На семнадцатом году Тоська засобиралась замуж.
Был праздничный день,9 мая.
Мать пекла блины и ждала мужа к обеду.
Он хоть и инвалид войны, но хозяйствовал на конном дворе. Приезжал к обеду на крупном мерине по кличке Колчак.
Мать подрабатывала на кухне в совхозной столовой так, не заработка ради, а пользы для – носила домой и кормила поросят всем, что останется со столов.
Сама Тоська училась в седьмом классе вечерней школы уже третий год, потому, что каждый раз бросала учебу по разным причинам, а днём была просто нянькой в детском садике…
Когда Тоська объявила матери о своём намерении, мать так и села где стояла.
- Божечка ты мой! Да что ж это такое! Лет-то тебе сколько! Да ведь и я еще не старуха. А ты ж меня враз бабкой сделаешь!
- Не сделаю, мама. Не сделаю. У меня вообще не будет детей… По крайней мере ближайшие лет пять. А, может, и больше. А может, и вообще…
Мать смотрит на дочь, на сковороде уже дымит очередной блин.
- Это как? С чего ты взяла? Калека, что ль? Ну-ка, ну-ка, давай выкладывай все на чистоту!
-Не будет. Я иодоконт пила.
- Чего-о-о? – не поняла мать.
-Штука такая, горькая…Чтоб не беременеть.
- Это зачем же она тебе понадобилась? Говори. А то вот сковороду тебе на башку надену!
- Вот я и говорю, чтоб детей не было. И не будет… Еще долго. Я знаю. Мы уже полгода как муж и жена… И ничего….
- И кто ж этот змей подколодный?
И как он к тебе подкрался, паскудник!
-Петя. Кинщик наш. И никакой он не змей. Он хороший парень. Ласковый. Добрый. И не подкрадывался он ко мне. Я сама…
Мать стояла, открыв рот. Про блины забыла.
А Тоська продолжала:
- Ты же знаешь, я после кино в клубе убирала. А он… Ему ночевать было негде. Я и позвала… к нам… в летнюю кухню…А потом в клубе с ним оставалась. А тебе говорила, что в садике в ночь.
Мать долго молчала, потрясённая этой новостью.
Но вот пришла в себя, наконец.
- Ну, доченька, не ожидала я от тебя такого подарочка. Да еще в такой день. Спасибо. Обрадовала. Озолотила, - мать залилась горючими. – А отец придёт. Ему-то как скажем. Он же инвалид. Ему же нельзя…
А вот и отец приехал.
Он грохнулся в сенцах на обледенелом полу, крепко выругался, а потом распахнулась дверь.
- Растак вашу мать! Кто мыл пол и не вытер. Башку оторву.! Ты?!- он уставился на дочь. Та опустила голову.
- Ладно, отец, не шуми. Если ей и надо голову оторвать, так не за пол…- отец тоже рот открыл, заподозрил неладное.
- Что за новость? Говори, мать, может, к празднику как раз будет..
- Конечно, как раз. Дочь-то замуж собралась! За кинщика! За этого черта шалопутного. Разве мы про такого зятя думали? Хоть ба шофер какой или тракторист, а то…
- А что? Не плохо! Очень даже, - мать удивилась еще больше того, что отец принял такую новость так спокойно.
– Давайте-ка за стол, да поговорим ладком. Праздник как-ни как.
Сели за стол.
Отец налил себе и матери. Выпили. Закусили. Налили еще.
Тоська встала, сказала спасибо и стала одеваться.
- Ты куда? – спросила мать и замерла ожидая ответа.
- В кино. Куда же еще у нас идти, – ответила ясно, коротко. И хлопнула дверью.
Родители остались одни. Отец после третьей захмелел, его потянуло на рассуждения.
Это было так всегда: выпьет стопку лишнего – до утра не остановишь.
С фронта такой пришел.
Мать первое время сердилась на него, потом стала привыкать, а теперь и вовсе только жалела.
-Дите ведь совсем. – всхлипывала она. А отец рассуждал другими категориями.
- Ты подумай, мать. Как нонче всё это просто. Юбчонки – во! – Он провел ладонью по ширинке штанов. – Это ж прямой намёк, в гроб топоры! Да-да, намёк, понимаешь? Да ни хрена ты не понимаешь! Вот я и говорю: это ж тонкий намёк на толстое обстоятельство. Мол, чего церемониться с разными гандибоберами. Давай, действуй! А парням-то што? То и надо. Раз её за холку да и в дамки…. Ух, бабы, в гроб вам топор! Не хочешь да согрешишь.
Тут уж мать не стерпела.
- А вы, мужики!? Жеребцы не ложеные. У всех одна болесть – на кого бы залесть.
- А ну, замолч! Рази дело в мужиках! Молодежь такая распутная пошла. Только и девка, что в пелёнках. А вылезла и всё: готова к употреблению! Вспомни, у нас с тобой рази так было?
-Молчи уж! Праведник! Вот и вспомни сам.
- Нет, постой, мы с тобой сколько гуляли? Не помнишь? А я вот помню! С самых петровок и до самого покрова. Скажи, нет?
- Вот и скажу. В Петров день лошадей вместе купали. А я за кустом разделась юбку выжать. А ты что сделал?
- А што я исделал?
- А ты, страмец, юбку у меня отобрал, а потом дразнил из-за куста, иди, мол, ко мне! Ух-х, кобелина!
- Да вить я без задней мысли..
- То-то, что без задней, а с передней. – и, прервавшись не на долго, продолжила еще больше распаляясь:
- А кто меня в ту же ночь из балагана выманил? Может, не ты? А кто меня за околок увёл? Не ты? У-у, бессовестный! На утро стыдно было платок с морды снять.
- Дак подожди, мать, ты же сама…
- Что я сама? А кто на третью ночь меня в копну завалил? Может Ванька-китаец! А кто там потом со мной что делал? Твоё счастье, что всё обошлось. А то бы тебе мои братовья рёбра посчитали!
- Хо-о! Мать, ну ты даёшь. Да ежели б ты сама не …
- Че сама, че сама? А забыл, как после кортошки баню топили. Я в предбанке пол мыла, а ты подкрался…
- Но, опять же, дак ведь ты сама юбку задрала выше, чем надо было, крутишь задом перед носом. А я што…совсем уж телок. – и, сделав паузу: - Е-х-х! Давай-ка ишшо по одной. А то ты меня совсем в грешники произвела. Да я к тебе завсегда всей душей. Начали про дочь, а съехали на ково?
Отец налил и выпил. Поморщился, закусил солёным огурцом, полез в карман за кисетом.
Закурил. Мать тоже молчала. Воспоминания растревожили её.
«- Стучать колёсы у вагонов, и поизд набираить ход. В вагонах песни раздаютса - едуть солдатики домой, - затянул он свою любимую.- Не горюй, мать, Петька парень мировой. И всегда при деньгах. А мы с тобой когда последний раз получали? Вот-вот. Увидишь, заживут как голуби.
- Ага, у этого голубя все и богатство, что на стене на белой тряпке. А выключит и – всё! Нету ничего.. Голуби, - передразнила его мать, - Ты че, тоже был голубь? А-А?
Сам не раз хвастал, как вы там воевали.
Только и смотрели, где бы бабу прищучить. Кто на самом деле воевал, у тех медали, а у тебя значок «совиахим».
- Знешь што? Ты про это не моги, не твово ума дело. Про это один командующий знает, кому что дать. А наше дело – воевать немца.
А за каво воевали? Вот за них, - показал куда-то на улицу, - чтоб жили лутше. А что они такие выросли, дак хто виноват?
Есть в каво!? Сами такие были…
И про Тоску больше ни слова…
1960.