После работы Валька забежал было к Юрке, но в палату его не пустили. Он бесцельно побродил по улице и, не спеша, пошёл домой. У самого дома от дерева отделилась чья-то фигура и направилась вслед за ним. У Вальки захолонуло сердце… он прибавил шагу, но тут дорогу преградил Тимур.
— Окурок? - сипловато выдохнули за спиной.
— Сексот,— с гаденькой улыбочкой подтвердил Тимур.— Только под окнами визгу много будет, надо его за гаражи отволочь.
Валька понял, что его сейчас убьют. Кричать бесполезно. Он зачем-то зажмурился, резко повернулся и с силой боднул в сторону сиплого, ненавистного дыхания.
…Очнулся он от сверлящей боли. Кто-то, сосредоточенно сопя, осторожно массировал его раскалывающийся затылок. Валька попытался вывернуться, но боль обожгла ещё нестерпимее.
— Живой! — воскликнул знакомый голос.— Ну и калган у тебя, Маляр! Другой бы от ласки такой располовинился. А ты, всего-навсего, приличной гулей отделался. Чего уставился? не признал? Это ж я, Фикс.
— Твои дружки меня приласкали? — грубо спросил Валька.
— Дёшево держишь,— ничуть не обиделся Фикс.— Ты-то чего с этой шпаной не поделил?
— Помоги подняться. Дома поговорим.
Фикс подставил плечо, но с опаской проворчал:
— Ну да, в гости зовёшь, а там с дядей Мишей повяжете мне руки белые и сдадите куда следует. Второй раз со мной этот номерок не проскочит.
— В рейсе он. Пошли.
На кухне Валька рассказал Фиксу о своей теперешней жизни. Тот слушал с несвойственным ему выражением понимания на сильно исхудавшем лице. Когда он закончил, Фикс шлёпнул себя по коленям.
— Шакалы! Но бельмастому я припечатал так, что он навек дорогу сюда забудет... — и вдруг, оборвав себя на полуслове, откинулся на стуле и стал насвистывать популярную среди дворовых ребят песенку: «Жил в Одессе Костя-морячок, ездил он в Херсон за арбузами»…и так же без перехода, глядя в упор на Вальку, спросил сквозь зубы: — Чего, Маляр, зенки выкатил? Ждёшь, не дождёшься, когда я колоться начну?
— Я тебе не следователь, — брезгливо дёрнул плечом тот.
— Тоже верно… — он просвистел еще куплет, криво усмехнулся и в отчаяньи зачастил. — Вкалывали мы на расчистке рухнувших домов. Всякого насмотрелся. И покойнички попадались. И добра людского загубленного невпроворот валялось. Но не это главное. Люди на честном слове друг с другом живут, последним куском делятся, со всего Союза понаехали, вкалывают за нас. А я ж свой, Ташкентский, с Алайского базара. Тут и ребята откуда-то пронюхали, на чём я засыпался. Не поверишь, свои же чуть не прибили. И потом клику¬ху мне прилепили: «Палаточник». Шпынять начали, у параши лежак определили. Это мне, Фиксу! Понял я — ещё немного и соскочу с катушек. Я ж психованный. Ну, двум, трем челюсть сокрушу, остальные меня же затопчут. Невмоготу стало. Дёрнул, одним словом. Сюда забрёл. Целый день, тебя ожидаючи, от людей хоронился. Стемнело, на ветерок вышел, тут ты идёшь. А к тебе фраера. Вовремя успел... чего лыбишься? Небось, вспомнил, что в рольке спасителя я уже выступал? Только идти мне, Маляр, больше некуда и не к кому. Не присоветуешь чего дельного - хана мне будет.
— Я бы присоветовал, но, боюсь, мой совет тебе не понравится.
— Ты попробуй. Мне выбирать не приходится. Как говорится, клетки мои все заняты, и я в полном сортире. Ни в зад, ни вперёд ходу мне нет.
— Из этого сортира тебя только один человек вытащить может.
— Не твой ли дружок Тешабаев?
— Не угадал,— еле приметно вздохнул Валька.— Сам ты себя тащить должен.
— Вот куда заворачиваешь,— протянул Фикс,— на добровольную сдачу властям агитируешь? В штаны наложил? Думаешь, побег мой к твоей крыше пришьют и тебе срок засветить может? Да ты не боись! Для статьи за недоносительство ты ещё ростом не вышел!
— Ты тельник на груди не рви!— резко перебил его Валька. — Эти истерики мы уже проходили. Дурак ты, понял?!
— Про то, что я дурак, Тешабаев меня самолично просветил. Спорить с тобой не буду. Одного, хоть убей, не пойму. Ты-то чего со мной цацкаешься? Хочешь, вяжи меня и в ментовку. Гад буду, не пикну. Не можешь ты после подлянки, которую я с тобой и дядей Мишей сотворил, зуб на меня не иметь.
— Чего же ты ко мне пришёл?
Фикс напряжённо поднялся…
— Не ерепенься, — осадил его Валька, — сядь лучше и пошевели своими мозгами. После истории с товарняком я долго искал тебя. Если бы нашёл, памятью отца клянусь, убил бы. Только со временем понял, прав Тешабаев: кулаками зло лишь умножать можно. И камня я на тебя за пазухой не держу. Иначе бы на порог не пустил. Живи пока у меня и думай, чёрт тебя побери, думай, «Костя-морячок»!
И, вдруг, не сговариваясь, они дружно затянули: «Но однажды этот морячок не вернулся в город свой родимый, и напрасно девушка ждала, о, Боже мой, на причале в платье темно-синем…»
— Знаешь, — положил на Валькино плечо руку Фикс, — майор мне сказал на прощание: если такая штука, как совесть, во мне заговорит — беседу о моём человеческом житье-бытье он в любое время суток продолжить согласен.
— Ты его сейчас сюда пригласить предлагаешь? — не выдержав, улыбнулся Валька.
— Не скалься, Маляр, — тоже улыбнулся Фикс, — твой верх. Я б взвыл сейчас, да соседей пугать не хочется...
— Хочешь, вместе к майору пойдем? Хочешь?
— И хочется, и колется, и мама не велит.— Фикс закусил губу и неожиданно по-детски шмыгнул носом.— Не обижайся, Маляр, но тут я без сопливых обойдусь. Явка с повинной — это должно звучать гордо. Давай-ка лучше ушко минут на сто двадцать придавим? А?
— Ты дави, а мне за кирпичи браться пора,— устало потянулся Валька.— Встанешь — колбаса и помидоры в холодильнике. Ложись, а я пошёл чайник ставить.
— Я б тоже сейчас пожрал,— грубовато сказал Фикс.— Там колбаски с помидорами не перепадёт. Только в старую камеру к прежним дружкам я не вернусь. Пусть майор приговор в кабинете в исполнение лично приводит. Ставь чайник, обмоем это дело!
До остановки они, насвистывая все того же «Костю», шли молча. Первым подошёл автобус Фикса. Уже стоя на подножке, он обернулся, и столько отчаянной тоски было в его взгляде, что Валька рванулся к нему, но… Фикс яростно мотнул головой.
— Топай на свою верхотуру, Маляр! Может, когда свидимся! Авось и мне фарт засветит! Счастливо, Валька!
Валька долго поднимался по пролётам с твердой мыслью после работы вместе с Мироном пойти к Рахиму Тешабаевичу. Бригада должна взять Фикса на поруки. Ему сейчас никак нельзя к старым дружкам. Нельзя ему в тюрьму, пропадёт.
Он поднял с прохладных ещё кирпичей мастерок. Нет на свете ничего надежнее этого инструмента. И надежнее бригады никого нет. И будет он с ней мотаться по всем стройкам страны всю свою жизнь, как папка. Вот его фарт. Остальное приложится. Может, об этом счастье напутствовал его отец.
"Ау, друзья, ау!" Повесть в 15 новеллах http://www.proza.ru/2014/10/06/1278