...
Я опоздал…
Я сидел на краю кровати в неизвестном отеле, уставившись сквозь грязное оконное стекло на восток, туда, где лениво зарождался рассвет. В маленькой комнате все еще витал аромат дешевых фиалковых духов.
Она лежала на полу в паре шагов от меня, распластав в стороны бледные руки. На остром лице застыло странное выражение спокойствия, а ее некогда чистые голубые глаза теперь походили на два мутных океана небытия. Розовое платье, скрывающее нежные очертания маленького, почти что детского тела, было запятнано безумными кровавыми узорами, будто Смерть, отчаянный художник, желала придать этому мрачному пейзажу немыслимое для человеческого сознания великолепие. Кровь была повсюду: на скучном орнаменте желтых обоев, смазанными каплями покрывала телефонную трубку и скомканное одеяло. Даже рукава моей рубашки были мокрыми от ее крови.
Да, я пытался все исправить. Как безумец, я метался из стороны в сторону, падал на колени, приподнимая ее голову, заглядывал в глаза, с неистовой жаждой увидеть, как из вязкого мрака рождается в них экстатическое отчаяние. Кричал, сбивая рукой с низкой тумбочки бокалы на длинных ножках и отвратительный белый торшер, возвращался к ней, снова и снова, напряженно прижимаясь к груди, пытался уловить малейшее движение – тщетно. Захваченный осознанием собственного бессилия, я бросался к телефону и набирал знакомый номер, слыша в ответ монотонное шипение в интервалах между гудками. Я боялся признать, что все кончено, заставляя себя возвращаться в последнее мгновение, послужившее отправной точкой, и понять свою ошибку. Воспоминания разбивались на осколки, отказываясь воспроизводить ее последний стон, ее надорванный голос, ставший хриплым и слабым, повторяющий мое имя. Я видел себя, дрожащего от наслаждения, свои пальцы, сжимающие ее обнаженные плечи, прикрытые глаза и хищный оскал, видел марево страха содрогающегося в моих объятьях теплого существа, безмолвную мольбу неотвратимой судьбе – видел все, кроме того, что хотел! Эта слабость раздражала меня, рвала на части все мысли и, накатившись роковой волной, вдруг схлынула прочь, оставляя меня болезненной, привычной пустоте.
Как фанатик, как наркоман, я мысленно стремился в прошлое, что все еще клубилось передо мной в темноте едва различимой дымкой, и переживал эти минуты снова и снова, пока весь поток не иссяк, и не наступило спокойствие.
Растворились последние звуки, отголоски движений, проглоченные временными потоками. Я упал на кровать, все еще часто дыша, не осознавая масштабов пережитого и несколько неестественно длинных мгновений лежал, замерев, и прислушивался к тишине.
Она ушла. Теперь я был точно уверен, что ее больше нет.
Страдая тяготившим меня томным похмельем, я медленно поднялся, поймав взглядом бледнеющий край тяжелого неба, там, за окном.
До рассвета оставались считанные минуты.