком поправлял только что выстроенную парнями стенку.
- Пришли всё-таки? – спросил он, не отрываясь от занятия.
- Пришли, - подтвердил Джер, - но врядли посмотреть на убогую стройку.
- Знаешь, не у всех есть бабло нанять каменщиков. Кому-то и зарабатывать приходится.
- Да-да, я, кажется, где-то слышал об этом. Ну, так что?
- Погоди ты минуту. А то они наворотят тут делов. Да? – Рысляев, прищурился на одного из парней, показывая ему насколько кладка ушла от вертикального уровня и, сопя, стал выправлять ее ударами.
- Ну, ушла немного, - пробормотал пристыжено парень.
- Поговори у меня, - оборвал его Рысляев. В его голосе не было злобы. Он проверил всю стенку, поставил уровнемер возле бадьи с водой, и отряхнул руки.
- Не опасно их к кипятильнику подпускать, - с сомнением проговорил Кузьма.
Рысляев быстро ответил:
- Других найду, - поманил их за собой во флигель. – Пошли.
- Разувайтесь, - сказал им Рысляев в прихожей. – Здесь домработниц нет.
- А те две клавы?
- Случается, но мороки много. Чаю?
Джер оглядел заваленную вещами хату:
- У тебя, конечно, довольно мило, но ещё раз объясните мне – что я тут делаю?
Рысляев сел на кухне на топчан, налил себе в кружку по всей видимости сразу по его приходу приготовленного кипятку и придвинул сахарницу. Джер тоже медленно прошел на кухню, пропустил Кузьму, усевшегося за стол, сам же остался стоять. Рысляев взял конфету, бросил взгляд из-под бровей на Джера, зашелестел.
- А что ты вообще делаешь? – Конфета канула, увеличив правую щеку Рысляева. – А?
Рысляев отхлебнул чай, чавкнул и посмотрел на Джера:
- Что ты хочешь делать? Может, ты что-то ищешь? Может, ты хочешь что-либо решать за других? А может даже – всё решать за других? Или ты что-то хочешь лично для себя? Давай, располагайся. Я вызываю тебя на философскую дискуссию.
Джер сел на стул в углу кухни.
- Ладно. Давай поговорим. Если ты этого хочешь. Лично я – ничего не хочу. У меня всё есть. Но я хочу, чтобы и у остальных всё было.
- Значит, всё-таки будем вмешиваться в чужую (заметь – частную!) жизнь. А право у тебя на это есть? Что бы ответил на это твой папочка-юрист?
Джер улыбнулся и сказал:
- Есть великая вещь – право на выбор. Сейчас большинство людей этого права лишены. За неимением альтернатив. Так вот я собираюсь это право им вернуть. Будет это вмешательством в частную жизнь?
- Так, мы в абстракциях вязнем, - Рысляев со стуком поставил на замызганную скатерть чашку. – Что практически ты хочешь людям (всем, я правильно полагаю?) дать?
- Видимо, то же, что и ты. Когда я вошел сюда, ты спросил у меня: что ты хочешь? А еще до этого ты сказал, что всё, что я получу от посещения твоего дома, зависит от меня. От моего воображения. Или, другими словами, от моего желания. Так? Выходит, у тебя есть возможность предложить человеку разные варианты развития его жизни. В той Ии иной мере. Я тоже хочу, чтобы люди могли по собственному желанию менять свою судьбу. Всё-таки Бог наделил нас свободой воли.
- Так ты хочешь понравиться Богу? – Рысляев обперся на стол, тем самым театрально приблизив своё лицо к глазам Джера. – Или же тебе самому хочется им стать?
Джер удивился.
- Я сделал тебе комплимент, а ты в ответ ищешь во мне корыстные корни? Их нет, не беспокойся. Я искренне желаю помочь человечеству.
- Но не знаешь как?
- Ну, у меня есть мысли.
- Знаешь, когда в Рамаяне нашли описание звездных ядерных войн, историки сразу решили, что всё описанное в эпосе в действительности происходило в древности. Почему же не приписать эти щекотливые для дарвинистов темы обычному вымыслу, плодам фантазии индусов? Потому что человеческая мысль ассоциативна. Она всегда покоится на каком-то основании. Как ты можешь рассуждать о наполнении земли различными средствами изменения судеб миллиардов людей, если даже не знаешь, что им предложить. Ты ведь тоже мыслишь ассоциативно. Кроме того, что и так всех нас окружает, что ты можешь придумать? А, творец?
- Сейчас на земле лишь иллюзия выбора: нефть или газ? Бензин или солярка? ГМО или клонирование? Суши или фастфуд? ЕГЭ или госэкзамены? О трудовой базе я вообще не говорю. Эту материальную базу надо изменить.
- Это не база. Это – технократическая мышеловка. А человек, как крыса в лабиринте. Он знает, что такое удовольствие – это пробежать тот коридор, свернуть направо-налево и съесть сыр. И если даже она встретит полевого собрата, как она поймет его объяснения? Она скажет: «хочешь получить удовольствие? Давай за мной!» А ты? Что ты видел в своей жизни, сын юриста? …Но тебе повезло, бедный, переживающий за своих сдыхающих в неволе лабораторных собратьев, Джер. Ты встретил настоящего полевого грызуна.
Рысляев откинулся спиной на стену. Лукаво разглядывая зрачки Джера. Ухмыляясь.
- Так чего же ты хочешь, будущий спаситель земли? Если ты жаждешь выбора, значит, тебе не нравится то, что здесь есть. Так не пора ли заглянуть по ту сторону?
Джер встал, достал ещё одну чашку и взялся за ручку чайника.
- Ты даешь мне выбор? Какой же ответ я могу дать, если уже известно, что из двух вариантов один мне уже не по душе?
19 февраля 2010
Рысляев подсел к Снейку за столик.
- Вы Снейк, да?
- Круто. Меня кто-то знает.
- Ну, я новый научный сотрудник у вас на кафедре, так что с личными делами студентов познакомиться успел.
- А, - Снейк безучастно приложился к бокалу. – Что, новый препод?
- Не совсем. Я, в общем-то, работаю в АГУ, а у вас лишь числюсь. Помогаю с проектами, работаю в лабораториях. Всего лишь сотрудник. Я знаю, вы приходили на кафедру с желанием заняться научной деятельностью, но в экспериментах так участия и не приняли.
- Круто.
- Так вы раздумали уже? Почему?
- Занят.
- В группе?
- Да, - глоток. – Я – чертов рок-бог.
Рысляев сдежанно улыбнулся.
- Я бы не назвал ваше увлечение таким уж серьезным препятствием научной карьере.
Снейк удивился сквозь икоту:
- Ты шутишь? Я вообще-то нехило зарабатываю.
- Нуу, вообще-то деятельность «Beastie Generation» сейчас не назовешь успешной. Спад популярности, меньше концертов. Вам нужно что-то большее, чем просто очередной альбом.
- Я как раз и хотел сказать, что мы работаем над новым альбомом.
- Я вижу, - Рысляев показал глазами на бутылку. – А сколько партий вы записали на первом? Лично вы, Снейк?
- Да почти все.
- Вы уже тогда отказались от услуг Пса. Вам пришлось записывать и ударные.
Снейк, почти утонув в кресле, неспешно кивнул.
- И бас.
Снейк кивал.
- И клавишные в паре песен. И несколько соло, и ритм почти везде. И бэк-вокал. И акустику. Так ведь?
- Слушай, у нас отличный прейскурант, и не жалуюсь на…
- Я не об этом. Ваши финансовые отношения с Джером, безусловно, безупречно управляемы, но вам не кажется отталкивающим то, что слушатели, фанатеющие от ваших альбомных треков, на концертах становятся свидетелями совершенно иной картины. Унылые, никак не обыгрываемые версии популярных песен. Именно это и становится причиной угасания вашей славы.
Снейк задумался. Буркнул:
- Я знаю.
- Не проще ли трио превратить в квартет?
Взлет зеленых бровей.
- Новый человек? Это же новый звук, новый делёж гонораров, притираться надо.
- Не так уж сложно вам было отказаться от Пса. Не так уж болезненно будет принять свежую кровь. Вы же сами сказали, что неплохо зарабатываете. Куда проще будет делиться, если заработок от концертов возрастет.
Рысляев встал из-за стола, кивнул Снейку. Но повернулся напоследок, произнеся:
- Кстати, вам во всех отношениях будет гораздо проще, если новым гитаристом окажется… девушка. До встречи, Снейк.
Снейк проводил его погруженным глубоко в себя взглядом, допил и полез за кошельком.
13 марта 2010
«Beastie Generation» собирались провести на репетиции целый день, поэтому в объявлении так и значилось: «все желающие, приходите на прослушивание в любое время с 8:00 до 20:00». Три гитариста уже было, но в обеденное время затянулось затишье, так что группа начала потихоньку увлеклась сыгровкой и уже забыла, зачем собралась. В разгар песни вокал Джера вдруг оборвался. Снейк посмотрел в направлении его застывшего взгляда и всё вспомнил. Вспомнил последний совет Рысляева, потому что на пороге стояла девушка с гитарой. Хорошенькая.
- Похоже, вам не хватает ритм-гитариста, - смущаясь сказала она и убрала с брови прямой русый локон.
- Или гитаристки, - ответил подкатывающим тоном Джер.
Снейк вздохнул, подкатив глаза. Не успеет Джер увидеть миловидную даму, как уже подкатывает к ней, причем так нелепо, что становится удивительно, как это может на кого-нибудь производить впечатление. Снейк вложил басуху в стойку, прошел между ними, слегка притронулся пальцами левой руки к плечу девушки, а правой рукой указал на центр комнаты.
- Прошу, проходите, - деловым тоном начал Снейк. – Садиться я вам не предлагаю, потому как, сами понимаете, на сцене вы сидеть не будете. Я же присяду.
Девушка прошла, из-под светлой полоски бровей метая на всех любопытные взгляды, сняла с плеча кофр и стала распаковываться. Снейк подтащил стул к столу и уселся, выжидательно глядя на неё. Джер же сел за стол напротив жиденькой стопки бумаг, взял чистый лист и спросил:
- Имя? Контактный телефон?
Девушка разматывала провода.
- Эллина. Сюда? – вопросительный взгляд на Снейка.
- Да-да, вот от усилителя, - Снейк привстал, подталкивая к ней переходник удлинителя.
- С двумя «эл»? – переспросил Джер.
- С двумя, - Эллина стала трогать медиатором струны, прислушиваясь.
Снейк дал ей время проверить строй и спросил:
- Элли, вы знаете наш репертуар?
- Да, конечно. Мне очень нравится ваша команда. Я знаю почти все ваши песни…
- Круто, - ободряюще улыбнулся ей Снейк. – Давайте начнём с той, которую вы лучше всего подготовили. Наш ударник вам поможет.
Эллина кротко кивнула. Повернулась к барабанной установке и сказала:
- «Моё наважденье».
Ударник согласно тряхнул патлами и задал темп. Джер усмехнулся и шепнул Снейку:
- Кто бы сомневался.
Эллина неожиданно запела. Довально красивый альт, без каких-либо логопедических недостатков. Джер со Снейком переглянулись смеющимися взглядами. Но вскоре они переглянулись вновь. Эллина изменила манеру песни. Во-первых, в женском изложении группа своего хита еще не слышала, что уже вносило долю неожиданности, а во-вторых – она и играла не так, как Джер. Ее пальцы скользили по грифу более мягко и… заунывно, что ли… А слова произносила более распевно, отчего вся соль этого произведения терялась. Снейк нахмурился и посмотрел на Джера с неприязненным недоумением в глазах. Мол, ты тоже это слышишь? Но Джер, видимо, был иного мнения. Он посмотрел на Снейка, передавая взглядом свое восхищение.
Снейк разочарованно крякнул, протянул руку к усилителю и прикрутил громкость. Эллина остановилась и преданно поглядела на жюри. Снейку даже стало неловко чувствовать себя судьей, обрекающей ведьму на костер. Он заговорил как можно мягче:
- Эллиночка, Элли, слушайте. Вы очень красиво поёте, но мы играем трэш-эн-ролл. Это… это драйв, дерзость, может быть, злоба… Эта музыка должна быть саркастичной, своенравной. Где-то бывает и истеричной, но никак не печальной. Понимаете? А вы вкладываете в «Моё наважденье» грусть, которой там нет.
- Могу поспорить… - тихо предложил Джер.
Эллина и Снейк коротко взглянули на него, но своего диалога не прервали.
- Но мне потому и понравилась эта песня, что там была затаенная скорбь. Именно так я ее и воспринимаю.
- Ну, мы-то, - Снейк выделил голосом это «мы-то», - играем по-другому. И даже если бы ее автор, - Снейк в упор вперился в Джера, - и думал по-другому, то, наверное, по-другому бы и играл. Но он этого не делает. Ладно, с «Наваждением» закончим. У вас есть что-нибудь еще?
- Да, - поворот к барабанам, - «Скорбь».
И заиграла. Снейк повернулся к Джеру:
- «Скорбь»? Где она ее взяла?
- Видимо, нашла запись с концерта. И вообще, Снейк, по-моему она лучшая …
На последних словах Снейк от него поспешно отодвинулся и стал слушать. Джер был в полном восторге, на его адекватность уже нельзя было рассчитывать. Как ребёнок, ей-Богу.
Эллина хотела их удивить и взяла вещь с последнего их концерта, где «Скорбь» была представлена как вещь с их намечающегося альбома. Ну, уж эта песня соответствовала ее вкусу. Джер как раз тогда начал экспериментировать со звуком, протестуя против постепенного перетаскивания Снейком команды в глэм-метал. Джер со своим «Поэтическим Орденом» старался придумывать более душевные песни, но Снейк, гонясь за рейтингом, требовал, наоборот, более плотских – отчего в группе назревал кризис. Снейк надеялся погасить страсти наймом нового гитариста, и, кажется, будет нелишним этим же ходом подыграть Джеру. Может, взять эту Эллину в команду, чтобы он хоть немного отвлекся и не вмешивался в Снейковы с Болдыревым организаторские дела?
- Элли, а у вас есть какой-нибудь сценический опыт? – спросил Снейк, когда она закончила петь.
- Снейк, ну, какая разница? Как будто у меня он был! – вмешался Джер.
- Я участвовала в конкурсах за школу. Довольно часто.
Снейк смотрел на нее, прищурясь и выстукивая ногтями по столу, и пытался что-нибудь придумать.
- Может, у вас свои вещи какие-нибудь есть? Сыграйте нам что-нибудь. И вообще убедите нас, мы очень хотим увидеть вас в нашей команде, но оснований пока маловато.
Эллина смешалась:
- Ой, целых произведений у меня нет.
- Любые рифы. Кусочки, ноты... Давайте.
- Ну… хорошо.
Эллина в тишине наиграла нескольких этюдов. Процессор стоял в режиме «дисторшн», девушка умело заглушала фон ладонью, брала довольно широкие аккорды. Снейк усмехнулся, наклонился к Джеру и поделился наблюдением:
- Я не знал, что бывают риффы депрессивнее твоих.
Джер тут же ответил:
- Давай возьмем ее, чувак, ты разве не видишь – это удача!
- Не знаю, по мне, так у нее слишком своеобразная манера.
- Ну, правильно! Это же свежая кровь, то, что нам нужно. Новый взгляд, современный подход. Молодое мнение. Посмотри, ей на вид не больше семнадцати.
- «Посмотри, посмотри»… Тебе бы только смотреть…
Снейк улыбнулся Эллине.
- Вы, по всей видимости, студентка?
- Да.
- А ваша занятость в группе учебе не помешает?
- Я учусь на вечернем. Думаю, что нет.
- На кого учитесь?
- Декоративная обработка минералов.
Снейк поднял брови.
- Ого.
Джер, дописывая Эллинину анкету, зашептал ему:
- Куча знакомых художниц. Наконец, закончим логотип. Бесплатно! Халявное оформление обложек, афиш, рекламы! Чувааак…
Снейк шепнул ему в ответ:
- Сам будешь с ней возиться. Если к первому концерту не заиграет, как надо, сам будешь замену искать!
Снейк повернулся к Эллине:
- Чтоож, - взял лежавший перед Джером листок, внимательно изучил записи, дописал внизу крупно «90%», вернул листок и сказал: - Прослушивание, как вы понимаете, еще не кончилось, но девяносто процентов к тому, что мы позвоним именно вам, Элли. На сегодня всё. Можете идти.
Что я мог ответить на твои обвинения, но что ты так и не позволила мне сказать
Не знаю, от кого ты всё узнала, но ведь это не важно, ведь так? Главное, что не от меня. Да и не это, конечно, главное, а то, что вообще я допустил в жизни второе дно. Поэтому я понимаю, что ты не сможешь меня простить. Никогда. Поэтому, видимо, ты и не слушала моих оправданий. Правильно, конечно, но я сё же позволю себе оправдаться. Потому что чувствую, что не все в моем поведении было подвластно мне. Что-то было и такое, что не поддается моему изучению. Как будто сопротивляться было выше моих сил. Да-да, сейчас я всё попытаюсь разъяснитьь. Самому себе, разумеется, ведь ты меня выслушать е захотела.
Подобнми странными грехами, которые мы по малолетству называли развлечениями, я увлекся еще в школе. В девятом классе. Ты мне не поверишь, если я скажу, что смутно помню то время, но это не важно. За те шалости… Ммм, скорее, пороки… За те пороки я уже ответил перед Богом, приняв покаяние и очистившись. Оправдываюсь перед тобой я в новом грехе, ведь я, как пес вернулся на свою блевотину и как вымытая свинья вернулся в грязь. Но корни моего злодеяния проклюнулись пять лет назад, так что придется углубиться в воспоминания.
Память о тех днях частично заблокирована приключившимся со мною в две тысячи третьем году недугом. Меня почти парализовало, головные боли выворачивали меня буквально наизнанку, от давления непрестанно шла носом кровь. Больно было даже думать. Первые полгода после выздоровления я не мог нести почти никакой ментальной нагрузки, чтобы не свалиться в обморок, поэтому запоминать или вспоминать сопровождавшие меня события я был не в силах. К тому же год после этого меня бросало в дрожь при любом касании темы моего недуга, настолько ужасными казались мне мои мучения. Я всеми средствами пытался отгородиться от повторения того кошмара, одним из коих было забвение. Я не вникал в происходившее тогда и потому сохранял некоторое спокойствие, и постепенно получал исцеление. Так что и грехов юности не вспоминал. Но не сегодня. Сегодня несчастная Пандора, из любопытства распахнувшая ларец памяти, попросту выгребет из него всё лихо, чтобы закрыть его и не бояться уже неведомого, что притаилось в нем. А имя неведомому – Рысляев.
Был такой одноклассник у меня – Рысляев. Голова! С детства сам начал зарабатывать, промышлял в основном перепродажей всякого хлама, но выручал с этих своих сталкерских махинаций больше денег, чем вся семья вместе взятая. На его деньги газ к дому провели, он и все другие счета оплачивал. А в восьмом классе он с учительницей спутался, и семью по судам затаскали. Неизвестно, что там на самом деле было, но на Рысляева так семья обозлилась, что перестала с ним общаться. Со двора не выгнала, как никак это ведь он их обеспечивал, но вот в доме отказали – и Рысляев поселился во флигеле. Этот флигель и стал вертепом.
Рысляев умел не только с металлоискателем окрестности прочесывать. Он был неслабым знатоком Востока. Истории, философии, медицины. Любых древних знаний. Это он нам курганы показал перед тем, как меня неизвестная хворь свалила. Ведь он не только знал в лицо и по имени всех скупщиков и торгашей в округе, но и всех библиотекарей, профессоров, антикваров и хозяев ломбардов. Разбирался в книгах, искусстве, благовониях, шелках всяких, препаратах, там, посуде, орнаменте, даже в языках. Кстати, учительница, которую за связь с Рысляевым уволили, как раз историю преподавала.
Так вот этот Рысляев свои знания применял на практике. Тяжело в это поверить, но он современные технологии совмещал с древними оккультными практиками и устраивал дома что-то вроде мистерий. Ты знаешь что это за таинства? О, если бы Христос не явился именно в то время, то есть в начале нашей эры, во время заката Римской империи, то неизвестно: дожило бы человечество до наших дней или нет. Мистерии были религиозными обрядами настолько бесовской технологии, что информация о них хранится в строжайшем секрете. Единственными наследниками тех месс остаются масоны – самая секретная из организаций. За техническое воплощение ритуалов отвечали алхимики – величайшие ученые, чьи открытия породили развитие современных фундаментальных наук, и легенды об этих тайных жрецах полуязычества-поумессианства ходят и по сей день. Мистерии обладали величайшим психотропным эффектом, масштаб которого трудно переоценить. Мавзолей на Красной площади в Москве – один из халдейских зиккуратов – всего лишь заря тысячелетиями развивавшейся школы управления массами, на высшую точку совершенствования которой настоящие маги вышли именно в осуществлении мистерий. И, поверь, я знаю, о чем говорю.
Я был свидетелем этих действ. Я неоднократно опускался в бездну подсознания, взлетал на вершину коллективного мышления, растворялся в разнузданности полного отсутствия воли и это все – в пятнадцать лет, в пристройке маленького флигеля на окраине городка Пещеры в Горипольском районе. Я понимаю, что это ужасно, но только задумайся! Как маленький мальчик сумел всего этого достичь?
Да, кстати, чего именно – «всего этого»? Вопрос справедливый и по существу. Значит, мистерии Рысляев устраивал только для проверенных людей любого возраста, для всех, кто был ему нужен. Не для собственного развлечения, хотя от его месс мы получали ни с чем не сравнимое удовольствие. Поверь, в те годы, мы уже знали, с чем можно было сравнивать. Но это было именно что-то необыкновенное. Где можно было себя не только почувствовать личностью, но и частью чего-то большего, причем, не обращая внимания на окружающих тебя в этом «большем» людей. Мистерии давали не только плотское удовлетворение, но и удовольствие внутри самой самости, в глубине души или сознания рождался огонь какой-то необъяснимой зари, наполнявшей каждую клеточку, точнее, каждый кварк, про душу вернее, видимо, будет сказать именно так, энергией целой вселенной! Но это лишь мои впечатления, что же мы переживали наяву?
Пристройка флигеля, которая постепенно всё расширялась за счет новых комнат, была уставлена различной техникой. Компьютерами с большими мониторами, стерео-системами, светильниками и климат-контроллерами. Окон не было, было много ниш: то с диванами, то с дымящимися чашами каких-то воскурений, а также много раздвижных дверей. Но в обычном состоянии эти комнаты мало кто видел. Обычно с помощью экранов, музыки, направленного освещения, других разных эффектов и запахов, Рысляев добивался захвата внимания своих гостей в полной темноты и проецировал в их сознании различные ситуации. Например, эмоции. Он мог смоделировать такой ужастик, что всю ночь нервы держались на грани. Причем, он вызывал не просто страх. Нас, участников, опутывала паутина тончайших оттенков ужаса, чем мы перекликались друг с другом и, наверное, на основании родства ощущений приходили в крайне тонкое душевное соприкосновение. Мог быть практически обмен мыслями, честное слово! Хотя и мыслей-то у нас не было. Был поток информации, да. Сплошной и мощный, тягучий и всепоглощающий, однако сами мы действовали чисто интуитивно, будто оторвались от оболоче, тела наши стаи абсолютно не нужны, а сплошные аксоны, переплетясь, вошли во взаимосвязь. Тело лишалось власти, действовал только разум. Даже тогда, когда Рысляев по просьбе публики (в основном детей неблагополучных семе – что им еще желать) организовывал эротические сессии. Разгорячаясь получаемой прямо в мозг картиной прекраснейших соблазнов, мы сплетались в экстазе, а после разбегались, стараясь не глядеть на участников произошедшего приключения, в большей степени даже потому, что до конца не были уверен в том – на самом деле всё происходило или же мы обнимали видения всего лишь во сне. Подобные мистерии – связанные с любовным утешением – самые древние в исторической практике. Дьяволу не за чем было прибегать и к другим ухищрениям, когда у него в арсенале валялась похоть. Жрецы нанимали всего лишь одну несравненной красоты гетеру и покупали нескольких некрасивых рабынь. А фокус был в том, что во время мистерии участникам под соответствующие гимны и в миазмах разогревающих фантазию зелий из тьмы урывками показывали рядом с ними одну лишь красотку, когда как над телами мужчин работали невидимые им горгульи. Красавица перебегала от одного участника к другому, осветители умело сопровождали каждое ее действие, а все остальное доделывало человеческое воображение. Таким образом, в некотором смысле обман рождал на деле вполне осязаемые чувства, и знать механизм подобного действа участникам самим не хотелось. Так и мы, вожделенно лелеяли благостные моменты соития, наяву же не желая думать о том, кем же на самом деле были наши партнеры.
Как видишь, я предельно откровенен с тобой. Пойми, родная, я сам себе противен. Участие в подобной мерзости непростительно, тем более что я являлся одним из тех немногих, кого Рысляев посвящал в механику своих ритуалов. Мы сдружились с ним и очень много разговаривали. Я расспрашивал его обо всем – мне он казался гостем из конца времен, когда все тайны уже оказались раскрыты, а небеса свернуты, как свитки, чтобы каждый мог прочитать записанное в них. А так как Рысляев был человек очень занятой, то разговаривать со мной он соглашался прямо во время деятельности: при подготовке мистерий, при поиске артефактов, во время строительства, при посещении его знакомых барыг и так далее. И ты знаешь, не просто так подобная сила влияния досталась именно ему. О, ты послушала бы его, Светик! Он никогда не говорил ни так, ни то, что можно было от него ожидать. Его образ мысли был удивительно гибок. Я, всегда считавший себя умным дельцом, казался себе лепечущим младенцем в диалогах с ним. В его черепе хранилось огромное количество информации, но я и не претендовал на эти знания. Меня интересовала методика. Меня интересовал его метафиический взгляд на вещи.
Не было другого у меня собеседника, который так же глубоко копал вглубь проблем. Он знал источник любого процесса, видел суть любой вещи. Я блуждал вслед за ним, не всегда понимая, что именно он в данный момент делает, потому что мыслями всецело был занят перевариванием его слов. И дело было не в том, что он выражался для меня непонятно, просто его ответы были настолько содержательны, что не сразу умещались в голове. Но ответов его я жаждал.
Мне хотелось увидеть не только тот кусочек реальности, что окружал меня в данный момент. Мне хотелось смотреть шире и дальше. И Рысляев мне пообещал всё показать. Это я лишь теперь догадываюсь, что, поведясь на его мистерии, я только впал в зависимость, не став умнее. Тогда же мне казалось, что горизонты действительно отодвигаются, и на меня из образующегося просвета смотрит вечность. Поверь мне, это ощущение делало меня поистине счастливым. Немудрено, что у меня об этих днях остались только самые восторженные отклики рассудка. Когда я вновь вступил в эти запретные кущи, память отозвалась лишь предчувствием радости. Прости, я не могу себе простить того, что причинил тебе боль! Ведь боль – это та же измена…
Я до конца жизни буду корить себя за слабость. Я глубоко разочаровался в своих отроческих мечтах, уеду в Гореполь и постараюсь исправиться, потому что… Потому что меня всё равно не оставляет тяга к тем безрассудным шабашам, чьим участником я до сих пор горю желанием быть. Не иначе, как здесь имеет место некое сверхъестественное воздействие на меня. И это, недоступное моему разумению присутствие ещё больше подстёгивает меня вникнуть в тайные процессы мистерий, чтобы докопаться до истины. Я так устроен, так что лучше мне держаться от всего этого подальше. А вместе с тем – и от тебя, независимо от решения, которое ты примешь касаемо моей особы. Ещё раз: если можешь, прости. И знай, что теперь я посвящу свою жизнь новому поиску. Поиску своего скромного места в жизни.
14 мая 2010
Элли действительно привнесла в «Beastie Generation» новые веяния. И этот шквал поставил всё, привычное Джеру, с ног на голову. Может, оттого он и не спешил идти с ней на близкие отношения. Поначалу, когда они часто репетировали вместе, чтобы команда привела себя в должную сплоченность перед чередой концертов, он готов был влюбиться в нее, чувствуя некоторое родство с этой девушкой. Однако влечение к ней быстро споткнулось об изумление некоторыми причудами этого юного дарования. Первые же занятия с ней выявили тот факт, что Элли не была металлисткой. И это несмотря ни на виртуозное владение приемами именно тяжелой гитарной игры, ни на то, что Элли сочиняла музыку именно в присущей металлической сцене манере. Она была… Как бы это сказать? …фолкаркой.
Фолкари – это от слова фолк. Вернее, «вольк», как на лейбле «Volkswagen» - «народных вагонов». Отсюда и слово фольклор. Это слово «Volk» подняли на свои знамена студенты Германской империи начала двадцатого века. Во времена так называемого «фин-де-съянса», то есть перелома эпох, шло великое просвещение. Народы Пруссии, Австро-Венгрии, Германии и иже с ними перемешивались, отчего само собой среди них возникло желание равноправия. В университеты империи повалили абитуриенты всех слоев населения: мещане теснили знать, крестьянские дети пытались не уступить купеческим. Эгидой, под которой молодая взвесь разнородных душ решила перейти от ветхого патриархата к новому общественному строю, решили сделать именно это гибкое слово «вольк». Примером для социальной новостройки для студенческих философов стало устройство древнего германского племени, где всё было общим. Опираясь на старинные предания, тут же организовывались студенческие общины, в них возникали вожди и шаманы, разговоры витали вокруг утерянных древних знаний, гармонии простой жизни на воле, возвращения от христианства к язычеству.
Так занималась заря великой революции, которая немного позже лавиной сметет все эти наивные воззрения протохиппарей. Но тогда, когда еще Гитлер бродил по Берлину голодающим художником, движение волькарей получило огромный резонанс. Юношество становилось языческим, теории «Волька» вкладывал в свою психологическую терапию Юнг, заставляя племянницу Ротшильда в виде лечения отплясывать мессы на травах священных дубрав. Повсюду проводились массовые гулянья, когда люди отказывались от благ цивилизации, одевались в национальные ризы и занимались любовью, а не войной. Не долго, правда. Но этот народный подъем оказался штукой весьма заразной. Взять хоть тех же битников разбитого поколения шестидесятых. Или славянское движение нулевых…
В девяностые годы, когда партия наш рулевой покинула судно, и корабль советского союза потерпел крушение, обломки республики решили искать новую надежду для нового курса. Но будущее было безрадостным, впереди ничего хорошего ждать не приходилось, поэтому население огромной страны обратило взгляды в прошлое. Не зря популярнейшим жанром стало фэнтези, то есть вариации на древнюю тему. Славяне тоже в числе прочих стали горевать по утраченному, прокляли Владимира-Крестителя и повернули свою избушку к лесу передом, а к разворачивающейся перед ними действительности, соответственно… Ну, вы поняли.
В Гореполье славянофолкарское движение затянулось. Во-первых, мало было славян. Во-вторых, вспомнили, что Алтай издревле считался местом силы, начали всякие мистические центры искать, а на их местах различные жречества образовывать. Пока искали, всё финансирование упустили. Начали уже на шаманизм засматриваться, но тут академик Апрелев курганы нашел. Славянские. Мегалиты из камней, дресвой занесенные, дерном покрытые. Обрадовалииись… аж прослезились. Затрубили, что Алтай – исконная прародина, и надо Гореполь столицей нарекать.
Так в двухтысячном году Гореполье и задышало новой жизнью. Ценители понаезжали, промышленностью запахло, потекли вливания в разные бизнес-проекты. Джер помнил, как его отец на глазах богатеть начал. Возможно, смена социального уровня и пробудила в душе мальчика метафизические вопросы, недоверчивость к окружающей его обстановке, которая, оказывается, может поменяться на глазах. Но с фолком он почти не сталкивался.
Да, немецкий вольк позаимствовало славянство и сделало своим фолком. Так стал называться стиль жизни увлекающихся стариной. Дочь археолога Апрелева – Милана – даже создала собственный фолк-музыкальный коллектив, во многом задав стандарты в этом как на дрожжах развивающемся движении. Но фолкари не только слушали подражающую древним традициям музыку, но и сами не прочь были эти традиции в своей жизни воплотить. Например, они реконструировали предметы быта и даже деятельность, с ними связанную, которые применялись в те стародавние времена. Некоторые облегчали себе подобные задачи и поступали учиться на те кафедры, где имелся доступ к производственному оборудованию. Такие, как декоративно-художественная обработка минералов, кстати…
Джер заметил, что Элли не пользуется косметикой, но и не гнушается украшениями. Какими-то ленточками, бусами, брошками, бисерными орнаментами. Под старину. Ну и что? Это сейчас модно. А естественная красота не нуждается в подчеркивании. Зачем ее портить химией и всякими красками? Понимать это его научила еще Светик, в родном городке Пещер, триста лет тому назад.
- Погоди, давай в этот зайдем, - указала вдруг Элли на магазинчик, когда Джер провожал ее с репбазы домой
Джер покорно поплелся следом. У женщин бывают такие вот частые смены курса. Но внутри магазина он с удивлением углядел обстановку, в какую не попадал уже несколько лет. Они находились в антикварной лавке, куда частенько таскал за собой Джера Рысляев.
Элли прогуливалась мимо ряда железных пластин, перекидываясь короткими фразами с продавцом за прилавком. Джер понял, что в их разговоре различает термины, заучиваемые им на уроках материаловедения. Джер заинтересованно, в принципе, чувство изумления не покидало его с того самого момента, как они сюда вошли, подошел к Элли, заглядывая ей через плечо. Она покупала металлический диск. Не тарелку ударной установки, не крышку от кастрюли, а самый обыкновенный жестяной (как показалось Джеру) диск. Она расплатилась и просто опустила пластину в свою плоскую сумочку, потеснив всякие там расчески и тетрадки. Как будто ему там самое место.
- Бронесумочки сейчас в моде? – осторожно пошутил он на улице.
- Панцирь надо доделать.
Джер кивнул:
- Да, это как раз тот ответ, что я и ожидал… А, ты, наверное, театральным декоратором подрабатываешь.
- Да, вроде того, - отмахнулась Элли. – Вся наша жизнь – театр. Но только я – одна из тех, кто воспринимает эту фразу буквально. Когда мне надоедает городская суета, я не еду на море, я не иду к психологу и даже не играю в компьютерные ролевые игры. Я сама беру меч, щит и врезаюсь в строй врага, выбивая из него дух, а из себя – уныние и слабость. Я – ролевик реконструкторского движения «Кир Великий».
Тогда Джер принял это как факт. Он немного слышал о ролевиках, они немного поговорили об этом, пока шли до ее дома, но потом как-то все забылось. Однако сегодня Элли опять как всегда поразила Джера эксцентричной выходкой. Утром они пришли на репетицию и сидели, поджав ноги, ожидая, когда техничка домоет полы в студии.
- Опять поломалась! – вдруг вздохнула уборщица, когда тряпка осталась на полу, а черенок швабры – у нее в руках. – Вечно этот алкоголик не может по-нормальному всё доделать. Валерааа!
Уборщица удалилась, взывая к сантехнику, а Элли встала со скамьи, прошла по мытому и заглянула в открытую кладовую, где хранился уборочный инвентарь.
- Сегодня ярмарка, - сообщила Элли Джеру. – Хоть посмотри, как я тренируюсь.
Добавила она и извлекла из кладовой два прямых держака от швабр. Элли ловко подкинула их вверх, перехватила за серединки и, отойдя от стен, стала вращать их вокруг себя. Ей кулаки мелькали, как пропеллеры, она отпускала раскрутившиеся черенки и вновь перехватывала, задавая им инерционный ход. Джер чувствовал на себе ветер от движущихся палок, ощетинивающимся затылком ощущал тяжелую мощь набравшую мощь частоту вращения этих в умелых Эллиных руках ставших разрушительными снарядами предметов. Джер похолодел, представляя, что будет, если ее пальцы разожмуться, и черенки полетят в его сторону. Но несмотря на неуютность тревоги Джер все равно понимал насколько красиво и эффектно это зрелище. Палки меняли направление вращения, Элли меняла руки и медленно двигалась в боевом танце, когда так вокруг нее по всем направлениям гудел ореол из разогнавшегося до бешеной скорости вращения снарядов.
Элли услышала приближающиеся шаги, остановилась, поймала палки, убрала их и подскочила к Джеру, заведя с ним разговор, как ни в чем не бывало. Джер оставался под впечатлением всю репетицию.
- Ты сказала, что сегодня какая-то ярмарка. Ято ты имела в виду? – спросил он ее, когда они уже начали собираться уходить.
- Ну, все как в старые добрые времена: скоморохи, самодельные вещи, огни, игрища, музыкальные коллективы. Я буду участвовать в потешном полку.
- Будешь кого-то дубасить? А посмотреть мне на это можно?
- Думаю, да. Многие наши сборы потом выкладывают в Интернет.
- А что никого туда не пускают?
- Это в Гагаринском парке. Кого там могут не пустить? Все желающие приходят, смотрят. Там можно что-нибудь купить или даже продать, если заранее договориться. Будут конкурсы, пляски, анонсы всяких разных готовящихся проектов, реклама всяких полезных событий. Много информации, много занятий. И по углям бегать, и из лука стрелять, и по древним рецептам какой-нибудь сбитень варить научиться. Даже в кузнице поковать.
- Ну, я понял, а… А ты… Ты уже с кем-нибудь идешь или одна?
- Я еще до ярмарки со своими порепетирую, а так буду тусоваться до и после битвы вместе со всеми.
- Так ты свободна? Я с тобой поехать смогу?
- Слушай, что ты виляешь? Или на свиданье меня приглашай, или там уже, если повезет, встретимся.
Джер улыбнулся. Нижайше поклонился:
- Милостивая госпожа, не соблаговолите ли разрешить мне сопровождать вас нынче на ярмарку, где вы оставите своего кавалера, чтобы, облачившись в доспехи, выпустить кишки какому-нибудь шелудивому псу?
- Это будет не долго. А потом можно пировать во время чумы все оставшееся время.
- А, кстати, до скольки будет мероприятие?
- Пока костры не погаснут.
Джер к данному свиданью отнесся серьезно, заехал за Элли в срок, будучи один, но пожалел, что не взял с собой группу поддержки. На поляне Элли тут же исчезла с остальными ролевиками готовиться к предстоящей постановке боя, а Джеру пришлось слоняться между воздвигаемыми объектами ярмарки в одиночку. Он хотел было позвонить кому-нибудь, но не решился. В принципе, и для праздного зеваки было на что посмотреть.
Пока что все на поляне было достаточно современно: бегали техники, разматывая провода; монтажники крепили друг к другу металлические рамы, которые тут же обтягивались драпировкой. Была даже сцена. Вокруг сцены слонялись подобные Джеру зеваки, но, в основном, это были школьницы с ленточками в волосах, и поглядывали на наладчиков оборудования. Вдруг среди прочих гитар и барабанов на сцене появилась электрическая арфа, и Джер сразу вспомнил, что уже когда-то имел дело с фолк-индустрией, когда увлекся творчеством группы «Вешница». Джер, держа руки в карманах, вздохнул и, отвернувшись от арфы, побрел дальше – смотреть, как устанавливают ларьки, фонари по-над импровизированной дорогой, всякие баннеры и плакаты. Установка как всегда затягивалась, народу прибывало, уже запахло жаренным мясом, а в некоторых ларьках появлялись торговцы. Наконец, Элли догнала Джера, взяла его под руку и принялась объяснять, где тут что устроено.
Они отведали древнерусской снеди, попрыгали через костер, попытались взобраться на столб за сапогами, послушали сказку в кукольном театре, посмотрели на трюкачей, погадали у Святовидова жреца, раскладывавшего под ногами белой лошади разные предметы. Умное животное всхрапывало, прядало ушами и коротко стукало копытом. Дети были в восторге, повсюду слышались их свистульки, а над головами носились воздушные змеи. И вот глашатай объявил о реконструкции древнего сражения. Разноцветная масса гуляк потянулась к палаточному городку, где в один шатер вошла Элли, а вышла сарматка, облитая сталью.
- Ну, как? Узнаешь меня в строю? Я буду четвертой слева.
- Да узнаю, чего ты. Думаешь, если шлемом брови закрыла, то уж и всё?
Джер получил чешуйчатым кулаком в бок и был оставлен в одиночестве. Он подошел к кузнице, посмотрел на дрожащий воздух над красными угольями, отказался поучаствовать в процессе ковки и перешел к другой палатке, где в деревянные колодки вонзались свистящие стрелы. Послушал, как группе людей мастер объяснял старинную технологию склеивания луков из козьих рогов, ничего не понял, спросил, знает ли кто-нибудь, зачем самураи цепляли к своим стрелам красные ленточки, и довольный пошел дальше.
Джер искренне переживал за четвертую слева, но напрасно. Абсолютно все движения были, по всей видимости, оговорены заранее, каждая пара или группа воинов выполняла только свою роль. Да, всё было красиво и технично, но слишком театрально и быстро. Ролевики исторического реконструкторского клуба «Кир Великий» отвоевали, потом показали файер- и блэйд-шоу, лучники в конце выпустили тучу горящих стрел по какой-то цели, от которой огненные дорожки расползлись в каком-то узоре и еще немного попламенели, пока зрители отаплодировались и медленно вернулись на ярмарку.
Темнело, вспыхивали фонари и костры. Джер с раскрасневшейся горячей Эллиной в обнимку догнали остальных и поняли, что начался концерт. Музыкальные коллективы с претензией на народность сменяли один другой, Джер, привыкший за сегодня к постоянной смене впечатлений, уже хотел было увести Элли к новому зрелищу, как вдруг его сердце дрогнуло. Тут же вздрогнул он весь и посмотрел на сцену, откуда донесся до него знакомый голос. Да, его тайная надежда, что арфа на сцене принадлежит именно «Вешнице» оправдалась. Аудитория, тоже обрадованная появлением этой группы, истошно заугукала, и руки Джера самим взметнулись вверх, аплодируя, а горло подхватило общий рев. Элли тоже заулыбалась и искренне похлопала перед собой.
- Пошли поближе, - потянул ее за собой Джер, сделав точно такое же движение, как сотня остальных оказавшихся под сценой человек – поспешив продвинуться вперед.
«Вешницу» Джер не слушал уже очень давно, и сейчас звучали для него незнакомые песни, но голос вокалистки Миланы Апрелевой как встарь бросал его в дрожь, а еще он точно помнил, что даже плакал от некоторых песен. Потому что был влюблен в эту самую вокалистку. Правда, заочно.
Джер пробился поближе, чтобы ничто не мешало рассмотреть ему лицо Миланы Апрелевой, которое он и так знал в мельчайших деталях по фотографиям, но очень мечтал увидеть в живую. И он просто расклеился, умилившись, когда убедился, что никакие фотографии в мире не смогут передать в полной мере тот свет, который разливался от ее красоты. Ну, так тогда казалось Джеру. Что поделать, впечатления этого дня должны были иметь некий апофеоз, и немудрено, что всё свое благоприятное впечатление Джер спроецировал не на Элли, которая подарила ему этот день, а на девочку из детских снов – на любовь его самой ранней юности.
Джер простоял, глядя Милане в рот все несколько песен, что отыграла «Вешница», а, когда те распрощались с публикой, чтобы уступить место следующему коллективу, Джер повернулся к Элли:
- Они сейчас автографы будут давать. Ты знаешь, где?
- Эээ…
- Давай разделимся: ты в эту сторону, а я в эту.
И Джер кинулся через начавшую редеть толпу вокруг сцены. Элли пошла в другую сторону, удивляясь, что не обращая внимания на приветственные слова следующих музыкантов, люди, весело переговариваясь, разворачивались и уходили восвояси. Будто специально только ради «Вешницы» и приходили. Элли вспомнила, что, действительно, на сайте висела информация о том, что ярмарку посетит именно эта не теряющая популярности группа. Эллине и самой очень нравились песни Миланы, которая пошла по стопам отца-археолога и наполняла свои песни глубокой лиричностью древности.
Милана обошла вокруг сцены и увидела толпу подростков напротив расписывающейся у них в блокнотиках Апрелевой. Выглядела Милана превосходно, и Элли не дала бы ей больше двадцати. Восторженные фанаты поспешно с ней фотографировались, говорили разные приятные слова, на которые она не отвечала, а лишь улыбалась и замирала, когда вспышка какой-нибудь мыльницы озаряла ее сияющее лицо.
Элли подошла поближе. Милану от зрителей отделял невысокий барьер, за которым находились только несколько хмурых молодых людей – техники, в данный момент исполняющие обязанности охранников. Милана стояла рядом с деревом, к стволу которого прислонился еще один хмурый молодой человек и, не отрываясь, смотрел на Милану. Элли с трудом узнала в нем Джера. Тот, видно, незаметно перебрался через заграждение и «слился с местностью», выдав себя за охранника. Такие люди обычно набирались со стороны и редко знали друг друга. Элли протиснулась к барьеру и, потянувшись, подергала Джера за рукав.
- Ну, вот и ты, - дернулся Джер.
И протянул ей листочек. На листочке стояла витиеватая закорючка.
- Попросил ее написать «Для Элли», но она штампует как автомат, никого не слушая. Так что – тупо роспись, - оправдался Джер, перелезая обратно.
- Да ладно, пошли.
Джер остановился и в отчаянии вновь обернулся на Милану. В его глазах мелькнула такая тоска и обожание, что Элли даже забеспокоилась в душе.
- Погоди, - сказал Джер, - Я ее где-то уже видел.
Это была уловка, но Элли не поняла.
- Да это известная группа. Мало ли где…
- Давай спросим, когда она в следующий раз выступать будет?
Элли пожала печами.
- Валяй, но через неделю она всё равно у нас в клубе выступать будет.
Джер поверулся:
- Правда?
- Они сотрудничают с КИРом. Мы у них на концертах мечами машем, а они поют для наших сходок. Частенько.
Джер взял Элли под руку.
- Что ж, ладно, пошли домой?
Элли начала зябнуть, остывая после выступления, и согласно кивнула.
Пройдясь немного в тишине, Джер спросил:
- Элли, слушай… А это не очень сложно – в ваш клуб записаться?...
Март и апрель 2003 лидеры трех школьных объединений собрались для обсуждения дальнейшей стратегии. Джер покинул школьную элиту ради команды Зодчих. Можно в начале написать о том, что школьники посетили раскопки, где Апрелев был с дочерью, а Рысяев увидел на ней ключ в виде оленьей головы. Хотя тогда не было бы смысла в инциденте с Гайворонской. Рысляев убрал ее, чтобы Сидоренко развила Джеров поэтический талант. Значит, Рысляев уже тогда знал, что Джеру нужно овладеть магией слова и получить от Миланы кулон-ключ.
Во всех школах есть подхалимы. Куда уж без тех, кто зарабатывает общественное признание не своими способностями, а нахваливанием чужих? «Делай не то, что ты должен, а то, чего от тебя ждут», поговаривал Ивашка. Именно он придумал идеологию подхалимажа, разработа целую разветвленную структуру школьного паразитизма и возглавил этот необычную организацию. Да только среди обычных детей ябиды и подлизы уважением никогда не пользовались. Поэтому кружок по паразитическим интересам тут же оброс дурной славой. Но это нисколько Ивашке не мешало.
В его распоряжении имелся огромный архив компромата, добытый его верными фискалами, а также досье на каждого, кто был интересен школьнику на пути к карьерному росту. И будьте уверены, Ивашка превосходно знал, как этим всем распорядиться. Это-то как раз и понравилось в нем Рысляеву.
Однажды, чуть ли не на первом после зимы уроке физкультуры на открытом воздухе, когда дети совершали трехкилометровую пробежку, бегающего всегда впереди всех лидера движения «паразитов» догнали лидеры «отбросов» и «элиты». И неожиданная такая троица пробегала вместе, но отдельно от всех весь требуемый норматив.
Затем это трио не стало играть в игры. Они сидели, потом бродили, потом стояли, не обращая ни на кого внимания, и всем только слышался их сосредоточенный приглушенный бубнеж. Они не смеялись, не молчали, не сменяли интонации. Быстро и серьезно что-то обсуждали, не перебивая друг друга, хотя и говоря нередко сразу на три голоса. Так начался этот странный союз Трех, после которого всё переменилось.
На уроках троица сидела порознь, молча и задумчиво, что-то писали в блокнотах, а Ивашка порой на долго приковывал взгляд к экрану дорогого мобильного телефона. На переменах необъяснимый магнит вновь срабатывал, и троица надолго склеивалась вновь. Как и после учебы.
Рысляев забросил свой поиск. Отбросы в ожидании мистерий обивали порог флигеля, но им так никто и не являлся. Только, если кто-то оказывался самым ревностным, тот мог дождаться Рысляева заполночь, получить от него нагоняй и отправиться, не солоно хлебавши.
Джер забросил «элиту». По первому времени его могли обнаружить шатающимся в компании с Ивашкой и Рысляевым, вальяжно подойти поговорить, но такие попытки обрывались нервным движением Джеровой руки, будто смахивающей с воздуха соринку. И сливкам общества приходилось разворачиваться на глазах Ивашки и Рысляева и убираться вон. Да только Ивашке и Рысляеву было не до того.
После уроков сосредоточенные лица тройки можно было увидеть где угодно. Они бродили по городу, по проселку, по парку, по полю, по холмам, куда глаза глядят. И непрерывно разговаривали. Если шел дождь, они собирались в библиотеке, а если их оттуда выпроваживали, то в коридорах каких-нибудь муниципальных организаций. Если они были голодны, то заходили в кафе. Но ни за что они не прекращали разговаривать.
Частенько они усаживались вокруг столика в кафе или парты в библиотеке, расстилали какие-то бумаги и тараторили, уже тыча пальцами в них. Иногда что-то на них чертили, писали, выписывали, совмещали.
За этими занятиями они провели два месяца. По началу это всем казалось жутким. Многие видели в этом дурной знак. Те, кто недолюбливал «отбросов» и «паразитов», думали, что их отрицательное влияние перекинулось и на Джера и они совратили этого хорошего, такого талантливого мальчика. А папа, знаете, у него кто? О, да папа у него ого-го…
Другие наоборот ждали, что Джер перевоспитает этого хулигана и этого предателя, припугнет их отцом и постановкой на учет в милиции, и все будет хорошо. Но только ничьи ожидания не сбывались, и на троицу просто махнули рукой. На них смотрели как на мебель или на природное образование, а интересующимся поясняли: «Эти? А, эти – местные обалдуи. Не обращайте внимания»
Июнь 2003
В начале июня Рысляев, Ивашкаа и Джер резко прекратили общение. Рысляев куда-то исчез, потом появился со справкой по болезни и стал посещать школу еще реже, чем до марта. Ивашка тоже потерял интерес к школе, стал носиться по городу и повступал одновременно на несколько подготовительных курсов и сразу в несколько молодежных общественных организаций, используя для этого все свои накопленные связи.
А Джер изменил «элите». Он простился с ними официально, сказал, что сделал для них все, что мог, теперь перед ними свободное плавание, а ему нужно взять под патронаж и другие нуждающиеся в обработке бриллианты. Но он почему-то завел дружбу не с школьными новичками, а с лидерами других кружков по интересам, менее популярных, чем «элита», но не менее своеобразных. Джер вернул себе расположение вождя националистов Кузьмы. Он также познакомился с бароном цыганской диаспоры Гитано и заручился поддержкой Ажина – наставника любителей радиотехники.
При этом сами Гитано, Ажин и Кузьма перестали быть членами ими же созданных организаций. Оставив наместников, они перешли под руководство Джера и нарекли свой новый союз совершенно новым названием. Теперь их объединение стало «Зодчими».
К четверке «зодчих» за июнь присоединилось еще двое: главный спортсмен школы – Носов - и загадочный основатель нумерологического кружка математиков – Марцих. В таком виде цех «зодчих» и просуществовал до самого конца августа, посвятив себя ежедневному кропотливому труду за городом.
Джер взял на себя не только распорядительные функции, но и финансовое обеспеченье. Откуда он взял деньги можно было только догадываться, но наверняка на это легла тень того тройственного союза, к которому он недавно примыкал. В ложбине неподалеку от раскопок Большого кургана Джер с «зодчими» установили временный балаган, где проводили сутки напролет и принимали грузы целых фургонов, частенько приезжавших из города.
16 июня 2010
Клуб исторической реконструкции, куда входила дружинницей Элли, назывался «КИР Великий» и был довольно известным в околофолковых кругах. Помимо международных премий, которых участники клуба достигали мастерством и умением, «КИР» также удостаивался и финансовых вливаний от местной администрации, от горипольских вузов и от нескольких частных филантропов. Например, семья Апрелевых очень интересовалась деятельностью реконструкторов и вносила посильный вклад в их нелегкое дело. Все это внимание со стороны обеспечивало клубу относительную свободу, собственный уголок для постоянной деятельности, помещения под свою продукцию в музеях, картинных галереях, ресторанах Алтая, а также трудоустройство для многих скульпторов, декораторов, актеров, ремесленников и музыкантов. Хотя с музыкантами у ролевиков было туговато, как заметил Джер, когда вплотную вместе с Элли стал знакомиться с деятельностью клуба.
Надеясь где-нибудь пересечься с Миланой Апрелевой, Джер всюду таскался за Элли по ее реконструкторским делам, пока однажды Элли не повезла его на выходные в оздоровительный пансионат «Порубежье», где находился штаб «КИРа Великого». Пансионат полностью принадлежал клубу и выполнял множество не учтенных в декларациях функций. И обычные желающие на санаторные процедуры туда не попадали. Даже на экскурсию в музей археологических редкостей в подвальный этаж пансионата Джера пустили после подробной рекомендации Элли, нескольких встреч с руководством клуба и заверений с его стороны, что он горит желанием заполучить членство в их организации.
- Как всё строго в вашем театральном сообществе, - шепнул Элли Джер, оглядывая сигнализацию, датчики, камеры видеонаблюдения и толпы охранников по пути в музей.
Элли загадочно улыбнулась:
- Видишь ли, мы тут не детские утренники показываем. Всё тут на строжайшем учете, и руководство от проверок уже за головы хватаются.
Джер понимающе кивнул.
- Да, этот ваш национализм – а вдруг вы теракты готовите? Представь, как у правительства голова болит постоянно ждать от вас сюрприза, - пошутил Джер, а сам подумал: чем строже вход – тем теснее сплоченность, а значит и больше шансов стать ближе к Милане.
Элли улыбнулась:
- Не от «вас» сюрприза, а от «нас». Не забывай, зачем ты здесь.
- Быть поближе к тебе, - автоматически выговорил Джер. – Мне пока что не до философии.
Они спустились в богато убранные подвальные помещения с высоченными потолками.
- Ого, бедная уборщица, наверное, не успевает тут пылюку вытирать, - проговорил Джер, оглядывая гобелены, картины, шкуры, гирлянды холодного оружия, россыпи мелких украшений на драпировках, книги, журналы, просто ветхие страницы под стеклом, ряды манекенов в расписных одеждах, статуи и изящную посуду на подставках или просто на лакированных пнях. Всюду была живая зелень под солнечным светом из зеркальных колодцев, но много и искусственных камышей, тростниковых барьерчиков и решеток в виде виноградного лозняка.
Джер и Элли прогуливались по ковровой дорожке следуя вместе с еще несколькими парами за гидом. От края паласа до экспонатов было около метра свободного пространства и кроме того повсюду были таблички, умоляющие не сходить с дорожки. Гид, не умолкая, поведал предполагаемую историю Алтайских народов, опираясь в основном на присутствующие в музее оригиналы и копии археологических ископаемых, сопроводил всех в зал навроде школьной аудитории, где попросил разместиться за партами и послушать лекцию одного из директоров клуба.
Перед слушателями появился седой мужчина, с которым Джер уже как-то пересекался в ходе его попыток примкнуть к реконструкторскому движению. Директор поставленным голосом рассказал:
- Наш клуб исторической реконструкции – сокращенно КИР – не напрасно взял себе имя древнего персидского завоевателя Кира Великого. Именно Кир Великий издал указ в 534 году до Рождества Христова, разрешающий евреям восстановить Храм в Иерусалиме. Великое богоугодное дело, да? Угодное современному Христианскому Богу и древнему иудейскому Огненному Богу Яхве. Однако, вы знаете как погиб Кир Великий? Малочисленные остатки огромного войска едва спаслись, унося с собой на родину и обезглавенный труп своего правителя. Голова Кира Великого – это священный символ, который никогда не должен быть изглажен из памяти поколений. Кто такой Кир? Именно от него Александр Македонский унаследовал титул царя Азии. Именно после падения Кира Гордий связал свой узел, намекая на мистические обстоятельства смерти Кира. Что же с ним случилось? Ведь он был богом на земле для миллионов своих азиатских подданных. Даниила бросили в ров ко львам, потому что он нарушил традицию персов не молиться никому другому, кроме живого владыки. Но также персидский царь был и защитником местных религий, восстановителем разрушенных халдеями жертвенников сотен национальных божков. И не забываем про Храм Иудейский. Кир, таким образом, был окружен благосклонностью почти всех мыслимых сверхъестественных сил. Как же он погиб? Да очень просто – этот гордец вздумал сунуться на север. Предания говорят о племени массогетов, давших ему отпор. Простая слоговая аналогия приводит и иное прочтение древней рукописи – племя могло называться московитами. Но это, конечно, весьма смелые домыслы, зато факты предлагают нам во внимание гораздо более вероятных убийц персидского завоевателя. Обнаруженные Николаем Апрелевым курганы содержат костные останки светлокожих русоволосых синеглазых людей славянского типа возрастом до двух с половиной тысяч лет. Как раз на момент обезглавливания Кира Великого в местности, куда он решил вторгнуться, обитали наши предки. Историки называют нашу местность той поры Белоречьем со столицей в городище Омске, что подтверждается раскопками больших поселений и в Росске, и в Бурой Шахте, и в Пещерске, и, главное, по всему Гореполью. Сами персы причисляют свое поражение рукам скифов, но это настолько не установимая причина, что в наше время она приравнялась бы к проискам НЛО. Поэтому мы с нашим историческим клубом придерживаемся самой на данный момент безупречной гипотезы сильной обороны народов Южной Сибири, какую мы можем наблюдать и сейчас, проверенной в ряде многочисленных войн. Голова Кира Великого доказывает, что нет богов сильнее наших Родных богов, и нет напасти, каковую не смогла бы одолеть совместная наша родная воля. Спасибо за внимание. Пожалуйста, пройдем в концертный зал.
Вновь появился гид и показал, где разместиться, чтобы посмотреть представление. Такого Джер не видел на ярмарке. Были здесь и жонглеры мечами, и странные танцы с рукоделиями, где красивейшие ткани то подбрасывали волнами вверх, то пропускали через кольца, то обматывали вокруг себя, чтобы создался вид, будто они вообще исчезли. Были и бои с разными видами оружия. Бои постановочные, но настолько мастерские, что Джеру даже показалось – стоит одному из актеров забыть заученную последовательность приемов, как он незамедлительно будет пропорот пикой, раздроблен кистенем или исполосован секирой. Настолько быстрыми и сильными казались удары.
А потом вышла петь Милана. Она была не одна, но и не в составе «Вешницы» - с ней были то ли приглашенные музыканты, то ли местные мастера народных инструментов. Джер не отвлекался ни на что другое. Даже на Элли, державшую его за руку. Душа Джера вновь, как встарь, покинула тело, чтобы обвиться вокруг красавицы-арфистки и замереть, недвижно внемля зачаровывающим его звукам. Впрочем, это он так думал. Он был музыкант, и думал, что чужая искусность ему интересно, но на самом деле ему безразлична была Миланина игра. Просто фактор более точной настройки на обожание объекта его внимания. Потому что в Милане его привлекала лишь внешность. Но это влечение было настолько сильным (скорее всего виной вжившаяся прямо в подсознание привязанность), что порой не давало ему покоя. Как в отрочестве с мистериями, так и ныне с Миланой Апрелевой Джер попал в почти наркотическую зависимость.
Элли нравилась музыка, нравилось пение хорошенькой Миланы. Нравились глубоко лиричные, но в то же время и социальные тексты. Она, чуть улыбаясь, смотрела на сцену, обнимая двумя руками Джерову ладонь. И когда она поняла, что его рука постепенно холодеет, Элли посмотрела на Джера спросить не холодно ли ему. И увидела, как блеснувшая у него в краешке глаза звездочка вдруг задрожала и переместилась на скулу. Элли с удивлением увидела мокрый след, оставленный ею на Джеровой щеке. Джер поднял руку и быстрым движением провел тыльной стороной по лицу. Элли в изумлении участливо забеспокоилась, но мгновенно поняла, что в Джере не было печальности. Теперь похолодела Элли. Ее лицо сделалось каменным, она посмотрела на стискиваемую руку Джера, будто недоумевая, как она туда попала. Медленно выпустила ее. Посмотрела как и раньше на сцену, но сменившаяся палитра ее впечатлений уже не дала ей увидеть то же, что раньше. Элли горделиво насупилась и снова взяла Джера за руку, словно приняв вызов и решив никому его без боя не отдавать.
17 августа 2003 Восстановление Главного Кургана
Кузьма тяжело поднялся со стула, подошел к походной кухне и налил кофе. Помешивая сахар, взглянул на часы – полпятого утра. Вот и ночь простояли. Кузьма широко зевнул, щелкнув челюстями и чуть не подавился комаром. Скривясь, Кузьма выплюнул омерзительную закуску и поскорей запил впечатление из дымящейся кружки. Работающий от аккумулятора фумигатор с количеством зудящих насекомых не справлялся. Кузьма с кружкой вернулся на свой стул возле дверной занавески, снова закутал ноги и почесался. Парням что? Они вон болтологией заняты, им не до сна. А тем, что без дела оказались, приходится кимарить в полуприседе под бомбардировками комариных эскадр. Или эскадрилий, вновь зевая поправил себя мысленно Кузьма.
В балагане Кузьма был не один. Над столом, заваленным чертежами и картами, нависали Ажин, Джер и Суслер, оживленно переговариваясь. Под их бубнеж разомлевший под двумя куртками Кузьма вновь стал клевать носом.
- Ты уверен? – спрашивал в который уже раз Джер, крутя перед собой радиогаммы.
- Да. Никаких совпадений, - заверял его Ажин. – Просто бестолковый разброс. Это ни сетка, ни геометрия, ни рисунок. Я не пойму системы вообще…
- Может это не такой рисунок, которому мы могли бы подобрать ассоциацию. Это же код, шифр. Что-то необычное.
- Понятия не имею, как мы найдем то, чему не можем подобрать ассоциации.
- Я звезды проверил, - вставил Суслер.
Джер схватился за его фразу как за соломенку.
- Точно! Это может быть какое-нибудь созвездие. Или просто набор над данной местностью. Ты по каким параметрам сравнивал? Уже синтезированную схему или до поправок.
- Блин, я же с Ажином датчики на могилы вешал. Наложение биополей твоих предполагаемых мертвецов никакой ясности не внесло.
Джер сосредоточенно вглядывался в ломанные линии на графиках. Ударил по ним кулаком.
- Но это не могло не сработать! Это был последний вариант.
Ажин покачал головой:
- Также ты и про климатическую ориентацию говорил. И вот же, новый фактор нашел, - и добавил, пожав плечами. – Думай, и еще что-нибудь найдешь.
Джер оторвал взгляд от стола. Потер руками виски.
- Вероятность все меньше и меньше, а от числа показателей уже голова кругом идет. Нет, надо искать расшифровку, используя известные данные.
Суслер отодвинул график и посмотрел на топографический рисунок.
- Может, нужно еще могильники отыскать?
Джер задумался.
- Нет, - произнес он уверенно. – Смысла нет. При биополировании мы увидели симметрию и домыслили остальные пункты. Установленные на поверхности датчики подтвердили, что внизу либо были остатки либо до сих пор есть захоронения. Эта симметрия меня и убедила, что мы точно на верном пути.
- Три дэ? – поднял на него глаза Суслер.
- Ничего. Ноль. Слушай, а ты какой коэффициент брал при масштабировании?
- Астрологическом? И годичный, и универсальный.
- А по временам года? Попробуй осенний цикл – вдруг рисунок меняется в этой зависимоти?
Суслер нахмурился, подумал и кивнул:
- Сейчас посчитаю.
Он взял со стола стопку бумаги и зубами снял колпачок с ручки. Ажин пошел налить себе кофе.
- Может, все-таки сетка, просто в сканировании дефект? – обратился к нему Джер.
- Вряд ли. Я по круговой схеме все менял.
- Кстати, может и в самом деле круги? Тысячи концентрических кругов, точки на которых так беспорядочны, что создают иллюзию рисунка?
- Так нет же рисунка.
- Да не то, смотри, что я показываю.
Ажин вернулся к столу, посмотрел, как рисует Джер.
- Вот, а нам надо так сферы повернуть, чтобы симметрия с биополевой структурой сошлась.
Ажин поднял брови, подумал и отрицательно покачал головой.
- Нет, это не точки. Это конкретные завихрения, от одного источника. Здесь от другого. И так восемнадцать штук. Все. Большего количества источников нет и быть не может. Ты в фантазии не углубляйся. Про пропорции не забывай. Всё-таки с мегалитами дело имеем.
- Не знаю, не знаю. Что же еще…
- Посчитал.
Суслер протянул листок. Повисло напряженное обдумывание. Снаружи донеслись возгласы. Кузьма проснулся. Головы неохотно оторвались от листка и прислушались.
- Менты? – взволнованно спросил Ажин.
- Оох… Спокойно, - махнул ему рукой Кузьма, высвобождая ноги от накрученной на них куртки. – Занимайтесь, я разберусь.
Кузьма, зябко ежась, вышел из балагана во тьму. Неподалеку плясали фонарики, и Кузьма поплелся на их свет. Подойдя, он увидел, что в окружении их импровизированного патруля стоят трое цыган и ругают друг друга. Парни хмуро слушали перепалку, не понимая по-цыгански. По выражению лиц патрульных Кузьма понял, что им это уже надоедает, и скоро они взорвуться.
- Так, что здесь происходит? – постарался рявкнуть заспанным голосом Кузьма, входя в свет фонариков.
Одним из цыган был Гитано. Двое других его обматерили, развернулись и пошли обратно.
- Всё нормально, пусть идут, - сказал примирительно Гитано, беря Кузьму за плечи и разворачивая его к балагану.
- Всё нормально, - сказал Кузьма патрулю, - только теперь сторожите тщательнее.
- Ты видел, как смотрели твои нацисты? Они бы разорвали нас, если б ты не вмешался, - посетовал Гитано.
- А ты чего ожидал? – воскликнул Кузьма. – Тащишь сюда неизвестно кого, когда у нас тут дорогущее оборудование буквально под ногами валяется.
- Ээ, я их предупреждал, что тут им не сдобровать, но они все равно со мной поперлись. Честно говоря, я их понимаю – как получилось, что мы с тобой на одной стороне?
- Мутные нынче времена.
- Точно. Вот и влахи так думают. Поэтому и подослали этих на разведку.
- Кто такие влахи?
- Племя цыганское. Не наше, другое.
- А какое? Блин, да рассказывай уже, я из тебя клещами должен вытягивать?
- С тебя станется.
Они подошли к балагану. Занавеска с двери была снята, а через проем сновали парни и складывали аппаратуру в кузов подогнанного под самую дверь пикапа. Машина урчала, разогреваясь. Джер с Ажином пронесли мимо электрогенератор и тяжело опустили перед пикапом.
- Эй, куда делись все твои нацики, когда они нужны? – спросил, отдуваясь, Джер. – Давайте, подсобите.
- Что случилось? – спросил Кузьма, забираясь в кузов, чтобы принять генератор.
- Мы нашли аналогию, - прохрипел Джер, когда с натугой тянул вверх ручки креплений.
Генератор грохнулся на днище и, понукаемый со всех сторон, заскользил на середину кузова. Кузьма стал принимать остальное оборудование и распределять вдоль бортов.
- И что теперь? – спросил Кузьма.
- Теперь? Да, нам еще кое-каких измерений не хватает. А ты куда ходил?
Джер оглядывал кузов, вытирая руки. Кузьма спрыгнул на землю. Кивнул головой на Гитано:
- Да, наш вождь краснокожих, похоже, на два лагеря играет.
- Ты что несешь! – вспыхнул Гитано.
- Тогда рассказывай.
Рядом выросли разномастные фигуры Суслера и Ажина. Джер сказал им:
- Поезжайте, я задержусь. Если что не так пойдет – не ждите, а сразу за мной поезжайте.
Они кивнули друг другу. Ажин прыгнул за руль.
- Ну, так что вы опять не поделили? – спросил он у Кузьмы, когда пикап укатил в рассвет. – Пойдем в балаган.
Кузьма заговорил:
- Гитано привел каких-то своих молодчиков, но мои их вовремя заметили. Ты ничего не хочешь рассказать?
Джер сел и выжидательно поглядел на Гитано.
- Это не мои молодчики, - начал Гитано. – Я их вообще только пару раз в жизни видел. Это сынки наших конкурентов. Ну, как «конкурентов» - просто другого клана. Мы пересекались с ними на общих торжествах. А сейчас они меня нашли узнать, что у нас тут творится.
- Где – «тут»?
- На раскопках. У них в таборе самая старая цыганская ведьма живет. Сказали, что она неладное почувствовала и послала их выяснить подробности. Я не мог их не привести, но вел специально на патруль, чтобы они скинхэдов испугались.
- Ффуу, - Джер запустил пальцы в волосы, упераясь локтями в колени. – Только с археологами порешали, теперь еще и с цыганчой проблем не хватало… А что это за ведьма?
- Ну, не ведьма – это я вам так для примера сказал. Просто старая мудрая женщина.
- Знаем мы ваших женщин, - сказал Кузьма. – Как-то дорогу перехожу, а прямо на перекрестке одна гадалка карманы чуваку выворачивает…
- Погоди, Кузьма, - оборвал его Джер. – Так что, ты говоришь, что она сама неладное заподозрила? Почувствовала, что ли?
- Тип того, - кивнул Гитано.
- Хм, - Джер задумался, - блин, башка совсем не варит. А как давно влахи тут живут?
- Не знаю. До нас еще жили.
Джер встал с заинтересованностью во взгляде.
- Может быть, они это место охраняют? Или из него силу черпают? У них наверняка есть предания, с нашими курганами связанные. Слушай, Гит, а как мне с этой старухой встретиться?
- Никак.
- Думаешь? А если я от отца ордер достану и пригрожу им?
- Семью твою вырежут. Да, ты и не сможешь ничем им угрожать – у них даже адреса нет. Это же табор.
- Блин, мозги на работают. Ну, я заплачу. Или скажи им, что я здесь главный и сам поговорить с ней хочу. Если она соглядатаев посылала, то, наверное, захочет меня самого выслушать.
- Сказать-то я могу, - пожал плечами Гитано. – Но если это твой единственный довод, то вряд ли что-то получится.
- Пока единственный. Ладно, давай я позвоню, когда готов буду.
Они вышли из балагана. Гитано махнул им на прощание и пошел пешком в город. Джер сел на велосипед, проверил аккумулятор в рации и покатил вслед за пикапом. Кузьма вернулся в балаган, потрогал рукой кофейник и включил его. Полез в мини-холодильник за завтраком.
Послышался звук двигателя, скрипнули тормоза и внутрь зашел Ивашка.
- О, какие люди, - сказал Кузьма, нюхая сэндвич – не пропал ли?
- Джер где?
Ивашка выглядел озабоченным. Посмотрел на чертежи.
- В поле. Что опять случилось?
- Да то, - Ивашка нервно похлопал ладонью по столу. – Сворачиваться вам придется. Вами наверху заинтересовались.
- Чего? Это местные что ли нос свой куда не надо суют?
- Если бы. Всё из-за твоих добрых молодцев. Археологи жалуются после ваших последних разборок.
Кузьма бросил со злости сэндвич на стол.
- Вот скоты! Я им точно пожар устрою, гадам.
- Полегче. Пока разбирательство, суд да дело, может, еще успеете. Кстати, об этом Рысляев хотел с Джером поговорить.
- Ты у него теперь на посылках? – лукаво сощурился Кузьма, подходя к радиостанции.
- Дай сюда, - Ивашка взял наушники.
Кузьма нашел нужную частоту. В наушниках зашкворчало, потом донеслось:
- Что там еще?
- Джер, Джер. Это Ивашка. Плохие новости – вашему делу дали ход. Скоро менты пожалуют. Как понял, прием.
Молчание. Затем:
- Понял тебя.
- Слушай, Джер, у Рысляева кой-какие идеи, вам бы поговорить с ним надо. Алло?
- А где он?
- Не знаю. Он просил, чтобы ты ему позвонил.
- Ладно. Спасибо. Буду в городе – позвоню.
- Сегодня?
- Сегодня, сегодня.
Ивашка повесил наушники, клацнул языком и пошел к выходу. Кузьма спросил у его спины:
- Ты пожрать хоть привез?
- Да. Иди из багажника выгрузишь.
Часа через четыре прикатил на пикапе Джер.
- Плохи дела, - сказал ему Кузьма.
- Отнюдь.
Джер улыбнулся:
- Грузи своих молодцев – поедем на раскопки.
Кузьма поднял брови:
- Нашли наконец-то?
- Вроде бы – да. Давай, собирай всех.
Кузьма прошелся по палаткам, а Джер пока погрузил в кузов лопаты и ковши.
- Помоги.
Они подняли в машину флягу с водой, рулон брезента, Ивашкину провизию и шесты с лентами. Подтянулись бритые парни Кузьмы, раскрыли скамейки, спрятанные в бортах, расселись.
- Одного к нам можно, - сказал Джер и сел.
Кузьма пропустил в салон между собой и Джером скинхэда и тоже сел. Трава зашелестела по днищу.
Они икали Ажина с Суслером довольно долго, переговариваясь по рации, споря и чертыхаясь. Наконец, с вершины одного холма они увидели две маленькие фигурки, сидящие на камне. Подъехав ближе, Кузьма разглядел, что камнем показалась ему большая паводковая вымоина. Прошедший поток слизал дерн с каменного пласта, будто снял скальп с черепа.
- Поразительно, - возбужденно заговорил Ажин, когда все повыскакивали из машины. – Природа сама дает нам подсказки. Мы ходили вокруг да около, потом Суслер догадался проверить именно это место, и надо же! Именно здесь эпицентр.
Он показал Джеру радиограмму. Джер покивал.
- Значит, то, что нам нужно – под этой плитой? – спросил Кузьма, постукивая каблуком по каменной плеши.
- Кто его знает? – туманно ответил Джер. – Давайте, все – берите лопаты. Надо очистить этот участок от земли. Как можно больше. Обращайте внимание на стыки камней, не прозевайте вход. Сомнительные места можете промывать водой, но не особо увлекайтесь. А я – в город поехал.
Джер укатил на велосипеде. Ажин с Суслером забрались в пикап и порыкивали оттуда молодецким храпом. Кузьма вместе со своими бойцами взялся за черенок и стал давить подошвой на подножку лопаты. Некоторое время они потратили, чтобы установить шесты и натянуть между ними тент от солнца. Медленно, но верно площадка расчищалась от земли.
Через несколько часов от идеи работать под тентом отказались, переставили брезентовый паланкин к машине, а сами, сменяясь, отдыхали в его тени.
После обеда с Ажином связался Носов по рации. Это прибыла смена. На небольшом фургоне приехали согласившиеся помочь Носову спортсмены.
Носов поздоровался с Кузьмой за руку.
- Тебя там Джер ждет. Заедь к нему, когда всех по домам развезешь. Ну, что? Говорят, у вас тут аврал?
- Полный. Вы хоть воду себе привезли, у нас тут голяк полный.
- Не парься. Давайте, отдыхайте.
Кузьма передал ему лопату, похрустел, распрямляясь, спиной и заковылял к пикапу. Спортсмены рассредоточились по объекту. Кузьма подождал, пока его ребята рассядутся в кузове, и включил зажигание. Пикап тяжело стал карабкаться по склону. На вершине холма Кузьма бросил взгляд в зеркало заднего вида, резко надавил на тормоза, поднял ручник и выскочил из машины.
- Ничего себе, - вырвалось у него, когда он посмотрел сверху на свежие раскопки.
В ложбине между холмами лежала кисть руки. Вернее, громадное каменное образование, в точности повторяющее контуры выпрямленной ладони со слегка расставленными пальцами. По ней, как мураши, слонялись счищающие грязь с ногтей спортсмены, машущие лопатами.
- Вот те раз, - донеслось из кузова. – Мы Пращурову Длань отрыли.
- Тихо всем, - резко повернулся к ним Кузьма. – Никто ничего не видел. Ясно?
Он хлопнул дверцей и рванул в карьер.
В городе его ждал Джер в парке на скамье. Кузьма подсел к нему и стал вежливо ждать, пока он закончит разговаривать по телефону.
- Па, - говорил Джер в трубку, - Ну, в последний раз. Нет, па, речь идет о жизни и смерти. Ну, ты что, меня не знаешь? Нет, па. Слушай, обещаю на психолога не поступать. Да, на мой номер просто переведи. Ну, надо столько, па, ну, что я буду по телефону об этом говорить. Да, сейчас. Все, спасибо, па, ты лучший. Хорошо. Счастливо.
Джер выключил телефон и молча стал вертеть его в пальцах.
- Я думал, ты с Рысляевым говоришь.
- Я с ним уже поговорил. Слушай, надо проверить кое-что.
- Что?
- Давай разойдемся дальше естественной слышимости. Я позвоню тебе и положу телефон во внутренний карман. Ты наденешь гарнитуру и будешь меня слушать. Потом скажешь – слышно меня или нет, когда телефон во внутреннем кармане лежит.
- Ладно. А зачем это?
- Затем, что некогда Ажина тормошить. Времени нет, так что самим придется думать. Ну, ты готов.
Кузьма кивнул, достал наушники и подсоединил их к телефону. Джер встал и пошел вдоль по аллее. Кузьма увидел, как он на ходу набирает номер. У Кузьмы раздался звонок.
- Говори.
Фигурка Джера полезла во внутренний карман и продолжила удаляться. Кузьма услышал, что он что-то говорит, но было не вполне понятно.
- Кыш отсюда, - услышал он довольно четко, но потом опять ничего не было слышно.
- Говори громче! – закричал Кузьма в трубку.
- Пытаюсь! – ясно донеслось в ушах. – Эй, Кузьма! Привет! Бл-бл-бл.
Джер повесил трубку и вернулся.
- Придется кричать, - вздохнув, сделал вывод Джер.
- А это, вообще, тебе зачем?
Джер объяснил.
- Понял, - быстро сказал Кузьма. – Я, конечно, понимаю, что времени нет, но ты бы дал парням хоть немного времени. Они весь день пахали.
- Само собой. К тому же ночью мы меньше внимания привлечем.
- Рисковый ты тип, Джер. Ладно, удачи. Береги там себя.
Кузьма ушел. Джер позвонил Гитано:
- Ну что? Спросил за меня?
- Представь себе, барон согласился тебя впустить. Я тебя провожу, но учти – меня они не тронут, а вот за тебя я не уверен.
- Ничего, я понимаю. И готов. Давай в одиннадцать встретимся.
- Завтра?
- Почему? Сегодня. Их устроит такой поздний визит.
- Странный ты. Ну, да не страннее влахов. Давай в одиннадцать.
- Отлично. Где встретимся?
- Ну, давай на соцгородке, а там я тебя проведу. Ты же помнишь, у них нет адреса.
- Они что – табором прямо в центре стоят?
- Типо того. Пока.
Джер поехал домой.
- Ты положил мне деньги на телефон? – спросил он у отца.
- Да. Зачем тебе столько?
- Надо, па. Спокойной ночи.
Джер ушел в комнату, завел будильник и провалился в дрему.
Около одиннадцати вечера они с Гитано встретились на остановке «Соцгородок».
- Куда дальше? – спросил Джер.
- Пощли.
Гитано повел его высоченными домами в парковую полосу, где днем в прудах плавали утки, а по мощенным дорожкам прогуливались мамы с колясками. Сейчас тут рубиново подсвечивались окурки в зубах прохожих, да слепили фарами паркующиеся автомобили.
- Мы между восьмым и девятым домом?! – воскликнул Джер громко.
Гитано аж вздрогнул.
- Ты чего так орешь?
- Ну, мы ж не воровать идем, - засмеялся Джер и похлопал Гитано по плечу.- Расслабься.
Они свернули с дальней дорожки на тропинку в кустах сирени и пошли туда, где на ночном небе чернел силуэт башенного крана.
- От восьмого дома в сторону стройки! – опять провозгласил Джер. – Тут подъем к какому-то котловану!
- Не бойся, - заверил его Гитано, - если бы ты так не орал, здесь бы нас вряд ли кто заметил. Но, впрочем, мы уже пришли.
- Между котлованом и хозпостройками! – крикнул Джер.
- Да, именно между ними. Джер, если ты будешь так себя вести у влахов, то тебе уже вряд ли будет до шуток.
- Ладно, Гит, я серьезен. Заходим.
И они зашли.
Между огромным строительным котлованом и какими-то оставшимися после прошлых владельцев этой земли постройками находился табор. Может быть, этот термин и не сильно подходит для обозначения данного объекта, но влахи свое жилище называли именно так. В этой местности, прямо в центре города, они жили совершенно незамеченными.
Их встретили перед куском жести, заменявшим ворота, утренние пареньки и сопроводили внутрь. Джер пытался как можно лучше сориентироваться и точно понять внутреннее устройство табора. Он, кстати, состоял из нескольких бараков, собранных из всего, что попадалось строителям под руку: фанеры, оцинковки, шифера, кирпичей, пенопласта и досок, а между ними было место для всевозможных занятий огромного цыганского клана.
Джера провели во внутренний покой самого барона, где в укромном уголке располагалась спаленка старухи. Весь долгий петляющий путь до этих альковов Джер пытался считать сопровождавшие его взглядом белки глаз. Результат был неутешительным.
Гитано поговорил с пареньками, пареньки – с лежащей на постели старухой, и Джер получил разрешение подойти.
- Зажги свет, - слабым хрипом произнесла цыганка.
Джер поискал глазами, увидел ночник над старушечьей головой и дернул старомодный шнур. В свете бра Джер показался себе голым под хищным взором седовласой мигеры.
- Что ты ищешь? – спросила она слабым голосом.
- Пращурову Длань.
Цыганка помолчала. Отвела взгляд.
- Зачем?
Джер пожал плечами:
- Хочу ее силу.
Молчание.
- Как называется город, в котором мы находимся? – наконец произнесла она.
- Крепи.
8 августа 2010 Джер поменял веру на язычество, чем предал свою аниму. Был крещен в огне и получил новое имя – Яр. У них с красавицей Эллиной были романтические отношения, но сердце его всецело было предано Милане.
Джер посмотрел на часы:
- Ну всё, мне пора бежать, - сказал он в микрофон и снял наушники.
Снейк отлепил взгляд от экрана. Непонимающе воззрился:
- Как «бежать»? Еще полдня впереди.
Джер поставил гитару в угол и вышел из студии.
- Мне некогда. Потом допишем, - бросил он Снейку, а Элли спроил: - Ну, идем?
Элли виновато поглядела на Снейка. Болдырев вздохнул и свернул программу звукозаписи. Снейк негодовал:
- Ну, когда потом? На тебе только застряли, для сведения нам только твоих партий и не хватает!
- Я сказал: потом. Всем счастливо.
И Джер с Элли вышли в коридор. Захлопнувшаяся дверь оборвала гневную Снейкову отповедь.
- Успеваем? – на ходу спросил Джер.
- Да, - тихо ответствовала та, и они двинулись к автомобилю.
Вскоре тесные улицы мегаполиса сменились проселком, и они въехали в прибрежный лесок. На опушке стоял небольшой оздоровительный комплекс в древнерусском стиле. Джер припарковался в небольшой стайке легковушек в тени высокой ели. Под руку с Элли они, не заходя в дом, пошли по тропинке в рощу. Через некоторое время им послышались треск дров в большом костре и речной запах. На поляне, где между деревьев виднелась сталь воды под крутым берегом, уже во всю шли приготовления. Джер и Элли пошли по снующим людям в старинных одеждах – здороваться.
- А, почти опоздали, - приветствовал их воевода. – Идите, переодевайтесь.
В назначенный час все собравшиеся расселись по поваленным сосновым стволам. Воевода встал между ними и костром так, чтобы над его головой в пляске языков пламени чернели три исполинских чуры – резные изображении божеств.
- Слава Роду, - громогласно произнес воевода.
Все поднялись и в один голос подтвердили его слова. Затем снова сели, но на ногах остались волхв и жрец. Они подошли к воеводе, оставшись немного в сторонке.
- Выслушаем волю богов, - проговорил воевода, обернулся к волхву и уступил ему место со словами: - Пожалуйста.
Волхв улыбнулся в бороду, кивнул воеводе, сделал шаг вперед и поднял руки:
- Боги рады видеть вас всех, здесь собравшихся. Но они также хотят, чтобы мы славили их достойно. Вот уже полгода в нашем племени не было умелого приточника, и сегодня мы собрались здесь, чтобы приветствовать в наших рядах достойнейшего. Выйди вперед, Джер.
Джер поднялся и подошел к костру. Волхв указал на него рукой:
- Вот человек, поистине одаренный богами. Ныне и, как мы надеемся, впредь он будет прославлять своим пением Рода, чтобы и мы назидались в его словах верой и благородством. Но для этого он должен войти в нашу семью, стать родным нам, присягнуть богам, оставить прошлое и креститься в огне и крови для нового звания и избрания.
Волхв умолк и отступил. Жрец спросил его:
- Готов ли ты к новой жизни?
Джер кивнул:
- Готов.
И подумал: везде одно и то же.
Жрец подал ему гусли:
- Прославь богов.
Песню придумал Джер, но она заранее была оговорена и одобрена. Джер просунулся в ремень, упер деку в живот, тронул струны и сказал нараспев:
- Искони одаривала нас чудесами природа Мы не могли проницать её тайны, но и принять другого объяснения их происхождения, нежели самостоятельной жизни невидимого для нас мира во всём богатстве его проявлений, мы также не могли.
Джер заиграл и запел на особый, скопированный с Эллиной манеры пения, лад:
Лунный блеск застыл росою,
Спрятал туманом лики земли.
Жизнь укрывалась тревожной порою,
чащей лесною,
ловитвой ночною
от неизведанности в ковыли.
Плещется кто в хладной звездной купальне?
Что за напасть притаилась под сенью?
Кто к нам крадется в ночи?
Ищет опору взгляд многострадальный.
Наше незнанье родит опасенье.
Страх в моем сердце стучит.
Пал рассудок на колени
Пред удушьем темноты.
Жаждем мы узреть знаменье,
Жаждем мы принять спасенье,
Но глаза небес пусты.
Кто же рискнет встретить вестников ночи?
Вам ли не жаль своей головы?
Брошенный взор в эти грозные очи
Может вам жизни стоить, волхвы!
Бродят преданья от дыма до дыма,
Дав чудесам имена.
Вера нужна, она необходима,
Только слепа, жаль, она.
Истину трудно в невидимом встретить
И не проверить её нам, увы.
Что мы хотели услышать в ответе,
То и вещали нам с капищ волхвы.
Лунный блеск застыл росою,
Спрятал туманом лики земли.
Значит, русалок дразнить под водою
Духам деревьев зов предков велит.
У изголовья – посланники ночи.
Звук их дыханья как скрип тетивы.
Брошенный взгляд в эти грозные очи
Может и жизни вам стоить, волхвы.
Время проходит, становятся ближе
Ковы прошедших и новых веков.
Но, как и прежде, огонь алтарь лижет,
Хоть и Христос на нас смотрит с крестов.
Пал рассудок на колени
Пред удушьем темноты.
В храмах всюду ведьм реченье,
Наговоры и посты.
Культ мертвецов стал нечистою силой,
Жить лишь обрядами так просто ведь.
Демонология с верой сроднилась,
Корни пустила религия ведьм.
Самообман и попранье завета.
Шлет нам возмездие гнев синевы.
Самая страшная кара за это
Ждет зачинателей. Вас ждет, волхвы!
Воевода восхищенно усмехнулся и немножко поаплодировал. Сидящие тоже захлопали в ладоши. Волхв аж прослезился.
- Вот молодчага, - сказал он тихо. – Ну, как же это ты четко подмечаешь. Класс.
Джер смущенно отдал гусли жрецу, кивнул публике. Джер взял гусли, как сумку, постоял, глядя с улыбкой на Джера, обернулся к зрителям:
- Это наш приточник. Талант, верно?
Зрители в основной своей массе молча сидели и смотрели.
- Ну, что? Принимаем брата? – Воевода решил, не мешкая, продолжить обряд. У Джера было сходное желание. – Встанем, освятим это место.
Люди встали и разобрались на два концентрических хоровода вокруг костра. Чуры остались за внешним кругом, а жрец и волхв – внутри, возле костра. Джер пошел по внутреннему кругу сразу за воеводой. Второй хоровод, взявшись за руки, шагал в противоположную сторону.
Жрец зычно запел гласные звуки, отойдя так, чтобы чуры, волхв, костер и он составили одну линию. Волхв повернулся лицом к чурам, стал бить поклоны и славословить, воздымая руки. Каждый раз при выкрике «Славьтесь» движение в хороводах меняло свое направление. Проходя перед волхвом Джер украдкой смотрел как стекленел его взгляд, как путались в бороде бусинки пота. Волхв был очень искренним в такие моменты, и Джер чувствовал, что и на него это действует.
Внутренний круг перешел во внешний. Джер подошел к волхву. Поклонился богам. Встал, ожидая дальнейшего. Вчера он выбрил участок кожи на груди в области сердца. Сняв сейчас рубаху, он ощутил в том месте холодок, будто сердце притаилось в ожидании чего-то… Страшного? С чего вдруг! Джер тряхнул головой, расправил плечи и посмотрел на волхва.
- Прими власть богов, юноша. Власть благого рода твоего. Воля богов – есть свободная воля. Живи в мире, и мир пребудет в тебе. Священный огонь очистит скверну твоего прошлого