Где-то далеко звякнул трамвай, прокатился гулким перекатом по рельсам и унесся дальше. Влад открыл глаза, потянулся, зевнул и, прищурившись, улыбнулся солнечному зайчику, прыгающему по лицу. Утро было необычайно ярким для осени, хотя, в принципе, весь сентябрь выдался на удивление теплым.
Он встал, прошлепал на кухню, передвинул на ближнюю конфорку чайник, зажег газ, потом, все так же щурясь и улыбаясь легким утренним мыслям, прошел в ванную, открыл кран и принялся умываться. «Надо бы не забыть звякнуть Светке, - думал он, - погуляем, в кафешку сходим, пока дожди не зарядили». Погода располагала, настроение - тоже, торопиться было некуда: телефон отключен с вечера, чтобы не беспокоили в его единственный, «законный», выходной.
На кухне засвистел чайник, Влад закрыл кран, вытерся наспех полотенцем и побежал его снимать. Насыпал в чашку сахара, добавил сверху ложку растворимого, в последнее время отчего-то полюбившегося ему, кофе, схватил со стола в карман сигареты с зажигалкой и осторожно, дабы не облиться, пошел на балкон. Привычно повернул ручку, она привычно скрипнула, но дверь не открылась.
- Твою ж мать, - выругался он, огляделся и, не найдя лучшего места, водрузил чашку на стопку книг на полке.
Подергал снова ручку – та ходила свободно, дверь не двигалась.
- Ааа, - сказал он в воздух, махнул рукой и пошел в зал.
Открыл верхнюю дверцу шкафа, пошарил рукой на полке, ругнулся, достал отвертку и пассатижи.
- Воот, - сказал сам себе, победно потряс инструментами и снова направился к двери на балкон.
Слегка заржавевшие шурупы поддавались плохо, Влад матерился, скрежетал зубами, упирался в отвертку всем телом и они, в конце концов, сдались.
- Ха! – сказал он и подумал: «Все-таки сегодня мой день».
Открутил шурупы до половины отверткой, потом рукой - до конца, аккуратно сложил все три на подоконнике, снял ручку и потянул пассатижами сердечник. Вторая ручка отвалилась сама и еле слышно звякнула о кафель с той стороны двери, на балконе.
- Ссук… - ругнулся снова он, но дело было сделано до половины, теперь оставалось только провернуть защелку.
Влад встал с колен, прошел на кухню, выудил из кучи кухонной утвари, что лежала в мойке, нож и вернулся к злополучной конструкции. Втиснул лезвие между дверью и рамой, подергал защелку и, поймав место, за которое цеплялся кончик ножа, протолкнул ее внутрь.
- Ну вот, - сказал он. Снова встал на ноги, оттолкнул ногой пассатижи и отвертку куда-то в середину комнаты, взял в руку уже почти остывшую чашку с кофе и потянул дверь на себя.
Дверь не открывалась.
Он грустно посмотрел сквозь стекло на синюю раму трамвайной остановки, на пробегающий мимо ярко-красный трамвай, на желтеющие на земле и зеленые еще на деревьях листья. Вздохнул, двумя глотками выпил противный холодный кофе и сказал:
- Ну и хрен с тобой.
Прошел в кухню, уложил в гору немытой посуды в раковине чашку, швырнул на стол пачку сигарет, потом передумал, снова сгреб ее рукой в карман, подошел к кухонному окну, повернул одновременно обе ручки и дернул.
Окно не открывалось.
- Да что ж это такое, - сказал Влад. – Ссохлись они, что ли. Нормальному человеку с утра покурить не дают, чтоб им всем.
А потом подумал, что вчера же открывались, и дверь на балкон, и окно. Даже не вчера, а вот вечером, ночью совсем, когда компания уже разошлась, и он проводил Леву и Оксанку до двери, а потом вернулся и открыл все, чтобы проветрить.
И вроде бы не закрывал ничего до утра.
По спине пробежал легкий холодок. Влад хмыкнул, потер лоб, снова бросил сигареты на стол и уставился на улицу. Обычный день, обычная осень, все как всегда. «Или это сон?» - подумал он. Щипать себя было тупо, он понимал это, но все же ущипнул – больно. Потом подумал, что неплохо бы вызвать мастера, или вообще, заменить всю эту деревянную труху на пластиковые стеклопакеты, успокоился и пошел в зал, искать телефон.
Телефон нашелся под подушкой. Зачем он засунул туда отключенную трубку, Влад не помнил - видимо по привычке. Включил его, дождался загрузки, порылся в телефонной книжке, нашел номер Светки, нажал на вызов. В трубке пошли гудки, потом что-то пискнуло, и вызов сбросился.
- Бля, - его начинало бесить все, - сука, гребаный телефон…
Он опять нажал на Светкин номер, потом на вызов, быстро поднес телефон к уху. На этот раз гудок оборвался практически сразу. Влад прокрутил список вверх, ткнул в первый попавшийся номер – кажется, Оксанкин – и снова нажал на вызов.
Телефон молчал.
- Нет, ну так не бывает же, - сказал он. – Да ну нафиг…
Пошарил под диваном, выудил пульт, включил телевизор. На экране серо-черной психоделической пляской бесились помехи. Он переключил канал – то же. Другой, третий – сигнала не было ни на одном. Встал, подошел к телевизору, сунул руку за него, нащупал невидимый кабель, подергал.
Телевизор не работал.
«Нет, явно происходит какая-то хрень, - подумал он. – Как будто отрезало от всего мира и не выпускает. Будто сама квартира не хочет, чтобы я уходил. Бред какой-то».
Схватил со стула шорты, всунул в них ноги, напялил майку и пошел к входной двери. Ключ был в замке, он провернул его два раза и потянул дверь на себя.
Дверь не открылась.
- Эээ, - сказал он. Слов не было, было только удивление и отчасти недоумение.
Он подергал дверь, повернул еще два раза ключ, снова подергал и снова повернул, в обратном направлении. Дверь не открывалась. Бешенство накатило внезапно, он принялся стучать в дверь руками и ногами, дергать ручку и крутить бесполезный ключ в замке, потом пришел в себя, остановился и вернулся в зал. Сел на диван, оглядел комнату. Все было как всегда: легкий бардак на компьютерном столе, лежащая на боку чашка с сухим уже пакетиком чая внутри валялась на столике у телевизора, стул с кучкой одежды, которую не было времени рассовать по шкафам, пыль на книжных полках, с нарисованным вчера Оксанкой сердечком на второй слева…
И, тем не менее, все было не так.
Вот только он никак не мог понять, как - не так. Чувство подсознательного ужаса медленно накатывало откуда-то изнутри, из тайных глубин сознания, противное, вязкое, сковывающее ноги, спутывающее разум, чувство древнего первобытного страха. Руки слегка дрожали, легкая головная боль поднималась по шее снизу вверх, к затылку. Влад встал, пошел в ванную, открыл кран и уставился на свое отражение в зеркале. Немного красные глаза, слегка взъерошены волосы, черная, уже заметная щетина, мятая майка. Пробежался рукой по волосам, пригладил их, набрал под краном воды в ладони и с фырканьем умыл лицо, потом мокрыми же руками снова пригладил волосы. «Оно ведь неживое все, как оно может быть против меня? – думал Влад. - Зачем ему меня не выпускать? И кому это, в конце концов, ему? »
И в тот момент он понял, что почему-то не принимает все случившееся как бред, мало того, он уже придумал некоего врага, пытается понять его логику и объяснить происходящее…
- Да что за мать его… с ума я схожу, что ли, - сказал он своему отражению.
Рывком закрыл воду, уверенными шагами прошел на кухню, взял табурет за ножку, сказал: «Да пошло оно», и, размахнувшись, запустил в окно, инстинктивно закрывая глаза. Табурет врезался в стекло и отскочил, будто от стены.
Окно осталось целым.
- Так не бывает, - сказал он громко. – Так, мать вашу, не бывает!
Поднял второй табурет, подбежал к двери на балкон и с размаху въехал им в стекло. Ножка больно ударила в ладонь и табурет с треском развалился, не оставив на стекле даже царапины. На улице звякнул трамвай, набирая скорость промчался по желтой листве, закрутил ее легким порывом ветра в миниатюрном смерче и унесся за поворот. Под окном шел человек, с газетой под мышкой и пластиковым пакетом с чем-то невидимым в руке.
- Аааа, помогитее!!! – крикнул Влад ему и принялся что есть мочи стучать по твердому, словно сделанному из неизвестного науке сплава алмаза и железобетона, стеклу кулаками.
Прохожий не слышал его.
Да и вообще звуки изменились.
Они стали глуше и, казалось, тише. Словно напихали вату в уши. Как бывает, когда летишь вниз на американских горках – в какой-то момент уши закладывает, и звук меняется. Влад прекратил стучать по стеклу – кулаки были разбиты в кровь и очень болели – посмотрел на ободранные костяшки, взревел что-то нечеловеческое и понесся по квартире, круша и ломая все вокруг, швыряя в окна и двери сначала стулья, потом книги, посуду и выдранные из шкафов полки.
- Выпусти меняя, - кричал он, -сукааа, выпусти меняя!
А потом внезапно остановился посреди комнаты, словно осознав бесполезность своих действий, упал на колени и завыл.
Секундная стрелка на часах дрожала, словно пытаясь сделать шаг вперед, дрожала, но не двигалась, будто невидимая сила держала ее, борясь с неудержимым и неостановимым течением времени. Воздух в комнате вибрировал, бил в барабанные перепонки невнятным далеким гулом, и в такт ему вибрировало все, что окружало Влада, усиливалась непонятно откуда взявшаяся жара, перехватывало дыхание, словно невидимыми руками сжимало горло и душило зловоние с запахом горелой резины, потом вибрация усилилась, достигая апогея, и гул перешел в нестерпимый визг, рвущий не тело но душу…
Влад поднялся и, уже плохо понимая, что делает, прошел на кухню, открыл все конфорки, сел на пол, прислонившись спиной к плите. Нашарил рукой в кармане шорт зажигалку, выудил и долго смотрел на нее пустым взглядом.
- Все равно я тебя сделаю, - сказал он наконец и, надавив большим пальцем на колесико, провернул его до упора.
* * *
- Смотри, вон, несут, - сказала Анастасия Федоровна Ефросинье Викторовне, и покачала головой укоризненно. – Это ж надо до такого допиться! Жрут и жрут водку, окаянные, а потом газ не выключают на ночь, и на тебе - полдома как не бывало!
- Даа, Федоровна, - согласилась Ефросинья Викторовна, - права ты. И надо же было такому случиться, что никого в соседних квартирах. На час бы раньше, когда все спали - ой, горе-горюшко!
- Ээх, - вздохнула молчавшая до сих пор Ольга Михайловна. – Все равно жалко, молодой совсем. Вот ведь судьбинушка у парня…
Откуда-то из черных столбов дыма и пыли, в которые превратился дом, два человека вынесли накрытые грязно-белой простыней носилки, уложили их в "скорую", и машина выехала со двора в теплую желто-зеленую осеннюю улицу.