Письмо

               
      Не стоило Петру Сергеевичу подходить к почтовому ящику. Знал же, что писем давно никто не пишет, поздравительных открыток тем более, а две короткие телеграммы от дочери о том, что «Буду в Москве проездом 16-го вагон 8 поезд № 144. Целую, Люда». И «Папа, извини, лечу самолетом. Людмила» он получил 2 года назад.
       Петр Сергеевич преподавал философию в одном из Московских вузов. Не дождавшись приезда дочери и внуков, накануне нового, 1982 года умерла жена. С тех пор интересному ученому и замечательному педагогу ничего не оставалось делать, как посвящать все свое свободное время написанию научных статей, работе со студентами и любимому детищу – аквариуму. Он мог часами следить за сложной и слегка непонятной, но вместе с тем гармонично отлаженной жизнью рыбьего царства. Скромные гупии предпочитали держаться поближе к водорослям, лишь изредка приближаясь к стенкам аквариума или, заплывая в сказочный пластмассовый замок на дне. А вот кокетливые вуалехвостки считали, что их несравненную красу можно разглядеть, только если они будут хорошо освещены и видны со всех сторон, были пугливы и непостоянны, но от них исходил такой мощный поток доброты и умиротворения, что нередко ученый засыпал в кресле, наблюдая за питомцами.
       Намеренно зашорившись от жизни и окружающих, он очень неохотно общался с некогда близкими друзьями, а женщин подпускал на расстояние не ближе двух комплиментов.Дачи у него не было, машиной пользовался редко, так что на спидометре его ГАЗ-24 было всего 42000 км по первому кругу.
       … В тот злополучный вечер он подошел к почтовому ящику. Белая неожиданность конверта слегка взволновала его, но Петр Сергеевич решил распечатать письмо дома, тем более, что почерк был незнаком.
        Усевшись за круглый стол, покрытый тяжелой бархатной скатертью, который стоял посредине гостиной и водрузив на нос любимые очки в черепаховой оправе, он вскрыл конверт ножом для разрезания бумаг и начал читать: «Уважаемый Петр Сергеевич! Вы удивитесь, получив письмо, но я не могла не поставить Вас в известность. Дело в том, что я – Лидия Васильевна – врач Иноземцевой Людмилы Петровны – вашей дочери. 10 июня ей сделали операцию и она еще не скоро сможет двигаться самостоятельно. Если сможете – приезжайте. Людмила Петровна не знает о письме. С уважением Л.В.».
       Несколько минут профессор сидел в растерянности: как, его Людочка, Людмилка спортсменка и непоседа – без движения, на больничной койке? Забылись мелкие обиды, забылось большое многолетнее противостояние. Лететь! Немедленно лететь в Киев!
       … То, что он увидел, было намного хуже того, что он мог предположить. В шестиместной палате с загипсованной и поднятой вверх ногой, перевязанной правой рукой и с повязкой на голове его Людочка с бледным осунувшимся лицом напомнила дочку садиковского возраста, когда она безгранично любила родителей, но особенно его, высокого, статного, черноволосого, она любила играть с ним в «лошадки», в «казаков-разбойников» и в «школу».   
     «Людочка!», - он не смог сдержать дрожь в голосе, а скупая мужская слеза выкатилась из левого глаза, да так и застыла посредине щеки, «Людочка!» - слов не было, они застывали в горле, непонятно булькали, наверное, потому что были не нужны. Он присел на краешек
постели, гладил ее здоровую руку и было тревожно и грустно, величественно и просто. Неужели он опять обрел это счастье быть рядом с дочерью, стать нужным для нее, как глоток воздуха, как утренний луч солнца или просто чашка утреннего кофе?
       Много слез пролила Людмила, прежде, чем запекшиеся губы прошептали: «Папа, прости!»