На священной горе Парнас жили девять муз, покровительствовавших искусствам и наукам. Из них лишь одна Урания защищала астрономию, остальные были все больше по гуманитарной части и занимались поэзией, историей, танцами и прочим. Музам посвящались храмы – музейоны или музеи, по-современному.
В XXI веке изменилось немногое – в центрах мировой науки и культуры, в столицах стран всех континентов на десятки музеев истории, изобразительных искусств, литературных и т.д. приходится всего лишь один-два музея науки, да и те не из самых популярных. Это с одной стороны, а с другой – череда научно-технических революций потребовала сохранения, осмысления и популяризации наук и технологий, и, стало быть, создания достойных музеев. Существуют перечни лучших из лучших заведений такого рода, а их сайты представляют в интернете не только коллекции, но и образовательные программы.
Первыми зарубежными музеями науки стали легендарный парижский Музей искусств и ремесел, лондонские Музей науки и Музей естественной истории, а в России – старейший московский Политехнический. И это все настоящие музеи, поскольку в них представлены не только наука и технологии, но и их история, связь времен и эволюция знаний.
В последнее время появились организации без исторической компоненты, которые тоже называются музеями науки, но, по сути, являются анимированными собраниями учебных пособий, нередко, кстати, удивительно интересными. В их числе «Экспериментариум» в Москве и Научный центр NEMO в Амстердаме, Город науки и техники в Париже и «Эксплораториум» в Сан-Франциско, «Лабиринтум» в Петербурге и «Блумфилд» в Иерусалиме. В Российской Империи такие учебные и научно-познавательные собрания в вузах назывались «кабинетами» (геологическими, минералогическими и т.д.), а в предвоенные годы из их числа ничего в мире не было лучше ленинградского Дома популярной науки, созданного Яковом Перельманом.
Есть одна вполне понятная закономерность: и научные музеи, и всевозможные «экспериментариумы» и «лабиринтумы» создаются в традиционных центрах наук и технологий. Особый случай – научные музеи Барселоны, ставшие в городе художников и архитекторов, поэтов и философов той самой рукотворной Science, которая гармонично, очень продуманно дополнила всемирно известный каталонский Art.
Техническим революциям предшествовала эпоха великих географических открытий, и, стало быть, рассказ можно начать с королевских верфей. Город авантюристов, пиратов и маргиналов всех калибров (чего только стоит площадь имени Жана Жене!) посвятил походам по морям и океанам Морской музей. Заметим - в здании, выстроенном еще в XIV веке при короле-трубадуре Педро III (о нем написал Данте в «Божественной комедии»).
Это музей не только о великом испанском мореплавании, он вообще о вечном стремлении человечества к странствиям, к движению. Вот почему здесь можно увидеть пассажирские чемоданы и корабельную посуду, навигационные приборы и гигантские весы для взвешивания колониальных товаров, захватывающие дух фотографии Артюса-Бертрана и карты древних мореплавателей.
Испании выпала участь веками нести католическую веру огнем и мечом в далекие страны и делать это и во времена крестовых походов, и географических открытий, и много позже. Улицы и станции метро, музеи и памятники на площадях настойчиво напоминают о военных победах.
Чаще других мелькают слова «Колумб», «Лепанто» и «Тетуан». Испанцы страшно гордятся всем, что скрывается за этими словами, и создали во славу войны в Марокко гигантское полотно «Битва при Тетуане» (и его версию-кич, результат пошлого «расстройства желудка» Сальвадора Дали), а во славу похода Колумба тяжеловесный монумент неподалеку от Морского музея. Стоит ли в таком случае удивляться, что самый впечатляющий экспонат Морского музея – реплика гигантской галеры «Real», флагмана флота христианских стран в морском сражении с турками при Лепанто? Речь идет, кстати, о событии архиважном, своеобразной средневековой Курской битве.
И потому, что это последнее сражение громадных гребных флотов, и потому, что здесь героически отличился Сервантес, и потому, что битве посвящено множество первоклассных произведений литературы и искусства.
Знавший толк в рыцарских временах Гилберт Честертон написал о Лепанто и предводителе крестоносцев Хуане Австрийском: «Сервантес тоже был рабом, но в битвах стал бойцом (Дон Хуан увенчан лавровым венцом), Сервантесу привиделось: в ламанчской стороне безумный рыцарь вечно едет на худом коне…».
Но что уж там Честертон и прочие по сравнению с пронзительными словами Сервантеса о себе самом в «Назидательных новеллах»: «Человек, которого вы здесь видите, … с зубами, сидящими не очень редко, но и не густо, потому что у него их всего-навсего шесть и притом очень неказистых и плохо расставленных, ибо соответствия между ними нет; слегка сутуловатый и тяжелый на ноги... В морской битве при Лепанто выстрелом из аркебузы у него была искалечена рука, и хотя увечье это кажется иным безобразным, в его глазах оно прекрасно, ибо он получил его в одной из самых знаменитых битв».
Академик Вернадский подметил существование в человеческой истории кратковременных всплесков творчества то в одной, то в другой стране, обычно на протяжении всего одного, двух или максимум трех поколений. Этот удивительный феномен он назвал пульсацией талантливости. Хорошо известный пример - создание великой русской литературы одновременным появлением первоклассных писателей, другой – творческий подъем во Франции в XVIII веке.
Пульсацией, нет, скорее взрывом, талантливости стало испанское Возрождение: достаточно лишь взглянуть в Интернете на невероятные списки прославивших его имен в литературе, искусствах и науках - Эль Греко и Берругете, Сервантес и Эррера, и многие, многие другие. Удивительное, неповторимое время, дарившее с завидной частотой шедевры, причем, во всем. Так вот, галера «Real» - ровно из этого времени, настоящее чудо, сплав искусства, наук и технологий. Корабль хорош – барочные формы, золоченая резьба, скульптуры и полированное дерево. Его можно рассматривать часами. Чудо-корабль создала команда лучших инженеров, дизайнеров и скульпторов испанского Возрождения.
Прекрасный музей науки находится, как ни странно, в подвалах церкви Саграда Фамилия, вечной барселонской стройплощадки, того самого места, где изучать математику природы интересно и поучительно. Кстати, Антонио Гауди, затеявший все это, и его именитые архитекторы-современники – это тоже пульсация талантливости, но уже из другого времени.
Агрессивный, шипастый каталонский модерн, которого так много в церкви, вполне даже органичен в стране, ведущей историю своего Возрождения с 1492 года. Стоит напомнить, что именно в этом дивном году состоялись: взятие Гранады, рождение испанского государства, издание первой в истории «Грамматики испанского языка» и поход Колумба в Америку. Какая невероятная энергия, пассионарность бытия! Всего этого было мало, и в том же году католическими королями предписано было всем иудеям или принять христианство, или покинуть пределы Испании.
Пределы пришлось покинуть.
Да здравствует терновый венец для всех инакомыслящих, кровь, пот, слезы, а также костры, аутодафе, испанский сапог, ошейники с шипами вовнутрь и прочие садо-мазохистские утехи свирепой испанской инквизиции. «И, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский!» (Евангелие от Матфея, 27:29).
Именно тогда, в эпоху своего Возрождения (!), знойная Испания на века оделась в черные одежды – не в знак траура, а чтобы оттенить цвет кожи и, не дай Бог, не показаться подозрительно смуглыми, и дружно полюбила свиной хамон. Доказательства - в музейной живописи.Недавно в Испании была опубликована (в том числе и на русском языке) замечательная книга каталонского скульптора и натуралиста Джорди Куссо Англеса «Гауди, природа и храм Святого Семейства».
Это систематическое, великолепно проиллюстрированное исследование форм природы и их аналогов в пространстве храма. Чего здесь только нет: паутины и фракталов, спиралей и звездчатых многогранников, пинаклей и параболоидов, и всяких растений, улиток и минералов. Все это не только расшифровывает смыслы по-африкански буйного, экстатического пространства церкви, но и учит смотреть на природу и архитектуру глазами Гауди.
Более того, улицы, дома, крыши города воспринимаются уже по-новому, и на Гран Виа внезапно открывается распятая гигантская бабочка на здании ар нуво, в парке у Испанской деревни – каменный лист Мебиуса, а в самом начале променада Ла Рамбла - единственный старинный фонарь в форме ромбокубооктаэдра, напоминающего вирус.Великий физик Вольфганг Паули как-то заметил: «God made the bulk; the surface was invented by the devil», то есть «объем (массу, содержимое) создал Бог, поверхность придумал дьявол».
Любой ученый подтвердит, что труднее всего работать с тем, что на периферии, на границах, на поверхности. Поверхности Гауди чувствовал как никто и изощренно их украшал битым стеклом и осколками керамики с помоек Барселоны. Какие прекрасные уроки экологии здесь можно было бы провести - ведь все это было еще задолго до того, как все, кому ни лень, стали использовать в дизайне промышленные и бытовые отходы, картонные коробки, бутылки, обрезки тканей и прочее.
В сущности, все творчество Гауди – это игры с поверхностями, игры с дьяволом. Он погиб нелепо, случайно попав под трамвай (помните булгаковскую Аннушку, разлившую масло?) и долго лежал неузнанным и беспомощным на улице. Несправедливая, трагическая зависимость человека от технологий: Гауди не любил фотографироваться, а фото- и телерекламы попросту еще не было.
Его не стало в том же году, когда Эрвин фон Шредингер предложил главное уравнение доселе неслыханной науки – квантовой механики. Гауди вдохновлялся Макрокосмом, видимой глазом природой, и в этом смысле, очевидно, может считаться творцом архитектурного Art&Science. Бог мой, сколько бы интересных, вдохновляющих объектов он подсмотрел бы в квантовых микро- и наномирах! Гауди не довелось, а вот Дали, Миро, Калатрава и иные стали современниками открытий голографии и компьютеров, двойной спирали ДНК и новых материалов, в общем, огромного числа чудес науки и техники XX века, что в полной мере можно ощутить в их работах на улицах и в музеях Каталонии.
Не меньше всяких забав с поверхностями и связанных с этим необычных штуковин в музее-мастерской на чердаке другого проекта Гауди – в Доме Мила («Ла Педрере», «Каменоломне», то есть). Здесь затейливы и дидактически ценны не только экспонаты, но даже сидения для посетителей: они изготовлены в форме мягких и, как выяснилось, весьма эргономичных, усеченных икосаэдров, а эта форма много чего значит для нанотехнологий. Ведь именно так выглядит «нобелевская» молекула XX века – фуллерен, которую назвали в честь американского дизайнера Ричарда Фуллера.
Стремясь решить послевоенный жилищный кризис, он запатентовал метод конструирования геодезических куполов – футуристических сфер и полусфер. Теперь их можно встретить по всему миру, в том числе в Барселоне у Рамблы и в Фигейрасе в театре-музее Дали. Фуллер, как и Гауди, тоже играл с поверхностями, но особого свойства – сетчатыми полыми оболочками, без объема. На самом деле, первопроходцем в таких конструкциях был Владимир Шухов, Фуллер был потом.
Сетчатых поверхностей сколько угодно в природе: в макромире, например, это паутина, в мире квантов это нанотрубки, напоминающие внешним видом дом архитектора Мельникова в Москве, и, конечно же, фуллерены, на которых, как выясняется, так удобно сидеть. Вот какие необычные уроки стереометрии в городе, где главные магистрали называются проспектами Параллель и Диагональ.Здесь всюду гимн жизни, спетый ярко, во весь голос.
В формах и интерьерах зданий, в подчеркнутой ухоженности подъездов жилых домов, в антропоморфных крышах, и, разумеется, в музеях, с любовью и великой изобретательностью обустроенных. По-другому и быть не могло. Здесь в фонтанах плещется рыба, в клуатрах храмов гуляют гуси, здесь у многих по нескольку собак, а на главном променаде Ла Рамбла с незапамятных времен торгуют живыми цветами и птицами.
Илья Эренбург еще в 30-е написал: «На Рамбле возле птичьих лавок / Глухой солдат - он ранен был - / С дроздов, малиновок и славок / Глаз восхищенных не сводил». В самом конце проспекта Диагональ на берегу моря в здании невероятной треугольной формы недавно открылся Музей Blau - пространство знаний о Земле, от ее рождения до наших дней, современное, максимально интерактивное и интересное по всем статьям.
Кстати, находится музей на площади имени Леонардо да Винчи, не абы где! Главная экспозиция, подлинное чудо науки и техники, называется Planeta Vida, то есть Планета Жизни. Только здесь становится понятно, какой это гигантский труд – понять природу и научиться ее сохранять для будущего. Музей всякий раз не только что-то экспонирует, но формулирует проблемы и призывает их решить. А это главное.
Например, сложнейшая биологическая систематика моделируется понятной любому «задачей для Золушки» – как по-разному можно разделить невероятную мешанину разных пуговиц. Помните? «На столе, около большой тыквы, стояли две тарелки: одна с просом, другая с маком. Мачеха высыпала просо в тарелку с маком и перемешала. - А вот тебе и занятие на всю ночь: отдели просо от мака». Тысячи лет человечество бьется над этой биологической задачей и до сих пор не успокаивается, несмотря на усилия таких титанов, как Гук и Линней, Геккель и Кювье, Дарвин и Бэр.
Сложно не только разобраться в природе, но и установить с ней взаимовыгодные отношения. Из миллионов растений Барселона выделила одно, причем, этически сложнейшее, противоречивое, и посвятила ему целый музей (!). Отношения с ним складывались тысячелетиями, и по сей день не урегулированы. Это конопля, - она же гашиш, она же марихуана, она же анаша, она же план. Одним словом, сплошной каннабис.
То, что в Барселоне открылся Музей конопли, - не случайность. Помните чудеса 1492 года? Так вот, именно в этом же году Христофор Колумб впервые привез в Новый Свет семена конопли. Еще одно чудо, добавить нечего.Все смешалось во дворце Морнау – роскошный модерн интерьеров, лекарства и курительные смеси всех времен и народов, крестьянская одежда и коллекция живописи. Имена художников: Сафтлевен, Декер, Тенирс. Все - известные голландцы, как на подбор.
К удивлению, не обнаруживаемое в музее имя – Рафаэль Мешулам. Это биохимик, который знает о марихуане абсолютно все. Более того, он не только еще полвека назад выделил главную молекулу гашиша – тетрагидроканнабинол, не только доказал эффективность ненаркотических каннабиноидов для лечения самых страшных болезней, но и вообще является президентом Международного общества исследования каннабиноидов.
Не обошлось здесь без поэтов – Бодлера, Шекспира и прочих. Великий экспериментатор на собственном сознании, Шарль Бодлер разразился в свое время «Поэмой о гашише»: «Опиум — это тихий обольститель, гашиш — это необузданный демон. Мы слишком хорошо знаем природу человека, и можем утверждать, что человек, который с ложкой варенья может получить все блага земли и неба, не станет и тысячной доли их добиваться трудом». Бодлеру стоит верить, он знал, о чем пишет.
Апофеоз музейного Art&Science – это барселонский Музей науки CosmoCaixa. Музей настоящий, с экспонатами, насчитывающими сотни и даже тысячи лет. Здесь долгое время был приют для слепых, а потом открылся дом, чье главное назначение - нести свет знаний! Согласитесь, метафора, которой порадовались бы энциклопедисты XVIII века. И название улицы, где прописано это музейное чудо, тоже красноречиво – имени Исаака Ньютона.
Пять этажей, уходящих под землю, интерактивные экспонаты, которых не увидишь ни в Париже, ни в Лондоне. Но дело здесь не только в возможности почти все потрогать руками: «Toka! Toka!», призывают вас на каждом шагу. Тактильные ощущения - самый примитивный уровень познания мира, как у маленьких детей или у слепых. Экспозиции организованы так, что они учат, причем, на самом высоком уровне. Такого нет нигде, чтобы в музее в основу экспозиции легла математика, точней такой ее раздел, как симметрия (по-научному, теория групп). Отдельные инсталляции организованы по формам и описывающим их уравнениям.
Неподготовленным посетителям это совсем не страшно, - уравнения изучать не обязательно, так как инсталляции рассчитаны на любой возраст и любой уровень объяснения.Например, шестигранник, его уравнение и примеры шестигранников из всех областей жизни, от химии до тротуарной плитки по рисунку Гауди на Пасег-де-Грасия.
Или спираль, ее математическое уравнение и много разных предметных иллюстраций, от корабельного каната до молекулы РНК. Экспонаты из всевозможных, порой неожиданных, материалов и эпох. С точки зрения науки и образования все это абсолютно правильно и может обеспечиваться только грамотными, образованными музейщиками.
А то, что миром управляют законы красоты, люди начали понимать еще в первой половине позапрошлого века, во времена молодого французского гения Эвариста Галуа, (кстати, ровно за пять лет до Пушкина убитого тоже на дуэли, тоже выстрелом в живот, по тем же мотивам). Пройдет много лет, и люди, освоившие не только математику, но и ядерную физику и законы молекулярной биологии, окончательно убедятся во всемогуществе законов симметрии. Так что в Барселоне сделано все правильно.
Другое открытие в музее – тропический лес с живыми животными. Идея блестящая: всевозможные фигуры на инсталляциях с уравнениями (своеобразные симметрийные натюрморты, то есть мертвые натуры) блистательно соседствуют с натурами живыми из амазонских чащоб. И вот уже разговор об общности форм Природы, органической и минеральной, живой и мертвой, перетекает из одного пространства музея в другое. И выше, к безлюдной Земле, к тем самым исходным тверди и хляби, с которых все начиналось, к ледникам и пескам, граниту и вулканам.
А еще к простейшим – бактериям и вирусам из всевозможных первичных бульонов, знакомых со времен школьных уроков. И еще: если бы в этом грандиозном музейном каньоне внезапно зазвучал орган, кажется, никто бы и не удивился.Именно эта генерализация знаний, общность подхода ко всему, что творится с людьми и окружающим миром, придает экспозиции философски высокое звучание.
Еще раз: такого нет нигде. За исключением, возможно, работ Гауди, к которым вновь невольно возвращаешься. Колонны портала Саграда Фамилия, опирающиеся на черепах, рыбья чешуя на Доме Бальо, скелеты радиолярий, поддерживающие своды церкви или ящерицы в Парке Гуэль – Единый Музей Art&Science великого города, в котором официальные музейные пространства являются лишь уточняющими, обучающими и сохраняющими узлами.
P.S. Вход в научные музеи Барселоны для всех, кто несет знания (то есть для преподавателей всех стран) бесплатный.
Барселоне виват!