Крупицы родословной – 2. Мама.
На фото: мама с сыном, дочерью, зятем и внуками. 1957 год
Винокурова Мария Семёновна. Я так и не поинтересовался, почему она носила свою девичью фамилию. С отцом они не разводились, значит, Винокурова она была изначально и в браке фамилию не сменила. Может мода была такая в конце 20-х?
С отцом они были одногодки: оба родились в 1907 году. Поженились они перед уходом отца на действительную военную службу, первый ребёнок умер сразу после родов, через два года родился второй, сестра Лена. Она старше меня на 2,5 года.
Служа в армии, но уже в младшем командирском составе, отец привёз маму из деревни в Рославль. Не знаю, может он и служил в этом райцентре Смоленской области и привёз жену к месту службы? Она обучилась нехитрым премудростям телефонной барышни и работала на коммутаторе стекольного завода. По хозяйству и с детьми возилась бабушка.
Естественно, образование у мамы было только начальное: 2 класса церковноприходской школы – чтение, письмо, арифметика. Что она могла в деревне получить? А в городе стало не до учёбы: родились дети. Думаю, и желания учиться особого не было: работа могла вполне её устраивать. При окружающей бедности, постоянная, пусть и мизерная зарплата могла уже счастьем казаться. Тем более, рядом была бабушка, привыкшая на всём экономить.
Вскоре после моего рождения из семьи ушёл отец. Не обсуждались причины его ухода, но бабушка всегда утверждала, что он нас «бросил» – завёл себе «ученую и партейную».
Скудная жизнь заставляла маму где-то подрабатывать, обзаводится знакомыми, имеющими больший достаток или хотя бы своё подсобное хозяйство, частный огород, сад. Подработка, в основном, и заключалась в работе на чужих огородах и садах, с расплатой овощами и фруктами.
Я не помню, чтобы в нашей семье когда-нибудь покупались фрукты, ягоды и овощи; все соленья и варенья, все запасы на зиму производились из сырья, полученного у кого-то за «помощь» в огороде или в саду.
Когда приходило время сбора дикоросов, все выходные проходили в полях, лесах и болотах: собирали щавель, грибы, ягоды. Это и в предвоенные годы и в войну и много лет после. Всё было подчинено одной задаче: обеспечить пропитание как можно дешевле, чтобы на скудные средства купить что-то из одёжи. Или отложить «на черный день».
Обобщая, скажу: вся жизнь мамы состояла из труда, лишений и забот о хлебе насущном. Это была даже не скромная, а полунищенская жизнь с той лишь разницей, что открыто с сумой не ходили. Но и от дармовщины в виде угощений не отказывались.
Полунищенский образ жизни не мог не отразиться на характерах нас, детей. Особенно стыжусь необоримой в детстве зависти к людям, устроившихся в жизни безбедно. Эта зависть неосознанно перешла от убеждений матери: она всегда была высокого мнения о людях, сумевших пристроиться поближе к власти, а значит и к распределению благ.
Для мамы любой сотрудник госучреждения был значимым человеком: он ближе прочих смертных был к государственной кормушке, мог получить то, о чём другие лишь мечтали. Такая вот психология. Впрочем, очень близкая к действительному положению дел.
В начале войны мама оказалась в эвакогоспитале. Точно не знаю, по мобилизации или по добровольному найму. Отправив нас на свою родину в деревню, вернулась в госпиталь в Рославль. Отступала вместе с ним за Десну и при очередном немецком наступлении оказалась в окружении. Было это уже далеко от Брянщины, почти под Тулой. Могли пробиваться на Восток на соединение с Красной Армией, но получили приказ командования вернуться в Брянские леса.
Окруженцы стали партизанами, маму определили на роль связной. Вышла лесами в деревню и перевезла всех нас назад в Рославль. Всё время оккупации города была партизанской связной. Об этом мы узнали только после освобождения Смоленщины. Дважды мама попадала в полицейские облавы, но сходила за обычную мешочницу.
Много раз только случай спасал её от смерти и расправы карателей. Один раз отряд в районе села Бытошь был прижат к Десне полицейским отрядом «Народной Армии» и прорывался ночью с боем через реку.
Мама пришла в отряд накануне и ей предложили остаться с местными жителями, поскольку её ни кто не знал и не видел среди партизан. Вот это её и испугало: как неизвестно откуда появившуюся в деревне, её сразу бы выдали.
И она самовольно переправилась на лодчонке вместе с прорывавшимися из западни. А «Народная Армия», упустив партизан, деревушку сожгла, а жителей расстреляла за пособничество. Быть бы в общей могиле и маме.
Уже после освобождения, летом 44-го она чуть не погибла в автомобильной аварии: водитель не заметил съезда с большака и выскочил на взорванный мост.
В своих воспоминаниях я уже описывал эпизоды из её деятельности в качестве связной, поэтому заново повторяться нет смысла. Только благодаря судьбе мы с сестрой не стали круглыми сиротами.
После войны мама несколько лет не работала. Если не считать работу освобождённым (и полуоплачиваемым) председателем уличного комитета. Пыталась наладить личное хозяйство: держали корову, свинью, огород за городом.
Потом устроилась на Рославльский вагоноремонтный завод. Телефонистки не требовались, а другой профессии не было. Работала уборщицей в одном из цехов, а несколько лет перед выходом на пенсию – кубовщицей в бойлерной.
Никаких льгот участнику войны мама не имела и только через 40 лет после её окончания стала получать повышенную пенсию.
Как партизан Рогнединской партизанской бригады мама награждена орденом Отечественной войны 2-й степени и партизанской медалью. Орден и медаль после её смерти хранились у меня, но, кажется, утеряны при переезде в Петербург. Где-то упаковал так, что при распаковке не смог найти.
Хорошо, хоть удостоверения сохранились – будут потомки знать о партизанском прошлом предка.