Егине

          
          
Ника Квижинадзе

Егине

Пьеса по повести Павла Вежинова «Барьер».

От Автора:
Действие происходит ночью в доме Композитора. Герой страдает от бессонницы. Он садится писать музыку. Работа не идет. Тема Егине ускользает. И только через воспоминания, осознание своей вины Композитор проходит в финале к тому, что так мучительно искал. На сцене рояль, свечи, винтовая лестница, уходящая в никуда. Сцена в марлевых узких длинных занавесках, которые от малейшего дуновения ветра колышутся. Они меняют цвет в зависимости от направленного на них света.

Он. Егине, Егине...
Каждую ночь, когда замирает все живое, утихают все шумы, меня охватывает чувство одиночества - не густое и липкое, а пронзительное и острое, как лезвие кинжала. Едва нахожу в себе силы вырваться из его тисков и выскакиваю за дверь, забыв погасить свет. Влетаю в лифт, пятнадцать этажей вниз и я на улице. Сажусь в машину и тут же включаю мотор. Его тихий рокот мгновенно успокаивает меня.
Егине, Егине...
С того вечера, когда мы впервые встретились с тобой, прошло более года. Теперь тебя нет, и я с ужасом начинаю замечать, что твой облик постепенно исчезает из моей памяти. Ровно ты была сон, бред полубольного горячечного ума...

Он. Я сижу в одиночестве в своем любимом ресторанчике в старом городе. Меня приглашает за свой стол шумная компания малознакомых мне людей. Я с радостью соглашаюсь, мне чертовски тоскливо. Развеявшись и выпив несколько стаканов вина, я прощаюсь. На улице холодно. Ветер гонит низко над городом желтые рваные тучи. Я спешу сесть в машину. Но проехав несколько метров, чувствую, что за спиной у меня кто-то шевелится. С испугу я резко торможу.
 . . . . . . . .
Он.  Что вы здесь делаете? 
Она. Ничего, но вы сразу поехали.
Он.  Кто вы?
Она. Вы меня не узнаете?
Он.  Да откуда мне вас знать?!
Она. Мы с вами сидели за одним столом. Вы еще на меня с интересом посмотрели.
Он.  Положим, но это не значит, что вы должны забираться ко мне в машину.
Она. Но я ждала вас. Вы же сказали, что уходите. А на улице очень холодно.
Он. А как вы догадались, какая из машин моя?
Она. Я видела в окно, как вы подъезжали. И дверца была не заперта.
Он. Ну ладно, зачем же вы меня ждали, если мне позволено, конечно, будет спросить?
Она. Я хотела, чтобы вы отвезли меня домой. Видите ли, у меня совсем нет денег.
Он. Вы же сами видели, что я выпил. В таком состоянии ехать через весь город...
Она. Но ведь вы все равно собирались ехать на машине.
Он. Да, конечно. Но я живу тут, рядом.
Она. Тогда извините!
. . . . . . . . .
Он.  Постойте! Куда вы?
Она. Но раз нельзя.
Он. Ну, хорошо, если у вас нет денег на такси, я вам с удовольствием одолжу. Не пойдете же вы ночью пешком.
Она. Нет, нет! Не нужно!
 . . . . . . . .
Он. Хорошо, поехали. Я отвезу вас домой. Ну что же вы?
Она. Я не могу вернуться домой. Я боюсь.
Он. Кого? 
Она. Матери. Она меня так поздно не пустит. Да если и пустит, я к ней не пойду. Вы не представляете, что она за человек!
Он. Хорошо. Куда вас отвезти?
Она. Я бы вернулась туда, где временно проживаю, но там на ночь запирают входные двери. Не хочу никого беспокоить.
Он. Так, забавно.
Она. Я думала, что вы меня к себе пригласите.
Он. Ах вот как!
Она. Мне показалось, что я вам нужна.
Он. Мне? Очаровательно. И как я сам не сообразил. Вы что, пьяны?
Она. Я не пью.
. . . . . . .
Он. Сейчас мне трудно припомнить, какие чувства тогда охватили меня. Я не был ни взволнован, ни возмущен, ни даже удивлен. Я не испытывал неприязни к ней. И уж конечно, нельзя сказать, что она мне понравилась.
Я смотрю, как она стоит, — такая невесомая, легко одетая, — как ветер закручивает юбку вокруг стройных бедер. В ее словах не чувствуется ни стыдливости, ни робости, но и в то же время никакой испорченности, словно она говорит не со мной, а с родным ей человеком. И тогда во мне поднимается то ли жалость, то ли какое-то другое чувство, не очень понятное мне, но все же естественное.
. . . .
Он. Ладно, едем ко мне. Не оставлять же вас на улице одну.
. . . . . . . .
Она. Как у вас хорошо! Сколько книг!
Он. Собственно, как вас зовут?
Она. Егине.
Он. А я Артур.
Она. Я знаю, Артур.
Он. А если бы вас встретила моя жена?
Она. Вы разведенный. И живете один.
Он. Откуда вам известно?
Она. За столом говорили о вас, хвалили, как композитора.  Сказали, что вы вспыльчивый, но очень добрый человек. Это ваш рояль? Я хочу сказать – это за ним вы сочиняете?
Он. Да, за ним.
Она. Старинный. Наверно, прекрасно звучит.
Он. Да нет, не так, как хотелось бы. Располагайтесь, будьте как дома.
Она. Сыграйте мне что-нибудь. Только свое.
Он. Зачем вам?
Она. Хочу понять, что вы за человек. Я чувствую музыку, чувствую глубоко.
Он. Поздно, разбудим соседей.
Она. А вы тихонечко, никто не услышит.
. . . . . . . . . .
Он. Понравилось?
Она. Очень.
Он. Это всего лишь набросок, вещица еще не готова. Хотите знать, как я ее назвал?
Она. «Прерванный полет».
Он. Как вы догадались? Эту музыку не слышала ни одна живая душа!
Она. А мне она кажется знакомой. Понимаете, я не такая, как все. Я сумасшедшая.
 . . . . . . . .
Он. Кто вам сказал, что вы не как все?
Она. Мой врач, Анна.
Он. Вы что, сбежали из сумасшедшего дома?
Она. Я только ночую там, в психиатрической клинике, а днем хожу на работу.
Он. Понятно. И часто это с вами случается, ну, что вы не возвращаетесь?
Она. Не очень. Анна меня за это не ругает. Она считает, что мне надо больше общаться с людьми, что общение мне на пользу.
Он. А в чем заключается ваша болезнь?
Она. Про раздвоение личности слышали? У меня бывают приступы.  Но я всегда могу отличить реальное от нереального.
Он. Скажите, кто вас туда пригласил, в ресторан?
Она. Никто.
Он. Как никто?
Она. Так, никто. Меня иногда тянет в красивые места, к веселым нормальным людям. И тогда я начинаю думать, что и я нормальная. Я пошла в ресторан и подсела к первой же попавшейся компании. Это так легко. Ведь каждый думает, что тебя пригласил кто-то из гостей.
. . . . . . . .
Он. Нет, она не сумасшедшая, она просто расчетливая вздорная девица. Да, она явно хитрит, но у нее ничего не выйдет. В худшем случае украдет что-нибудь, какую-нибудь безделушку.
 . . . . . . . .
Он. Будешь спать здесь – в холле. Белье в шкафу. Я думаю, ты сама управишься.
Она. Конечно.
. . . . .
Он. Когда я утром просыпаюсь, ее и след простыл. Я заглядываю в бумажник, открываю секретер, иду по комнатам – вроде все на месте, ничего не пропало. А может она мне приснилась? Да нет же, вот она впопыхах застелила диван одеялом наизнанку. Как она себя назвала? Ах да, Егине... Я смотрю, не оставила ли она записки. Нет, не оставила. Значит, можно успокоиться и забыть этот странный инцидент. Но мне почему-то неспокойно на душе. Откуда эта легкая, еле уловимая тревога?
. . . . . . . .
Он. Проходит три дня, точнее три странных дня. Как ни гоню я от себя воспоминания о сумасшедшей девушке, но что-то от нее явно передалось мне. Я все чаще ловлю себя на том, что делаю всякие глупости. Несколько раз по ошибке включаю не ту скорость. Являюсь на концерт без галстука. А однажды, полагая, что возвращаюсь домой, забредаю в дом, где живет моя бывшая жена. Говорят, что любая болезнь, даже ревматизм, заразная. Вполне вероятно. С головой, во всяком случае, у меня явно не все в порядке. В понедельник я не выдерживаю и иду в психиатрическую клинику, к доктору Анне.
 . . . . . . .
Анна. Егине рассказала мне про вас. Проходите, у меня к вам просьба.
Он. Просьба?
Анна. Успокойтесь, ничего странного вы не услышите.
Он. А с чего вы взяли, что я волнуюсь?
Анна. На мой взгляд, у вас явные признаки невроза.
Он. Извините, но я пришел сюда не лечиться.
Анна. Знаю. А все же зачем?
Он. Я хотел поговорить о Егине. И о состоянии ее здоровья. Если, конечно, это не противоречит врачебной практике.
Анна. У меня нет тайн. Похоже, что Егине вас заинтриговала.
Он. Она вам все рассказала?
Анна. Такой у нас с ней уговор: она делится со мной всеми своими переживаниями. Вы поступили в тот вечер тактично. И человечно. Так что у меня нет причин что-то от вас скрывать. Егине сейчас в неплохой форме. Я наблюдаю ее несколько лет. У нее бывали легкие приступы шизофрении. Про навязчивые идеи слышали? Она иногда   воображает себя героиней книги, которую читает. Однажды она вошла в образ Медеи и пребывала в нем, к сожалению, довольно долго. Но вот уже полгода, как у нее не было никаких рецидивов.
Он. В чем, по-вашему, причина ее болезни?
Анна. В детстве она пережила два сильных потрясения. Когда ей было 11 лет, машина насмерть сбила ее отца у нее на глазах, а в тринадцать, когда она только вступала в пору девичества, ее попытался изнасиловать родной дядя. Тут естественно сыграли свою роковую роль и наследственные факторы. Но, уверяю вас, сейчас ей гораздо лучше. Можно сказать, что она почти здорова. 
Он. Почему же вы ее не выписываете?
Анна. А куда ей идти? Ее мать хуже мачехи, отчим грубый невежественный человек, а дядя похотливая скотина. Я изобретаю всякие предлоги, чтобы удержать ее в клинике. Делаю вид, будто она нужна мне для научного эксперимента. Но так долго продолжаться не может. Обстановка психиатрической клиники становится для нее опасной. Страшно подумать, что ждет ее в будущем. Вы что-то хотите сказать?
Он. Она угадала название одной вещицы, которую я сейчас сочиняю. 
Анна. Ничего странного. Просто она прочитала ваши мысли.
Он. Как это?
Анна. Вы никогда не сталкивались с телепатией? У Егине в этом смысле поразительные способности. Что вы на меня так смотрите? Когда-нибудь телепатия будет нормальной формой общения между людьми.
Он. Сомневаюсь.
Анна. Во всяком случае, Егине удивительное создание. Она любит природу, животный мир, особенно птиц, может часами наблюдать за ними, за их полетом. Мне даже кажется, что она понимает птичий язык. А еще она обожает чтение. Конечно, я пока не разрешаю ей читать романы, но в остальном она хватается за все, что попадается ей на глаза, даже за мои медицинские книги. При этом она интуитивно схватывает саму суть предмета. 
Он. А на что она живет, где работает?
Анна. В пошивочной мастерской. Но работа эта ей не подходит. Слишком однообразна. У Егине живое воображение, ему непрерывно нужна пища. Может, вы поможете ей, найдете для нее более подходящую работу?
Он. Какую, например?
Анна. Например, делать куклы. Или расписывать посуду. Егине прекрасно рисует, у нее тонкий артистический вкус. Она согласится на любую ставку. Для нее деньги ничего не значат, просто бумажки. В житейских делах она очень непрактична.
Он. Хорошо, я подумаю, что можно будет для нее сделать.
Она. Спасибо.
. . . . . . . .
Он. Егине? Куда ты пропала, почему так долго не объявлялась?
Она. Я звонила несколько раз.
Он. Ну, хорошо. У меня есть для тебя хорошая новость. Я нашел тебе работу в музыкальном издательстве.
Она. Какую?
Он. Переписывать ноты.
Она. А разве это работа?
Он. Как и всякая другая. Тебе это подойдет, ты способная, быстро выучишься.
Она. Хорошо.
Он. Завтра же отведу тебя в издательство. Только тебе надо чуточку приодеться.
Она. Но у меня больше ничего нет.
Он. Значит, надо заиметь. Я дам тебе денег, взаймы, потом отдашь.
Она. Отдам, конечно.
Он. Ну, вот и договорились. Я скоро приду, а ты пока попробуй переписать ноты. Вот тебе бумага, вот ручка. Смотри, это делается вот так. Поняла?
Она. Да, я постараюсь.
 . . . . . . . . . .
Он. Я не скоро вернулся. Она была вне себя от ужаса.
 . . . .
Она. Ты где был? На улице такая страшная темнота. Я думала, что тебя убили.
Он. Кто может меня убить?
Она. Ну, кто-нибудь. Наверно, я говорю глупости. Просто я испугалась. 
Он. Успокойся.
Она. Тебе доктор Анна все рассказала? Про меня?
Он. В общих чертах. А что?
Она. Нет, ничего. Но лучше воображать себя кем то, чем быть никем. Правда?
Он. Правда. Примерь-ка это.
Она. Платье! Боже, какое оно красивое! Спасибо, Артур. Мой папа тоже баловал меня платьями.
Он. Надень его. Прямо сейчас. А я посмотрю, как ты справилась с заданием... Не может быть. Фотографическое исполнение! Непостижимо.
Она (из-за ширмы). Книгу, конечно, лучше переписывать. Там все понятно. А здесь какие-то закорючки. Но я старалась запоминать сразу по целой строчке. (Выходит из-за ширмы в новом платье). Научи меня читать ноты, я очень хочу.
Он. Ты прекрасна.
Она. Это правда, правда? 
Он. Истинно говорю тебе. Есть хочешь?
Она. Немного.
Он. Пойдем куда-нибудь?
Она. А разве нам плохо здесь? Может, у тебя что-нибудь завалялось в холодильнике?
Он. Самая мелочь. Яица всмятку, джем, масло, хлеб... А еще вино.
Она. Сколько всего! Можно устроить целый пир. Только вино я не буду.
Он. Почему?
Она. Доктор Анна не разрешает... Как я давно не ела яиц всмятку! Папа их очень любил. Он вообще любил хорошо покушать. Но был худой, как скелет. Знаешь почему? Потому что мама по ночам, когда он спал, пила из него кровь. Вставляла ему сзади, под самым затылком, трубочку и высасывала ее. Ты испугался? Это я так думала, когда была маленькой. Он был грустный и молчаливый. Я видела, как он плакал. Из-за того, что мама завела себе любовника. Когда папа умер, они поженились. Отчим был ужасный человек, ужасный. Однажды, он грубо ущипнул меня там. Мне было так стыдно, что я целый день проплакала, но маме не посмела сказать.
Он. Давай лучше о чем-нибудь приятном поговорим, Егине.
Она. Нет, я должна тебе рассказать о папе, должна.
Он. Говори, я слушаю.
Она. В то утро папа был расстроен. Я делала вид, что ничего не замечаю, но чувствовала, как он время от времени поднимает руку, чтобы смахнуть слезы. Папа купил мне новое платье. Я была на вершине счастья. Продавщица хотела завернуть, но я его тут же надела, а завернула старое. Папа даже повеселел, но затем снова стал грустным. Мы остановились у перехода. Он, казалось, забыл обо мне. И вдруг папа сделал резкий шаг вперед, прямо под колеса машины. Ты не представляешь, Артур, машина мчалась, как бешенная, как будто она специально затаилась за углом, чтобы оттуда выскочить внезапно, как будто не было никакого перекрестка. Она подбросила папу вверх, а потом, потом протащила его на капоте еще несколько метров. Папа упал на тротуар, раскинув руки, голова его раскололась, как яйцо. Я застыла, я оцепенела от ужаса. И смотрела, смотрела...
Он. Успокойся, Егине, успокойся.
Она. Голова закружилась. Можно я прилягу?
Он. Конечно, приляг. Расслабься и поспи. Тебе здесь ничто не угрожает.
Она. Я знаю.
 . . . . . . . . . .
Она. Егине остается у меня жить, хотя мы не сговаривались об этом. Встает рано, бесшумно, как тень двигается по холлу и уходит так тихо, что даже, если я не сплю, то все равно не слышу ни ее шагов, ни щелканья замка. Скоро я замечаю, что она моется и утром и вечером с такой невероятной тщательностью, словно хочет смыть с себя тяжелый больничный запах, воспоминания, все до последнего пятнышка своей прошедшей жизни. Помня о предостережении доктора Анны, я держу книжный шкаф под замком. Но однажды я случайно оставляю его открытым и по возвращению застаю дома... Офелию, шекспировскую Офелию.
. . . .
Он. Привет. Сегодня был трудный день. Конференция, несколько встреч, интервью. Как ты? Почему молчишь? Егине. 
Она(поет). А по чем я отличу вашего дружка? Плащ паломника на нем, странника клюка. (Гамлет. Шекспир)
Он. Чудненько. Ты хорошо поешь.
Она. Да ну вас! Вот я дальше вам спою. (Поет.) Помер, леди, помер он, помер, только слег. В головах зеленый дрок, камушек у ног. (Гамлет. Шекспир)
Он. Мы снова на «вы»?
Она. Да ну вас. (Гамлет. Шекспир)
Он. Что с тобой, Егине?
Она. Белый саван, белых роз деревцо в цвету, и лицо поднять от слез мне невмоготу. (Гамлет. Шекспир)
Он. Не понял.
Она. Хорошо, награди вас бог. Говорят, сова была раньше дочкой пекаря. Вот и знай после этого, что нас ожидает. Благослови бог вашу трапезу! (Гамлет. Шекспир)
Он. Что это за бред?
Она. Об этом не надо распространяться. Но если бы вас спросили, что это значит, скажите: (поет) С рассвета в Валентинов день я проберусь к дверям и у окна согласье дам быть Валентиной вам. Он встал, оделся, отпер дверь, и та, что в дверь вошла, уже не девушкой ушла из этого угла. (Гамлет. Шекспир)
Он. Погоди, ты меня разыгрываешь?
Она. Вот, не побожась, сейчас кончу. (Гамлет. Шекспир)
Он. Егине, родная!
Она. Надеюсь, все к лучшему. Надо быть терпеливой. Но не могу не плакать, как подумаю, что его положили в сырую землю. (Поет). Без крышки гроб его несли, скок-скок со всех ног, ручьями слезы в гроб текли, прощай, мой голубок! (Гамлет. Шекспир)
Он. Очнись, Егине.
Она. А вы подхватывайте: "Скок в яму, скок со дна, не сломай веретена. Крутись, крутись, прялица, пока не развалится", это вор-ключник, увезший хозяйскую дочь. (Гамлет. Шекспир)
Он. Это безумие.
Она. Вот розмарин - это для памятливости: возьмите, дружок, и помните. А это анютины глазки: это чтоб думать. Вот вам укроп, вот водосбор. Вот рута. Вот несколько стебельков для меня. Ее можно также звать богородицыной травой. В отличие от моей, носите свою как-нибудь по-другому. Вот ромашка. Я было хотела дать вам фиалок, но все они завяли, когда умер мой отец. Говорят, у него был легкий конец. (Поет.) Но Робин родной мой - вся радость моя. (Гамлет. Шекспир)
Он. Боже мой.
Она(поет). Неужто он не придет? Неужто он не придет? Нет, помер он и погребен, и за тобой черед. А были снежной белизны его седин волнистых льны. Но помер он, и вот за упокой его души молиться мы должны. (Гамлет. Шекспир) 
Он. Перестань, слышишь!
Она. Гамлет.
Он. Я не Гамлет. Я Артур. Да приди же в себя, наконец!
Она. Что со мной? Где я? Артур, ты. Как я рада. Я ждала. Наверно, заснула над книгой.
Он. Слава богу.
Она. У тебя озабоченный вид. Что-нибудь случилось?
Он. Не хочешь меня накормить?
Она. Это повторилось? Да? Да?
Он. Успокойся. Ничего страшного не случилось.
Она. Я не хотела, Артур, я не хотела открывать шкаф.
Он. Верю, я тебе верю. 
 . . . . . .
Он. Несколько дней я живу в напряжении, опасаясь повторения приступа. Но потом успокаиваюсь. Я учу Егине читать ноты. Иногда до позднего вечера наигрываю на рояле, объясняю, заставляю повторить. У нее феноменальная память.
 . . . . . .
Он. Со мной произошла странная вещь. С тех пор, как Егине поселилась у меня, я словно забыл, что на свете существуют другие люди – мои друзья, моя бывшая жена...
. . . . . . . . .
Голос жены. Алло, господин хороший, не намерены ли вы посмотреть, как живет ваш отпрыск? Если у господина нет такого намерения, то почему он не поинтересуется об этом хотя бы по телефону? Ах вот оно что, господин был слишком занят, заканчивал свое новое гениальное произведение. Знаю я твои новые произведения! Стыда у тебя нет! Деньги? Ну что ж, занеси, жду с нетерпением!
. . . . . . .
Жена. Входи. Что ты стоишь в дверях? Извини, у меня не прибрано.
Он. Извиняю.
Жена. Впрочем, чистота и порядок в квартире тебя никогда не интересовали.
Он. Увы.
Жена. Грубиян.
Он. Это я уже слышал. Много раз. Интересно, что еще скажешь?
Жена. Спрошу у тебя, например, как жизнь?
Он. Спасибо, хорошо.
Жена. А на работе?
Он. Еще лучше.
Жена. А дома?
Он. Просто замечательно.
Жена. Вот так было всегда – слово из тебя не вытянешь.
Он. А зачем вытягивать, когда видишь, что не тянется?
Жена. Ты никогда не говорил со мной по душам. Считал меня дурой.
Он. Послушай, к чему все эти заходы? Держи деньги, а сына я зайду повидать в другой раз.
Она. С какой-то девкой связался!
Он. Она не девка!
Жена. А кто?
Он. Дальняя родственница. Студентка, ищет себе квартиру.
Жена. И врать научился.
Он. Всегда врал. И ты врала. Мы оба врали. Потому что были чужими людьми друг другу.
Жена. А правда, что она шизя?
Он. Все, все, я пошел.
Жена. Ты хоть знаешь, что люди говорят про твой роман?
Он. И не хочу знать. Мне неинтересно.
Жена. Глупо рисковать карьерой из-за какой-то полоумной.  Опустись на землю, слышишь, опустись на землю.
. . . . . . . . . . . . .
Он. Я возвращаюсь домой в подавленном настроении. Егине встречает меня настороженно. Я сажусь сочинять музыку, но работа не клеится. Я поднимаюсь на террасу. Отсюда, с высоты двенадцатого этажа, открывается необыкновенный вид на весь город. Здесь я обычно расслабляюсь, успокаиваюсь.
 . . . . . . 
Она. Я ее слышу!
Он. Что?
Она. Твою музыку. Она чудная.
Он. Осторожно. Не становись на край, падать придется долго.
Она. Ты был у жены?
Он. Откуда ты знаешь? Ах, да. Это тебя не касается.
Она. То, что она говорит, это так несправедливо, так несправедливо.
Он. Как тебе это удается, читать мысли?
Она. Сама не знаю. Это получается само собой.
 . . . . .
Она. Артур.
Он. Что?
Она. Артур, скажи, почему люди такие несчастные?
Он. С чего ты взяла?
Она. Мы имеем высокие устремления, но низкую терпимость, широкие магистрали, но узкие взгляды. Тратим больше, но имеем меньше, покупаем больше, но радуемся меньше. Имеем лучшее образование, но меньше разума, лучшие знания, но хуже оцениваем ситуацию. Имеем больше экспертов, но и больше проблем, лучшую медицину, но хуже здоровье. Пьем, курим слишком много, тратим слишком безответственно, смеемся слишком мало, ездим слишком быстро, гневаемся слишком легко. Говорим слишком много, любим слишком редко, ненавидим слишком часто. Знаем, как выжить, но не знаем, как жить. Я где-то это прочитала, но как точно сказано. О, Артур, я так боюсь этого безумного, безумного, безумного мира!
Он. Не бойся, Егине, я с тобой.
. . . . . . . . .
Он. Людей часто интересует то, что их не касается. Сплетен в городе вокруг наших отношений с Егине ходит немало. Надо мной подтрунивают друзья, коллеги шушукаются за моей спиной, меня достают анонимными звонками, смс-ками. Наконец, ко мне приходит участковый, предлагает узаконить пребывание Егине в моей квартире, то есть зарегистрировать по месту жительства. Я не против, но паспорта у Егине нет. Мне приходится ехать за ним к доктору Анне.
. . . . . .
Анна. Как она себя чувствует?
Он. Неплохо. Просила меня извиниться, что не звонит вам.
Анна. Она все правильно делает. Чтобы выздороветь окончательно, ей нужно как можно реже вспоминать о прошлом.
Он. Она увлеклась музыкой.
Анна. Это и хорошо, и плохо. Егине нельзя перевозбуждаться.  Музыка вызывает много эмоций.
Он. Гораздо меньше, чем вы думаете. Я получаю от музыки больше удовольствия, когда мне удается разложить ее математически, оценить не сердцем - рассудком.
Анна. Да, я была на одном вашем концерте. В вашей музыке чувствуется безупречная изящная логика. Она прекрасна, но холодна.
Он. Спасибо, это звучит для меня, как комплимент.
Анна. Да, музыка и литература – это то, что может помочь Егине окончательно вернуться к нормальной жизни. Но тут важно не переходить черту. Самой ей нелегко с этим справляться. Нужен наставник, то есть сенсей, учитель. Я рада в вашем лице видеть единомышленника. Скажите, как долго Егине может оставаться у вас?
Он. Об этом я, по правде говоря, не думал.
Анна. Подумайте. Егине не должна сильно привязываться к вам.
Он. Я понимаю.
Анна. И еще. Если вы случайно заметите в ней какие-нибудь странности, сразу же дайте знать.
Он. Что вы имеете в виду? Ее способность читать мысли? Я к этому уже привык. Меня это даже чуточку забавляет.
Анна. Я о другом. Скажите, она предлагала вам летать?
Он. Летать? В каком смысле?
Анна. В прямом. Как летают птицы.
Он. Нет.
Анна. Если предложит, не удивляйтесь. Это одна из ее навязчивых идей. Или мечта. Но она характеризует ее с самой лучшей стороны. Вы летали когда-нибудь во сне?
Он. Не припомню.
Анна. Почти все люди время от времени испытывают это блаженство. Я вот во сне часто летаю. Короче, если вы столкнетесь с чем-нибудь необычным в ее поведении, не пугайтесь, отнеситесь к этому как к чудачеству или игре. Егине чрезвычайно чувствительная и тонкая натура. Если вы занервничаете, она мгновенно среагирует на перемену вашего настроения. Это может вызвать новый приступ.
Он. Постараюсь держать себя в руках.
Анна. А знаете, я вам чуточку завидую. Вы сумели подобрать ключи к ее удивительной душе. Возможно, Егине откроется вам до конца, и тогда вам посчастливится соприкоснуться с ее загадочным внутренним миром. Но то, что вам доведется познать в эти короткие минуты высшего духовного наслаждения, может вас ошеломить, потрясти. Будьте к этому готовы. Мне не удалось преодолеть барьер. Может, это удастся вам.
Он. Какой барьер?
Анна. Это я так, к слову. Пойдемте, я покажу вам ее комнату.
 . . . . . .
Анна. Вот вещи Егине, а вот ее паспорт, но его оставьте при себе. Вы теперь как бы ее опекун.
 . . . . . . . . . . . . . . .
Он. Анна меня сильно напрягла своими предостережениями. Я буквально бегу из клиники. Мне хочется в клуб, в компанию нормальных людей. Я угощаю всех подряд, рассказываю старые анекдоты, много смеюсь, даже танцую, короче, стараюсь отвлечься от преследовавших меня мрачных мыслей. Возвращаюсь домой поздно.
 . . . . . . . . . . .
Он. Почему ты в коридоре?
Она. Я услышала лифт.
Он. Ты знаешь, который час?
Она. Половина двенадцатого.
Он. Вот видишь. А тебе надо ложиться в одиннадцать.
Она. Я так боялась.
Он. Ты что, хочешь, чтобы я ради тебя изменил своим привычкам?
Она. Нет, что ты! Вот увидишь, я научусь ждать, я привыкну.
Он. Вот, вот, привыкай быстрее.
 . . . . . . .
Она. Артур.
Он. Что?
Она. Артур, я слышу музыку.
Он. Понимаю.
Она. Нет, не понимаешь. Раньше я переписывала ее чисто механически, а теперь еще и слышу, как она звучит. 
Он. Это просто в голове твоей звенит.
Она. Ты шутишь.
Он. Я тоже слышу музыку. Ну и что? Это работа воображения.
Она. Да нет, я слышу ее натурально, как тебя сейчас, словно оркестр во мне играет.
Он. Ну, хорошо, хорошо. Иди спать.
 . . . . . . . . .
Он. Дней десять она жила как во сне. Возвращаясь с работы, она  тотчас хватала первые попавшиеся под руку ноты. По ее лицу я мог безошибочно угадать, какую из частей концерта, какой пассаж она слышит. Для меня уже не было сомнения, что она слышит все, что читает по нотам. 
. . . . .
Он. Что с тобой?
Она. Знаешь, Артур, не надо было нам ходить в театр.
Он. Тебе не понравилось «Лебединое озеро»?
Она. Нет, музыка замечательная. Правда, когда я читала ноты, она звучала во мне иначе.
Он. Так в чем же дело?
Она. Сюжет, ну, не знаю, хорошо ли это – из лебедя превратиться в человека. Да еще в принцессу. И сидеть в скучном дворце.
Он. А наряды? А принц?
Она. Да, но лебеди летают, понимаешь, Артур, лебеди летают. Что может быть чудеснее полета. Разве можно променять небо на землю?  Я думаю, что человек существо небесное, он произошел от птиц.
Он. А разве не от земноводных, ну, от лягушек?
Она. Нет, от птиц. Я чувствую, от птиц. В противном случае я не научилась бы летать.
Он. Ты умеешь летать?
Она. Скажи, ты мне веришь? Ты веришь в меня?
Он. Верю.
Она. Это же так легко, Артур, летать. Так легко. Стоит только захотеть.
Он. Сейчас я хочу чаю. И большой пребольшой бутерброд. А ты?..
 . . . . . .
Он. Что с тобой? Чего ты испугалась?
Она. Посмотри, он смеется, мой дядя.
Он. Тебе кажется. Здесь никого нет.
Она. Посмотри, посмотри, он продолжает смеяться. Он зовет меня на чердак. Он хочет сделать мне больно.
Он. Я не позволю ему. Не позволю. Ты мне веришь?
Она. Верю. Обними меня, Артур. Крепче, крепче, я хочу чувствовать, как бьется твое сердце.
. . . . . . .
Он. Постепенно моя тревога уходит. Наши отношения с Егине становятся проще, естественнее. Она ведет себя все более непринужденно, более раскованно, свободно. Меня уже не пугают ее фантазии. Более того, я к ним привык. Когда я остаюсь один, я скучаю без Егине, мне ее не хватает.
. . . . . . . .
Он. Каждый день мы поднимаемся на террасу и часами сидим там, наблюдая за полетом птиц. Я различаю только ласточек, а Егине, не задумываясь, называет вид и происхождение любой птахи. О птицах она знает все. Егине чуточку поправляется, на ее щеках появляется румянец. Я радуюсь этим добрым переменам в моей подопечной, надеясь, что вскоре она окончательно выздоровеет. Но почему, почему всегда что-то должно мешать человеческому счастью?
. . . . . . . 
Он. Привет.
Жена. Ты так редко стал появляться. Твой сын тебя скоро забудет, дождешься.
Он. Вот деньги, я спешу.
Жена. Кофе будешь?
Он. Спасибо, как-нибудь в другой раз. 
Жена. Я видела твою полоумную.
Он. Что?
Жена. Подкараулила у издательства.
Он. Ты разговаривала с ней?   
Жена. Еще чего! А она не дурна. Только жалко ее. Жить с таким эгоистом, как ты, так лучше на каторгу. Да и перспективы никакой. Что ты уставился, как будто не понимаешь, что я хочу сказать. По закону ты не можешь жениться на сумасшедшей.
Он. Что за чушь! Мне это и в голову не приходило.
Она. Тогда зачем весь этот цирк? Тебя что, нормальные бабы уже не удовлетворяют - полез на ненормальных? Извращенец! А если она от тебя родит? 
Он. Не опошляй. Просто хочу помочь.
Она. Скажите, каким благородным стал. А мне ты не хочешь помочь? А сыну?
Он. Сына я никогда не брошу. Что касается тебя, то, надеюсь, ты  сама разберешься со своими любовниками. В конце концом не я от тебя ушел, а ты от меня. Поэтому зря не ломай комедию, не смешно.
Она. Потому и ушла, что не было от тебя тепла, внимания, ласки, что жил ты не для семьи - для музыки. Не понимаю, как эта молоденькая сучка за тебя еще держится.
Он. Не смей так говорить о ней. Ты и мизинца ее не стоишь.
Она. Это ты, ты во всем виноват. Теперь я злая, истеричная. И все из-за тебя. Нет в тебе сердца, нет души. Ты погубишь ее. Меня погубил и ее погубишь. Слышишь?
. . . . . . . .
Он. О Егине, где ты сейчас? В каких небесных просторах витает твоя прекрасная душа? Как мне забыть тебя? Как забыть ту удивительную ночь, когда наши души слились воедино и сердца застучали в унисон?..
. . . . . . . . . . .
Мы возвращаемся с загородной прогулки и поднимаемся на террасу. Небо темное, почти черное, стоит мертвая тишина, и кажется, будто весь мир застыл в безмолвном ожидании чуда. Я вдруг испытываю восторг, вдохновение, каждая клеточка моего организма наполняется счастьем. Мои чувства и эмоции сразу же передаются  Егине.
. . . . . . . .
Она. Тебе хорошо, Артур? Легко?
Он. Да, Егине, мне хорошо.
Она. Хочешь, чтобы стало еще легче? Легко-легко?
Он. Да, да, хочу.
Она. Дай мне руку, Артур. И расслабься. И ничего не бойся. Чтобы не случилось, я не причиню тебе зла. Взгляни на небо. Сейчас ты почувствуешь необычайную легкость, как бы невесомость, сейчас ты станешь пушинкой.
. . . . . . .
Он. Я чувствую, чувствую. 
Она. Мы летим, Артур, летим, чувствуешь? 
Он. Да, мы летим, летим.
Она. Только не делай резких движений. И не думай ни о чем. Наслаждайся, наслаждайся своими ощущениями.
Он. Да, да, это прекрасно!
. . . . . . .
Она. Тебе страшно, Артур?
Он. Совсем нет.
Она. Прижмись ко мне, сильнее, сильнее.
Он. Ты такая горячая.
Она. Это для тебя, Артур, мое тепло, для тебя. Хочешь, поднимемся еще выше?
Он. Да, хочу.
Она. Не бойся меня, Артур, я не птица, я человек.
Он. Я не боюсь, я ничего не боюсь! Я счастлив!
. . . . . . .
Он. Это был страх, животный, неосознанный страх. Он охватывает меня поутру, внезапно, неожиданно, не успеваю я проснуться окончательно. Егине нет. Мне вдруг в голову ударяет дикая мысль: а что если ее вообще не было, что если она плод моего больного воображения? Господи, уж не сошел ли я с ума? Надо выйти из дома, на улицу, к людям. Да, нельзя оставаться одному, нельзя. Вон из дома, немедленно.
. . . . . . . . . . . .
Анна. Что с вами? Вы чем-то напуганы?
Он. А что, заметно?
Анна. На вас лица нет.
Он. Да, немного.
Анна. Что случилось?
Он. Мы летали. Егине и я.
Анна. Рассказывайте, и как можно подробнее.
 . . . . . . . . . . .
Анна. Можете не продолжать. Прежде всего, не волнуйтесь. Вы абсолютно нормальны, вам ничто не грозит.
Он. Нормальные люди не летают.
Анна. Никаких доказательств, что вы летали, нет. Галлюцинации иногда могут казаться реальнее самой действительности.
Он. Да, но у меня никогда не было галлюцинаций. У здорового человека их не бывает.
Анна. Но галлюцинации могут быть навеяны извне. Вы же знаете, Егине – девушка необыкновенная. Если она умеет читать мысли, то почему бы ей не обладать силой внушения?
Он. Вы думаете, что она меня загипнотизировала?
Она. Могло быть и так.
Он. Могло быть? Вы не исключаете возможность полета?
Она. Я ученый и не раз сталкивалась с ситуацией, когда невероятное становилось очевидным.
Он. Анна, не смешите меня, вы прекрасно знаете, что такое гравитация.
Она. Не знаю. И вы не знаете. И физики. Зато уже доказано, что существует особый вид энергии, присущий только живой материи.
Быть может, Егине обладает способностями сверхчеловека, человека будущего, откуда мне знать? Но ни я, ни вы не должны пугаться этой мысли.
Он. Человек не может летать.
Она. Вот, возьмете, лекарство. Эти таблетки помогут вам снять стресс.
Он. Спасибо.
Она. Успокойтесь. И ни в коем случае не тревожьте Егине, не расспрашивайте ее, не спорьте, не разубеждайте. Пусть ваши сомнения останутся при вас. Поймите, наконец, она живет в другом мире, мире, неведомом нам, простым смертным. Прошу вас, сделайте вид, что между вами ничего необычного не произошло, понимаете,  ничего не произошло. Это очень важно. Но если она опять предложит вам летать, мягко откажитесь и переведите разговор на другую тему.
Он. Да, да, я откажусь.
Она. Вы счастливчик, Артур. Такое испытать! Мне Егине не предлагала летать. А жаль.
. . . . . . ..
Он. Анна меня еще больше растревожила. Теперь уже я испытываю  чувство враждебности, неприязни к Егине. Мне кажется, что она заставила меня сделать что-то нехорошее, о чем я теперь сожалею. Что она совершила грубое насилие над моей личностью, над моей человеческой природой. Я иду и напиваюсь до чертиков.
. . .
Он. Привет. Ну, что скучала без меня?
Она. Мне теперь всегда тебя не хватает, Артур.
Он. Неужели?
Она. Ты пьян, Артур?
Он. Выпил немного, почему бы и нет. Тебя это смущает? 
Она. Зачем, Артур? Зачем?
Он. Мне захотелось. Разве я не имею на это право? Я выпил, я навеселе.
Она. Тебе совсем не весело, Артур.
Он. С чего ты взяла? Очень даже весело. Страшно весело! Ты не помнишь, у нас осталось что-нибудь выпить?
Она. Нет, ты же знаешь. Но тебе достаточно.
Он. Как достаточно? Иди, пожалуйста, сделай одолжение, купи для меня. Магазин рядом. А, тебе нужны деньги. Вот. Не хочешь идти? Не надо. Подумаешь! Что ты так смотришь? А, я знаю. Ты хочешь, чтобы я сыграл. Ты любишь, когда я играю тебе. Сейчас.
 . . . . . . . .
Она. Не надо, Артур, прошу тебя, не надо.
Он. Почему?
Она. Твоя музыка внушает мне страх.
Он. Она же тебе нравилась. Это тот же «прерванный полет», не узнаешь? Только другое место. Чего ты испугалась? Разве тебе ведом страх? Тебе, инопланетному существу?
Она. Перестань, Артур.
Он. Не перестану. Ответь мне, что это было, это наше с тобой парение над землей? Говори, слышишь, говори. Колдовство? Мистика? Люди не могут летать!
Она. Артур, прошу тебя.
Он. Я должен понять, что со мной происходит. Что происходит с тобой. Ты же читаешь мои мысли, так зачем заставляешь меня говорить слова? Издеваешься? Теперь я понимаю, теперь я все понимаю. Это был дьявольский эксперимент. Чтобы завладеть моей психикой, моим сознанием, парализовать мою волю, подчинить себе. Господи, какой же я слепец!
Она. Не говори так, Артур, я боюсь. Артур, прости.
Он. Простить? За что?
Она. Я совершила ошибку. Я не хотела тебя испугать. Я думала, думала, что ты поймешь меня, поверишь мне.
Он. Я понимаю тебя, я теперь слишком хорошо тебя понимаю. Вот насчет веры, не знаю. Я хотел помочь тебе, думал, что ты слабое беззащитное существо, что ты так же одинока, как и я, в этом бездушном мире, где все продается и покупается. И мне было хорошо с тобой. Но ты меня обманула, ты предала меня. Ты   оказалась хищницей, акулой. Все вы женщины одинаковы, и все хотите одного – власти! Одурманила меня, скажи? Чем? Говори? Что ты хотела от меня получить? Зачем устроила весь этот маскарад? Может, вы с доктором Анной заодно? Может, она на самом деле никакой не доктор, а ты не сумасшедшая? Ненавижу, ненавижу! 
. . . . . . . . .
Он. На другой день я просыпаюсь рано, почти на рассвете. Егине еще спит. Я оставляю записку, что уезжаю на два-три дня в командировку, и уезжаю в горы. Мне еще страшнее, чем вчера. И мне мучительно стыдно. Надо успокоиться, разобраться в своих мыслях, чувствах.
Но там, в горах, я пускаюсь в новый запой. И чем больше я пью, тем острее осознаю свою вину.
Я проклинаю себя за трусость, за малодушие, за то, что бросил Егине одну. Да, я чувствую себя последним подлецом. Надо возвращаться, надо завтра же вернуться. И успокоить ее. И попросить у нее прощения. Да, завтра я увижу ее. И обниму. И приласкаю. И все будет по-прежнему. Все будет хорошо. Но почему завтра? Почему непременно завтра? Сегодня, сейчас!
 . . . . . . .
Он. Егине! Егине, я вернулся, слышишь? Где ты? Прячешься от меня? Одежда ее здесь, и сумочка. Терраса! Как же я сразу не догадался! Егине! И здесь ее нет. Надо успокоиться, надо взять себя в руки. Наверно, она просто вышла погулять. Может, она в ресторане, сидит там, расстроенная, за чьим-нибудь столиком, прислушивается к чужим разговорам.
А может, она пошла навестить свою мать? Нет, мать она боится. И отчима. И дядю.
Она у Анны, ну, конечно же, у Анны.
Может, случилось худшее – снова началась ее болезнь. Пусть так, пусть лучше будет болезнь, пусть она будет как прежде безумной, но пусть будет жива. Да, да пусть у нее будет сильный приступ, ее привязали к кровати, пусть она кричит, стонет, плачет. А я, я найду в себе силы, найду, чтобы вернуть ее к нормальной жизни. Я буду стараться, я очень постараюсь, я сделаю для нее невозможное. Я отдам любые деньги, квартиру, машину, я отдам все, лишь бы Егине была со мной.
Звонок! Это она! Анна, вы?
Анна. Да, это я.
Он. Егине у вас? Что случилось? Почему вы молчите? Почему вы так смотрите на меня? Где Егине? Что с ней?
Анна. Сначала ответьте на мой вопрос. Что произошло между вами?
Он. Ничего. Я просто уехал. Мне надо было. В командировку.
Анна. И это все? Говорите правду.
Он. Накануне мы повздорили. Я напился, наговорил ей глупостей.  Не знаю, что на меня нашло. 
Анна. Вы поступили весьма неразумно.
Он. Я знаю. Я сразу это понял.
Анна. Но почему вы хотя бы не позвонили ей, не успокоили?
Он. Я хотел, хотел. Что с ней?
Анна. Ее больше нет.
. . . . . . .
Он. Что вы сейчас сказали, повторите.
Анна. Полиция считает, что ее убили.
Он. Кто? Почему?
Она. Они говорят, что Егине сбросили с верхнего этажа высотного здания - с балкона или с террасы, как ваша.
Он. Боже мой.
Анна. Простите, что я вам это говорю, но вы должны знать, что произошло, перед тем, как вас вызовут к следователю.
Он. Это я во всем виноват. В тот вечер она была сильно расстроена и могла выброситься из окна.
Анна. Нет, это не самоубийство. Труп Егине обнаружили далеко от вашего дома, в окрестностях города. Полиция считает, что убийца перевез тело подальше от места преступления, чтобы скрыть улики.   
Он. Вы думаете, это сделал я?
Она. Полиция не обнаружила следов падения тела вокруг вашего дома. Так что вы вне подозрений.
Он. Не понимаю.
Она. Понимаете. Вы все прекрасно понимаете. Никакого убийцы не было. Простить себе не могу, что отпустила ее от себя. Извините, прощайте.
. . . . . . . .
Он. Жизнь измеряется не числом вдохов-выдохов, а моментами, когда захватывает дух. Все это время, когда Егине была рядом, я чувствовал необыкновенный прилив сил, какой-то подъем, вдохновение. Ко мне вернулось ощущение счастья. И вот все внезапно исчезает, кончается.
Сегодня я ставлю последнюю закорючку в «прерванном полете». Ни одна моя вещица не опустошала мне настолько, не загоняла в такую депрессию. Что это? Старость?
Я сижу на террасе и смотрю на звездное небо. О, моя Егине, как мне тебя не хватает. Я вижу, вижу, как ты летишь высоко, высоко, одинокая, большая и свободная птица, как расходятся перед тобой облака, как улыбаются тебе звезды, как приветливо светит тебе луна. И вдруг ты складываешь крылья и комом падаешь вниз. О чем  думаешь ты в эти последние мгновения своей жизни? Я этого никогда не узнаю. 

Звучит тема Егине. Композитор дирижирует.

Конец

#барьер
#павелвежинов
#никаквижинадзе
#драматургия
#пьеса
#nickakvizhinadze
#pavelvezhinov
#barierata
#barrier
#play
#dramaturgy
#Егине
#Egine