Крупицы родословной-3 Мои дяди по материнской линии.
Фото мамы, хотя пишу о её братьях. Их фото у меня нет.
Маминых братьев, то есть дядей по материнской линии у меня было пять. Четверых из них, погибших в Отечественную войну, помню только по детским воспоминаниям, виденным тоже в детстве фотографиям и рассказам мамы и бабушки. Поэтому опишу все, что помню очень кратко.
Иван Семёнович Винокуров.
Старший брат – дядя Иван. Родился в начале 20 века, предположительно, в 1903 году. Всю жизнь прожил в селе Селиловичи, работал в колхозе. С первых дней войны призван в действующую армию в артиллерию, артиллеристом служил и действительную в РККА в конце 20-х годов.
Погиб, (со слов бабушки), в первых числах мая (или в конце апреля) 1945 года в Берлинской операции. Ни точного места гибели, ни места погребения мне не было известно. Похоронка была, но что в ней было указано, знаю только со слов родных.
У дяди Ивана осталась дочь и двое сыновей Анатолий и Виктор. Я о них уже упоминал в описании военной поры, повторяться нет смысла. Они всей семьёй переселились в Восточную Пруссию. У сестры семьи не было. Братья женились, но об их детях ничего не знаю. Слыхал только об одном племяннике – Валерии, сыне Виктора. Жили все они в каком-то селе вблизи станции (и города) Гусев, Калининградской области. Точный адрес утерян и узнать его не у кого.
Недавно по интернету разыскал в ОБД Мемориал список всех однофамильцев дяди Ивана. По датам рождения и гибели, месту призыва можно идентифицировать только одного.
Винокуров Иван Семёнович, 1903 г.р., рядовой, беспартийный, проживал Орловская обл, Разинский р-н, Семёновский с/совет, колхоз «Заря Свободы», призван Разинским РВК, убит 13.03.45г., похоронен вост. 300 м безымянного хутора что вост. 1,5км деревни Камендин (Чехославакия), жена Винокурова Афилия Леоновна. Место её проживания указано то же.
Список безвозвратных потерь личного состава 16 артиллеристской, Кировоградской, Краснознаменной, ордена Суворова дивизии прорыва РГК (резерва Главного Командования) заверен начальником штаба дивизии подполковником Азаровым и начальником 4 отделения майором Чухно.
Всё сходится, кроме места проживания и призыва.
Снова рылся в интернете и установил, что такого района и с/совета не существовало, ни в бывшей Орловской области, ни в образованной в 44 году Брянской. Значит, это описки писарей: превратили Рогнединский район в Разинский, а Селиловический с/совет – в Семёновский.
Ещё вызывает сомнение непонятное имя тёти – Афилия. Но память подсказывает, что взрослые звали тётю по отчеству – Леоновной. Значит, отчество совпадает. А вот имя?
Мы с сестрой звали её тётей Фимой. Но как совместить сокращённое Фима с Афилией? Да и нет имени Афилия в перечне православных имён. Не могли же крестить тётю басурманским именем? Значит тоже грехи писаря.
До этого я, как и все в нашей семье считали, что дядя погиб под Берлином. Что поделать, похоронку мы не видели. И пришла она в деревню в семью тёти Фимы уже после Дня Победы. Мы же узнали о похоронке летом 45-го, когда навестили семью дяди в Селиловичах. Да в похоронках и не всегда указывалось место гибели и захоронения. Вот и возникла легенда, что пал при штурме Берлина.
Андрей Семёнович Винокуров.
Второй брат мамы, Андрей (год рождения не знаю) предпочёл крестьянству другую карьеру: был председателем сельсовета, потом перебрался в районный центр в Рогнедино, тоже на советскую или даже партийную работу. С приближением фронта занимался созданием баз партизанских групп. Ушёл в лес вместе со всем совпартактивом района.
В одном из боёв был ранен, отлеживался в одном из урочищ. Совершенно случайно был выслежен одним из предателей и попал в лапы полиции. Его казнили в Рогнедино.
Уже после войны мы узнали, что после расстрела его повесили на площади на устрашение населения. Где его похоронили – неизвестно.
У дяди Андрея осталось двое детей: дочь – Надя и сын (имени вспомнить не могу). После войны они с матерью переехали в Брянск, связь давно потеряна. Двоюродные сестра и брат чуть старше меня, может их уже и нет, но их дети, мои дальние родственники с фамилией Винокуровы возможно и живут в Брянске.
О дяде Андрее в Интернете я ничего не нашёл, ни в Книгах Памяти, ни в списках потерь. Но где-то он должен числиться раз участвовал в организации партизанских баз ещё до оккупации района. Ладно, партизанские архивы могли и не сохраниться – целые бригады были разгромлены карателями. Но партийные архивы района должны быть вывезены перед наступающим противником? Или их сдали немцам вместе с данными о подготовленных базах?
Надо рыться в Брянских и Орловских партархивах. Я уже это осилить не смогу. Может потомки найдут на это время?
Николай Семёнович Винокуров.
О дяде Николае – третьем из дядей помню ещё меньше. Родился в 1909 году. Отслужив в РККА, он тоже переехал в Рославль, какое-то время жил у нас, женился перед войной, получил комнату в доме на посёлке Стеклозавода.
В каких частях он служил в армии и кем работал на «стеколке» – в памяти не сохранилось.
С началом войны был мобилизован и погиб, не помню уже, где и когда. Знаю, что похоронка была уже после освобождения Смоленщины. Остались молодая жена – тётя Ксения и сын Валерий, моложе меня на три или четыре года.
После войны тётя Ксения вышла замуж и стала Николайченкова. Работала она на «стеколке», кажется, кассиром. Случилась растрата, как считали все в моей семье по вине её мужа. Грозил суд и тётя Ксения не нашла другого выхода как исчезнуть из города. Перебралась с сыном в Талин. Через много лет её всё же разыскали и судили. Срок вроде был незначительный или даже условный по причине давности и незначительности растраты. Но какое-то время Валерий жил у мамы в Рославле. Приехав в очередной отпуск из училища, я его уже не застал – семья восстановилась. За время, что они жили в Талине, мы с сестрой гостили у них дважды. Об этом я писал в разделе «Школьные годы».
О брате я имел сведения только из писем мамы. Он окончил институт, работал где-то в Африке, после возвращения перебрался в Ленинград. Связи с ним я не имел, хотя мог бы и переписываться. Уже много позже узнал что сестра изредка списывалась с тётей, значит о жизни брата имела сведения.
В Мемориале о дяде Коле я разыскал следующее: Винокуров Николай Семёнович, солдат, стрелок, б/п, 1909г., Брянская обл. Селиловический с/с. д.Селиловичи, Рославльским РВК Смол.обл. 29 мая 1941г.,адрес п/почты неизвестен, Считать пропавшим безвести в декабре 1941г, Жена Винокурова Ксения Степановна, Смоленская обл. г.Рославль пос.Стеклозавода,2.
Маленький нюанс: призван 29 мая 41г. На краткосрочные сборы, из запаса? 32-хлетний рядовой? Или за месяц до войны уже началась скрытая мобилизация? Вопрос.
Примечательно, что после составления этих списков на 138 человек на каждого из них в отдельной графе добавлено: Пропал безвести в декабре 1943 года. Так они все и чисятся пропавшими (убывшими)два года спустя. Кому и для чего потребовались эти искажения?.
Ясно, что списки составлялись по запросу родных на призванных в РККА, с которыми была утеряна связь (оборвалась переписка). После призыва получили одно-два письма с дороги к фронту и всё,- переписка оборвалась. Так эти списки и обозначены: «… с которыми прекратилась связь в период ВОВ 41 – 45гг.». Дата составления – 14.08.47г.
Так для чего потребовались исправления в датах? Чтобы улучшить статистику миллионных потерь 41-го? Или чтобы пенсию начинать выплачивать с более позднего срока? Не знаю, надо разбираться. А для этого нужно просмотреть и запротоколировать сотни таких донесений сотен военкоматов. А ещё лучше, порыться не в электронных, а в их бумажных архивах. Может быть, разыщется и документ, утверждающий такие исправления поздним числом. Это было бы интересное и стоящее исследование.
Впрочем, это уже не относится к моей родословной.
Винокуров Фёдор Семёнович.
Следующий брат мамы – Дядя Фёдор. В детстве он болел оспой и выходила его сестра – моя мама. Ей самой тогда не было и десяти лет, но все заботы о больном брате легли на её детские плечи. Как сама не заболела – неизвестно, но брат выжил, только рябинки остались на лице.
Если сопоставить все рассказы, то Фёдор родился где-то между 1910 – 1912 годами. Я помню его по флотской фотографии, хранившейся в его семье. Бескозырка, ленточка «Балтфлот», форменка, крупное, в отметинах оспы лицо. Отслужил он до войны, женился, переехал в Рославль. Жили вначале у нас в комнате, потом получили комнату в коммуналке стеклозавода, где работали вместе с женой, тётей Марией.
В 1940 (или 1939?) у них родилась дочь – моя двоюродная сестра Валя.
Мобилизован краснофлотец запаса в июне 41-го, видимо не на флот. Попал в плен в Белорусии, бежал из лагеря, пробрался в Рославль. Мама переправила его на Брянщину, в партизанский отряд. В 1942году во время карательной операции немцев погиб в бою. Были очевидцы, но, ни места боя, ни того, похоронен ли дядя, родственникам не сообщили. Так что лежат его кости где-то в безымянной могиле или засыпанной воронке или в болотной трясине, как и кости сотен тысяч других, не найденных и неопознанных бойцов и партизан.
В Списках безвозвратных потерь (из Мемориала), составленном в военкомате после войны записано: «считать пропавшим безвести в октябре 1941года». Значит данных о побеге из лагеря и участия в партизанах документально не отражено? Допускаю это. Но почему тогда приписка «принимающего решение по спискам»: считать пропавшим б/в декабре 1943. Восстановлен партизанский стаж?
Да нет, такое же исправление сделано у всех, числящихся в этом списке. Всех, пропавших в 41г. перевели в 43г. И в итоговом документе, уточняющим потери зафиксировано: "дата выбытия – 12. 1943г., пропал безвести."
Очень хорошо. Пусть хоть его правнуки считают что он пропал в 43-м, уже партизаня.
Двоюродная сестра живёт в Рославле, была замужем за милиционером по фамилии Войтов, имеет дочь, которая видимо уже давно замужем и есть дети.
Винокуров Фёдор (Фрол) Семёнович.
Самый младший из братьев, дядя Фёдор родился в 1914 году. Его окрестили Фролом, но все звали Фёдором, кроме матери – моей бабушки. Не уверен, но возможно, он и по документам был Фёдор.
Я его помню по последнему предвоенному году. Он отвоевал в Бессарабии, поучаствовал в Финской зимней кампании, демобилизовавшись, жил у нас. Великолепно пел украинские песни, слова которых я и заполнил по его пению. «Там за долом зелененьким брала вдова лён дрибненький…» И что-то ещё, уже на малопонятном наречии.
Его призвали на второй день войны, участвовал в боях у западной границы, многократно бывал в окружении, не один раз выходил с боями из котлов. Но не повезло: уже под Смоленском попал в плен. Везли на товарнике в Польшу. Уже за границей взломали пол у вагона и выпрыгнули на рельсы. Уцелели немногие. Зиму скрывался в Западной Белоруссии, три месяца добирался домой.
Какое-то время отсиживался в закутке выгребной ямы у нас за сараями, затем с помощью мамы пробрался в леса в Рогнединскую бригаду.Как и старший Фёдор.
После разгрома отряда прятался в самых глухих лесных деревушках вместе с уцелевшими товарищами. О боях вначале не помышляли – не было ни оружия, ни связи. Но с красной Армией соединились уже в составе Клетнянской бригады, в которую влились остатки Рогнединской.
Это было в сентябре 43-го, как раз освободили Смоленск, Рославль и северную Брянщину. Увидел его в компании заросших мужиков с красными полосками на шапках. Их тут же обмундировали и отправили на формирование.
Он успел повоевать в Карпатах, Румынии, Венгрии, Чехославакии. Трижды был ранен, но быстро вводился в строй.
А вот четвёртое ранение оказалось почти смертельным. Шли в атаку, сзади разорвалась мина (или снаряд?) и осколок, ударив сзади, застрял в плечевом суставе. Пытался встать, но спереди у того же плеча разорвалась пуля крупнокалиберного пулемёта. Плечо разворотило уже спереди.
Он чуть не умер на операционном столе. Казус хирургический. Когда попал в руки хирурга, тот принял ранение за сквозное: сзади дырка входа, спереди развороченное выходное отверстие. Стал зондировать. Вот тут дядя чуть и не отдал концы. Только наткнувшись на осколок внутри, хирург понял, что это два разных ранения.
Победу дядя встретил в госпитале. После демобилизации работал по вербовке на лесоповале, кажется в Коми АССР. Вернулся после травмы, решил жениться. Хотя все прошедшие годы (с 39-го!) сохранял память о возлюбленной в Бессарабии.
Я был на его свадьбе в селе, ездил с ним за срубом в Ершичи (дядя решил строить собственный дом и построил его сам, без помощников). Но семейная жизнь не заладилась, дядя уехал в Остёр на торфоразработки, познакомился там с другой женщиной и, в конце концов, уехал совсем.
Уехал в шахтёрский край, в Горловку. В 60-х дядя приехал ко мне в Свердловск с сыном. Увез, как ему казалось, от влияния горловской шпаны. Дядя ошибся: сын и в Свердловске быстро сошёлся с криминальными подростками. От предложенного трудоустройства к нам на завод отказался, предпочёл самостоятельно работать на кирпичном и жить в их общаге. В общем, исчез он быстро: приехала мать и увезла назад.
Встречался я с дядей Федей ещё несколько раз. В Рославле. Он ежегодно ездил летом к племянникам в Калининградскую область и на обратном пути заезжал к сестре. Пути наши перекрещивались: я тоже с семьёй приезжал к маме.
Но в начале 90-х поездки прекратились. В 93-м я поехал в Рославль уже к умирающей матери. О дяде и брате ничего не было известно уже года три. Родственная связь оборвалась.