Кризис надежд

Киносценарий для чтения


По мотивам черновых, сгоревших в огне вечности 25 марта 1930 года, рукописей романа Михаила Булгакова «Великий канцлер»



1.
В кадре раскрываются черные створки диафрагмы фотообъектива, перед нами пейзаж с церквушкой небольшого провинциального городка… Раннее утро… По брусчатой мостовой идет молодая девушка с этюдником в руках.

Мужской голос за кадром:
– Она была высокой и стройной… Многие, проходя мимо нее, восхищались несомненной красотой и изяществом силуэта. Ей прочили долгую жизнь, наполненную божественным пением и музыкой. ( камера наплывает на здание церкви, к которому, крадучись и озираясь, пробираются задворками трое мужчин в монашеских рясах) Однако судьба ее оказалась безжалостной и жестокой: она осиротела… (девушка с грустью рассматривает поврежденные фрески) Мерзость нищеты и опустошения довели ее до крайней степени отчуждения. Никто больше не любовался ею. (камера скользит по жалким остаткам фресок наружной росписи, которыми любуется Маргарита) Следы неумолимого разрушения изувечили ее великолепный некогда абрис и сделались настолько очевидными, что люди стали обходить ее стороной…

Маргарита со вздохом удаляется…

Мужчины в рясах проникают внутрь церкви с черного хода. Спустившись в подвал, через подземный коридор усыпальницы мощей святого Игнатия попадают в крестильню. (слышна духовная музыка) Протоиерей Савва и два дьячка истово крестятся, затем исчезают за алтарными вратами… Ангельское пение нарастает…

Голос за кадром:
– … судьба поруганной святыни, воздвигнутой позабытым давно меценатом во искупление каких-то смертных грехов, была решена.

Камера возвращает зрителей на церковное подворье (маршевая мелодия «Мы кузнецы и дух наш молод…»). К белокаменной колоколенке подгоняют стенодробильную машину с чугунным ядром, подвешенным на кованых цепях. (гротесковый оттенок!) Над кабиной водителя полощется на ветру красный флажок победителя соцсоревнований. Прораб окидывает взглядом ржавый замок на дверях, забитые досками окна и дает отмашку рабочим…  Те, балагуря, весело налаживают свою технику.
Кадр возвращает нас внутрь церквушки к молящейся троице (звуки ангельского пения). Над ними начинает трещать потолок и шатаются стены. Несчастные, механически продолжая молиться, с воздетыми руками озираются вокруг. Рушатся стены…
Нарастают грохочущие удары. (пение продолжается…) В считанные секунды (в кадре) обитель святого духа превращается в груду битых кирпичей и безобразных обломков.

Несколько зевак равнодушно проходят мимо, кашляя и чихая от пыли…

Пыль оседает. Вечереет. Взошла луна. Воцаряется тишина. Слышен стрекот кузнечиков и лягушачье кваканье…

Внезапно над развалинами церкви раздается гулкий, похожий на пушечный выстрел, звук. В следующее мгновение остатки фронтонной стены, расписанной изнутри бессмертным сюжетом «Тайной вечери», рассекает роковая трещина, окончательно уничтожая лицемерный лик Иуды Искариота. Стена разламывается и рушится, взметнув к небу крутящийся смерч мелких обломков… И над всем этим безобразием высоко в небе одиноко сияет бледно-розовая звезда.


ТИТРЫ:


Тишина… Ночной воздух обретает прежнюю прозрачность. Из развалин церкви появляются четыре личности человеческого подобия. То есть они, вне всяких сомнений, люди, однако, оказавшись в эпицентре происшествия, в тусклом свете уличного фонаря личности эти выглядят несколько необычно.

В кадре появляется компания героев: четверо мужчин и одна женщина, а возле них крутится здоровенный черный кот. Он периодически исчезает, затем тотчас выскакивает и присоединялся к указанным личностям коренастый тип с торчащими усами, который тут же испаряется...

Авторская ремарка:
Первый герой (Воланд) имеет аристократическую внешность и манеры образованного человека, как минимум – доктор каких-нибудь важных академических наук. Сопровождающая компания величает своего кумира строго и почтительно: мессир. Выдающаяся личность доктора прибыла предположительно из заграницы.

По тексту романа*: «…высокий рост и широкий разворот плеч выдавали в его фигуре породистость и статность, добротный габардиновый костюм и импортные туфли говорили сами за себя, а заломленный берет и дорогая трость с набалдашником в виде головы пуделя завершали портрет незнакомца, как живописный мазок, скажем, Репина. Но особое впечатление производили глаза прибывшего иностранца – они были разного цвета! Эта редчайшая особенность человеческого организма проявилась в нем особенно ярко: один глаз сверкал изумрудно-серебристым огнем, а другой был почему-то бездонно-черным. Шокирующее впечатление от гладко выбритого лица дополнял рот. За тонкими, твердыми, слегка искривленными губами ироничный оскал обнаруживал два ряда идеальных зубов – правая сторона была в золотых коронках, а левая – в платиновых! Согласитесь, что такие нарядные, а главное – дорогие зубы привлекают внимание не меньше, чем ученые регалии и степени международных наград».

* Далее везде текст в кавычках по роману Л. Толич «Кризис надежд» (авт.)

Второй тип (Коровьев-Фагот) отличается хлипким телосложением и вообще плачевной внешностью: на вытянутой стриженой голове плотно сидит старая жокейская шапочка, а на вороньем носу красуется пенсне с одним треснутым стеклом, второе вообще выбито. Под носом торчит, будто приклеенная, щеточка неухоженных усов. Глаза этого типа зоркие и хитрые. Одет неопрятно.

Третий (Азазелло), дикой внешности: коренаст, из квадратной фигуры торчит крупная рыжеволосая голова. Он хмур, груб и замкнут, с бельмом на одном глазу и выпирающим изо рта клыком.

Четвертая (Гелла) – привлекательная женщина в вызывающе фривольном наряде. Она закутана в короткий прозрачный хитон из газовой ткани в муаровых переливах, сквозь который отчетливо просвечивает… абсолютно голое тело совершеннейших форм. К тому же на шее дамы виднеется тонкий багровый шрам, наподобие борозды от удавки. 

Пятый (Кот-Бегемот) топает впереди всех на задних лапах. Черный громадный кот с искристыми желтыми глазами как бы предваряет шествие.



Долговязый Коровьев, живописно жестикулируя, ведет оживленную беседу с мессиром, Бегемот наслаждается прогулкой, за ними, опустив взгляд себе под ноги, следует мрачный Азазелло. Гелла идет легким шагом и держится несколько отстранено.

Светает…


2.

В кадре обшарпанный трехэтажный дом № 13 по Овражьей улице, переименованной в имени комиссара Воровского.

«…Дом этот, следует сказать, был не совсем обычным. Он стоял на углу, как бы подпирая стройный ряд презентабельных доходных, в недавнем прошлом, зданий. Был это небольшой особнячок в три этажа с мансардой, заселенный разными жильцами, в основном служащими мелких контор и организаций. Не так давно в нем даже проживал местный священник с семьей и всякая церковная обслуга…»

К воротам подходит человек (Странник), очень смахивающий на бродягу. Он одет, несмотря на жаркое время года, в суконную хламиду, напоминающую старомодный плащ-разлетайку, фланелевую рубаху навыпуск, холщовые штаны, подвязанные веревкой, и стоптанные сандалии на босу ногу. В руках несет грубо сшитую котомку, в которой болтается какая-то кладь.

Бродяга имеет внешность скорее приятную, чем наоборот: среднего роста, худощав, с отросшими темными волосами, реденькой бороденкой и большими печальными глазами.

В кадре небольшой дворик, вымощенный сизыми булыжниками и засаженный сиренью. Посреди него разросся вековой клен, а под ним стоит деревянная скамья для отдыха трудящихся в вечернее время. Но сейчас, ранним утром, на ней преспокойно спит русоволосый кудрявый молодец, сладко посапывая во сне. В пять часов утра, отодвигая засов на кованых воротах, дворник Тимофей вполголоса, чтобы не потревожить предутренний сон жильцов, бурчит под нос:

Тимофей:
- И что за мода пошла – спать где попало? Небось, при батюшке не забаловался бы…

Подошел к молодому человеку, махнул рукой и возвратился за метлой; намеревается приступить к своим обязанностям. Замечает на скамье неизвестного человека. Поправляет на груди медную бляху и строго, как того требовало тогдашнее предписание, спрашивает:

- Вы кто будете, мил человек?

Странник смотрит на Тимофея добрыми глазами. Дворнику становится не по себе.

Дворник (бормочет себе под нос):
- Черт знает, что такое! Присел прохожий на лавочку, а я к нему пристаю с допросом…

Странник:
- Я странствую… скоро уйду, только немного передохну…

Тимофей (сурово бурчит, наливаясь краской):
- Здесь не парк. Паспорт имеется? Предъявите!

Странник, глядя Тимофею прямо в глаза, лишь качает головой.

Тимофей (смягчившись):
- Ладно, сидите, только не шумите. Утро…

Уходит в сторону улицы, яростно метет булыжную мостовую у ворот.

Спавший на скамье юноша пробуждается и смотрит на сидящего рядом человека похмельным затуманенным взглядом.

Юноша (Андрей Поднебесный):
- Ты кто? Компанию ищешь? Давай, брат, наливай. Очень ты кстати пожаловал.

Странник молча достает из своей сумы необычного вида бутылку, похожую на самодельный глиняный сосуд, вытягивает оструганный чоп, наливает в замусоленную до черноты деревянную плошку немного жидкости и протягивает молодому человеку.
Юноша хватает плошку дрожащими пальцами и залпом выпивает. Глаза его округляются, щеки вытягиваются. Теперь напротив путника на скамье сидит уже совершенно другой юноша. Лицо его приняло нормальное, слегка застенчивое выражение, голубые глаза потеплели. Он протянул незнакомцу чашу и тихо спросил:

Андрей:
- Что это было?


Странник:
- Вино.

Андрей:
- Нет, нет, что со мной было? Вы не представляете… Так жутко! – (вскакивает со скамьи) – Я Поднебесный, Андрей, сын священника Саввы Поднебесного. Слыхали, наверное?..

Странник (тихо):
– Я знаю…

Андрей:
– Откуда?! Откуда вы знаете? Вы не думайте, я вовсе не пропойца какой, я не понимаю: как такое со мной случилось…

Бормочет что-то еще сбивчиво и нервно. Останавливается, когда Странник берет его за руку (пальцы у бродяги белые и тонкие, как у музыканта).
 
Андрей (мысленно):
– Какому занятию можно предаваться с такими руками? Разве только учительствовать…

Странник (шепотом, глядя в глаза юноше):
- Твой отец жив.

Андрей:
- Нет, нет! Его завалили камнями. Заживо. Я уверен, он говорил, что запрется в алтаре и они не посмеют разрушить церковь. Ну да, куда там! Еще как посмели! Но где же был его Бог, если допустил это?

Странник:
- Никому не дано знать Его промысел…

Андрей:
- Что ты сказал, несчастный каторжник? – (юноша вскрикнул, ни с того ни с сего обозвав гостя «каторжником», и отдернул руку) – Вот если бы тебя забили камнями до смерти, что бы ты тогда пел, интересно узнать. При чем тут Его промысел?! Откуда ты взялся?

Женский голос из форточки 2-го этажа:
- Тимофей! Отчего проходимцы всякие толкутся в нашем дворе? Нет покоя ни днем, ни ночью…

Мужской голос (из окна первого этажа высовывается чье-то свиноподобное рыло и верещит альтом кастрата):
- Где проходимцы? Держите, держите его! Тимофей, запри ворота, я вызываю милицию.

Андрей (с испугом, оглядываясь на окно, из которого торчит рыло):
- Зачем же милицию? Мы просто беседовали. Он меня угостил вином… – (заливается румянцем)

 Тетка в папильотках (злорадно):
- Что? Спиртное распивали. Так, так. Отравитель! Сдать их в вытрезвитель сейчас же!

Толстомясый боров:
- Милиция, милиция! Мы поймали иностранного диверсанта! Ночью тайно проник во двор и пытался отравить нашего жильца. Срочно пришлите наряд на Овражную 13. Тьфу, черт, на комиссара Воровского. Да не на комиссара наряд, идиот, а на диверсанта! – (бросает трубку на рычаг и прикрывает глаза, бормочет) – Боже, оскорбил дежурного при исполнении! Расстреляют теперь, к чертовой матери! – (с истеричным визгом) – Вяжите же его, вяжите, Тимофей! Сбежит ведь, гад!

Странник и Андрей сидят друг против друга и недоуменно озираются. Странник обводит печальными очами окна особняка, из которых высовываются заспанные соседи и тут же включаются в обсуждение… Общий гам…

Андрей, разуверившийся в Боге из-за перенесенного горя и умопомрачительных подозрений, трусливо колеблется, не зная, что предпринять: встать на защиту Странника, угостившего его вином, или ухватить его за полы разлетайки и держать так до прихода милиции.
 
С улицы слышны трели милицейских свистков. В палисадник вваливается опергруппа из пяти человек с вооруженным метлой Тимофеем во главе.

Андрей (наконец решившись и хватая за рукав Странника):
- Бежим!

Странник неловко суетится, запутывается в своей хламиде, делает несколько шагов… Лейтенант Савчук выхватывает наган и бросается наперерез.

Савчук:
– Стой! Застрелю, сволочи!..

Натренированные милиционеры живо производят задержание опасных преступников.

Обоим задержанным надевают наручники, не разбираясь особо, кто диверсант-отравитель, а кто пострадавший, и увозят в отделение.

На углу Овражьей и Ямской (простите, комиссара Воровского и Первомайской) воцаряются спокойствие и порядок.

3.

Яркий диск солнца медленно выплывает из малиновой пены утренних облаков. Завораживающая картина пляжа...

В кадре: у скалистого выступа на мысу крошечной песчаной бухты уютно устроилась молодая девушка (Маргарита).

Премилая юная особа довольно уверенно водит кистью по холсту, укрепленному на небольшом переносном мольберте. Она упоенно творит свой этюд на пленэре, спеша запечатлеть выход небесного светила из водных пучин, вспененных гривастыми облаками.

« …была она дочерью интеллигентных родителей, с Божьей помощью переживших бурные времена и сохранивших старомодное достоинство, неистребимый культурный дух и некоторые семейные традиции. В качестве последних обязательным условием интеллигентного воспитания считались музыка и живопись, к коей у девицы обнаружился несомненный талант…»

Рита рисует рассветный пейзаж. Она полностью поглощена своим творчеством и совершенно ничего не замечает, кроме захватившей ее целиком темы.

К городскому пляжу со стороны центрального входа, украшенного допотопной аркой и каменной лестницей, приближается компания наших героев.

Коровьев (увлеченный беседой):
- Хорошо! Но как они нас должны величать? Господа? Здесь сейчас это не в моде. Товарищи? Но разве они нам товарищи? Не поймут они нас, эти… чокнутые на равенстве и братстве.

Мессир:
– Уж во всяком случае ни то, ни другое не повредит нашему здоровью (усмехается), Бегемот! – (к коту) – Как ты насчет братства?

Бегемот:
– Братство, мессир, не по моей части. Я специалист по интригам и флирту…

Коровьев хихикнул, но от комментариев воздержался.

Компания останавливается под раскидистым деревом.

Мессир:
- Если они нас не поймут, то кому от этого хуже? Кому нужен всемирный переворот, нам или им? Если мы собираемся помочь этим сереньким изголодавшимся человечкам проявить свою истинную сущность, то прошу вас всех – (обводит спутников сверкнувшим зеленым глазом) – стараться быть человечнее. Это совершенно необходимо для того, чтобы соответствовать их пониманию. Азазелло, что ты на это скажешь?

Азазелло:
– Хм… ну, раз надо… – (разводит руками и всем своим видом выражает откровенное нерасположение к беседе)

Бегемот (хлопает лапами):

– Браво! Демоническая выдержка…

Мессир:
- Итак, сейчас начало седьмого…

Бегемот (мечтательно):
– Пора бы позавтракать…

Коровьев:
– Заработай сначала, умник…

Бегемот:
– От работы коровы дохнут…

Мессир:
- Ну-с, довольно! Теперь марш на пляж! Пляж – лучшее место для очеловечивания.

Азазелло безобразно ухмыльнулся и вдохнул воздух полной грудью…

Компания спускается на берег.

Рита увлечена живописным этюдом.
Иностранцы (или черт знает кого?) подходят к Рите довольно близко.

 Мессир:
- Вот вам и приятная разминка. Но учтите, девушки – существа примитивные и пугливые. Чуть что – сразу в панику. Так что вы пока не усердствуйте слишком. Поскромней, поделикатней начнем.

 Сделав знак рукой приятелям оставаться, мессир сам направляется к юной художнице.

Мессир:
- Доброе утро, Маргарита!

Маргарита (вздрогнув, сдержанно кивает и говорит с укоризной):
- Вы меня до смерти напугали, откуда вы меня знаете?

Мессир:
- Да помилуйте, Рита, вы же выставлялись на прошлой неделе в салоне Незнанского и сами же представляли свои работы на открытии вернисажа…

Маргарита (порозовев от удовольствия, упрямо продолжает):
- Ну и что? Мне просто необходимо знать, кто вы? Может быть, иностранный шпион? Их теперь отлавливают повсюду… – (она запнулась, увидав неподалеку небольшую компанию) – вот, и эти еще! Вас, что же, целая шайка здесь?

Мессир:
- Фи, Рита, не спешите делать нелестные выводы… – (мессир извлекает из внутреннего кармана красивую визитку с позолоченной витиеватой надписью)

Крупно в кадре: «Профессор Воланд, доктор психофизических наук. Академик АН Промфизмат РОФ, магистр Черной Магии», – дальше указан столичный адрес и телефоны, а на обратной стороне – все то же самое на английском языке.

Маргарита (внимательно рассматривая визитку, невольно смутившись):
- Согласитесь, когда незнакомец появляется в безлюдном месте, не стоит усыплять бдительность.

Мессир:
- Что ж, это похвальное качество, особенно для такой молодой особы. А если серьезно, то в силу профессии я и мои коллеги знаем все. Вы, например, живете по адресу Овражья улица, 13, квартира 6, и снимаете угол у склочной торговки пивом Клавдии. А учитесь в художественном училище, и пришли сюда, чтобы написать восход солнца для своей дипломной работы. Не так ли?

Маргарита (задумчиво):
- Да, интересно…

Крупно в кадре: глаза собеседника: один живой, зеленый, а другой черный и бездонный, как омут. Рита поднимает голову и отводит глаза.

Мессир (угадывая мысли Риты):
- Представьте, бывают и такие разные глаза, и при этом я вовсе не шпион! – он едва заметно усмехнулся.

Собеседники наблюдают за забавами оставленных на берегу спутников мессира. Азазелло в одежде погружается в воду.

Маргарита (с тревогой):
– Он что – амфибия? Почему ваш друг не вынырнул?

Мессир:
– Ну как же? Вот он.

Рыжая голова выскакивает, как булька на воде, возле скалы, где сидит Маогарита.
Гелла устроилась на песке в чем мать родила, подстелив прозрачный хитон.
Рита делает вид, что это ее нисколько не занимает.
Коровьев направляется в их сторону.
Рита демонстративно отворачивается и нервно наносит на холст неудачные мазки.

Маргарита (с упрямством):
- Все-таки вы иностранцы. Говорите с акцентом, хотя и малозаметным…

Мессир (слегка удивляясь):
- Разве? – (соглашается) Да, в какой-то степени мы чужеземцы.

Маргарита:
- Ясно, буржуи, значит. Приехали из нас кровь сосать…

Девушка отворачивается, делает вид, что вся поглощена работой.

Коровьев (подходя совсем близко):
- Напрасно вы так воинственно настроены, милая девушка! Мы не буржуи и ничего сосать у вас не собираемся, а вот помочь вам – пожалуйста, за милую душу.

Мессир одобрительно посмотрел на помощника.

Маргарита (отрываясь от рисования):
- Это правда?

Коровьев:
- Чтоб мне с места не сойти!

Маргарита (недоверчиво):
- А кто вы по специальности?

Коровьев:
- Мы, гражданочка, вне узкой специализации. Мы можем все, потому что мы мистификаторы.

Маргарита:
- Фу, подумаешь! Фокусники. Сколько их у нас было. И какая польза от ваших штучек? Нынче не те времена. Теперь по-настоящему трудиться нужно. Строить фабрики, заводы и электростанции. А кто приходит фокусами народ кормить – мэрси алявидерчи!

Коровьев (обижено):
- Но мы действительно все умеем!

Маргарита (парируя):
- Так многие говорят! Каждый врет про себя, что гений, а вообще – черт знает что!

Коровьев:
- Это среди ваших людей так.

Маргарита:
- А вы кто? Иностранцы – такие же люди. Или может быть, вы космополиты?

Коровьев:
- Все! Нет сил терпеть подобные оскорбления. – (капризно) – Мессир, позвольте превратить эту гадкую девчонку в устрицу?

Маргарита:
- А ну-ка рискните!

Рита вскакивает на камень и стоит в гордой позе, распрямив плечи и высоко вздернув подбородок.

Мессир (делает шаг к Рите и вежливо произносит):
- Насколько я разбираюсь в ситуации, мадемуазель желает наглядно убедиться в возможностях моей команды?

Маргарита (дерзко):
- Вот именно!

Мессир:
- Ну что ж, прошу – заказывайте ваше желание. Любое. Разве только раскалывать земной шар не нужно, очень рискованная операция.

Маргарита (по-детски):
- Пускай сейчас же пойдет снег!

Мессир усмехается, поворачивает лицо к воде и начинает пристально вглядываться в даль.
Волны останавливают свой бег и оледеневают.

Азазелло недовольно осматривается, с шумом отряхивает льдинки с одежды и ложится загорать.
Гелла напротив – села, завернулась в свой хитон, обхватила длинные ноги руками и уткнулась лбом в колени. Оба не замечают охватившего все живое зимнего холода.
Трава покрывается инеем. С ближнего дерева ледяными комочками со звоном падают воробьи.

Рита дрожит от холода, ошалев от восторга, удивления и невольного страха.
Коровьев достает из-за спины песцовую пелерину и набрасывает на плечи девушке.

Маргарита (про себя):
– Вот так сон! Никто не поверит. Я сплю, конечно же, сплю. Он иностранец, гипнотизер… Но какой чудный сон! Совсем как наяву.


Мессир (произносит над ухом девушки):
- Нет, это не сон, все так и есть…
Он берет Риту под руку и ведет к воде.
Маргарита послушно наступает на лед и делает несколько шагов, опираясь на руку иллюзиониста.

Мессир:
- Вот, если бы это не было явью, вы бы банально утонули. Булькнули на самое дно, как у вас говорят.

Маргарита (отчетливым шепотом):
- Я вас боюсь…

Мессир:
- Напрасно, милая, напрасно. Мы ничего плохо не сделаем. Да, да, нам нравятся горожане, мы даже можем оказаться полезны вам.

Маргарита (тихо):
- Мне холодно, пусть снова будет лето…

Сейчас же под ногами захлюпало, Рита выпрыгивает на песок. Накатывает теплая волна, оживают и чирикают воробьи, поднимается трава.

Маргарита:
- Потрясающе! – (хлопает в ладоши, сбрасывает песцовую пелерину на руки Коровьеву) – Вы просто Вольф Мессинг!

Мессир (иронично приподнимая бровь):
- Да бросьте, вы мне льстите…

Маргарита:
- Нисколько! Даже наверно лучше. Вы знаете Мессинга? Того самого, что прошел незамеченным мимо кремлевской охраны. Между прочим, мне говорили, что все гипнотизеры – сотрудники Комитета государственной безопасности. Вы тоже?

Мессир (неопределенно):
- Ну… это не совсем наш уровень.

Коровьев (вмешиваясь):
- Мы – обучающий персонал.

Маргарита (указывая пальчиком):
- У вас стекло разбито…

Коровьев (осклабился):
- Это ничего, это для имиджа.

Коровьев хохочет со скрытой издевкой. Рите сделалось не по себе. От этой компании явно попахивало провокацией.

Маргарита (неожиданно):
- Фамилия, товарищ, у вас странная, какая-то она необычная.



Мессир (удивляясь):
- Что ж  в ней необычного? А что вы скажете насчет моего приятеля Нострадамуса? Тоже фамилия звучит, знаете ли, оригинально. Он, например, не пожелал быть заурядным врачом, а вознамерился сравняться с вашим Богом, предсказывая наперед наиважнейшие события нескольких веков.

Маргарита (искренне возмущаясь):
- Что вы такое говорите? Бога нет, это всем теперь известно.

Мессир:
- Что ж, и дьявола нет, выходит, по-вашему?

Маргарита:
- Это уже понятно даже школьникам. Вам, наверно, хочется пошутить со мной?

Мессир:
- Нисколько. Вопрос более, чем серьезный. Если человек отвергает и того и другого, значит он сам желает стать центром мироздания. А это опасно, очень опасно… Ответственность, знаете ли, громадная, а человек слаб. Он не знает границ своих амбиций, но у него всегда есть выбор. Стоит лишь в нужное время определиться: желаешь ди ты личного блага, либо желаешь добра для окружающих тебя людей…

У Риты легкое головокружение. Слова иллюзиониста сливаются в приятную музыку. Хочется спать…  Мелькают неясные мысли:
– …не сболтнуть бы чего лишнего… этот гипнотизер-иностранец явно провоцирует на какой-то прокол… жутко пахнет крамолой, а там и под арест угодить недолго…

Маргарита (резко встряхивая головой, меняет тему):
- Отчего ваша подруга все время молчит? – (она кивает в сторону лежащей на песке женщины)

Мессир (улыбаясь):
- Молчит? Ну да… Пусть уж молчит… Ее время еще не пришло.

Маргарита:
- А как ее зовут?

В кадре обнаженное тело женщины, которая никого вокруг не замечает, принимая солнечные ванны.

Маргарита (мысленно):
– Какая великолепная натура! Прекрасные, совершенные формы, а кожа – белая, холеная… Эта красавица явно не пролетарской кости!..

Переводит взгляд на Воланда.

Маргарита:
- Она прекрасна, как «Спящая Венера» на картине Джорджоне. Но почему она лежит неподвижно, не шевелясь, словно покойница?..

Коровьев (хихикнув, вмешивается):
- Ничего, еще зашевелится! Ее зовут Гелла, как царицу вампиров, истребительницу счастья, слыхали? – ( осклабился)


Мессир (резко прерывая):
- Да что за страсти ты раздуваешь! Не пугай нашу милую знакомую, балбес… – (глухим голосом, поворачивая голову к Коровьеву) – Никудышный ты связной, Фагот, если с людьми объясняться нормально не можешь. Раз уж назвался гражданином, так будь им, соответствуй…

Маргарита (про себя):
– Фагот? Вот еще новость. Какие-то гоголевские вампиры и псевдонимы. Тьфу! Прямо сказки венского леса. Ну, и чего еще новенького от них ожидать?

Мессир:
- Открою вам секрет, Маргарита: на мне особая ответственность, – (мессир приближает свое лицо к лицу девушки и, заглянув в ее глаза своим умопомрачительным взглядом, тихо, но с большим достоинством произносит) – я Великий Канцлер тайной канцелярии Всемирного Совета правительства Земли.

Маргарита (механически лепечет):
- Ну да, понятно: председатель международной общественной организации…
– (про себя) – Гипнотизер явно сумасшедший. Похоже, что вся эта компания шизиков сбежала из дурдома. Главное – не возражать и со всем соглашаться...

Мессир (одобрительно):
- Правильно, наподобие того. Мы здесь с визитом доброй воли и потому должны вести себя дипломатично, а не как босяки какие-нибудь, вроде Фагота. Приоделся бы хоть для приличия, смотреть стыдно!…

Коровьев (ноет):
- А я что? Я хотел как попроще, чтобы не выделяться. Страна бедствует, люди бедные и простые – кризис в разгаре, одеваются во что придется. Вот я и постарался, чтобы доверчивее было, чтобы не раздражать лишним лоском. Мне так по статусу положено. Это Азазелло артист… Он все-таки демон, а я лицо скромное, дилетант...

Азазелло (появляясь, как из-под земли):
- Я здесь при чем? Мне, между прочим, тоже жировать некогда Если у тебя прокол вышел – Азазелло тут как тут. Лечу как на пожар… Весьма сомнительное удовольствие. А мог бы и проволынить как старший по званию…

Коровьев (разговорившись, фамильярно подмигивает Рите):
- Ты и есть «старший, куда пошлют». Для мессира мы все в подручных. Возьмем Бегемота, к примеру, – он миляга, хотя и шалун. Знай себе чревоугодничает. На мелкие пакости никто и внимания не обратит. Где там! Такого все любят, особенно дамочки средних лет. Его и мессир взял для развлечения. Повезло любимчику. А Фагот за всех отдувайся. Думаете, легко общий язык находить с клиентами? Работенка далеко не сахарная. Люди, они ведь, ох, какие разные бывают: и по форме, извините за выражение, и по содержанию. Тут навык требуется… – (хвастливо) – но мессир кого попало в помощники не берет.

Мессир (низким, суровым голосом):
- Все вы без меня ничто, пустой звук в ночной тиши, но и я без вас как без рук… как глас вопиющего пророка Моиссея в Аравийской пустыне. Нам друг без друга нельзя. Невозможно нам быть по отдельности…

Великий Канцлер внезапно щелкнул пальцами левой руки, опершись правой на изящную трость с набалдашником в виде головы пуделя.
Его свита вместе с неподвижно распластавшейся Геллой начинает растворяться в воздухе, приобретая полупрозрачные очертания, и вытягивается в направлении черного мага.
Лишь один Азазелло парит в стороне, и глаза его, пустые и черные, без всякого бельма – точь-в-точь глаза демона с картины Врубеля.

Меняя свои формы, иллюзионисты медленно втягиваются во внушительную фигуру Канцлера. Плечи Воланда становятся шире, рост увеличивается, тело приобретает еще большую солидность и поистине богатырские габариты.
Щелкнув пальцами, Канцлер также внезапно прекращает мистификацию, вернув всех на свои места.

Рита, не отрывая глаз, следит за происходящим, мысленно убеждая себя, что находится на великолепном гипнотическом сеансе.

Представление быстро завершается. Все четверо вновь обретают вполне нормальный внешний вид.

Коровьев производит какие-то дивные метаморфозы со своей фигурой и костюмом.
Азазелло, демонстрирует недюжинную силу, напрягает мускулы и сжимает кулаки – между ними проскальзывают короткие молнии.

Маргарита (вдруг замечает громадного кота, разлегшегося у ног магистра):
- А что умеет делать ваша киса?

Мессир:
- О, он умеет ходить на задних лапах не хуже нас с вами. Ну-ка, Бегемот, ты слышишь?.. Покажи-ка нам себя во всей красе.

Бегемот (фыркнув):
- Делать мне нечего! (сонно прикрыл глаза, погасив в них желтые искры).

Маргарита (ахнув):
- Он говорит!

Мессир:
- Ничего удивительного, сейчас весь мир говорит на русском, или пытается его изучить, по крайней мере. Ваша страна нынче в моде.

Маргарита (с опаской поглядывая на говорящего кота):
- Вы правы.

Мессир (деловито):
- Маргарита, а как вы думаете, с чего бы начать практику нашего благотворительного фонда в вашем городе? Где, так сказать, передний фронт борьбы за благосостояние трудящихся, а?

Маргарита (замешкавшись, восклицает):
- Знаю! На восточной окраине, верст за двадцать от окружной дороги, завершается строительство химического комбината, в газете писали, что там серьезные проблемы со снабжением, да и рабочих не хватает. Идите прямо к наркому, он схватится за вас обеими руками! Вот только…

 Мессир (подбадривая):
- Что только? Говорите смелее, что вас смущает.

Маргарита (отмахивается):
- Да нет, это неважно, сами разберетесь… – (продолжает мысленно, со смешанным чувством легкого раздражения и невольного восхищения бесшабашными мистификациями) – Не стоит говорить приезжим о том, что их удивительные способности могут заинтересовать чекистов. Пусть уж выкручиваются сами. – (затем снова говорит вслух) – Мне, однако, пора… – (складывает краски и мольберт).

Мессир:
- Конечно, конечно…

Мессир подает знак рукой своим помощникам и компания, сопровождая Маргариту, покидает пляж…

4.

Районное отделение милиции.

Дежурный вываливает на стол содержимое котомки Странника.

Дежурный (рассматривая вещи):
– Что это такое? –  (потрясает в воздухе массивным деревянным крестом с орнаментом) – Наглядная агитация, так… – (берет в руки старинную книгу) –  Шифровка, понятно… – (рассматривает на свет бутылку) – Отрава какая-то… очень хорошо!

Странник:
– Это рукописное «Евангелие» на старославянском языке… А Крест – подарок Отца, я никогда не расстаюсь с ним…

Дежурный:
– Молчать! Разберемся. – ( поворачивает лицо к Андрею) – А ты у нас вообще пустой. Отлично! И оба без документов. Конвойный! Увести! В холодную обоих.

Конвоир:
– К стене! Руки за спину. Вперед!.. – (уводит)

В камере дожидаются допроса и определения своей судьбы задержанные, среди которых сидит избитая девушка.

Девушка (Юлианна) ни с кем не разговаривает, а только закрывает лицо руками в кровоточащих ссадинах и горько плачет.

Странник подходит к бедняжке, качает головой, вытряхивает из карманов своей хламиды крошки, плюет на них, мнет в пальцах, скатывает в небольшой катыш и начинает осторожно водить им по ранам несчастной. Раны как-то сами по себе очищаются от грязи и перестают кровоточить.
У Андрея глаза лезут на лоб от такого откровенного шаманства.
Девушка уже не рыдает, а только тихонько всхлипывает, не отнимая рук от лица, и причитает:

Юлианна:
- Я это заслужила, заслужила… Не надо, не жалейте меня… Ведь все равно теперь так просто не отпустят…

Странник (тихо успокаивает):
- Не плач, все образуется. Твой родитель уже прислал за тобой человека…

Андрей Поднебесный внимательно следит за Странником. Тот спокоен, как лагун воды. Андрей пытается заговорить с девушкой, но она пугливо забилась в самый угол и не отвечает. Странник кивает головой, предлагая оставить ее в покое, и сам молча садится напротив девушки на голый цементный пол. Андрей следует его примеру.

Андрей:
- Вы не боитесь, что вас сошлют куда-нибудь или вовсе, может быть, расстреляют?

Странник:
- На все Его воля...

Андрей (повышая голос):
- Да оставьте вы в покое Его волю! Если даже это в самом деле Его воля, то, знаете ли, она очень жестока. – (понизив голос до шепота) – Все тюрьмы и лагеря переполнены. Вы что, с луны свалились и не знаете, что сейчас творится?

Странник смотрит на Андрея долгим ласковым взглядом.

Андрея охватывает сонная истома, но он упрямо встряхивает головой, смахивает рукой сонливость и продолжает:
- Меня тоже упекут, вот увидите. Отец – священник, да еще пропал где-то, как все они твердят, хотя я знаю, знаю – заживо погребли! Но я бывший семинарист и сейчас вступил в комсомол. – (горячо) – Вообще исправился, с глупостями покончено!

Странник (улыбаясь):
- Мало вероятно… Скорее всего, твое мнимое исправление и есть главная глупость.

Андрей (вспыльчиво)
- Что вы такое говорите? Мне двадцать лет, вокруг кипит жизнь, а вы хотите на меня вериги надеть?

Странник:
- Нет, я этого не хочу, но другие…

Андрей (гневным шепотом):
- Угрожаете? А я, дурень, еще бросился вас спасать! Сам вот из-за вас здесь оказался.

Странник (с сожалением):
- Ну, прости меня, у тебя были добрые намерения, я это видел. Ты скоро будешь совершенно свободен.

Андрей:
- А вы? – (подсознательно ощущает непреодолимую симпатию к бродяге, с которым, в сущности, почти незнаком).

Странник:
- Мы еще встретимся, а ты подумай, как будешь дальше жить, кому верить?


Андрей (горячится):
- Кому же, кому? Богу вашему? Но Он молчит…

Странник:
- По вере каждому и воздаст. Вспомни, чему учил тебя батюшка. В телесных муках душа его очистилась, и там, на небесах, он жив и блаженствует. Не заставляй же его страдать из-за твоих ошибок…

Андрей:
- Странно вы как-то говорите… Я тоже иногда думаю про это, но все вокруг смеются… Люди не боятся больше Бога, не верят в Него, они боятся попасть в особый отдел.

Странник:
- Потому и боятся…

Входят конвоиры и выводят задержанных на допрос.
В камере поднялись суматоха, вой и причитания.

Девушка в углу сидит, обмерев со страху. За ней пришла целая делегация, во главе с самим начальником отдела Мамонтовым. За решетчатым окном промелькнула  дородная фигура адвоката.

Адвокат машет Юлианне рукой и кричит:
- Юлианна Владимировна, не волнуйтесь, вас сейчас же отпустят, я все устроил…

Странник (шепотом):
- Ну вот и хорошо, храни тебя Господь, милое дитя… – ( размашисто перекрестил девушку вслед)

Странник и Андрей остаются в камере одни. Странник дремлет.

Андрей (размышляет про себя):
– Кто же он все-таки? На священника или монаха мало похож. Те любят рассуждать и поучать на каждом шагу, а монахи либо вообще молчат, либо долдонят молитвы без передыха.

Андрей ходит по камере большими шагами вдоль и думает, ероша и без того нечесаные волосы. Мысли в голову лезут самые нелепые:
– Нет, не шпион, вряд ли, хотя тоже не исключено. Учитель? Но почему в бегах? Одет как-то не по-людски. Ни город, ни деревня. Черт-те что! Ага! – (мелькает внезапная догадка) – поссорился с властями! Ну конечно, наплел в школе про Бога или, упаси Бог, читал деткам Святое Писание. Кто-то донес. Точно. Вот псих! В наше-то время, когда повяжут за любую мелочь. О, Господи! – (внезапно опомнился бывший семинарист) – Что я несу! Прости, Господи…
 
Андрей механически, почти не соображая, что делает, шепчет молитву «Отче наш», с тоской поглядывая на мирно спящего Странника и мелко крестясь дрожащими пальцами.

Андрей:
– Боже милостивый! А если батюшка и впрямь дивится оттуда на меня? Отрекся, дурак, и что теперь? Кара небесная! Ссылка на Соловки… Батюшка предупреждал… Да, именно туда, в СЛОН – Соловецкий лагерь особого назначения… страшное место. На верную смерть сошлют… Посадят вместе с грабителями и убийцами. Но за что, за что? Я же, в конце концов, ничего не сделал! Только и всего, что выпил один стаканчик вина с этим проходимцем, откуда только он свалился на мою голову?..

Андрею сделалось почти что дурно, он зашептал, словно в угаре:   
– Отрекусь! Отрекусь! – (хотя он уже не совсем четко соображал, от чего, собственно, собирается отречься: от Бога или от комсомола?)
 
Вдруг дверь отвратительно заскрипела, на пороге появился здоровенный верзила-конвоир и сказал хриплым голосом:
- Поднебесный, на выход! Руки за спину.

Андрей (сглотнув слюну):
- Зачем?

Конвоир:
- Не болтать. Лицом к стене. П-шел! – (пинает задержанного ручкой нагана между лопаток)

Дверь за спиной протяжно скрипит, щелкнул засов.

Андрей вздрогнул всем телом и на ватных ногах двинулся вдоль бесконечного коридора, выкрашенного дрянной светло-коричневой краской, подведенной снизу черной каймой.   

5.

Маргарита и компания покидают пляж и направляются на Овражью улицу, носящую имя комиссара Воровского, поскольку художественное училище располагается напротив дома № 13, то есть в доме № 14. – (неказистое здание дореволюционной постройки) – Именно возле него останавливаются наши герои.

Маргарита (с легким сожалением):
- Вот мы и пришли…

У подъезда стоит небольшая группа студентов. Среди них выделяется не слишком симпатичный тип с наглым самоуверенным лицом, заметно старшего возраста. Преподаватель Левиталис.

Левиталис (с вызовом, грубо):
- Что такое? Зачем вы пристали к нашей лучшей студентке?

Маргарита (краснея):
- Это мои друзья!

Азазелло, – (принявший облик борца-тяжеловеса) – багровея, движется на обидчика. Что-то говорит Левиталису на ухо. Учитель пятится с выпученными глазами и неестественно отвалившейся челюстью.

Рита грустно улыбается. – (ясно как дважды два, что последствия такого знакомства не заставят себя долго ждать)

Маргарита:
- Ну что ж, давайте прощаться. Мне пора на занятия…

Мессир:
- Вы расстроились из-за Левиталиса?

Маргарита:
- А вы и его знаете?

Коровьев (просияв):
- Говорили же тебе, что мы всех знаем!

Азазелло:
- Не стоит принимать близко к сердцу дурное поведение такой мелкой сошки в вашей судьбе.

Мессир:
– Что ж, милая, мы, пожалуй, не будем вас больше задерживать. Вот только на память позвольте мне взять ваш этюд.

Маргарита (растерянно):
- Что вы, это же моя дипломная работа! Я бы с удовольствием, но…

Мессир:
- Разумеется, я возьму только копию…

Маргарита (сконфузившись):
- Как это?

Мессир:
- Очень просто!

Вынимает из кармана точную копию картины, только уменьшенную до размеров открытки.

Маргарита ахнула ( про себя):
– Они еще фотографировать успевают! И снимок получился цветной, как открытка… Ну и кудесники!..

Мессир:
- Вам тоже причитается подарок. Как вы думаете, чего не хватает в этом пейзаже?

Маргарита (разворачивая холст):
- Может быть, зелени добавить на переднем плане…

Мессир (многозначительно):
- Нет, здесь не хватает настоящего сияния солнца. Такого, чтоб захотелось зажмуриться и уйти в тень.

Маргарита:
- Вы шутник! Это у Куинджи луна светится над водой. О составе его красок специалисты спорят до сих пор. А солнце? Нет, так написать невозможно…

Мессир:
- Хотите, я помогу вам?

Воланд протягивает руку в сторону холста…  Диск солнца вспыхнул и засветился… Даже вода и воздух затрепетали на картине.

Потрясенная художница не в силах отвести глаз от ожившего пейзажа.
Когда она очнулась, поблизости не было ни четверых приятелей, ни говорящего кота Бегемота.

6.

Отделение милиции. Кабинет начальника следственного отделения. На столе горит настольная лампа под железным колпаком. Мамонтов просматривает журнал сводок происшествий.

Голос за кадром:
– В кабинете следователя Григория Осиповича Мамонтова, несмотря на дневное время, горела настольная лампа под железным колпаком. Она у него всегда там горела… За глаза сослуживцы называли бывшего чекиста Мамонт, ориентируясь на массивное телосложение и редкостную толтокожесть в смысле восприятия информации. Иными словами, он был тугодумом. Никому и в голову не приходило сравнить его, например, с однофамильцем Мамонтовым-меценатом (сочувствовавшим, кстати, реформаторам). За такое сравнение с проклятым буржуем (даже когда-то кому-то сочувствовавшим) можно было запросто угодить под трибунал, а там и до «вышки» один шаг. Словом, Гришка Мамонт сидел на своем месте, а если вставал, то шел напролом и раздавливал всех подряд, кто попадал под его тяжелую поступь. Но, тс-с!.. Именно сейчас Григорий Осипович внимательно изучает утреннюю сводку происшествий…

Мамонтов:
– Савчук!

Входит лейтенант Савчук.

Мамонтов:
– Что это такое? – (тычет пальцем в журнал) – Я тебя спрашиваю: что тут написано?

Савчук:
– Произведен захват иностранного диверсанта-отравителя по кличке Комиссар.

Мамонтов:
– И где твой комиссар? Ты кого приволок?! Какого-то бродягу без документов и мальчишку семинариста? Мало мне вони из-за его папаши? Вот! – (бросает на стол пачку писем) – Анонимщики чертовы селезенку проели! Почитай, почитай… –  (сунет Савчуку несколько писем, тот берет в руки бумаги) – С меня начальство шкуру спустит! Давай, давай! Читай вслух.

Савчук (запинаясь):
– …нам доподлинно известно, что Савва Поднебесный умыкнул за границу, прихватив несметные ценности нашего храма… Что за чушь?

Мамонтов:
– Нет, не чушь, хотя мне все эти анонимки до задницы. Продолжай…

Савчук (перелистывает бумаги):
– …изверги засыпали камнями батюшку нашего, святого мученика, с двумя страстотерпцами… Тронуться можно! Идиотизм какой-то.


Мамонтов (отбирает бумаги):
– Ага. И что теперь делать с твоими диверсантами? Чертов дом! Ну, иди… Скажи дежурному, чтоб приволок сынка этого мученика. Ить, его в бебехи!..

Савчук выходит.

Мамонтов, уставясь в журнал:
– Ну и фамилия у этого остолопа… Поднебесный! Переправить их, что ли, на Набережную, или расстрелять здесь, к чертовой матери, чтоб покончить со всем этим Поднебесным отродьем? А где ж все-таки комиссар? Узнать бы, кто звонил… Ох, чую: упустили фигуру, засранцы! – (вытирает намокший лоб платком)

Дежурный вводит Андрея Поднебесного.
Перед Мамонтовым сидит на табурете вихрастый юнец с вытаращенными от страха круглыми голубыми глазами.

Мамонтов (гаркнул, направляя свет лампы в лицо допрашиваемому):
- Фамилия!

Андрей (сощурился, прикусил губу):
- Чья, моя?

Мамонтов:
- Не прикидывайся лопухом, придурок! Номер не пройдет, я тебя насквозь вижу. Вот, – (подвигает к Андрею лист бумаги, чернильницу и ручку) – пиши.

Андрей (покорно):
- Что писать?

Мамонтов:
- Голую правду. Как тебя вербовал иностранный диверсант по кличке Комиссар в наводчики, кого вы собирались отравить. – (переходит на крик) – Нам все известно! Комиссар – агент польско-немецкой разведки. Ну, что вытаращился? Колись. Пиши добровольное признание по-хорошему, не то папаше своему позавидуешь, а потом в расход пущу на пустыре. Однозначно – при попытке к бегству. Выстрелю два раза: первый – в воздух, второй – на поражение. Или наоборот, это уж как карта ляжет.

Андрей (сложив на груди руки крестом):
- Да я не собираюсь бежать!

Мамонтов:
- А какой дурень поверит? Так что валяй, пока не поздно, правдивые чистосердечные признания… – (стучит по бумаге толстым волосатым пальцем, согнутым крючком)

Андрей (неожиданно вскрикивает):
- Но где же здесь правда? Я знать не знаю этого человека. Хоть он и хороший, добрый. Вином меня угостил. С чего вы взяли, что он комиссар? Посмотрите, какие у него руки! Он и ружья, наверно, не держал в жизни. Тоже мне, диверсанта нашли… Не буду я ничего писать…  – (резко отодвигает от себя бумагу, задевает чернильницу, та переворачивается, чернила выплескиваются на журнал и заливают злосчастную сводку)

Мамонтов (шипит, потрясая в воздухе пудовыми кулаками):
- Ты… ты что наделал?

«…Андрей сообразил, что настал его смертный час. Он покорно зажмурил глаза и приготовился к худшему, мысленно прося помощи у Бога, от которого еще совсем недавно так беспечно отрекался. Но худшее было далеко впереди. А пока на крик Мамонта прибежал дежурный, вляпал задержанному подзатыльник, защелкнул на кистях наручники и поволок назад, в камеру…»

7.
 
На табурете против Мамонта совершенно спокойно сидит Странник, сложив на коленах слабые руки с худыми пальцами.

Мамонтов (про себя):
– Такие-то руки и добрую краюху хлеба не удержат. Черт подери, что же мне с ним делать?..

Мамонтов (уныло):
– Фамилия.

Странник (ровным голосом):
– У меня нет фамилии.

Мамонтов:
– То есть как это так?

Странник роется в кармане, достает смятую бумажку и протягивает Григорию Осиповичу. Это сильно потертая справка из городской больницы.

Мамонтов (медленно читает):
– Предъявитель сего документа пребывал в областной больнице на излечении травмы головы и ушиба головного мозга, в результате чего частично лишился памяти и не может засвидетельствовать собственную личность.

Мамонтов (про себя):
– Понятно, дата затерта. Диверсант проклятый, видать, профессионал высшей пробы… черта с два такого расколешь…

У Мамонта заныли зубы, голова и живот. Все сразу.

Мамонтов (кисло):
- Ну, и что прикажешь с тобой делать?

Странник:
- Отпусти меня, добрый человек…

Мамонтов (возмущенно):
- Какой я тебе добрый? Обращайся ко мне: гражданин следователь. И как я могу отпустить тебя, сам посуди: шляешься без документов, без фамилии, отравить Поднебесного пытался… – ( занервничал, сбился, потерял мысль)

Странник по-прежнему спокоен. Но черты лица его несколько изменились: «большие печальные глаза окружала сеть морщинок, они разбегались к вискам тонкими лучиками, и от этого выражение глаз углублялось настолько, что оторвать взгляд от допрашиваемого Мамонтов не мог. Словно тот парализовал его волю и лишил сил».

Мамонтов (про себя):
– Нет, не шпион, шпион вряд ли, а вот для масштабной диверсии – просто клад. Такой что угодно сотворить может. Ангел во плоти! А каков?! Ни документов, ни постоянной прописки…

Странник:
- Тебе плохо?

Мамонтов (зло):
- Как ты смеешь говорить мне ты, паршивый бродяга! Мне хорошо. Мне очень хорошо, просто замечательно. А вот тебе будет плохо. Не хочешь вспомнить фамилию – не надо. Особисты из тебя вытрясут и имя, и фамилию, и даже дедушкино отчество. Попомнишь мои слова!

Странник:
- Ты зря кричишь. Не надо. Я хорошо слышу. Успокойся, подумай о своей душе, времени для этого уже осталось не много.

Мамонтов:
- Чего немного? Сам ты на ладан дышишь, сморчок несчастный. Убирайся! В лагерях сгниешь, сволочь! – (кричит конвоиру) – Уведите задержанного. В карцер его! И смотри, чтоб этот хренов философ не задурил тебе мозги по дороге.

Конвоир уводит Странника.

Мамонтов:
– Обоих на Набережную! Там с ними живо разберутся. Черт! Город кишит диверсантами, шпионами, изменниками родины и всякой швалью. Порядочному человеку нет ни минуты покоя. Того и гляди что-нибудь подожгут или взорвут. Когда ж я их всех пересажаю!.. Еще угрожал, скотина! Немного, видите ли, осталось. Вот сукин сын! Расстрелять контру при попытке к бегству и все!

Садится к столу, начинает писать…

Мамонтов (зло):
– Вперед, на Набережную, пусть там в особом отделе разделают обоих под орех. И поделом. А то привыкли туман напускать. Ишь ты, немного осталось. Что ж он хотел этим сказать, интересно? Определенно собирался обтяпать диверсию с размахом. Травануть, например, озеро, или взорвать химкомбинат. В самом деле, надо спешить…
– (встает, выглядывает в коридор) – Савчук! Отконвоируешь обоих завтра на Набережную. – (садится снова к столу, перечитывает выводы) – …прибывший иностранный агент по кличке «Комиссар», с заданием отравить городские водные ресурсы и параллельно вывести из эксплуатации всю систему водоснабжения города, вербовал сообщника во дворе дома № 13 по улице комиссара Воровского. Стоп! – (у Мамонтова удивленно полезли вверх брови) – Комиссара? И здесь, видите ли, комиссар нарисовался… Черт! Так это же Воровский – комиссар, а не мой святоша… Ну и хрен с ним!..

Голос за кадром:
– Начальник следственного отделения милиции Мамонтов, довольный проделанной работой, захлопнул папку с твердым желанием довести начатое до конца – сдать гнусных врагов трудового народа на расправу в особый отдел. И дело было сделано.
 

8.

По живописной пригородной дороге идет компания наших героев…

Голос за кадром:
– Химический комбинат, куда направлялись наши герои, располагался в живописнейшем пригороде. Девственная природа оказалась просто Божьим даром для славных создателей невиданных ядохимикатов, как воздух необходимых процветающему сельскому хозяйству молодой державы. Да и оборонную мощь пора было укреплять новейшими биологическими «добавками». В короткое время над древним лиманом соорудили индустриальный гигант и ударными темпами приступили к производству строго засекреченной продукции. Именно туда по благоухавшей аллее сейчас приближалась пестрая компания во главе с раскормленным черным котом невероятных размеров.

Бюро пропусков флагмана химической промышленности. Над проходной вывеска «Комбинат пищевых добавок».

Воланд:
- Кажется, здесь нас ждут интересные и весьма результативные встречи. Приведите же себя в порядок, мы должны выглядеть пристойно.

Бегемот:
- Это как?

Воланд:
- Ну, как минимум, на уровне сотрудников среднего звена. Гелла, ты можешь отдыхать в парке, пока мы наладим… общественные связи.

Компания быстро преобразилась.
«…клетчатый пиджак Коровьева удлинился и разгладился сам собой, из-под коротковатых все же брюк выглядывали ослепительные шелковые носки абрикосового цвета. Азазелло предстал солидным крепышом, в стиле борца-чемпиона с модной спортивной стрижкой «под бокс». Бегемот смотрелся каким-то богемным коротышкой: на нем идеально сидел полуфрак черного цвета и великолепная креповая манишка. Сам же профессор выглядел как всегда безукоризненно. Подхватив подмышку несколько старомодную резную трость, придававшую его имиджу, впрочем, особенный шарм, он направился в бюро пропусков, ослепил дежурного драгоценной улыбкой (в пересчете на стоимость коронок) и протянул визитку, сопроводив шикарный жест интригующим взглядом…»

Воланд:
- Делегация Международного благотворительного фонда по приглашению Совета Министров. Эти со мной… – (он указал рукой в сторону сопровождавшей его троицы) – Мы прибыли с миссией взаимопомощи и солидарности от немецких профсоюзов.

Вахтер (вытаращил глаза и забормотал невнятно):
- Но как же, позвольте… Сюда вход по спецпропускам…

Коровьев (строго, выступая на шаг вперед):
- Так выдай-ка нам эти пропуска, милейший. Или желаешь опозорить профсоюз химиков перед мировой общественностью?


Вахтер:
- Да нет, но… как бы это…

Бегемот (вкрадчиво, протягивая вахтеру квадратные бумажки с жирными чернильными печатями посередине):
- А это что по-вашему?

Караульный придирчиво изучает пропуска…

Азазелло:
- Открой-ка свой шлагбаум, да побыстрей!

Азазелло щелкнул пальцами, и вертушка сама собой повернулась по часовой стрелке, беспрепятственно пропуская профессора со свитой на территорию режимного объекта.

Бегемот:
- Вот так-то, дружок!..

«…Не успел вахтер и рта раскрыть, вернее закрыть, как вся иностранная делегация исчезла из поля зрения кадрового охранника, оставив его в полном недоумении…»

9.

Кабинет председателя профсоюза. Снаружи топчется небольшая толпа, в которой царит оживленное любопытство.

Из громкоговорителя разносится слегка картавый женский голос:
- Внимание, внимание! Желающие получить консультативную и материальную помощь в гражданских делах приглашаются в профсоюзный комитет во время обеденного перерыва… – (играет бравурный марш…)

Коровьев  (с полупоклоном приглашает желающих, прикладывая руку к своей груди):
- Проходите, проходите…

Азазелло разминает кулаки у дверей, изображая личную охрану доктора.
Бегемот ассистирует профессору, закинув ногу на ногу и сидя в канцелярском кресле. Коротенькие ручки он сложил на животе и крутит пухлыми пальцами какие-то замысловатые фигуры, похожие на обычные фиги.

10.

По территории комбината сломя голову носится растерянный мужчина (профорг) в костюме и при галстуке, вытирая со лба пот…

«…Бледный профорг, недоумевая откуда взялся голос, звучавший из динамика, сначала побежал в радиоузел, но на дверях последнего висел замок. Тогда он по очереди обежал все кабинеты: парторга, комсорга, главного инженера, даже заглянул в красный уголок и на склад к начальнику хозяйственной части. Но и там понятия не имели, кто дал команду вещать подобные вещи по всему комбинату? Наконец он бросился на проходную, желая выяснить кто и по какому праву впустил на территорию строго охраняемого объекта иностранцев, а там ему разъяснили, что делегация прибыла от немецких профсоюзов и сунули под нос четыре пропуска с печатью и росписью начальника караульной службы. Самого же начальника в кабинете не оказалось, он проводил дневной обход объекта… Что оставалось делать?..»



Голос за кадром:
– Ага, вот и председатель профкома пожаловал! Сей момент он докладывает директору, что неизвестные иностранцы проводят на комбинате тотальный опрос трудящихся на предмет их личной жизни, исполняя какую-то международную благотворительную миссию. Про германские профсоюзы он забыл, и вообще дело пахло трибуналом, потому что черт знает что могут наплести эти самые трудящиеся. От них можно ожидать любого свинства: жаловаться, например, станут, или еще, чего доброго, болтать про приписки и нарушения санитарных норм. Глядите! Директор собирает срочное совещание… Вот идут оба его заместителя, главный инженер, парторг и комсорг… Они садятся за круглый стол, как мы полагаем, для выработки плана безотлагательных действий, имеющих цель обезвредить иностранных эмиссаров, нагло вклинившихся в гущу сплоченного трудового коллектива… Не станем же им мешать.

11.

Профсоюзный кабинет. Консультации идут полным ходом.

Мессир:
- Вы, милейший, так долго не протянете. У вас дочь забеременела от диспетчера, пока вы в три смены паковали свои порошки. И у жены ущемление грыжи…

Фасовщик (возмущенно):
- Что вы такое говорите? Моя дочь честная девушка, а жена совершенно здорова…

Месср поворачивает к рабочему профсоюзный телефон.
- Звоните домой сию минуту.

Пока тот набирает номер, в кабинет председателя входит миловидная девушка.

Девушка (Майя) (смущенно):
- Я, знаете ли…

Коровьев (вмешиваясь)
- Мы все знаем, вы замуж собрались, а жених тю-тю…

Майя (с обидой):
- Вы помогать приехали или насмешничать?

Мессир:
- Извините моего стажера, никто здесь не смеется и даже не шутит. Ваш жених попал в неприятную историю, и вы его не скоро увидите.

Майя (взволнованно):
- Но что же делать? Где его искать?

Мессир:
- Не нужно его искать. Мы о вас позаботимся и все устроим. На то мы и благотворительный международный фонд.

Майя (просияв):
- Спасибо!

Фасовщик (вопит, бросая трубку телефона на рычаг):
- Боже, Боже! Анну забрала скорая помощь, у нее ущемление грыжи, вы понимаете?


Мессир (укоризненно):
- Я же говорил, а вы возражали. И при том вы еще атеист, так зачем же поминать имя того, в кого вы сами не верите?

Фасовщик:
- Боже мой! А кого же поминать? Не черта же в такой страшный момент. Она может умереть, вы понимаете?

Мессир (морщась):
- Понимаю…

Бегемот (мурлычет себе под нос):
– Этот дурень не представляет, с кем имеет дело.

Коровьев (угодливо):
- Попейте водички, – (оборачивается к девушки) – и вы попейте…

В углу, который был совершенно пуст, появляется несколько ящиков прохладительного напитка.

Майя (мысленно укоряет себя):
– Что ж это я стала такой невнимательной? Да, во всем мои неприятности виноваты, голова идет кругом…

Мессир:
- Итак, вы сейчас напишете расписки, и мы возьмем ваши проблемы на себя. К тому же вы сможете немного подправить свои финансовые дела.

Майя и фасовщик (насторожившись, вместе):
- Какие расписки?

Коровьев:
- Да не волнуйтесь же так, обычная формальность. Совсем маленькая писулька…

Мессир:
- Вы напишете нам расписки, и мы избавим вас от всех неприятностей. Вам больше не о чем будет беспокоиться. Диспетчер женится на вашей дочери, жене благополучно вырежут грыжу, а ваш жених непременно найдется…  – (мессир повернулся к растерянной девушке и взглянул в ее глаза звездным и одновременно испепеляющим взглядом)
 
«…От этого взгляда Майя похолодела, руки и губы затерпли, а голова сделалась пустой и легкой, словно обдувал ее легкий ветерок и где-то вдали звенел колокольчик…»

Мессир (раздает обоим по листу писчей бумаги и диктует):
- Я, такой-то, добровольно продаю… да, так и пишите: продаю свою душу за 100 рублей международному благотворительному обществу «Высшие силы».

Мессир достает из кожаного портфеля две сторублевки с изображением вождя революции и кладет в центре стола.

Фасовщик (робко):
- Что значит «продаю»? – (поглядывая на крупные купюры) – Как это: продаю душу?

Мессир:
- Да очень просто. Продал и все. Это же вещь не материальная. На что она вам нужна, скажите пожалуйста, тем более атеисту? Подумайте сами. А сто рублей – хорошие деньги, уж поверьте мне, тем более перед свадьбой.

Майя (заволновавшись):
- Нет, я не стану писать…

Мессир:
- Ну нет, так нет. Хотя для комсомолки какая-то душа – просто смех. А на сто рублей приличное платье купить можно.

Майя покраснела (про себя):
– Откуда он знает, что у меня нет нарядного платья? – (смотрит на свои парусиновые тапочки, протертые на носках) – А что, в самом деле, черт с ней, с душой. Это же не паспорт, в конце концов.

Майя решительно подписывает бумагу.

Коровьев (промокнув мраморным пресс-папье свежие чернила):
- Вот и умница, а теперь пальчик свой пожалуйте сюда…

Осторожно берет руку девушки и прикладывает указательный палец к бумаге.
В углу показался розовый овальный отпечаток.
Майя отдергивает руку, быстро кладет в карман сторублевку, кивает благодетелям и выскакивает в коридор.
То же самое делает фасовщик. Выходит из кабинета очень хмурым … – (человек только что узнал, что с женой случилось несчастье!..)


Головс за кадром:
– Слух о международных консультантах, раздающих фактически задаром направо и налево новенькие хрустящие сторублевки, со скоростью звука разнесся по всему комбинату. К тому времени, когда закончилось совещание у директора, ожидающих своей очереди на консультацию профессора стало так много, что даже сирену, оповещавшую окончание обеденного перерыва, никто не услышал. Напротив, у дверей профсоюзного комитета началась самая настоящая давка…
 
Завывает заводская сирена…

12.

С трудом продираясь через мощный заслон трудящихся с помощью резервов вооруженной охраны, в профсоюзный кабинет входит директор комбината с руководящим персоналом. Трудящихся выдворяют за дверь. Все рассаживаются вокруг стола...

Мятов (директор, категорично):
- Прошу вас сделать необходимые разъяснения. По какому праву вы вторглись на… на объект особого назначения? Кто вас уполномочил вести здесь пропаганду… атеистическую пропаганду… – (не может сформулировать свою мысль, наглые глаза профессора вперились ему в лоб…)



Профорг (приходя на выручку):
- Вы, гражданин, зашли слишком далеко. Я конечно понимаю: визит международной общественной организации, содействие министра культуры, социальная благотворительность и все такое прочее. Но согласитесь, эти люди… – (профорг сделал обобщающий жест рукой в сторону дверей, за которыми бушевала толпа) –  они же не совсем, как бы это сказать, хорошо образованы. И потом, что это за акция: скупка душ? Чертовщина какая-то.

Мессир (спокойно):
- Позвольте вам возразить, суть предельно проста. Учитывая психофизические ресурсы членов вашего профсоюза, международный фонд разработал специальную программу взаимопомощи и материальной поддержки. К тому же душа – не материальная субстанция, ее энергетика только мешает управлению массами. В этом смысле мы оказываем вам неоценимую услугу: ваши подопечные станут ну просто образцом исполнительности и трудолюбия. Вам же руководить будет одно удовольствие и, опять же, поощрения, правительственные награды, переходящее знамя и все такое… – (неожиданно) – Вот у вас, например, есть орден?

Мятов (удивленно)
- У меня? Нет, но я не в претензии… есть другие, более достойные…

Мессир:
- Похвальная скромность! Однако министр уже сделал представление вашей личности на наградной знак к юбилейной дате. Ведь скоро комбинату исполняется три года, не так ли?

Директор кивает головой, и все его спутники, как китайские болванчики, следуют его примеру.

Коровьев (вмешиваясь):
- Ну, так поставьте вот здесь свой пальчик, получите сто рублей и идите по своим делам. Или у вас никаких дел больше нет?

В головы присутствующих «лезут» мысли:

Голос за кадром:
– … главный инженер вспомнил, что из строя вышел центральный смесительный бокс и остановился большой транспортер… Отчего замдиректора схватился за голову? Да потому что снабженцы потеряли в пути целый состав с селитрой. У завпроизводством, кажется, вообще прединфарктное состояние со вчерашнего дня: технологи перепутали марки суперфосфата. Впрочем, парторг самообладания не теряет…

Парторг (деловито):
– А по какому праву вы собираете отпечатки пальцев?

Азазелло (шепотом из-за спины парторга):
– Негласное распоряжение Министра внутренних дел. Особо секретная директива…

Парторг (стушевавшись):
– Тогда понятно. (первым ставит свой отпечаток на предложенный ему лист бумаги)

Следом за ним процедуру проделывает весь руководящий состав, отправляя во внутренние карманы приятно хрустящие сторублевки.

Парторг (скромно):
- Вы уж тут не слишком…

Мессир (приподняв бровь):
- В каком смысле?

Профорг:
- Ну, сделайте скидку, примите во внимание: люди простые, у многих два класса рабфака, непросвещенные, сплошные жалобщики…

Коровьев:
- Не видим никаких проблем с точки зрения психофизики… – (переглядывается с мессиром) – у нас, товарищ, все идет как по маслу. Международный фонд пришлет благодарность руководству вашего комбината.

Мятов (старомодно расшаркиваясь):
- Спасибо, спасибо, премного благодарны…

Льстиво кивая, команда директора, пятясь, удаляется из кабинета.
Толпа за дверью начинает штурмовать профсоюзные пенаты с новым напором.

Голос за кадром:
– …Дело кончилось тем, что активные члены профсоюза, едва ни передравшись, хватали без разбора братскую помощь немецких трудящихся, тискали на бумагу отпечатки своих пальцев, ни мало не заботясь о какой-то несчастной душе, которой все равно нет, потому что ее никто не видел, даже сам хирург Пирогов, разрезавший громадное количество крещеных людей. Подобных аргументов приводилось в толпе великое множество. Реальное шуршание заветных купюр произвело на сознательные профсоюзные массы такое сильное впечатление, что никакая атеистическая пропаганда не смогла бы добиться лучшего эффекта…

Лизка (перекрикивая шум):
- Заграницей, девочек лишают девственности при рождении. И правильно делают. Свобода, знаете ли, великое дело!

Мужской голос из толпы (с хохотком):
- К чему это ты клонишь, Лизка?

Лизка:
- Для тебя, дурак, Элизабета Пантелеевна. Я говорю, что сказки про душу – жалкий пережиток загнивающего буржуйского прошлого. – (поет) – Ах, душа моя, душенька, подремай на подушеньке, а я пойду в огород водить с чертом хоровод!

Пожилая работница:
- Дура ты, Лизка. Сбесились вы все, что ли? А вдруг это провокация? Скажут потом: сегодня души продали, окаянные, а завтра Родину продадите, и упекут нас всех туда, где Макар телят не пасет. Пойду я, от греха подальше.

Голоса:
- Ну иди, иди, нам больше достанется…


Пожилая работница:
- Вот и пойду. Тьфу на вас, христопродавцы бессовестные!

Старуха протискивается к выходу на лестницу, но коридор так тесно забит членами профсоюза, что ее затолкали в угол.
«…Под конец она все же не выдержала, соблазнилась на проклятую сторублевку, тиснула палец на расписку и, плюясь и крестясь, вырвалась, наконец, на свежий воздух…»

13.

Мглистый закат солнца. Компания «благотворителей» покидает проходную засекреченного объекта. Кот пританцовывает. Коровьев тащит в охапке портфель и ворох не поместившихся бумаг.

Голос за кадром:
– В полном удовлетворении наши герои покинули комбинат, но лишь после того, как прибывшие на вечернюю вахту рабочие сменили тех, кто успел проконсультироваться в первой половине дня. Поздние консультации проходили уже в «предбаннике» профкома, потому что быстро уразумев, что к чему, самые продвинутые активно – и совсем безвозмездно! – сотрудничали с международным благотворительным фондом, разъясняя вновь прибывшим условия получения заветного вознаграждения. А чего ни сделаешь ради солидарности с трудящимися всего мира? Жизни не жалко, не говоря уже о какой-то фантастической душе…

Трамвайная остановка возле проходной комбината. Под лозунгом «Пролетарии всех стран соединяйтесь» Коровьев и Бегемот запихивают в портфель ворох расписок.

Мессир (небрежно):
- Надо бы вам позаботиться о крыше над головой…

Коровьев:
- Но мессир, мы ведь собирались разместиться в номерах «Интуриста». Что-нибудь изменилось?

Мессир:
- Пожалуй, что так. Терпеть не могу номера.

Азазелло:
- Хорошо бы открыть в этом городе представительство фонда, или что-нибудь посерьезней…

Мессир:
– Неплохая мысль.  А ты как думаешь, Бегемот?

Бегемот:
- С вашего позволения, мессир, я буду консультировать дамский бомонд, – (щурит  желтые глаза от удовольствия) – я же дамский угодник высшей пробы…

Мессир:
- Ах ты проказник…
(смотрит в сторону Геллы)

Она стоит у ворот, поправляя нарядный передник на совершенно голом теле и нетерпеливо пощелкивает длинными пальцами с кроваво-красным маникюром на острых ногтях.

Компания дружно направляется в сторону дороги, ведущей в город.

14.

Проходная во дворе милицейского участка. Полночь.
Со двора районного оперативного участка выезжает небольшой крытый фургон с зарешеченным окном.
Внутри него находятся два особо опасных преступника – Странник и Андрей Поднебесный. Оба они скованы одной парой наручников.
Конвоирует обезвреженных диверсантов старший лейтенант милиции Александр Савчук, он же везет секретный пакет с двумя папками уголовных дел злостных врагов трудового народа.
За рулем Петрович чувствует себя уверенно и спокойно.
На повороте с Овражьей на Ямскую шофер услыхал, как в стенку кабины тарабанит кулаком капитан Савчук.
Он резко затормозил. Дверь фургончика распахнулась и с подножки соскочил конвойный.

Савчук (заглядывая в кабину):
- Петрович, у тебя не найдется водички?

Шофер:
- Я чайник с собой не вожу. Гляди-ка вправо: если ворота не заперты, из крана во дворе можно напиться.

Савчук бросает на свободное сиденье папку с документами и галопом мчится к воротам. Затем возвращается обратно умытый и освежившийся.

Савчук (садясь рядом с водителем):
- Едем!…

Шофер (кивает в сторону фургона):
- А как же…

Савчук:
- Да что с ними станется. Душно, в будке дышать нечем. На Набережной притормозишь, я к ним подсяду, на всякий случай.

Шофер включил зажигание, газанул, машина затарахтела, резко дернулась, проехала несколько метров и стала крениться на бок.

Шофер:
- Черт!

Спрыгивая с подножки, Савчук замечает, что задний левый угол фургона низко просел. В колесе зияет дырища.

Шофер:
- Хе-хе, надо ставить запаску… А ну выводи своих диверсантов на кислород.


Савчук:
- Еще чего! А если сбегут, кто будет в ответе?

Шофер:
- Да куда они побегут, в браслетах-то? Отпирай. У меня домкрат старый… Выводи, говорю, не то до утра сидеть будем.

Савчук нехотя идет к задней стенке фургона… вздрогнул, остолбенел… ахнул, ринулся в середину…
Дверь распахнута настежь. Внутри пусто. Диверсантов и след простыл.

Савчук (бормоча, вытирает ладонью мокрый лоб):
- Не может быть! Дверь была заперта на засов. Я не мог оставить ее открытой!

Он ощупывает петли руками и видит, что защелкнутый замок висит… на одной петле! Засов сдвинут до упора.

Савчук (про себя):
– Это конец, расстрел на месте… пожизненная каторга – при большой удаче… Что же делать?! Что делать?!!

Шофер (доставая из-за кабины запаску):
- Ну, скоро ты?

Савчук (про себя, в горячке):
– Убрать, убрать сейчас же свидетеля, потом что-нибудь придумаю…

«…Голова его пылала жаром, в глазах стоял желтый туман. И сквозь этот проклятый туман он разглядел, как Петрович, согнувшись, прилаживает домкрат к обочине. Уже почти ничего не соображая, Савчук полез в кабину, вытянул из-под сиденья монтировку и сходу огрел шофера по голове. Потом он колотил и колотил еще много раз, пока череп старика не превратился в кровавую ступу… …опомнившись на мгновение, убийца сообразил, что все можно представить как налет с целью освобождения диверсантов…»

Савчук (мысленно):
– Граната! У меня есть граната в боевом комплекте!..

Савчук живо достает гранату, сдергивает кольцо, бросает под днище фургона, а сам валится наземь, прикрыв голову окровавленными руками…
Раздается взрыв…
На месте машины образовалась груда пылающих обломков…
Савчук переворачивается навзничь и лежит, раскинув руки…

Над ним склоняются четыре омерзительные человеческие рожи… – (разве что одна выглядит относительно прилично)

Мессир:
- Этот – наш с потрохами. Эй, любезный, не хочешь ли душу продать, а в придачу получить благополучный исход своих неприятностей?

Савчук:
- Да уж забирай ее, к дьяволу… На нас напали, – (бормочет) – вы же видели, видели…

Коровьев:
- Все ясно, как белый день! Отдыхай, ты свое дело сделал…

Языки жаркого пламени с треском пожирают остатки догоравшего фургона.
Перед глазами Савчука плывет дымно-оранжевый туман…
Рожи расплываются…
Ужасающий мрак поглотил все вокруг… 

15.

Дом №13 на Овражьей улице… Светает…
По лестнице бегут милиционеры, врываясь в квартиры и опрашивая жильцов. Они осматривают квартиры, ищут сбежавших преступников.

Голос за кадром:
– Бурные события происходили и в доме №13 на Овражьей улице. Беда, как известно, одна не ходит. Пробудившись от взрыва на улице среди ночи, мало кто мог заснуть до утра. К тому же под утро, перед самым рассветом, когда немногим удалось все-таки задремать, к дому подъехал милицейский воронок и из него высыпали поджарые молодцы во главе с Мамонтом, которые, как вы понимаете, шутить вовсе не собирались. Они пробежались по всем квартирам, отыскивая беглых диверсантов, то есть сына пропавшего попа Поднебесного, и иностранного агента, с которым он распивал вино в палисаднике. Не найдя никого, Мамонт лично стал допытываться истины у матушки беглеца…

Оперативники врываются в квартиру попадьи. Все стены завешаны иконами. Полуодетая матушка, вытаращив спросонья глаза, смотрит на Мамонтова.

Мамонтов:
– Понятно, ничего не видим, ничего не слышим…

Попадья:
– Свят, свят, свят! Третий день Андрюшеньки нету… Уж я места себе не нахожу!

Мамонтов:
– На нет и суда нет. Слышала, как ночью бабахнуло?

Попадья:
– Слышала, батюшка. Ужас, как полыхало! Поди, случилось чего?


Мамонтов:
– Да уж случилось, старая. Раз сынок домой не прибег, значит там, в машине, и подорвался с собутыльником своим… А потом сгорел, как его папаша.

Попадья вскрикивает, прижимает руки к груди и падает в обморок.

Мамонтов:
– На тебе! – (берет со стола графин с водой, набирает в рот, брызгает в лицо попадье) – Эй, не придуривайся, старая! – (наклоняется над ней, трясет за плечо, щупает сонную артерию на шее)

Милиционер (из оперативной группы):
– Чего это с ней? Врача позвать?

Мамонтов:
– Да какого врача! Окочурилась, дура. Давай понятых сюда, живо… и санитарную машину.

Все уходят.
В квартире попадьи начинается пожар. Опрокидывается горящая лампада, масло проливается на салфетку… вспыхивает деревянный крест с распятием Спасителя…

16.

Пожарные заливают водой полыхающую квартиру через окна.
Левиталис со своими студентами приходит на помощь суетящимся жильцам.
Все очень стараются, но спасти даже самую малость из огня не удалось.
Иконы обугливаются прямо на стенах, а потом рассыпаются на головешки.

Голос за кадром:
– Вот такие дела бурно и стремительно происходили в упомянутом доме. Теперь же, около полудня случилась новая беда: по совершенно необъяснимым причинам в квартире вдовы вспыхнул пожар. Вызвали пожарных, они вломились туда через окно, потому что двери опечатали особисты, залили все водой из брандспойтов, но внутри комнат выгорело все дотла. Сгорели старинные иконы, которыми были обвешаны стены, и вообще вся утварь, поскольку в лампадах было полно масла, которое, как говорится, сам нечистый подлил в огонь. Словом, ужасу и негодованию соседей не было предела. И тут на помощь пожарным бросились студенты художественного училища во главе со своим учителем живописи Левиталисом…

Левиталис (от отчаяния рвет на голове волосы)
– Письмо… 16-й век! Бесценная коллекция!.. «Всепетая» самого Рублева… – (театрально рыдает)

Маргарита (успокаивает учителя):
– Ну, будет, будет… Ведь ничего не вернуть… Слава Богу, сами-то живы!

Левитались(стонет):
– Живы-то живы, а зачем? Все так сюеминутно… Рита! Ты у меня одна осталась! – (обнимает девушку)

Маргарита (аккуратно высвобождаясь):
– Зато управдом сказал, что отдаст вам квартиру Поднебесных под мастерскую…

Левиталис (оживляясь):
– Правда? Ах, какая новость, умница ты моя! – (подхватывает Риту и кружится с ней)

Кружится комната попадьи, обгоревшие иконы… Сад за окном… Кружатся птицы и облака в небе…  кружится цветущая земля, несчастный 13-й дом и заросшие развалины церкви…

17.

Дача генерала Еремина. Райский уголок. Щебечут птицы.
По саду ходит Юлианна в ночной рубашке и собирает цветы… Она то всхлипывает, то утирает глаза и улыбается…


Голос за кадром:
– В суматохе один эпизод все-таки остался у нас за кадром! Помните избитую девушку в кутузке у Мамонта? Так вот, эта девушка оказалась совсем не простой. Юлианна была единственной дочерью начальника особого отдела Еремина. Инцидент, произошедший с его дочерью, был не из приятных во всех отношениях. Во-первых, девушку задержали возле гостиницы «Интурист», где систематически отлавливали девиц древней профессии. Но скажите на милость: откуда дежурные оперы могли знать, что именно там сломя голову в полночь будет мчаться дочь главного особиста? С ума сойти можно! Она, видите ли, рассорилась с женихом и удирала от его вульгарных домогательств. Во-вторых, девица отказалась предъявлять документы, а вместо этого исцарапала лицо руководителю операции. Пришлось немного унять ее пыл… Когда же дверь в кабинет Мамонта распахнул адвокат Еремина, тот чуть со стула не упал: как вообще могло такое случиться? Девчонку сейчас же отпустили, и Мамонт вскоре позабыл про эту ерунду, у него было ЧП посложнее: взорвали фургон, перевозивший двух диверсантов. Да, но мы сейчас говорим о Юлианне. А она, бедненькая, похоже, совсем умом тронулась…

Юлианна видит отца, идущего к ней по садовой дорожке.

Юлианна:
– Папа! Ты выполнишь мою просьбу?

Еремин:
– Все, что угодно, дорогая!

Юлианна:
– Отпусти меня в монастырь… Я молиться за всех буду…

Еремин (умоляюще):
- Опомнись, дорогая моя… Я тебя в Сочи на курорт отправлю, а его, мерзавца, в порошок сотру, расстреляю, к чертовой матери!

Юлианна:
– Нет, нет… Грех это… Я молиться хочу…

Еремин (слегка трясет дочь за плечи):
- Не дури!.. У нас в роду все были народовольцы и атеисты. Я из тебя эту дурь живо вышибу. Не хочешь на курорт? Тогда из дома ни на шаг, слышишь меня?

Юлианна (сквозь слезы):
- Все равно уйду! Не удержишь, не то покончу с собой. Застрелюсь из твоего пистолета!

Еремин:
- Я те застрелюсь, дурища! Всему миру отца на позор выставить решила, а? Так мне и надо, старому дурню. – (сокрушенно) – Ни в чем отказа не знала, и вот результат… Выдрать бы тебя ремнем, козу упрямую! А еще комсомолка…

Юлианна (тихо, но твердо):
- Уйду! Я так решила. Не держи меня, папа, все равно сбегу в женский монастырь.

Еремин:
- Хорошо хоть не в мужской… Весь твой монастырь на Соловках скоро фуфайки шить будет. Уж я тебе это ответственно обещаю. Ты что, не понимаешь, какое время на дворе? Меня самого под монастырь подвести хочешь? Чего тебе не хватает? Обидчика в лагерях сгною. Скажи только слово…

Юлианна:
- Не надо никого ссылать и гноить. Они не виноваты. Судьба моя – в монастырь идти. Мне видение было…

Юлианна сложила руки и закрыла глаза.

Еремин плюет под ноги от досады…

Еремин (мысленно):
– Ну прямо Мария Магдалина, ей Богу!.. Психиатру ее показать нужно… Позорище-то какое, хоть вправду стреляйся! Если кто пронюхает – из партии попрут и самого сошлют к черту на кулички в два счета....

Генерал уходит по направлению дома…

18.

Служебная машина подвозит Юлианну к мрачному зданию без опознавательных знаков…

Кабинет врача. Розовощекий доктор с безмятежными голубыми глазами ведет прием…

Врач:
- Нехорошо, милая, я вас в который раз спрашиваю… Скажите же мне, как вас зовут?

Юлианна:
- Отстаньте, вы знаете мое имя лучше своего собственного.

Врач:
- Ну и что? А вам трудно сказать?

Юлианна:
- Вообще ничего говорить не буду. Я совершенно нормальная, можете не сомневаться.

Врач:
- Никто и не смеет ставить под сомнение ваше психическое здоровье. Вам только нужно немного отдохнуть и успокоиться после пережитых волнений. Нервные клетки, знаете ли, не восстанавливаются.

Юлианна:
- Тогда позовите ко мне священника, я хочу исповедаться, только это меня успокоит.

Врач:
- Хорошо, завтра вам будет батюшка.

Юлианну уводят в палату и делают укол. Она засыпает.

Юлианне снится удивительный сон: человек, который утешал ее в гнусной камере, идет по дороге ей навстречу и улыбается. Была его улыбка такой тихой и светлой, что Юлианне сделалось хорошо и спокойно.
Странник:
- Иди, деточка, к матушке Софье, в Зосимову пустышь, она приютит и защитит тебя. Никто тебя больше не обидит.

Юлианна (шепотом):
- Но я не могу, меня не пускают…

Странник:
- Отпустят… Положись на Господа, все в Его воле, Он не оставит…

Странник удаляется, как бы истаивает в ярком, ослепительном свете.
Юлианна зовет его, бежит за ним, но напрасно…
Странник исчез, а вокруг загорелась сухая трава и стала жечь ее руки, лицо и тело… Как на костре…

Еремин резко входит в кабинет врача. Доктор что-то пишет за столом.

Еремин (грозно):
- На морфий посадил? Убью, скотина! Разбудить немедленно, не то ты у меня сам заснешь навечно.

Перепуганный врач вскакивает со стула.

Врач (дрожащим голосом):
- Это невозможно, действие лекарства окончится только через несколько часов.

Еремин:
- Перевези ее ко мне на дачу и приставь медсестру, чтобы проследила за всем…

Врач:
- Конечно, конечно, сейчас же вызову санитарную машину! Вот только есть одно обстоятельство… – (понижает голос) – дочь ваша исповедаться пожелала…

Еремин:
- Что? – (у генерала от напряжения вздулись вены на шее) – Ты в своем уме?

Врач (с достоинством):
- Да уж не жалуюсь, и вам настоятельно советую пригласить священника. Хотя бы из тех, которые у вас на учете.

Еремин (слегка умерив пыл):
- Что ты мелешь, какие священники, какой учет?

Врач:
- Ну, не знаю, как вы решите, мое дело дать рекомендации. Больную нельзя подвергать нервным стрессам… – (задумчиво) – Юный возраст, тонкая нервная организация, может случиться непоправимое...

Еремин (неожиданно):
- Хорошо, я подумаю… – (вытирает вспотевший лоб платком и, кивнув, выходит из кабинета)

Спящую Юлианну отвозят на загородную дачу Еремина.

Проснувшись, Юлианна молчаливо и покорно исполняет все, что нужно: ест, пьет, гуляет в саду…

Еремин (глядя из окна в парк):
– Ничего, она поправится… Обязательно поправится…
Провожает взглядом дочь, удаляющуюся по аллее…

Голос за кадром:
– Но однажды Юлианна с прогулки не вернулась … Она исчезла бесследно, словно кто-то похитил ее. Город и окрестности шерстили две недели. Проверили все люки, подвалы и чердаки, все проходящие поезда, машины и даже телеги. Особисты и милиция с ног валились, работая круглосуточно, но Юлианна будто испарилась. Больше того, провели обыски во всех ближайших монастырях и обителях, однако девушки там не нашли…

19.

Раннее утро…
Странник и Андрей, скованные одной парой наручников, просыпаются в благоухающей цветущими деревьями роще, неподалеку от нового химического комбината.

«…Здесь можно было немного отдохнуть и подкрепить свои силы родниковой водой, а главное, собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Место, выбранное беглецами для короткой передышки, было на редкость живописным. Невысокая скалистая гряда возвышалась среди заросшей боярышником рощи. В замшелых камнях журчал кристально-чистый родник Поднявшийся ветерок шевелил кроны гигантских вязов, а залитая солнцем поляна была усыпана полевыми цветами…»

Странник:
– Доброе утро…

Андрей (садится на траву, осматривается):
- Утро-то доброе… Только глядите: здесь что-то не так… (ощупывает руками холм, который служил им изголовьем) Это могильник! Вот же крест…

Оба разглядывают заросший травой холмик и мало заметный в траве каменный крест…

Андрей (шепотом):
– Это знак, знак!..

Странник:
- Наверно так…

Андрей:
- Уйду в монастырь!.. Покаюсь, поститься буду…

Странник:
- Хорошо бы… только испытания твои еще не окончились.

Странник берет металлическое звено наручника в левую руку и осторожно начинает высвобождать правую.
Андрей с удивлением следит за ловкими действиями. Тонкая ладонь учителя как бы сложилась в трубку и без особых усилий выскользнула из кольца.

Андрей (восхищенно):
- Ух ты! – (смотрит на болтающийся на собственном запястье наручник)

Странник
- Сейчас я тебе помогу… – (неторопливо оглядывается и из лежавшего поблизости обломка доски легко вытаскивает длинный ржавый гвоздь) – ну-ка, протяни руку…

Андрей повиновался, вскоре наручник тихонько щелкнул, легко разнялся и освободил затерпшую от напряжения кисть.

Андрей:
- Вы просто кудесник! Послушайте, мне ведь домой возвращаться нельзя, сто процентов повяжут и упекут на Соловки. Возьмите меня с собой. Я вам младшим братом буду. Давайте вместе паломничать. Вы ведь Божий человек, с верой живете, я заметил… я вам слово даю, как перед Богом клянусь: покаюсь, усердно послушничать стану, любую епитимью с радостью приму…

Странник (ласково):
- Будет, я тебе верю, и клятв ненужно.

Андрей встает, осматривается…

Андрей (с грустью):
- Райский уголок… Только бы нас не хватились искать здесь!..

Странник
- Ничего, помолимся, перекусим с Богом, отдохнем в холодке и отправимся дальше.

Он извлек из котомки небольшой хлебец и разломил его пополам. Андрей недоуменно смотрит на хлеб…

Странник:
- Тот человек, что сопровождал нас, мою поклажу с собой вез. Она на скамье осталась лежать, когда он ночью наружу выскочил, вот я и забрал свои пожитки… Не годится Крест святой и Божью книгу бросать.

Андрей вздохнул и отправился к роднику умыться и попить водицы.

«…Едва он сделал и то и другое, освежившись в ледяных струях и утолив жажду в полное удовольствие, как почудилось ему, что его кто-то зовет. Невольно вздрогнув и напрягшись, он осторожно повернул голову и увидал… Боже мой! Перед ним стояла его невеста Мотенька. Девушка тоже замерла, удивленно глядя на неожиданное появление жениха, а потом бросилась к нему на шею…»

Мотя (Майя):
- Андрюша! Я и видеть тебя живым уже не чаяла! Ночью приходили к нам с обыском, весь дом переполошили, маменьку твою напугали, а потом сказали, что на машину, в которой тебя со шпионом в тюрьму везли, напали и ты, наверное, сгорел. Маменька твоя так и свалилась замертво… – (Мотя всхлипывает)

Андрей (вскрикивает):
- Как?! Маменька умерла? Это я, я во всем виноват!..– (заливается слезами)



Мотя (Майя):
- Не плачь, маменьку не воротить, зато ты жив остался… – (Мотя гладит жениха по голове) – Сама не знаю, что меня в рощу потянуло. Я на работу первым автобусом поехала, чтоб пораньше успеть, все равно сна не было. Вот, решила прогуляться до начала смены. Послушай, а что вчера у нас было, что было! К нам благотворители приезжали из какого-то международного фонда, кажется, от немцев, и всем роздали по сто рублей!

Андрей (вытирая слезы):
- Да что за ерунда… задаром никто ничего не даст.

Мотя (Майя):
- А вот и дали! Смотри, я себе платьюшко новое купила!.. – (отступает на шаг, чтобы показаться во всей красе)

«…Платье почему-то вовсе не понравилось Андрею. Оно было красного цвета в мелкий черный горошек, слегка затянуто, и девичья грудь бесстыдно выпирала из тесного лифа. Он заметил, что губы девушки накрашены яркой помадой, и лицо ее от этого стало грубым, неестественным каким-то…»

Андрей:
- Тебе, Мотя, не к лицу этот наряд… И губы вытри, красны они, как у вампира.

Мотя (Майя) (с обидой):
- Вот еще! Много ты понимаешь… И не зови меня Мотей, сколько раз тебе говорила, что я Майя!

Андрей (удивленно):
- Да какая же ты Майя, когда батюшка тебя крестил Матреной? Грех это, называть себя каким-то прозвищем.

Мотя (Майя):
- Опять? А кто в комсомол вступал и клятву давал, что от Бога отрекся?

Андрей:
- Дурак был, потому и отрекся, вот и маменьку мою безгрешную Господь забрал в наказание за это… – (опускает голову и вытирает слезы)

Мотя (Майя) (кричит):
- Слушать не хочу твои глупости! Нету никакого Бога и никакой души тоже нет. Я, если хочешь знать, ее за сто рублей вчера продала.
-
Андрей (вскинул голову и округлил глаза, одновременно быстро и мелко крестясь):
- Ты что сказала, безумная?! Какой бес тебя попутал?

Мотя (Майя):
- Дурак ты, никаких бесов не было. Говорю же тебе, что приехали гости из заграницы и стали нам раздавать советы разные и деньги. Мне, например, платье сказали купить. А душа – это что? Тьфу, выдумки и только. Я как настоящая комсомолка считаю даже, что от таких разговоров только один вред и предательство происходят…

«…Возбужденная неопровержимыми фактами собственной правоты, воинствующая атеистка стояла натянутая, как струна, и ветер развевал красное платье. Щеки и губы ее горели, а стриженые волосы растрепались и вздыбились над головой, глаза же… Взглянув невесте прямо в глаза, Андрей ужаснулся: еще недавно прекрасно-серые, они стали свинцовыми, злыми и сверкающими, как острые клинки…»

Андрей:
- Господи, помилуй!

Андрей, крестясь, бежит прочь от разъяренной фурии.

Мотя (Майя):
- Куда ты? Вот я сейчас милицию вызову, пусть заберут тебя, куда следует… – (злобно захныкала) – ты еще обо мне пожалеешь, бурсак несчастный…

Майя развернулась и помчалась в сторону дороги, ведущей на химический комбинат, откуда уже доносился призывный гудок.

Андрей бежит к роще, где ждет его Странник, в отчаянии и ужасе проклиная себя за страшное преступление, которое совершил, отрекшись от милосердного Боженьки.

Рухнув на колени перед учителем, Андрей вскричал:
- Спаси меня, умоляю тебя! Ты Божий человек, сними с меня грех отречения. Что хочешь сделаю, на коленях до Иерусалима ползти буду… – ( бьется головой о землю…)

Странник утешает своего молодого друга, поднимает с колен, и оба они уходят в даль по цветущей земле…

Голос за кадром:
– Утешая своего молодого друга, Странник, между тем, предложил вернуться в город. Ведь наверняка беглецов ищут уже по дорогам и весям, а в городе легко затеряться среди людей. Он даже согласился расстаться со своей хламидой, к тому же было тепло, и рубашонка Странника не привлекала внимания. Юноша тоже выглядел совершенно обычно. В разгоряченной же голове Андрея, заполненной горестными мыслями и воспоминаниями о бедной маменьке и погибшем отце, искренним раскаянием в безумном своем отречении и сотворенных смертных грехах, которым он предавался с отчаянной страстью, мучительным страхом перед поимкой и наказанием, мелькнуло, впрочем, смутное осознание того, что встреча его со Странником не случайна… И действительно – жизнь его с этого момента совершенно переменилась…

20.

Просторная комната с высокими окнами, зашторенными бархатными портьерами лилового цвета. Гелла разливает в бокалы напиток пурпурного цвета и ставит на стол вазу с фруктами.
Воланд возлежит на диване, Азазелло и Коровьев сидят в глубоких кожаных креслах, Бегемот лакомится фруктами.

Мессир:
- Ну-с, все вы сегодня справились с задачей довольно сносно, но это только маленькая репетиция. Мы должны вывести их на чистую воду…

Азазелло:
- Мессир, как вас понимать? Может быть, проще устроить обычный потоп?


Бегемот (фыркнув):
- Брр, я не умею плавать! Что за глупые шутки.

Коровьев:
- Ах, я понял, мессир! Мы должны вскрывать, как нарывы, их смертные грехи и человеческие пороки, это же ясно как день!

Мессир (приподнимаясь и облокачиваясь на локоть):
- Что тебе ясно?

«…Великий Канцлер был утомлен, но из-под полуопущенных век разноцветные глаза его сверкали холодным пламенем. События последних дней развивались слишком стремительно, и что-то необъяснимое ускользало от прозорливого магистра. ..»

Мессир (после короткой паузы):
- Если мы продолжим нашу программу не сбавляя темпа, то скоро этот непокорный фанатичный народ, объевшись свободы, превратится в зомби и сам себя уничтожит. Этим сплоченным благими идеями людям завидуют многие, их ненавидят сильные и злобные враги.

Воланд встал, распрямился и обвел пламенным взором своих помощников, голос магистра перешел в свистящий шепот.

Мессир:
- Все, кто нами облечен силой и властью, одержимы страстью покорить мир, и под свои знамена они ставят всегда только закланных рабов, сеющих смерть. Коричневая саранча ненасытна и беспощадна… – (внезапно он выкрикнул, выбросив вперед правую руку) – Тьма властвует над вселенной!

Соратники Воланда вскочили с кресел, вытянувшись, как по военной команде.

Лицо Канцлера исказила саркастическая гримаса, он овладел собой и продолжил:
– …по своей воле Он зажег солнце. Во тьме солнце светит… и Тьма отступила. Но скоро солнце погаснет. Потому что мы – Сила, а Его свет – всего лишь Любовь. Мы оболваним и одурачим этих людей. Лишенные своих бессмертных душ, они погрузятся в хаос и фальшивые ценности затмят их разум, а жалкие нераскаянные душонки, иссушенные смертными грехами, сгорят в огне вечности! Их не спасет Его любовь, они исчезнут с лица земли вместе с нею.

Коровьев (робко):
- Но зачем, мессир, нам затевать такую работу? Ведь они и так охотно отдают свои души, и все идет как по маслу…

Азазелло:
- Молчи, ты дальше носа не видишь через свое поломанное пенсне. Здесь пахнет кровью, я чувствую ее запах.

Мессир:
- Мы призовем своих почитателей, своих союзников и помощников – кровожадную коричневую саранчу. Она станет пожирать всех на своем пути и во тьме скроет землю, залитую кровью. А если и ей победить не удастся, мы вернемся сюда. Час за часом мы будем разыгрывать здесь величайшее представление: отобрав бессмертные души, мы вытравим проклятый коллективизм из этого спаянного народа, расслоим его, раздробим, разбередим гордость и тщеславие, распалим жажду сребролюбия и чревоугодия, развратим пораженный саркомой зависти мозг. Гнев и блуд обуяют сильных, а слабые, утратившие пустые иллюзии, погрузятся в беспросветное уныние. Наступит Кризис надежд, а затем самые низменные человеческие качества и страсти поглотят живую человеческую биомассу…

Музыка… Комната кружится в кадре, искажаются размеры и формы…

Голос за кадром:
– Масштабность замыслов Великого Канцлера произвела на его помощников сильное впечатление. Такая работа требовала большой отдачи, нужно было как следует отдохнуть, потому что энергия Тьмы, которая питала силу, восстанавливалась не так быстро, как всем бы хотелось…
 
21.

Бывшая квартира Поднебесных в стадии неоконченного ремонта, частично превращенная в художественную мастерскую.

Рита рисует этюд.
Левиталис валяется на кушетке.

Левиталис (с пафосом, театрально):
- Рита! Сколько еще ты будешь мучить меня? Я с ума схожу по тебе. Ты же знаешь, как я ненавижу свою Матильду. Эта старая карга меня со свету сживет, но мы не можем развестись… – (многозначительно) – пока…  Не отвергая меня, Рита! Смотри, как складно все получилось: этот пожар просто сам Бог послал…

Маргарита (осуждающе):
- Что вы такое говорите? Такое большое несчастье, а вы радуетесь.

Левиталис:
- Ничего подобного! Я радуюсь не пожару, а тому, что получил мастерскую. Скоро мы все закончим, и я смогу, наконец, поселить тебя, как принцессу, в райской обители, где царит вдохновение. Ты будешь рисовать что захочешь. Подумай, Рита, как это прекрасно: творить с упоением в своей мастерской!

Маргарита:
- С чего вы взяли, что я буду там творить? Это же ваша мастерская, а я защищу диплом и уеду куда-нибудь по назначению. – (мечтательно) – Например, в Москву, в цех реставрации шедевров Третьяковки.

Левиталис (фыркнув):
- Никуда ты не поедешь, кто тебя там ждет? Ты знаешь, что у нас десять тысяч членов Союза художников и девять с половиной из них – абсолютные голодранцы, за чью мазню и полушки никто не даст.

Маргарита (сердито топнув ногой):
- Вы злой, злой, вы издеваетесь надо мной. Зачем вы преследуете меня?

Левиталис:
- Я люблю тебя, глупышка…

Левиталис сжимает девушку в объятьях.
«…рука Левиталиса бесстыдно полезла к ней под платье, и через минуту они оба уже боролись на продавленной кушетке… Борьба эта, как вы догадываетесь, закончилась победой Левиталиса…»

Обнаженная Маргарита рассматривает себя в зеркале над умывальником.

Маргарита (шепотом):
– Никакой любви нет! Все это выдумки. Люди женятся для того, чтобы создать ячейку общества… да, именно… Он на мне женится… Обязательно женится, раз обещал… – (становится под душ) – И угол больше снимать не нужно…

Отражение в зеркале запотевает, по стеклу каплями стекает вода…


22.

Парадный вход в арендованную квартиру на первом этаже роскошного старого особняка. В ближнем окне надпись: «Международный благотворительный фонд пролетарской солидарности».

Монтаж с ускорением кадров посещения «Фонда» сознательными гражданами…

Голос за кадром:
– Прошло совсем немного времени, как по городу поползли нелепые слухи: говорили, что по квартирам ходят какие-то скупщики и покупают, якобы, души! Можно ли было в это поверить в наш просвещенный двадцатый век? Полная чушь, сказал бы культурный современный атеист. Однако кто-то даже видел вывеску всемирных пролетарских благотворителей в самом центре города. Естественно, каждый сознательный гражданин, считавший себя пролетарием, просто обязан был заглянуть «на огонек», если можно так выразиться. Благотворительность заключалась в том, что желая доказать свою сознательность, граждане писали шутливые расписки о продаже собственной души. Шутливые, скажем так, потому что никто всерьез не воспринимал эти писульки – всем было известно, что никакой души вообще нет и не было никогда.

«Международный фонд…» В дверях толпятся желающие продать душу.

Азазелло распихивает очередь и совестит самых нетерпеливых.
Председателя изображает Коровьев. Он сидит за громадным канцелярским столом и рассматривает расписки. Врывается дама с растрепанными волосами. Прихорашивается.

Дама:
– Здрасьте! Я к вам с этой… То есть с душой…

Коровьев:
– Уважаемая! Чего изволите?

Дама:
– Как это: чего? Душу вот отдаю, как вы просите…

Коровьев:
– Во-первых, я у вас ничего не просил. А во-вторых, как можно отдать то, чего у вас нет.

Дама (возмущенно):
– Почему это нет? Я что же, бездушная по-вашему?

Коровьев:
– Именно так, уважаемая. Вы продали свою душу за сто рублей неделю назад в гастрономе «Центральный».

Дама (слегка смутившись):
– Но это же не в счет! Там какой-то проходимец сунул мне только десятку и смотал удочки…

Коровьев (присвистнув):
– Пиши пропало! Что ж вы так продешевили? – (хохочет) – Объявляем же по всему городу регулярно: приходите в фонд. Работаем круглосуточно и без выходных дней. А вы спекулянту какому-то свой товар сбросили! Идите, идите! Не то милицию вызову.

Дама (назойливо):
– Ах, Боже мой, зачем же сразу милицию? Сами бегаете по гастрономам…

Коровьев: (хлопает в ладони):
– Фу, сгинь! Надоела.

Дама делает кувырок в воздухе и исчезает за дверью.

Входит боком гражданин с портфелем, отряхивает пиджак, поправляет галстук.

Гражданин (кашляет):
– Можно?

Коровьев:
– Проходите, уважаемый.

Гражданин (ставит портфель на стол):
– Здравствуйте. Я вот, это самое…

Коровьев:
– Что вы там сами притащили в своем чемодане? Крупный опт?

Гражданин:
– Э-э… можно и так сказать.

Коровьев:
– Так валяйте смелее! Не мнитесь, как девица на пороге спальни?

Гражданин (решившись):
– Прошу принять тысячу расписок с отпечатками пальцев. Трудился, можно сказать, в поте лица, собирал в окрестностях города совершенно бесплатно.

Коровьев:
– Ну, ты даешь, стахановец! Как это тебя угораздило?

Гражданин:
– Исключительно по доброй воле! Личности, понимаете, разные попадались. Пришлось некоторым популярно объяснять, что души их – только ненужные помехи в современном обществе и скоро тех, кто вцепился намертво в собственную душу и не хочет с нею добровольно расстаться, заметут за кудыкину гору.

Коровьев:
– Ишь, хватил, стахановец! Чего ж ты хочешь за свой патриотический порыв?

Гражданин (вываливает на стол кучу расписок):
– Что положено – сто тысяч.

Коровьев (присвистнув, снял пенсне):
– Я не ослышался, любезный?

Гражданин качает головой. Рядом с ним появляется Бегемот в шляпе, очках и плаще «под Берию».

Бегемот:
– Разберемся… – (листает расписки) – Я только что слышал собственными ушами, как вы добровольно признались в шантаже своих сограждан. Виданное ли дело: угрожать честным людям ссылками и каторгой? Да еще задаром отбирать души, чтобы потом нажиться за чужой счет?

Гражданин попятился, стал размахивать руками и случайно разбил пенсне уважаемого секретаря (Коровьева).

Бегемот выставил афериста пинком за дверь, со словами:
– Руки бы вам оторвать за такие дела.

Голос за кадром:
– …и что вы думаете? Оторвали! В тот же день на несчастного обвалился балкон в самом центре города, и надо же – обе руки как ножом отрезало, перебило острой железякой в локтях и все тут…

Гражданин бежит по улице, останавливается передохнуть под балконом. Балкон обваливается, на обе руки несчастного падает голова кариатиды, и вот он уже без рук…

Голос ха кадром:
– Случались, правда и другие неприятности. Например, вспомните девушку Майю с комбината, которая купила новое платье. Так вот на платье обнаружилась дыра на видном месте. Денежки тю-тю, девица в расстройстве. А фасовщик? У жены его никакой грыжи вовсе не было, доктора ошиблись. Он накупил гору лекарств, бинтов и прочих медикаментов, а она явилась вечером домой, как ни в чем не бывало, здоровехонькая. К тому же дочка, оказывается, была беременна не от диспетчера, как все предполагали, а от бухгалтера, а тот был женат. Какая после этого свадьба? Вот такие дела. Опять же, разговоры пошли: дескать, продешевили, надо было поторговаться. В загранице, небось, за душу пожизненное содержание получить можно, притом не малое. У нас, конечно, не заграница, однако граждане тоже не лыком шиты. Все-таки это вам не какая попало, а православная душа, крещенная, между прочим, несмотря на трудные времена.

Сопровождается видеорядом с героями эпизода (9) на химкомбинате.

23.

Мастерская Левиталиса. Богемный беспорядок: холсты, подрамники, краски, испачканная краской рубаха… За ширмой широкая кровать, на которой лежит хозяин, разглядывая Ритину картину на стене. Рита, сидя у окна, делает карандашный набросок.
 
Левиталис:
- Почему ты не хочешь признаться мне, каким лаком вскрыла свою картину? Я подозреваю, что это обычный фисташковый лак, но с какой-то добавкой, или персиковый. Выкладывай поскорей. На ней краски играют, как радуга на солнце.

Маргарита:
- Я говорила тебе, что это заслуга иллюзиониста.

Левиталис:
- Ах, этих аферистов? Помню, как же, как же…

Маргарита (умоляюще):
- Пожалуйста, не обижай моих друзей.

Ей вспоминается чудесное утро, проведенное на пляже месяц назад. Величавый профессор и его несуразные друзья, старавшиеся поразить ее воображение невероятными штуками. Рита вздохнула.

Левиталис (издевательски):
- Тоже мне, нашла друзей, еще неизвестно как и, главное, с какой целью, они оказались в нашем городе.

Маргарита:
- Профессор Воланд приехал с дружественной миссией…

Левиталис (язвительно):
- …и сразу же подарил тебе импортные краски неизвестного состава! Просто так, за красивые глазки.

Маргарита (с обидой)
- Ничего он мне не дарил. Просто взглянул на картину, и она засияла. (примирительно) Может быть, у него был какой-нибудь фосфорический облучатель, и он незаметно воспользовался им?

Левиталис (злобно):
- Как же, так я тебе и поверил! Вероятно, ты пообещала им что-нибудь эдакое…
Он плотоядно высунул язык, облизал губы и щелкнул пальцами.

Маргарита:.
- Как тебе не стыдно! У меня и в мыслях ничего такого не было.

Левиталис:
- Ну конечно, рассказывай: одна, на пляже, в обществе четверых незнакомых мужчин…

Маргарита (оправдываясь)
- Там была женщина!

Левиталис (пошло фыркнув):
- Одна на четверых! Твоя девственность, кстати, ни о чем мне не говорит…

Маргарита (вздрогнув):
- Ты на что намекаешь?


Левиталис:
- Да ни на что! Такие игрушки известны со времен Древнего Рима. Их нежные весталки с превеликим удовольствием занимались страстной любовью, не лишаясь при этом девственности до глубокой старости.

Маргарита (угрожающим шепотом):
- Прекрати, не то я не знаю, что сейчас сделаю…

Левиталис:
– Шучу, шучу! – (подходит и обнимает Риту) – Ишь, как глазоньки заблестели! Хочешь меня, кисонька… Ох, как хочешь!

Уносит на кровать отбивающуюся Маргариту…


24.

Отделение милиции. Капитан Савчук с перевязанной головой и орденом на груди идет по коридору.

Голос за кадром:
– В отделении милиции, том самом, где следственный отдел не так давно возглавлял заслуженный чекист майор Мамонтов, тоже произошли значительные перемены. Шепотом в коридорах передавали друг другу, что Мамонта обвинили в пособничестве диверсантам, которые собирались взорвать химический комбинат. Якобы он чуть ли не лично организовал им побег и еще вдобавок, чтобы замести следы, подорвал служебную машину. Его допрашивали особисты в своих подвалах, ничего вразумительного, как вы понимаете, от толстокожего Мамонта они не добились, и тогда его без всяких церемоний расстреляли там же, на Набережной, во дворе печально известного в городе учреждения по охране государственных интересов. Тяжело раненый лейтенант Савчук чудом остался жив. Его наградили почетной грамотой за охрану общественного порядка, повысили в звании и назначили на место Мамонта. В общем, как вы видите, именно в данный момент, Александр Иванович приступил к своим новым обязанностям.

Савчук сидит за столом в кабинете Мамонтова, обхватив голову руками. В кабинет входит лейтенант.

Лейтенант:
– Разрешите обратиться, товарищ капитан?

Савчук:
– Ну?

Лейтенант:
– Тут такое дело, понимаете…

Савчук (взрываясь):
– Да понимаю, понимаю!.. Никто ни хрена не делает! Все отделение забито жалобщиками! Зажрались, братцы. Что там за благотворительный фонд нарисовался? Откуда он взялся?

Лейтенант:
– Черт его знает, товарищ капитан! Запрос самому министру культуры посылали…

Савчук:
– И что?

Лейтенант:
– Так это… министр потерялся.

Савчук:
– Как так – потерялся?

Лейтенант (пожимая плечами):
– Уехал отдыхать в Крым и там потерялся. Осматривал Ласточкино гнездо со своей свитой, в точном соответствии с протоколом культурных мероприятий, разумеется, и… как сквозь землю провалился.

Савчук (стучит по столу ребром ладони):
– Молчать! Что ты мне здесь втираешь? Ослу понятно, что под носом у нас заправляет банда аферистов. Чтоб сей момент выехал с группой захвата по адресам жалобщиков на задержание негодяев.

Лейтенант:
– Разрешите исполнять?

Савчук:
– Живо выметайся!

Лейтенант выскакивает за дверь.

Савчук (снова обхватывает голову руками):
– Черт те что такое!.. Это ж сколько денег роздано на халяву… Понятно, если бы наоборот: например, торговали чем-то заграничным… Я бы этих жуликов живо прищучил за спекуляцию… А так – что им предъявить? Может, они фальшивомонетчики? Может... Только ни одна падла ни одной фальшивой купюры не принесла!..

Савчук встает из-за стола, подходит к сейфу, наливает рюмку.
В кабинет без стука входит начальник особого отдела генерал Еремин (в штатском костюме).

Еремин:
– Понятно…

Савчук (выпрямляясь, поднося руку к виску):
– Товарищ генерал…

Еремин:
– Отставить… Мне тоже налей…

Оба садятся за стол. Еремин опрокидывает рюмку и смотрит на Савчука. Тот горестно вздыхает.

Еремин:
- Ты, Шурик, не кипятись. Рано или поздно они засветятся на нашем горизонте.

Савчук (сокрушенно):
- Боюсь, что скорее поздно, чем рано…

Еремин похлопывает капитана по плечу и что-то тихо говорит, склонившись к его уху. Савчук измучено улыбается…

Голос за кадром:
– Было еще одно обстоятельство, о котором никто не догадывался, кроме самого капитана. Бежавшие той злополучной ночью преступники уж точно знали, как все случилось на самом деле. Единственным выходом из этой щекотливой ситуации было найти их раньше других. При другом раскладе, положению Александра Ивановича Савчука не позавидовал бы никто.

24.

Городской пейзаж… На рыночной площади разворачивается трамвай № 5… С возвышенности виден парк с небольшим озером…

Голос за кадром:
– Надо заметить, что город, где появились уже известные нам иностранцы, был не малым и не слишком большим. Так себе, средний городишко. Однако обустраивали его чин по чину, имелись здесь и площади, и парки, и даже приличных размеров озеро, окруженное ивами и разросшимся ракитником. В выходные дни горожане любили кататься по озеру на небольших гребных лодках, а затем на пристани кушать мороженое и освежаться лимонадом.

«… в одно прекрасное утро сначала в парке, потом у озера и, наконец, на площади появился человек (Коровьев), которого никто не знал. Он был худощав, возраста неопределенного, с чертами лица нечеткими, к тому же на глаза его падала тень от козырька спортивной кепки. Жилистая рука мужчины сжимала ручку кожаного портфеля, неприятно как-то поскрипывающего при ходьбе.
Человек (Коровьев) двигался бесшумно и легко, словно скользил по ледяному катку, а не шел по заасфальтированному тротуару. Вскоре он свернул на тенистую улицу, по обе стороны которой располагались дома старой постройки, состоящие сплошь из коммунальных квартир. Именно к одному из таких домов и подошел неизвестный, воровски огляделся и нырнул в подворотню.
Миновав загаженный котами подъезд, он оказался во дворе, аккурат возле винтовой железной лестницы, ведущей на длинный балкон второго этажа, куда выходили пять одинаковых, выкрашенных грязно-зеленой краской, дверей. Он прошмыгнул мимо четырех и остановился у крайней, на которой красовалась размашистая надпись мелом: «Не звони – не открою!!!» Очевидно, три восклицательных знака должны были убедить приходящих в серьезности намерений хозяина жить в полной изоляции…»

Коровьев звонит именно в эту дверь.

Грубый окрик:
- Не слышу!

Коровьев звонит снова.

Слышна неразборчивая брань, замок щелкнул, дверь приоткрылась, и в щель просунулась лохматая голова, сурово взглянула исподлобья и рявкнула:
- Что, читать разучился? Написано: не открою!

Коровьев (наступает на порог запыленным ботинком):
- Но вы же, уважаемый Степан Петрович, открыли все-таки! У меня к вам дело.

Цвигун:
- Какое еще дело? Никаких дел у меня с тобой нету. Говори сразу, что надо, не то я за себя не ручаюсь.

Коровьев:
- Да то и надо, что вам самому, Степан Петрович, как бы вовсе без надобности. Не продадите ли мне свою душу?

Цвигун:
- А вот это ты видел? – (осклабился, складывая из трех пальцев увесистый кукиш)

Коровьев (совершенно спокойно):.
- И не такое видал… – (бочком просачивается в дверную щель и оттесняет хозяина вглубь коридора) – давайте все обсудим спокойно. Поверьте, я к вам с благими намерениями.

Цвигун (буркнул):
- Слыхал я о ваших намерениях, как же…  Заходи, раз уж тебя черт принес.

Коровьев еле заметно улыбнулся, присел на край стула, пристроив на колени свой портфель. Он был в перчатках, несмотря на теплое время года, да и кепку не стал снимать.

В доме царит жуткий беспорядок. Окна наглухо закрыты, стол завален грязной посудой, углы замусорены, покрыты грязью и паутиной.

Цвигун (скрестив на груди волосатые руки):
- Ну, так что же тебе все-таки нужно? Если подлость какую задумал, как вмажу сейчас по роже, и шляпа не поможет.

Коровьев:
- Помилуйте, Степан Петрович, ну зачем вы так напряглись? Вон как мускулы играют! Расслабьтесь. Вы ведь такой уважаемый и достойный человек.

Цвигун:
- С чего ты взял? Был когда-то очень даже уважаемым и полезным членом общества,  да с работы меня выгнали, жена, стерва, ушла, теща накатала жалобу управдому, вот-вот выселять придут.

Коровьев (радостно):
- Да что вы говорите!

Цвигун:
- То, что слышишь. Была у меня хорошая работа: вахтером стоял на химкомбинате. До пенсии бы простоял, так надо же было явиться поганым иностранцам, которые души скупали…

Коровьев (сочувственно):
- Вы их пропустили, и потом у вас случились неприятности?

Цвигун:
- А ты откуда знаешь? – удивился Степа.



Коровьев:
- Так это ж все и случилось из-за того, что душа ваша при вас осталась, а потом, уж поверьте на слово, угрызения совести мучить начнут и всякое такое… Душа, знаете ли, только во вред современному человеку. – (фамильярно подмигивая) –  Избавляйся-ка, милок, от нее поскорей.

Цвигун:
- Ты кто такой, чтоб мне советы давать?! Вот как дам сейчас! – (сжимает мосластые кулаки, кричит и топает ногами) – Ненавижу вас всех, империалисты проклятые! Вот вы где у меня сидите! – (проводит ладонью по своему острому кадыку и смачно плюет себе под ноги)

Коровьев:
- А пролетариев любишь?

Цвигун (мрачно):
- И их, голодранцев ненавижу. Передавил бы, как вшей, собственными руками. Шваль непокорная! Мало их по лагерям и тюрьмам гноят, мало. Я, может быть, старшиной караула мог стать, а там и до начальника всей охраны дослужился бы…

Коровьев:
- Так в чем проблема? Сейчас же все и организуем. У вас есть телефон?

Цвигун:
- Отключили за неуплату, а с кем говорить? Ненавижу! Одни изменники родины, подлецы и спекулянты вокруг. Воруют поголовно все, где уж им настоящего охранника уважать?

Коровьев:
- Знаю, знаю про ваши прошлые заслуги в колымских лагерях. Расстрелять их, сволочей, надо! Такого человека не ценят. Сейчас же все исправим, мой дорогой.

С этими словами Коровьев потянул к себе телефон, сдул с него пыль, набрал номер и тотчас же категоричным тоном приказал в трубку:

Коровьев:
- Начальник охраны комбината пищевых добавок? Прокурор говорит. Ты что, братец, свихнулся окончательно? По какому праву уволил с должности почетного вахтера Цвигуна Степана Петровича? Какие еще поддельные пропуска? Что ж ты творишь, братец? Сам, наверно, подделал, а невинный человек пострадал. Я те покажу кузькину мать! Немедленно восстановить. Проверю лично! – (Коровьев бросил трубку на рычаг) – Вот так-то, дорогой. А тебе души жалко. Да на черта она тебе сдалась? От нее только сердечная жаба давит.

Цвигун (растерянно):
- Ну как-то, знаете ли…

Коровьев:
- И готовься принимать караул. Ты у меня еще в начальниках походишь.

Цвигун (мысленно):
– Прокурор! Господи, что ж такое? Чего он ко мне лично пожаловал?.. Надо сейчас же убрать со стола… – (сдвигает грязную посуду в угол) – И что дальше? Наверняка расстреляют… Сам лично приехал арестовать и поиздеваться решил напоследок…
Тревожные мысли Степана прервал оглушительный телефонный звонок. Он вздрогнул, уронил тарелку из рук и бросился к телефону.

Голос с какими-то противно-заискивающими интонациями:
- Степан Петрович? Уважаемый наш, дорогой Степан Петрович! Ошибочка вышла, вы ни в чем неповинны. Ну ни капельки. Уж простите великодушно, это все секретарша напутала. Уволим ее к чертовой матери! Сейчас же за вами пришлют караульную машину, мы вас не только восстановили, но и повысили в должности, теперь вы старшина караула. Уж не обессудьте, дорогой. Выходите на работу немедленно, прямо сейчас!

На другом конце провода повесили трубку, а Цвигун все стоял и прижимал ее к уху, вслушиваясь в короткие гудки.
Между тем гость освоился за столом, достал из портфеля прокурорскую самопишущую ручку с золотым пером, лист белоснежной писчей бумаги высшего качества, пододвинул все это к Цвигуну и сказал:

Коровьев:
- Ну-с, Степан Петрович, осталась маленькая формальность. Черкните-ка расписочку и будете совершенно свободны.

Цвигун (мысленно):
– Как же, так я тебе и поверил! – (лихорадочно дрожащей рукой выводит свою подпись под дурацкой распиской о продаже собственной души) – Цирк какой-то! Ну ничего, пусть только мне оружие выдадут. Живым не возьмут, черти клятые!..

Коровьев извлек из портфеля заветную сторублевку и положил на середину стола.

Коровьев (с мерзкой улыбкой) :
- Вот вам и вознаграждение за товар!.. Позвольте откланяться.

Коровьев встал, бесцеремонно отодвинул Цвигуна и вышел за дверь, с противным скрипом прикрыв ее за собой.

Голос за кадром:
– Степан Петрович остался стоять посреди комнаты, как оплеванный. Очень большие сомнения посетили его насчет восстановления в должности, да еще с повышением, однако совершенно напрасно: все свершилось именно так, как обещал позвонивший: и повышение по службе, и насчет секретарши… Осталось в душе только смутное беспокойство о проклятой расписке. Тьфу ты, души-то ведь у него теперь не было, значит, это щемило сердце. Еще бы, после стольких-то обид и вспышек праведного гнева. Ничего удивительного…

25.

Парк на берегу озера. Возле причала много публики. Некоторые ожидают своей очереди покататься на лодке, другие едят мороженое и пьют лимонад.
В тени на скамейке сидит молодая привлекательная особа (Виолетта).
К ней подсаживается приличный мужчина (Бегемот), одетый в шелковый полосатый жилет и заграничный серый костюм. Он слегка полноват и мал ростом, но выглядит респектабельно. Круглая его голова острижена под щетинистый ежик, а хитрющее льстивое лицо своеобразно украшают слегка встопорщенные усы, переходящие в короткие бакенбарды.
Толстенький денди часто улыбается и прищуривает медово-желтые глаза.

Бегемот:
- Позвольте, уважаемая, присесть возле вас. Такой чудный день, а вы без друга… Какая жалость, должно быть, расстроилось ваше свидание?

Виолетта:
- А вам какое дело?

Бегемот:
- О, Виолетта Павловна, вы не можете даже в малой мере себе представить, как я рад такому стечению обстоятельств.

Виолетта (неуверенно):
- Откуда вы знаете мое имя? Мы незнакомы… кажется.

Бегемот:
- Но вы же посещали не раз салон господина Садовского в Париже! Я помню, как вы примеряли там бриллиантовое колье…

Виолетта: 
- Да когда это было! – (пугливо оглядываясь по сторонам) – Откуда вы взялись, черт возьми! Вы понимаете, что мы не в Париже?

Бегемот:
- Ах, успокойтесь, примадонна! Я больше слова не скажу про это. Но поверьте, я ваш союзник и поклонник до гробовой доски, как говорится. Скажите мне только, зачем вы возвратились сюда, в этот пролетарский рай?

Виолетта:
- Здесь моя родина, – (тихо, но с твердостью и достоинством) – меня пригласил сам Станиславский.

Бегемот:
- Но помилуйте, душенька, у него в театре такие интриги!

Виолетта:
- Да, вы правы, даже на вторые роли не удалось пробиться…

Бегемот:
- А что же Константин Сергеевич? Он ведь вас пригласил…

Виолетта:
- Оставьте, – (машет рукой и вдруг некрасиво тянет носиком, доставая из сумочки кружевной платочек) – метр уже стар и слишком знаменит, чтобы помнить о бедной эмигрантке, которая с таким риском и опасностью возвратилась на родину, чтобы попасть в его театр… – (профессионально разрыдалась)

Бегемот:
- Успокойтесь, умоляю вас, – (придвигается к ней, берет ее руки в свои и покрывает поцелуями) – я все улажу. Вы же не в Москве! И правильно сделали, дорогая, что приехали сюда, в свой родной город. Здесь прекрасная труппа, не хуже, чем у вашего Станиславского! Хотите, я похлопочу за вас? Завтра же вы будете репетировать Анну Каренину в новой постановке «Дама на рельсах». В театре как раз приступают к прочтению пьесы в потрясающей интерпретации и параллельно ищут актрису на главную роль.

Виолетта раскрывает глаза так широко, что приклеенные ресницы касаются выщипанных бровей.

Виолетта (шепотом):
- Помогите же мне, помогите, ради сцены я пойду на все! Но что я должна сделать для вас за это?

Бегемот:
- Да почти ничего…  уединиться со мной на несколько минут, только и всего.

Виолетта:
- Как вы смеете? У меня есть жених, правая рука Буденного, он вас в куски изрубит своей шашкой!

Бегемот:
- Вы меня не так поняли, – (ухмыляется) – дело идет о сущем пустяке, просто не хотелось начинать его здесь, при свидетелях… – (намекая он на полную конфиденциальность, косит желтые глаза в сторону)

Виолетта:
- Тогда что же, в конце концов, вам от меня нужно? – (поправляет декольте дрожащими от волнения пальцами)

Бегемот:
- Помилуйте, примадонна, это я вам собираюсь оказать некоторые услуги! Ну хорошо, перейдем к делу.

Виолетта:
- Ни на что интимное можете не рассчитывать, – (понижает голос до шепота) – по крайней мере до того, как меня утвердят на главную роль.

Бегемот:
- Это другой разговор! Немедленно едемте в театр, я настаиваю.

«…он подхватил Виолетту Павловну под руку и потащил за собой. Она едва поспевала за энергичным спутником, который был ниже ее ростом едва ли ни на целую голову, однако держался так уверенно и шикарно, что такая незначительная деталь совершенно не имела никакого значения…»
 
Служебный вход городского театра драмы и комедии.
Бегемот распахивает двери носком туфли и увлекает за собой Виолетту в недра храма театральных искусств…
Приемная директора театра Варфоломея Полуэктовича.

Бегемот (шепотом):
– Смелее, смелее, не забудьте упомянуть про своего жениха…

Варфоломей Полуэктович сидит за широким роскошным столом красного дерева, инкрустированного ручной резьбой по торцам. Мягкими большими ладонями он подпирает благородную голову с волнистой гривой седых волос. Глаза его полузакрыты, он дремлет.

Виолетта (карамельным голосом):
- Здравствуйте…

Директор:
- А-а-а, это вы?! Заходите, заходите, очень кстати! Мне вас представили, звонили о вас из самой Москвы от Константина Сергеевича. Боже мой! Сам Буденный желает смотреть нашу премьеру! Если ему понравится Вронский – обещал подарить именную шашку с гравировкой на золотом эфесе! Кому? Театру, конечно, не Вронский же будет ею размахивать. Да проходите же, проходите! – (выскакивает из-за стола, усаживает Виолетту и ее спутника в кресла и доверительно сообщает) – С минуты на минуту прибудет главный режиссер, его консультирует Станиславский.

Директор суетится, предлагает гостям то кофе, то чай…

Директор (прослезившись):
- Какова? – (склонил голову набок, говорит с гордостью, словно сам отыскал примадонну и привел ее в театр) – типаж потрясающий. Классика. Лев Николаевич рукоплескал бы от восторга. А голос, вы слышали ее голос? Бесподобно! Мне и во сне такое не снилось!

Виолетта пытается смущенно возражать, однако достает из сумочки парижское резюме и с гордостью показывает директору перечень своих ролей.

Виолетта:
– Это мое актерское резюме… Лучшей ролью, разумеется, считают леди Макбет, я играла ее в канун возвращения из Парижа...

Директор:
- Вы заблистаете у нас, как Орловский бриллиант! Мы сотворим вам такую драгоценную оправу – закачаешься!

Гости раскланиваются и уходят, директор провожает их до дверей…

Виолетта и Бегемот сидят на скамейке в парке.

Бегемот:
- Вы довольны, дорогая? Вам обеспечена головокружительная карьера. – (берет ее руку в свои) – Вас ожидают слава, овации поклонников, приличные гонорары, наконец… а при связях вашего жениха, вы покорите Москву и Питер в два счета! Теперь ваша очередь исполнить обещанное.

Виолетта:
- Я готова… – (покорно, блестя влажными глазами) – Поедемте ко мне…

Бегемот:
- Ну, ну, не стоит сейчас отвлекаться от работы над ролью, мы все уладим здесь же, на скамье.

У Виолетты снова неестественно расширяются глаза и дрожат накрашенные губы.
Настырный благодетель крепко сжимает ее локоть и шепчет ей в ухо.

Бегемот:
- Дело-то пустячное, дорогая. Только лишь расписочку черкнуть в несколько слов.

Виолетта (настороженно):
- Что, еще какие-то обязательства?

Бегемот:
- Речь идет о продаже совершеннейшей ерунды, назовем это очевидным признаком атавизма, как например аппендикс… Наша международная благотворительная организация проводит статистическую перепись, так сказать. Готовы ли вы проявить сознательность и подтвердить свою приверженность современному стилю жизни, а для этого избавиться кое от чего?

Виолетта:
- От аппендикса? Но у меня его вырезали еще в детстве…

Бегемот:
- Ах, при чем здесь аппендицит! – (всплеснул руками)

Виолетта (возмущенно):
- Да перестаньте же мне морочить голову! Говорите прямо, что вы хотите у меня купить. Надеюсь, что не бриллианты Садовского, которых у меня, кстати, нет, конфисковали на границе доблестные рыцари революции.

Бегемот:
- Тише! – (шипит, сверкнув глазами) – Только не нужно политики, я этого не люблю. Вот бумага, пишите… – (сует в руки Виолетте самопишущее перо) – я, такая-то, продаю свою душу международному фонду…

Виолетта:
- Что? Какую еще душу?

Бегемот:
- Да твою, милочка, не чужую. – (теряя терпение, скороговоркой) – На кой она тебе сдалась? – (злобно угрожает) – Не станешь сейчас продавать – завтра же из театра попрут.

Виолетта (робко возражает):
- Но это как-то непорядочно… просто ерунда, или черт знает что такое. Ладно, чего уж там, забирай свою расписку и катись. Надеюсь, что тело останется при мне?..

Бегемот:
- Больше того, можешь теперь делать с ним что угодно, богиня. Спросить не с кого, с этой минуты душа не будет компостировать мозги старомодными забубонами: и то нельзя, и это неприлично. Греши – не хочу, вот радость-то!

Бегемот взял провинциальную примадонну за пальчик и аккуратно приложил его к расписке.

Бегемот:
- Теперь вы по-настоящему свободны. Прощайте, незабываемая. Непременно встретимся на премьере!

Не успела Виолетта ответить странному благотворителю, в один момент лишившему ее собственной души, как он испарился. Вот только что сидел рядом с ней, и вдруг исчез.

Виолетта:
– Ну и черт с ним! Меня приняли в театр, отдали главную роль, а все остальное неважно.


Голос за кадром:
– Мягко говоря, Виолетта Павловна заблуждалась. Посудите сами: как можно играть без души в драматическом театре, притом главную роль дамы на рельсах, а затем решайте: что из всего этого может получиться?

26.

Неказистый квартал на окраине города.
Андрей и Странник идут вдоль дороги…

Возле одного из домов толпятся люди. Из окна доносится женский плач…

Андрей:
– Что за беда у вас приключилась?

Мужской голос:
– Да вот хозяин с крыши свалился… Помирает вроде…

Андрей:
– Можно мы поглядим на него…

Голоса:
– Чего глядеть? Скорая уже час как не едет…
– Помрет он…

Голос из окна:
– Да пусти их… все равно кончается он…

Странник и Андрей заходят в дом, крестятся и подходят к лежащему на постели мужчине. Около умирающего две плачущие женщины и перепуганная маленькая девочка.

Странник:
– Выйдите, люди добрые… Я помогу ему.

Андрей:
– Пойдемте, ему нельзя мешать…

Уводит женщин и ребенка.

Голоса:
– Еще обворуют, поди…
– На черта ты их пустила? Оборванцы какие-то…

Андрей:
– Мы паломники… В святые места идем…

Голоса:
– Знаем мы таких святош… Если помрет, и тебя с дружком укокошим.

Андрей:
– Да что ж вы злые такие? Он же лечит его…

Подъезжает с сиреной скорая помощь. Выходят из машины фельдшер и санитар.

Фельдшер:
– Ну, где ваш больной?

Медиков уводят в дом.

Странник стоит возле больного, держит ладони над его головой…

Фельдшер:
– Это еще что такое? Помер, что ли?

Странник:
– Он спит… Не тревожьте его… – (отходит от постели)

Фельдшер:
– Поглядим, поглядим… – (осматривает больного) – В самом деле спит… И кости целы… Что ж панику подняли? Нехорошо, сорвали нас, понимаете ли…

Уходят.
Все растерянно переглядываются. Толкают жену пострадавшего.
– Поди проверь, не украли бы чего…
– Проверь, проверь, чего это он там один торчал?..

Странник и Андрей молча уходят.

Голоса вслед:
– Ишь, лекари бродячие…
– По чужим домам мастаки шастать…
– Убирайтесь, шарлатаны, пока целы…

Из дома выбегает пятилетняя девочка. Она догоняет путников и протягивает им узелок с едой.

Девочка:
– Возьмите, дяденьки… Мамка велела вам отдать. А папка мой оживет?

Странник:
– Оживет, милая. – (гладит девочку по голове) – Спасибо тебе и мамке передай спасибо… Добрая у нее душа…

Девочка:
– Прощайте, дяденьки! – (убегает)

Странник крестит девочку вслед…

27.

Странник и Андрей подходят к развалинам церкви, под обломками которой был погребен Поднебесный-старший со своими служками.
Позади церкви, со стороны пустыря, сохранился глубокий подвал. Там устроены ночлежные места и молельный угол. На каменном выступе стоит крест и лампада, В углу сложена церковная утварь.
На каменных лавках устроены две постели из тряпья.

Странник и Андрей ужинают за столом. На столе развернутый узелок с хлебом, куском сыра и помидорами.   
Андрей:
- Отчего нас все гонят, учитель?

Странник:
- Люди с нечистой совестью не любят тех, кто несет добро, тяжесть грехов тревожит их совесть, но им трудно раскаяться, потому что прежде нужно признаться в содеянном. Душа грешника страдает, и рядом с добрым человеком его мучат угрызения совести. Вот я стою и стучу в дверь, а они гонят от себя того, кто готов им помочь.

«…Андрей вздрогнул при последних словах, эта фраза из Евангелия «Се я стою и стучу…» прозвучала в устах Странника так естественно и просто, словно он и не подозревал о ее сакраментальном смысле…»

Андрей (с горечью): 
- Зачем они так поступают?

Странник:
- Просто люди слабы, плохо воспитаны и живут в атмосфере неверия в безбожном мире. Никто из них и представить себе не может, насколько велико могущество зла. Как тифозный больной хочет пить без конца, чтобы утолить сжигающую его жажду, так и человек, лишенный веры, жаждет власти, богатства и наслаждений – всего того, что удовлетворяет низменные страсти.

Андрей:
- Но здесь, в нашей стране, нет таких. Эксплуататоры эмигрировали, а некоторых даже расстреляли. Здесь все равны…

Странник:
- Все равны только перед Отцом Небесным. А человеку дано быть на своем месте по рождению и следовать по начертанному судьбой пути. Через искреннюю веру обретает он достоинства и таланты, с верой исполняет свой долг перед людьми и отечеством. Нет ничего страшней безверия, где нет веры – там царит хаос и торжествуют силы тьмы.

Андрей (горячо):
- Да, да, мне известно это, я читал, что адепты тьмы приходят в мир и оживляют человеческие страсти, будят дикие пороки и толкают людей на преступления. Слуги тьмы свободно разгуливают, где хотят, и становятся факелами, способными разжечь в атмосфере злобного неверия и вседозволенности невиданный пожар. Они заражают мысли и чувства людей одержимостью, влекущей человечество в пропасть. Но за что нам посланы такие испытания?

Странник:
- Многие на этой земле усомнились в Боге и теперь обречены на страдания, чтобы в муках вспомнить о своем Спасителе и снова научиться верить.

Андрей:
- Зачем же Господь допустил все это? Ведь если свет не победит тьму, все мы погибнем…

Странник:
- Что ж, каждый выпьет ту чашу, которую сам себе наливает. А наше дело молиться и помогать исправиться тем, кто этого хочет. Спасение человека в нем самом. Мы лишь можем вдохновлять слабых и помогать заблудшим…
Андрей:
- Но кто-то же должен крикнуть безумным: «Стойте! Вы летите в пропасть!»

Странник:
- Такого смельчака ожидает участь Орфея. Его растерзали вакханки за то, что он проповедовал истину…

Андрей:
- Учитель, у меня больше нет сил! Я боюсь людей, боюсь встретить друзей или знакомых. Я чувствую, что они предадут меня, безвинно обвинят в преступлениях, про которые я и помыслить не мог. Меня снова отправят в тюрьму. Я боюсь ареста, ссылки на верную погибель, я не вынесу пыток и мучений!

Странник:
- Не бойся, мой сын, – (прижимает голову юноши к своей груди) – каждому дан крест по силам его. Неси его из последних сил, как нес Спаситель, и тебе воздастся за этот подвиг…

Андрей:
- А если Бога все-таки нет, учитель, что тогда?

Странник:
- Есть! Во всем мироздании Его порядок и Закон. Без этого тьма поглотит вселенную и наступит вечный холод и мрак. Жизнь и все живое существуют по воле Божьей.

Андрей:
- Отчего тогда в мире властвует злоба и ненависть, гнусные пороки и смертные грехи? Почему Он не уничтожит всю мразь, почему терпит и молчит?

Странник:
- Потому что Бог – это Любовь! – (отвечал учитель, не отводя бездонных глаз от Андрея, и такая печаль из них изливалась, что юноша заплакал)

Голос за кадром:.
– Не мог Андрей только в одном признаться своему другу: больше всего сердце его изболелось не по отечеству, над которым сгущались тучи неминуемого возмездия за отречение от Господа своего, не по увязающим в пороках, как в болотной трясине, заблудшим людям, а по невесте Мотеньке. И мучила его совесть, что оставил ее, грешную, в минуту слабости и соблазна, не смог помочь ей исправиться. А ведь это ох какой грех, не протянуть руки падшему. Какую ж совесть нужно иметь, чтобы спокойно жить после этого? И вот решил Андрей тайком от учителя проведать Мотю. Да и можно ли осудить молодого человека, которого ноги сами понесли к своей невесте?

28.

Дом № 13 по бывшей Овражьей улице.
К подъезду подходит капитан Савчук, внимательно осматривает окна, решительно распахивает дверь и поднимается по лестнице на второй этаж. Звонит. Дверь открывает Майя.

Савчук:
– Здравствуй, Майя.


Майя:
– Привет. С чем пожаловал?

Савчук:
– Соскучился… – (входит и целует девушку в щеку) – Чаем напоишь?

Майя (кокетливо):
– А чего нет? Я нынче пирог испекла…

Оба проходят на кухню. Савчук усаживается за стол.

Майя:
– Небось, опять на пару минут заскочил?

Савчук:
– Так ведь дел полно, ты же знаешь…

Майя:
– Да знаю, знаю… Все за диверсантами бегаешь…

Майя подает чай, отрезает кусок пирога и кладет на тарелку, подвигает тарелку и сахарницу с колотым сахаром к гостю, садится напротив.

Савчук с удовольствием прихлебывает чай…

Савчук:
- А что, Майя, если бы твой появился, как бы ты поступила?

Майя (сердится):
- Надоел ты мне! Он давно уж не мой, поди женился на какой-нибудь монашке.

Савчук (фыркнув):
- Вот дура! Они ж все обет дают не грешить, не то, что мы с тобой.

Майя:
- Ой-ой-ой! Нашел девственниц. Вот иди к ним и поспрашивай хорошенько…

Савчук:
- Зачем же к ним, если ты у меня есть?

Капитан улыбается, притягивает Майю к себе, усаживает на колени, кладет руку под юбку…

На кухню выползает всклокоченная старуха и начинает громко ругаться…

Старуха:
- Тьфу, греховодники, ни стыда, ни совести нету! Вот как я пожалуюсь твоему начальству, что ты девку испортил на поганых своих допросах, тогда поглядим, какой с тебя самого спрос будет.

Майя (отскакивает от Савчука, кричит):
- Убирайся к себе в комнату! Мы тебя в дурдом запрем, если будешь скандалить. Я совершеннолетняя, как хочу, так и живу. Мы с Шуркой за свободную любовь!


Старуха:
- У, бесстыжая, правильно Андрюшка сделал, что бросил тебя, распутницу.

Майя (огрызается):
- Сам он каторжник, в кандалы его закуют, когда явится.

Савчук:
- А что, может появиться?

Майя:
- Да черт его знает… Караул у дверей выстави, если мне не доверяешь.

Савчук (прищурившись):
- Что ж, так наверно и следует поступить. – (потянулся за форменной фуражкой)

Майя (опешила):
- Ты… ты сомневаешься во мне… подозреваешь?

Савчук (насмешливо):
- Ну зачем же сразу подозревать, просто и ты в опасности. Сама посуди, чего от диверсанта ожидать? Если он завербован иностранной разведкой, то и тебя вовлечь в свои шпионские сети наверняка попытается.

Майя (возмущенно):
- Что ж ты несешь такое, что за дурацкие сети выдумал? А я еще замуж за него собралась! Убирайся-ка отсюда, и чтоб я тебя больше за версту не видала.

Савчук:
- Но-но! Выбирай выражения, я ведь могу и тебя привлечь за связь с диверсантом…

Майя:
- Ах ты сволочь такая!

Майя лупит капитана кухонным полотенцем. Он отпихивает девицу, уходит, хлопнув дверью.

В коридоре Савчук нос к носу сталкивается с неизвестным мужчиной (Андреем).

«…Тот был не старым, но и не молодым, непонятного какого-то возраста. Обросший и нестриженный, он походил на странствующего монаха, хотя одет был в обычные хлопчатобумажные брюки и парусиновый пиджак, под которым виднелась застиранная рубаха. Человек этот был широк в плечах, но сутул, и потому не казался высоким, а скорее наоборот...»

Савчук (мысленно):
– Черт-те кого сюда носит… Чего я церемонюсь с этой девкой? Как пить дать, виделась со своим ненаглядным. Запереть бы ее в каталажку на день-другой, живо бы созналась во всем. Чует мое сердце, все они – одна шайка…

Савчук выходит из дома и направляется в отделение милиции.

Голос за кадром:
– Надо признать, что в самолюбивом страже порядка говорила не столько профессиональная хватка, сколько острая обида за позорные побои, нанесенные кухонным полотенцем, и незаслуженное оскорбление. Чтоб какая-то девка такое себе позволила с оперуполномоченным! Да еще при исполнении прямых должностных обязанностей… Уже подходя к своему отделению, капитан вдруг припомнил взгляд незнакомца… Он мог бы поклясться, что в них промелькнул испуг. Хотя, многие бы шарахнулись, наверно, от человека в милицейской форме, да еще при фуражке, который неожиданно выскочил из чьих-то дверей.

29.

У двери Майи нерешительно топчется Андрей… Несколько раз поднимает руку, чтобы постучаться, но что-то удерживает его.

«…Во-первых, столкнувшись почти что нос к носу со своим бывшим конвоиром, он застыл, как соляной столб, и это еще хорошо… Но милиционер быстро прошел мимо, очевидно не заподозрив ничего такого. «Да, сильно же я изменился, – подумал Андрей как-то отстранено, словно речь шла не о нем лично, а о ком-то другом, – вряд ли меня теперь и родная матушка бы признала». Он вздохнул, перекрестился и снова задумался: что сказать своей бывшей невесте? Как встретит она его, захочет ли говорить с ним? «Ах, будь, что будет!» – махнул он рукой и, наконец, негромко постучался…»

Майя:
- Снова явился? И что ты здесь забыл, интересно знать? – (она распахнула дверь и замерла на пороге) – Кто вы такой? – (тихо спросила она) – Что вам здесь нужно?

Андрей (едва слышно):
- Мотя… ты совсем позабыла меня?

Девушка побледнела, испуганно оглянулась, схватила гостя за рукав, быстро втащила в коридор и захлопнула дверь, затем задвинула широкую щеколду.

Майя (щепотом):
- Это ты… Зачем ты пришел? Тебя же ищут везде…

Андрей:
- Пускай! – (махнул рукой) – Я к тебе шел, Мотя, соскучился очень…

«…На какое-то мгновение у Моти словно пелена с глаз спала, она вспомнила своего голубоглазого жениха и все-все, что было так давно, будто и вовсе ничего не было…»

Майя (подозрительно):
- А тот, второй, который тебя вербовал в шпионы, тоже здесь?

Андрей:
- Нет, – (покачал головой) – он не шпион вовсе, а Божий человек. Людей лечит и никому зла не желает…

Майя (злобно):
- Как же, вон чем его добро для тебя обернулось. Уходи, нельзя тебе здесь оставаться. Себя и меня погубишь.

Андрей (укоризненно):
- Ах, Мотя, ты ведь давно себя погубила… опомнись, раскайся, верни душу свою!




Майя (смеется):
- Вот ты о чем! Его ищут повсюду, а он о моей душе печется! Я без нее живу припеваючи и дальше жить буду, а вот ты-то, гляди, не уморись прежде времени. Убирайся, сказала. Некогда мне с тобой разговаривать.

Она отодвинула засов, подталкивая в спину бывшего жениха, и высунулась на лестничную площадку поглядеть, пусто ли за дверью.

Майя (шепотом):
- Уходи побыстрей и никогда больше сюда не возвращайся. Никогда, слышишь! Мне из-за тебя неохота вшей на нарах кормить. Прощай.

Девушка захлопнула дверь. Андрей постоял в нерешительности еще немного и пошел прочь из родного дома.

Андрей (шепчет):
- Бог тебя простит, Мотенька… Я за тебя молиться стану, чтобы душу твою спасти. Хороша же шутка: душу продать за сто рублей. Ясное дело, кто покупал. Только вот их никто не ищет, как нас с учителем…

Андрей все дальше и дальше уходит от родного дома…

30.

Отделение милиции. По коридору носятся взад-вперед опера… Савчук сидит в своем кабинете за столом, заваленным горой бумаг, и обхватив руками голову…

Голос за кадром:
– Сильно, надо заметить, Андрей заблуждался насчет скупщиков. Покупателей невидимых душ обыскалась не только милиция, но даже особый отдел. Все без толку. Аферисты буквально испарялись на глазах. Вот только что были здесь и – на тебе! – никаких следов. Переворошили секретные картотеки, допросили всех подотчетных отечественных гипнотизеров и иллюзионистов, консультировались с самим Мессингом, результат – ноль. Кроме того, появилось сомнение в том, что это были обычные аферисты, дело попахивало интернациональным скандалом.


Савчук (рассуждает сам с собой):
– Шутка ли, скупать ни в чем не повинные души? И что, спрашивается, с ними будет дальше? Кое-кто, правда, считает, что душа все-таки есть… Что это особая какая-то субстанция… и не исключено, что вражеская разведка использует ее в военных целях. Проклятые империалисты! Недаром все описания пострадавших говорят, что мистификаторы – иностранцы… Выражаются всякими фразами: «дамы и господа» и прочие выкрутасы…

В кабинет входит без стука Еремин в штатском.

Еремин:
– Здравствуй, Александр Иванович!

Савчук вскакивает.




Еремин:
– Сиди, сиди, напрыгаешься еще. Я вот чего зашел, панькаться с тобой больше некогда: или предъяви благотворителей, или погоны снимешь… Короче, решено использовать последнее средство: сам иди на прием к консультантам и продавай душу. Возьмешь преступников, так сказать, на горячем.

Савчук:
– Да, идея хорошая, но где их найти? Чертов доктор принимает всех желающих в помещении своего фонда. Однако этот проклятый фонд как сквозь землю провалился! Сначала они засели напротив Главпочтамта. Я видел вывеску собственными глазами, но когда туда примчалась опергруппа, этих уродов и след простыл. Выяснилось, что на том самом месте стоит центральная прачечная! Ну, куда это годится?

Еремин:
– Знаю, знаю… теперь твои гастролеры вообще ходят по квартирам и скупают у граждан души.

Савчук:
– Почему мои? По радио каждый час передают распоряжение не впускать в квартиры неизвестных лиц или, в крайнем случае, требовать паспорта или удостоверения личности. Но как же, послушают нас!

Еремин:
– Послушают, не послушают – не наша забота. А тебе придется помотаться по людным местам, понаблюдать самому… Словом, действуй!

Еремин кивнул и вышел из кабинета.
Савчук привстал, затем плюхнулся на стул и смачно (неразборчиво) выругался…

31.

Савчук уныло бродит по парку и подозрительно осматривает гуляющих… Вокруг него пожилые люди, целующиеся парочки, мамочки с ребятишками, рабочие-озеленители и т.п. Капитан спускается на пляж и там видит подозрительную компанию…

Голос за кадром:
– Александр Иванович словно помешался. Он денно и нощно выслеживал иностранцев, а иногда и сам приставал к прохожим: купите-ка у меня душу, пожалуйста! И куда годится такая работа? Курам на смех. Но представьте, в конце концов ему повезло. Он встретил всю компанию в полном комплекте на пляже, под громадным цветным зонтиком. Все в точности совпадало с описанием: представительный профессор, длинный секретарь, мрачный телохранитель, богемного вида толстяк и полуголая дама со шрамом на шее…
 
Капитан Савчук подобрался как тигр и быстрым скользящим шагом приблизился к компании, сидевшей на пляже…
Он решил начать с дамы, загоравшей несколько в стороне... Капитан подсел к ней на песок…

Савчук:
- Не хотите ли искупаться?

«…Дама молча смерила его ледяным прозрачным взглядом и повернулась спиной, выставив напоказ обнаженные ягодицы прекрасной формы. Савчук сглотнул слюну и сообразил, что нужно было представиться сперва кавалерам…»

Капитан (приблизившись с компании под зонтиком):
- Добрый день, как отдыхается?

Коровьев:
- Чудненько! А вы, Александр Иванович, молодец, что к нам присоединились, добро пожаловать!
С трудом сдерживая удивление по поводу осведомленности насчет своего имени, капитан глуповато улыбнулся.

Савчук (лихорадочно соображает):
– До ближайшего телефона полкилометра… Еще минут двадцать надо, чтобы на задержание прибыла опергруппа… Придется продавать душу… Никуда вы от меня теперь не денетесь, господа аферисты…

Коровьев (тараторит, размахивая худыми руками):
– Что же вы засмущались, дорогой? Присаживайтесь к нам поближе, мы не кусаемся. Мессир, вы, кажется, намекали на желание познакомиться с натуральным милиционером? Так вот же он перед вами!

Мессир:
- В самом деле, молодой человек, располагайтесь поудобнее… Вы ведь давно искали встречи с нами, не так ли?

Савчук (замявшись):
- Ну, не совсем, но все-таки…

Мессир (чуть улыбнувшись и разглядывая в упор капитана жесткими разноцветными глазами):
- Все-таки искали!

«…Неизвестно отчего на Савчука вдруг напал страх. У него вспотели ладони и шея, волосы приклеились к затылку, ног своих он не чувствовал вовсе. Что-то неуловимое витало в воздухе вокруг его головы…»

Азазелло:
- Не волнуйтесь так сильно, ведь убивать вовсе не сложно, дело-то пустячное…

Савчук (возмущенно):
- Что это вы себе позволяете? Я состою на службе охраны порядка и не позволю обвинять себя голословно…

Коровьев (с издевкой):
- Экий ты глупый! Понятное дело, поставили тебя следить за порядком, так ты и следи. Только в наши дела зачем лезть?

Савчук:
- Но позвольте, занятия ваши какие-то странные. Я министру звонил лично. Он понятия не имеет о благотворительном фонде немецких профсоюзов.

Бегемот (в панаме и полосатом купальнике, хихикнув):
- Откуда ж у него понятие, у вашего министра?

Мессир:
- Успокойтесь, молодой человек… Вы ведь к нам по делу, как я понимаю?

Савчук (решительно):
- Да, именно. Хочу, знаете ли, тоже душу продать.

Мессир:
- Ничего не выйдет, ваша душа однажды уже была продана.

Савчук (удивленно):
- В каком смысле?

Азазелло:
- В самом прямом. Души убийц, грабителей, насильников и прочей дряни скупаются нами на месте преступления. Твоя душа давно принадлежит нашему фонду.

Савчук (вскричал, хватаясь за кобуру):
- Да как вы смеете меня оскорблять? Вот сейчас расстреляю вас всех к чертовой матери!
Пытается правой рукой нащупать табельное оружие, но вместо этого – о, ужас! – в кобуре шуршит что-то сыпучее. Капитан быстро выдергивает руку, и на песок высыпается семечковая шелуха.

Коровьев (вопит, прыгая вокруг Савчука и вертя руками):
- Ай-яй-яй! Украли пистолет! Караул, милиция!

У капитана вдруг все члены онемели и язык присох к небу, а перед глазами стал виться веретеном рой жирных черных мух…

Пляж. Поздний вечер.
Дежурный наряд обнаруживает капитана Савчука на совершенно безлюдном пляже в бессознательном состоянии. Подъезжает скорая помощь, по лестнице бегут санитары с носилками…

Голос за кадром:
– Прибывший с санитарной машиной врач засвидетельствовал неприятный факт: капитан Савчук был смертельно пьян. Его быстро доставили в кардиологию военного госпиталя (не в вытрезвитель же везти собственное начальство!) и там трое суток откачивали от сильнейшего алкогольного отравления. Придя в себя, он рвался на задержание особо опасных международных преступников, но это и понятно, в таком состоянии не то еще некоторые вытворяют…

32.

Красивый особняк в центре города. Кабинет генерала Еремина. Он стоит у окна и размышляет…

Голос за кадром:
– Не слишком хорошо чувствовал себя и генерал Еремин. После того, как исчезла Юлианна, он места себе не находил. Пропажа единственной дочери занимала все его мысли. Теперь вот еще добавились и какие-то гастролеры из международного фонда. Каталажки трещали от всяких подозрительных элементов и просто растяп, черт знает где посеявших свои паспорта, но среди них попадались и личности особенные. Чрезмерно подозрительных генерал допрашивал сам.
Дежурный (входит и докладывает):
– Товарищ генерал! – (козыряет) – По вашему приказанию задержанный доставлен.

Еремин (садится за стол):
– Заводи.

В кабинет вводят бродягу (Странника).

Еремин (разглядывая бродягу):
- Почему ты не желаешь назвать свое имя?

«…Ничего особенного в лице его, обрамленном волнистыми темными волосами, не было, только большие выразительные глаза излучали печаль, да синцы на высохших скулах говорили об аскетической, полуголодной жизни…»

Странник:
- Я не знаю своего имени…

Еремин (устало):
- Так ведь только за одно это я могу сгноить тебя в тюрьме, понимаешь ты? У меня тысячи нераскрытых преступлений, сотни преступников в розыске, наверняка ты один из них.

Странник:
- Нет, я ничего дурного не делал…

Еремин:
- Но должно же быть имя у человека! Ладно, паспорт ты потерял, это я понимаю, но имя свое позабыть – это уж чересчур, здесь такое не проходит. Тебя отвезут в психбольницу и освидетельствуют. А эта процедура не из приятных. Можем и прямо здесь, в подвале, электрошок применить, чтоб память твою освежить немного. Так что лучше вспоминай по-хорошему и побыстрей, пока мое терпение не лопнуло.

Странник:
- Я странник, просто странствую…

Генерал смотрит в упор на тщедушного человека, съежившегося на стуле под ярким светом направленной на него лампы, отводит глаза в сторону...

Еремин (мысленно):
– Ну, поусердствуй, покажи свою власть над этим несчастным заморышем... паскудство какое… Отпустить его, что ли, на самом-то деле? Подпишу пропуск, и охрана выбросит его за ворота, пусть идет себе, куда хочет. Этот уж точно не из компании германских благотворителей. Боже мой! Я могу уничтожить этого человека… – (смотрит на фотографию дочери) – Юлианна, Юлианна! Что ты наделала? Зачем ты ушла… Где ты сейчас? Может быть, в эту минуту, ты тоже в чьей-то слепой власти? Тебя могут растлить, замучить, убить… Боже мой!..

Странник (тихо):
- Твоя дочь жива и находится в месте безопасном…

Еремин (дергается, сдавленным голосом):
- Откуда ты знаешь?

Странник:
- Потому что это я указал ей путь, которым она пошла…

Еремин (яростно):
- Ты? – (генерал хватается рукой за ворот мундира) – Говори, где вы встречались, кто тебя подослал?

Странник:
- Мы встретились в тюрьме, куда бедное дитя безвинно заперли и избили…

Еремин:
- Ты… ты… – (генерал почувствовал, как кровь ударила ему в голову, в ушах зашумело и перед глазами поплыли оранжевые круги…) – Охрана! – (он падает на пол замертво)

Вбегают ординарцы и караульные, поднимают его с пола, укладывают на диван, вызывают скорую помощь.

По городу мчится санитарная машина… Генерала уносят на носилках…

Кабинет капитана Савчука. Звонят телефоны.

Савчук:
– Да, занят… Не могу! Сам зашиваюсь! – (берет другую трубку) – Что, что?! Госпитализировали? Удар? А где бродяга? Что?! Ушел подлец…

Надевает фуражку и выскакивает из кабинета…

Голос за кадром:
– В суете вовсе позабыли о безымянном Страннике, а когда кинулись – его и след простыл. Оставалось только диву даваться: как ему удалось пройти через контрольно-пропускные пункты без специального пропуска и удостоверения личности. Ужас какой-то! Но так как все особисты были заняты спасением жизни своего начальника, то должного внимания служебному расследованию из ряда вон выходящего инцидента и поискам задержанного не уделили. В заведенном уголовном деле кратко отметили, что преступный неопознанный элемент, подозреваемый в связи с иностранными шпионами, был расстрелян при попытке к бегству, и поставили на обложке серой картонной папки жирный крест.

33.

Городской парк. Знойный июльский полдень. Возле голубой будки с надписью «Пиво-воды» совершенно безлюдно.
Пышнотелая Клавдия Софроновна скучает за прилавком, сложив под грудью полные белые руки.
Рядом с будкой появляется щекастая улыбающаяся рожа невысокого коренастого мужчины (Бегемот) с аккуратным кожаным портфельчиком в пухлых пальцах, затянутых в шелковые летние перчатки. Одет франтовато, в полосатой манишке.

Клавдия (раздраженно, в сторону):
– Тьфу ты, гоголь-моголь какой! Шел бы уж прямиком в ресторан со своими перчатками, морда буржуйская. – (смотрит на покупателя недоброжелательным взглядом, ожидая заказа)


Бегемот (расплывается в широченной улыбке):
- Здравствуйте, милейшая Клавдия Софроновна! Как же я рад застать вас здесь, на работе!

Клавдия:
- Интересно, где еще я могу быть в такое время?

Бегемот:
- Вы что же, не узнаете меня? Ох, как нехорошо забывать старую любовь! Как же мы поживаем, что поделываем теперь?

Клавдия (раздраженно, пытаясь вспомнить):
- Да все то, что видишь.

Однако внешний вид одетого в дорогой костюм незнакомца подает вполне основательные надежды на возобновление перспективного знакомства. Она, немного смягчившись, улыбнулась.

Бегемот:
- Ах, сколько раз я вспоминал твою улыбку, Каля, сколько раз! А помнишь, как мы спрятались от дождя и любили друг друга в трамвайной будке?

Клавдия (смутившись и порозовев):
- Да, да…

Бегемот:
- Как мы оба тогда залетели, а? Меня бросила первая жена, а твой-то, твой не догадался?

Клавдия (сердито):
- Мой был в командировке. Пиво пить будете или идите себе дальше по своим делам.

Бегемот (не замечает недовольства):
- Каля, как ты была хороша в ту единственную, незабываемую ночь нашей праздничной любви! – (чмокает Клавдию в пухлую руку, перегнувшись через прилавок)

«…проворный ловелас мгновенно оказался в пивном ларьке за спиной Клавдии Софроновны и, показывая блестящими желтыми глазами на шторку, жестом приказал ее задернуть, а затем, обнаружив на полке табличку с надписью «Переучет», самолично выставил ее за стекло. Гость из прошлого и хозяйка остались наедине в полутемном помещении, пропитавшемся хмельным запахом кислого пива…»

Бегемот:
- Я, дорогая, просто в восторге от тебя! Вот глаза прикрою и любуюсь, как все это у тебя ловко выходит… И ведь что замечательно: ведь ты, душенька, никому не отказываешь!

Клавдия:
- А как же можно отказать хорошему человеку? Ну что же ты, давай поживей, сюда могут постучаться и спросить пива, я ведь на работе все ж таки.

Бегемот (вожделенным шепотом):
- Да, да, но как же можно, душенька, ты ведь так хороша, что я и остановиться не смогу вовремя, придется в самом деле на переучет закрываться, – (облизывает ладони нетерпеливой избранницы, не без труда оторвав их от своего брючного ремня) – распалим нашу страсть вечерком, ладно? Ты ведь одна сейчас, студентка твоя съехала, и нам никто не будет мешать.

Клавдия:
- Ты и про это знаешь? Да, Маргарита моя сошлась с учителем живописи и поселилась, представляешь, в бывшей квартире попа Поднебесного. Ха-ха-ха… – (смеется, похотливо прижимая к грудям нос своего ухажера) – любовнички теперь почивают под образами…

Бегемот:
- Но ведь там был пожар и все сгорело, – (мягко высвобождается из женских объятий) – жарко тут у тебя, дорогая…

Клавдия:
- Сгорело ни сгорело, а только поп с попадьей в гробах переворачиваются, глядя с небес на то, что вытворяют в их светлице. Признаться честно, эти живописцы такие сластолюбцы… – (Клавдия прикрыла глаза и облизнула влажные губы) – Представляешь, регулярно, по субботам, сборища у себя устраивают и, признаюсь тебе по секрету, даже стыдно бывает смотреть на их потехи.

Бегемот (ухмыляясь):
- А ты подглядываешь, шалунья?

Клавдия (хихикая):
- Нет, конечно, но наши окна напротив, само по себе иногда выходит, у них и занавесок приличных нет. И потом, они меня утром приглашают прибраться…

Бегемот:
- Вот ты и рада приголубить проспавшихся гостей. Знаю, знаю твои таланты! – (Бегемот ущипнул свою бывшую подружку за мягкую ягодицу) – Что ж, ты молодец, огонь, своего не упустишь!

Клавдия (подозрительно):
- Ты будто подглядываешь за мной, и откуда только тебе все известно?

Бегемот:
- О, дорогая, я ясновидящий. Правда, правда, вот хотя бы вчера: здесь, в этом самом киоске, ты отдалась сначала начальнику караула, а потом еще двум его подчиненным по очереди.

Клавдия (оскорбленно):
- Что значит по очереди? Никакой очереди не было, просто заглянули ко мне за ширму приятные молодые люди, постоянные покупатели, между прочим. Что ж, я в удовольствии себе должна отказать? – (хнычет) – У меня мужа нет, приголубить некому, одни алкаши кругом…

Бегемот (утешительно):
- Ну, Каленька, милая, будет, я не хотел тебя расстраивать, прости, умоляю. А что, душенька не тревожит?

Клавдия:
- Какая еще душенька? Что ты имеешь в виду?


Бегемот:
- Да все очень просто: душа, говорят, болит, когда жизнь не складывается.

Клавдия:
- Ничего у меня не болит, и моя жизнь меня очень даже устраивает.

Бегемот:
- Замечательно! Просто великолепно! Тогда тебе и переживать не за что. А не продашь ли ты мне свою душу, дорогая? Тише, тише, не нужно так волноваться… – (желтые глаза сверкнули изумрудными искрами, и он продолжил вкрадчивым голосом) – ты мне расписочку подпишешь, а я тебе сто рублей заплачу. Это у нас акция такая проходит, проверяем рабочий класс на сознательность и скрытую религиозность. Немецкие профсоюзы основали даже благотворительный фонд с этой благородной целью. Вот только лозунга пока не придумали, нужно что-нибудь завлекательное, например: «Долой душевное смятенье!» или «Да здравствует освобожденье!»

Бегемот извлекает из портфеля лист бумаги, самопишущее перо, и Клавдия, как зачарованная, механически пишет все, что диктует ясновидящий миссионер из Германии. Затем ставит на бумагу отпечаток указательного пальца.
Гость исчезает.
На липком от пивной пены столе лежит смятая сторублевка.
Клавдия сует купюру в нагрудный карман своего передника, вздыхает, с грустью гладит себя по животу, раздвигает шторки и убирает табличку с надписью «Переучет». У киоска уже шумят изнемогающие от жажды покупатели...

34.

Отделение милиции. Во двор выскакивают молодые люди в цивильном. Капитан Савчук выдает всем темные очки. Надевает очки и сам…

Голос за кадром:
– Более-менее придя в себя после приключений на пляже, капитан Савчук с головой окунулся в работу. Привлеченные милицией добровольные помощники слонялись по улицам, выискивая преступных мистификаторов. Учитывая гипнотические способности последних, всем участникам операции строго-настрого было приказано ходить в черных очках. Беспрецедентные меры, к сожалению, не дали никаких результатов. Более того, жалобы участились, а некоторые граждане просто требовали от милиции вернуть им проданные души, дескать, они были обмануты, так что верните им, видите ли, расписки. Насчет ста рублей, правда, помалкивали. Но в чем тогда резон? Хотите получить свой товар обратно – верните деньги. Нет, видите ли, им моральный ущерб полагается компенсировать. А кто виноват? Вот, то-то же. Словом, от последних событий у кого угодно удар мог случиться.

Савчук возвращается к себе в кабинет, снимает очки и садится за стол.
В дверь робко стучат, и следом входит ювелир Бергман.

Бергман:
– Здравствуйте, товарищ начальник! Можно к вам?

Савчук:
– Попробуйте.

Бергман:
– Можно присесть?
Савчук:
– Давайте.

Бергман:
– Да, конечно. Я сейчас… – (ставит на стол жестяную коробку)

Савчук:
– Что это?

Бергман (заикаясь):
- Я как сознательный гражданин, добровольно, зафиксируйте это письменно, товарищ капитан, желаю сдать в городскую казну ценности, которые скопила наша династия…

Савчук:
- Чего? Какая еще династия? Ты что – родственник Романовых? Встать, когда с тобой разговаривает командир отделения! Добровольно, говоришь? А сундуки свои золотом тоже набивал добровольно, кровосос несчастный!

Бергман:
- Помилуйте, Александр Иванович, какие сундуки? – (засуетился, вскочил со стула) – одна маленькая коробочка из-под монпансье со сломанными коронками и бриллианты, сколотые на гранях! Это фамильное наследство моей бабушки… Зачем же вы так? Меня даже ЧК не трогали за заслуги перед отечеством! Я лучший эксперт по драгоценным камням и золотым сплавам. Мне доверяли диагностику конфисканта всего региона… Через вот эти руки – (он вытянул вперед ухоженные руки с длинными музыкальными пальцами, на одном из которых блеснул перстень с крупным солитером) – прошло столько золота, что ним можно было вызолотить башню Эйфеля!

Савчук (ворчливо):
- Наслышаны мы про ваши заслуги, сядьте. Ну, и что от нас требуется, к ордену вас представить?

Бергман (закатывая глаза к потолку):
- Не надо к ордену, избавьте только от проклятого шантажиста.

Савчук (насторожился):
- Это еще что за новость? А ну выкладывайте все по-порядку.

Бергман (запинаясь и утирая со лба обильные капли пота):
– Понимаете, ко мне в магазин ввалился вымогатель… странный такой: длинный, в дурацкой спортивной кепочке и с разбитым пенсне на носу… Очень подозрительный тип. Представляете, он мне стал угрожать и требовать… Нет это невозможно передать!

Савчук:
– Перестаньте причитать, не то вам никакие коронки не помогут…

Бергман:
– Но как вы не понимаете! Он требовал, чтобы я продал ему свою безгрешную душу. Клянусь, я сопротивлялся изо всех сил… Но потом все-таки сдался и подписал какую-то дурацкую расписку…


Савчук (с истерическим смехом):
– …и еще приложил собственный палец!

Бергман (оскорбленно):
– Что вы смеетесь? Он же может воспользоваться отпечатком! Этот негодяй оскорбил меня! Он заплатил за честную душу всего три рубля, намекая на мою иудейскую конфессию…

Савчук:
– Все понятно. Насчет конфессии меня не касается, это в мою компетенцию не входит. А с остальным разберемся. Идите!

Бергман:
– Но как же…

Савчук (кричит):
– Убирайтесь к чертовой матери со своей коробкой. Сдайте ее в банк или ломбард, черт подери…

Бергман пятясь уходит.

Савчук (яростно):
– Это что ж такое творится? Под носом у милиции на охраняемый объект заявляется мерзавец, который украл у меня табельное оружие!  Убью, скотина!…

Хватает фуражку и выбегает из кабинета.

35.

Ювелирный магазинчик Бергмана. Он раскладывает украшения в витрине.

Голос за кадром:
– На самом же деле все обстояло немного иначе, чем то, о чем добровольно сообщил следователю уважаемый эксперт по оценке различных драгоценностей Измаил Бергман. Накануне вечером к нему в магазин действительно явился тощий мужчина средних лет, на носу которого красовалось разбитое пенсне без одного стекла…

Звенит колокольчик над дверью. В магазинчик входит Коровьев. Он развязно разваливается  в кресле. К нему услужливо подбегает Бергман.

Коровьев:
- Здравствуйте, Измаил Исаакович! Позвольте задать вам несколько интимных вопросов.

Бергман:
– Добрый день, уважаемый. Слушаю вас очень внимательно.

Коровьев:
- Что вы делали до семнадцатого года?

Бергман (удивленно):
- Я? Я стажировался за границей в мастерских самого Фаберже! Но позвольте, вы кто такой? С какой стати интересуетесь такими вещами?


Коровьев:
- А с той, милейший, что нам известно, как вы бессовестно наживались в эти бурные революционные годы по линии своей уникальной профессии.

Бергман (покраснел, затем напыжился и произнес веско):
- Вон! Убирайтесь немедленно вон, не то я вызову милицию.

«…Он уже собрался нажать на красную кнопку сигнализации экстренного вызова, как наглый посетитель метнулся к витрине и, приблизив свое поганое пенсне к самому стеклу, сказал противным писклявым голосом…»

Коровьев:
- А что это такое, дорогой мой? – (тычет пальцем в выставочный комплект драгоценностей)

Бергман:
- Это, это…

Коровьев (весело):
- Это, уважаемый, подделка по полной программе! Вы хотите всучить музею Восточных искусств свою фальшивку как авторитетный эксперт, а настоящие бриллианты тю-тю, давно в Париже у вашего дружка Садовского, который втюрил такую же пошлую дешевку одной моей знакомой актрисе.

Бергман:
- Что вы такое говорите? Я не виделся с Садовским двадцать лет, мы даже не переписываемся… Связь с иностранцами запрещена законом, я законопослушный гражданин. Вы меня не смеете оскорблять бездоказательно!

Коровьев (нахально):
- Вовсе нет, а что это торчит из вашего кармана, дорогой? – (он лезет обниматься с ювелиром, извлекая одновременно из его внутреннего кармана письмо от Садовского)

Бергман (покраснев до макушки):
- Но позвольте, какое вам до всего этого дело?

Коровьев:
- Абсолютно никакого. Только если мы не договоримся, вам придется давать свои объяснения на Набережной, в особом отделе, а заодно и к обыску с понятыми подготовиться, все чин по чину. Но как бы вы ни прятали под половицы ваш драгоценный лом и бриллианты, их все равно найдут и они еще послужат пролетариату. Вот так-то, мой дорогой. Давайте-ка лучше порешим все миром.

Бергман (дрожащим голосом):
- Что вам угодно?

Коровьев:
- Продай душу. Даю трешку за экземпляр, больше все равно никто не даст, конфессия твоя подвела. Ясно?

Бергман (с трудом сохраняя спокойствие):
- Вы сумасшедший. Как можно продать то, что нельзя визуально потрогать руками?


Коровьев (деловито):
- А вот это не твое дело. – (достает из портфеля бумагу) – Пиши расписку и можешь спать спокойно, все останется между нами.

Бергман (растерянно):
- Кто вы такой?

Коровьев:
- Я миссионер от немецкого профсоюза. Наш международный благотворительный фонд вентилирует пролетарскую сознательность масс, для чего создан Всемирный банк человеческих душ, атрофированных в процессе эволюции натуральной материи, понятно?

Голос за кадром:
– Выслушав всю эту абракадабру с вытаращенными глазами, уличенный в особо крупном мошенничестве и связях с иностранными коллегами, ювелир автоматически подписал предложенную ему бумагу и собственноручно поставил в углу оттиск указательного пальца. Опомнившись наутро от вчерашнего кошмара, Бергман побежал сдаваться с повинной в милицию, о чем мы с вами уже знаем… Что же касается до фальшивых бриллиантов, то тут шантажист дал промашку: бриллианты были заменены еще до того, как колье попало в музей. На-ко, выкуси теперь, шпион германский!

36.

Парк над озером. На скамье сидит Маргарита. Она грустна.

Маргарита (тихо):
– Противный, противный городишко! – обводит взглядом затянутое ряской озеро, облысевшие глинистые склоны, мусорные кучи, сваленные возле киосков, заросшие сорняками газоны, тусклое небо, выцветшее от жары) – Разве об этом я мечтала? Я так несчастна! Ну разве это справедливо?.. Что же делать? Что делать?.. Черту бы отдалась лучше, чем этому негодяю!

За спиной Риты тут же появляется Азазелло. Он одет в добротный летний чесучовый костюм и заграничные туфли, рука в перчатке держит на отлете черный котелок, а в другой небольшой кожаный портфель. В общем, в такой элегантной одежде рыжим волосам и некрасивости его лица не стоило придавать большого значения.

Азазелло:
- Можно ли присесть возле вас?

Маргарита (мерит незнакомца быстрым взглядом, отвечает сдержанно):
- Садитесь, если хотите.

Азазелло:
- Простите, что я вмешиваюсь в вашу личную жизнь, Маргарита Николаевна, но ваш избранник ни в коей мере вас не достоин! Уж поверьте моему опыту, это совсем не та партия, которой вы заслуживаете.

Маргарита (удивленно)
- Откуда вам известно мое имя? – (никто до сих пор не называл ее по имени-отчеству) – И кого вы имеете в виду, объяснитесь? Если моего мужа, то мне не интересно ваше мнение…


Азазелло:
- Очень зря. К тому же он вам не муж, а просто сожитель… – (не обращает внимания на вспыхнувший румянец собеседницы) – Уж поверьте мне на слово: спутник вам достался ничтожный. Просто дрянь, откровенно говоря.

Маргарита (сердито):
- Да какое вам дело до него? Кто вам позволил лезть в мою личную жизнь?

Азазелло (усмехнувшись):
- О! Да я сам бы сроду такой ерундой не занимался. Только вот есть один человек, которому ваша судьба не безразлична. Очень влиятельный человек, смею заверить. Хотя, честно признаться, не понимаю, что он в вас увидел особенного.

Маргарита (обиженно):
- По-вашему я недостойна внимания приличного мужчины? Только намотайте себе на ус, что меня не интересуют незнакомые мужчины.

Азазелло:
- Экая чепуха! Исправим это упущение в два счета. Мы же с вами уже познакомились, правда?

Маргарита:
- Ну, не совсем… Я вас не знаю, а вы же, напротив, где-то навели справки о моей личной жизни. Вы что, сводник?

Азазелло:
- Помилуйте, дорогая Маргарита Николаевна, вовсе нет, любовные связи – это не мой конек, если хотите знать, я в подобных делах настоящий олух.

Маргарита:
- Какие уж тут дела? И потом, никакой любви вовсе нет, все это выдумки наивных простушек и плаксивых поэтов.

Азазелло:
- Не скажите, дорогая моя… – (понижает голос до шепота) – Любовь – коварная штука. Тут ее нет, а вдруг – раз! – вспыхнула, как серная спичка, а потом как полыхнет, как обдаст жаром… Испепелит, иссушит, измучит – опомниться не успеешь. О, вы и не представляете, какова тирания этого странного чувства! От любви зарекаться нельзя, все попусту, уж доверьтесь моему опыту, это так же бесполезно, как зарекаться от сумы да от тюрьмы.

Маргарита (уныло):
- Мне уже все равно… Тюрьма так тюрьма, мой дом хуже тюрьмы…

Азазелло:
- Ну-ну, не стоит падать духом. Вот увидите, все может измениться в один момент: сегодня одиноко и грустно, а завтра прекрасная семья, достаток полный, столичная жизнь и все удовольствия. Вам и присниться не может, какие сюрпризы преподносит судьба.
 

Маргарита:
- Очень даже может! Вот только жильцам нашего двора, например, она преподносит сюрпризы сплошь отрицательного свойства.

Азазелло:
- Ах да, да, да! И даже знаю, о чем вы подумали: жил себе прекрасный молодой человек и вдруг, на тебе, папашу камнями завалило, мамаша в одну минуту представилась да еще квартира сгорела дотла. И вы теперь в этой квартире вздумали пожить в свое удовольствие. Ой, нехорошо все это, неспроста…

«…Договорить замысловатую тираду незнакомец не успел, потому что за их скамьей раздались свистки и по аллее промчались сыщики в черных очках, которые безуспешно пытались догнать человека с мешком за спиной. Человек бежал, высоко задирая ноги, как страус, и голова его тряслась в такт прыжкам...»

Сыщик:
- Подрезай, подрезай, – (кричит другому сыщику, не выпуская изо рта свистка) – заходи снизу! Уйдет ведь, подлец…

Рита вертит головой во все стороны, захваченная необычным зрелищем погони за обреченной жертвой. Ей жаль убегавшего…

Маргарита (шепотом):
– Ишь, наседают на бедолагу… Несутся, как гончие псы, двое на одного… Чтоб вы споткнулись, негодные…

Все именно так и случилось: один из сыщиков споткнулся и покатился с обрывистого склона вниз, к пляжу…
Другой пока соображал, что делать дальше, выпустил убегавшего из вида…
Наконец все было кончено. Маргарита вспомнила о своем собеседнике, оглянулась, но скамейка была пуста….

Голос за кадром:
– Не станем врать, что Рита сильно пожалела об исчезновении собеседника, но все же чувство легкой досады осело на донышко ее смущенной души. И потом, женское любопытство было задето за живое: кто же все-таки этот загадочный незнакомец, так хорошо осведомленный о делах в доме № 13?..

37.

Трамвай маршрута № 5.
На переднюю площадку поднимается капитан Савчук, опережая двух старух.

Александр Иванович оглядывает пытливым взглядом напиравшую на него толпу пассажиров, однако распознать в потных и напряженных лицах подозреваемых представлялось задачей практически не выполнимой.

Кондуктор объявляет городской рынок, и капитан становится лицом к выходу – так, чтобы мимо него проследовала на выход большая часть измученных в давке пассажиров, которых он сумеет внимательно осмотреть на предмет опознания преступных элементов.

Однако одно обстоятельство спутало план капитана.
«…Не обнаружив в спрессованной толпе явно выраженных подозрительных личностей, капитан механически направил свой взгляд в окно и там, за окном, увидел прямо на него идущего человека, черты которого ему показались до чертиков напоминавшими кого-то…»

И Савчук начал действовать. Он ринулся к красному рычагу экстренного торможения и рванул его на себя, сорвав пломбу.

От резкого толчка пассажиры повалились назад…
Капитан, удержавшись на ногах, перепрыгнул через ступени, выскочил в двери и очутился нос к носу с подозрительным типом…
Им оказался мужчина (Андрей), выше среднего роста и широкоплечий, но истощенный на вид. Он был не брит и не стрижен, отрастил приличную светло-русую волнистую бороду и усы.
Но внимание капитана привлекло не это: у гражданина, переходившего улицу, были круглые голубые глаза, которые при виде стража порядка округлились еще больше, и в них застыл отчетливый страх. Остолбеневшего гражданина поразил немой ужас.

Савчук (рявкнул, небрежно козырнув):
- Предъявите документы!

Андрей вздрогнул, засуетился, полез в карман, потом вдруг резко выпрямился, толкнул Савчука в грудь и бросился наутек.
Савчук ринулся за Андреем и в два счета догнал нарушителя, скрутил, окольцевал наручниками и поволок в отделение.

Голос за кадром:
– Пока Александр Иванович приводил себя в порядок и отдыхал после героического задержания, арестованного допрашивал дежурный следователь. Задержанный не желал называть ни своей фамилии, ни имени, словом, вообще не стал отвечать на вопросы лейтенанта, и тот для начала запер его в каталажку, где на удивление было пусто. Когда дежурный докладывал начальнику отделения результаты допроса, профессиональная память Савчука неожиданно выдала такое, от чего капитану стало не по себе. Он неожиданно вспомнил и этот взгляд, и самого задержанного, и даже то, где столкнулся с ним в последний раз…

Савчук закрывается у себя в кабинете и падает на стул, обхватив голову руками…

Савчук:
– Дурак… Это ж был он, он… Ну, Мотька… ну, мерзавка!.. Я ж его мог пристрелить при задержании!.. Остолоп!.. Упустил такой момент!.. Что ж теперь делать?..

Савчук мотает головой и мычит от бешенства. Затем подходит к сейфу, достает из него бутылку водки, наливает почти полный стакан и залпом выпивает...

Голос за кадром:
– С таким же успехом капитан Савчук мог выпить и стакан водопроводной воды. Водка лишь согрела его внутренности, потому что несмотря на жаркий день, у капитана сделался озноб. Но все же мысли его пришли в некоторое упорядочение. Он сообразил, что бежавший арестант не мог быть свидетелем или очевидцем ночной драмы у фургона хотя бы потому, что вместе с бродягой делал ноги, это раз. Затем, если даже предположить, что они спрятались где-то поблизости, то все равно не возможно было ничего толком разглядеть в кромешной тьме на проклятой Овражьей улице, потому что на расстоянии вытянутой руки с тротуара не было видно ни зги, это два.

Немного успокоившись, капитан подошел к окну.



Савчук:
– Это ж надо! Средь бела дня разгуливает по городу, да еще проведывает свою бывшую невесту. Майя-то какова! Максималистка недоделанная. Продала аферистам собственную душу… Ладно, с ней еще разберемся… А женишком я сейчас займусь лично. – (выглядывает за дверь) – Дежурный! Задержанного на допрос ко мне! Немедленно.

Садится за стол. Дежурный вводит Андрея.

Савчук (изображает благодушие):
- Можешь молчать, если хочешь… Я сам опознал твою подлую личность. Ты – беглый арестант Андрей Поднебесный, сын попа Саввы, сбежавшего за границу, бывший семинарист, а ныне завербованный агент иностранной разведки, замаскированный под рядового комсомольца… Одним словом, изменник Родины в полном масштабе.

Капитан сделал внушительную паузу, сверля испепеляющим взглядом разоблаченного преступника.

Андрей сидел, втянув голову в плечи, но при этом глядя прямо в глаза своему мучителю таким чистым голубым взглядом, что Савчуку сделалось не по себе.

Савчук (мысленно):
– На жалость бьет, гад…

Савчук торопливо закурил.

Савчук:
- Только чистосердечное раскаяние может смягчить твое наказание. Говори, где твой инструктор?

Андрей:
- Учитель? Он исчез…

Савчук:
- Только без этих штучек, нам все известно. Быстро называй явки, пароли, квартиры, имена связных. Короче, выкладывай все, потому что завтра тебя отконвоируют в особый отдел, а там с такими долго не панькаются. И будь уверен: на сей раз сбежать не удастся.

Андрей (искренне):
- Я и не думаю… Я чувствовал, что все именно так и закончится… Но я не знаю никаких паролей. Мы жили в развалинах церкви, в которой погребли батюшку…

Савчук (выходя из себя):
- Молчать! Отвечать только по существу.

Андрей:
- Так я же по существу… Мы там ночевали, а днем с учителем ходили в город помогать людям, он лечил бедных больных… Неделю назад учитель не пришел ночевать, я его искал по всему городу, но он исчез… Может быть, ушел странствовать, а меня покинул… – (с горечью вздыхает) – даже не простился…



Савчук:
- Перестань врать, да и вранье твое никуда не годится. Что за чушь ты несешь? Учил, лечил… Вас видели возле химкомбината. Изложи план диверсии, какие были инструкции, с кем встречались… Учитель твой был задержан и во всем сознался…

Андрей удивленно округляет глаза…

Савчук:
– Да, сознался… но потом снова сбежал, гипнотизер проклятый…

Андрей (облегченно вздохнул):
- Мы встречались с разными людьми… Это были совсем незнакомые люди, которые нуждались в помощи. Беда большая надвигается на наш город…

Савчук (кричит):
- Так ты еще угрожаешь, мерзавец! – (стучит кулаком по столу) – Самолично забью в подвале до полусмерти! Говори сейчас же, что вы задумали.

Андрей (высоким дискантом, испугано):
- Мы хотели помочь людям, которых искушал дьявол! Разве вы не знаете, что кто-то скупает людские души? Они пришли в мир в человечьем обличье и скоро распалят невиданный пожар…

Савчук (вытаращив глаза):
- Ты на что намекаешь? – (в сторону тихо) – Жуть… скупщики душ, немецкие благотворители, чертова компания на пляже… диверсант бродячий…

В глазах капитана помутилось, как тогда на пляже, но он с трудом совладал с дурнотой.

Андрей:
- Я говорю, что в мир пришло зло, и если их не остановить, они погубят всех нас. Люди потеряют человеческое обличье и превратятся в животных, их одолеют невероятные соблазны и жуткие пороки… Они станут грызться друг с другом, как псы, продаваться за золото, погрязнут в разврате, будут обманывать и предавать друг друга… И тогда мгла покроет землю, начнется настоящая кровавая бойня…

Перед глазами Савчука плывут круги, на висках вздулись вены, но он, превозмогая себя, приподнимается с места.

Савчук:
- Что?! Что ты сказал, несчастный?.. Призывы к войне? Оскорбление родного народа? Ах ты… выкидыш империализма! Проклятый изменник Родины, ну погоди, ты у меня запляшешь… Ты у меня покаркаешь на Соловках, прорицатель хренов! Увести! – (орет в сторону двери) – Стеречь как зеницу ока! В карцер его. 

Андрей в обмороке валится на стул. Конвоир выволакивает задержанного за дверь.

Савчук снова подходит к сейфу, залпом выпивает стакан водки и падает ничком на служебный диван…

Савчук (сквозь спирали цветного тумана):
– У меня в клетке крупная птица... крупная… Попался, не отвертишься…



38.

Карцер. Измученный Андрей лежит на каменном полу…
Он  спокоен. Вспоминает учителя, его печальный взгляд…

Учитель:
– Ничего не бойся, неси свой крест из последних сил, как нес Спаситель…
Затем мысль его метнулась к Мотеньке, ему стало до боли в груди невыносимо жаль девушки, которую он когда-то любил.

Андрей дремлет... И видится ему то ли во сне, то ли наяву, что идет он по скалистой земле, а вокруг цветут дивные белые медоносы. От их сладкого запаха слегка кружится голова. Затем на тропке явилась красивая девушка в белом платье. Она идет навстречу и улыбается...

«…и Андрей тотчас признал в ней Юлианну, ту самую, которую лечил в камере от побоев Странник… Они взялись за руки и пошли вместе, а над землей и цветами встала широкая радуга. Была она такой яркой и высокой, что все пространство вокруг затопили ее сверкающие разноцветные струи… А над радугой, высоко в небе, стоял Странник и благословлял их с небес…»
 
Голос за кадром:
– Согласитесь, удивительнейший сон приснился Андрею Поднебесному в карцере городского отделения милиции, куда его бросили за недоказанную провинность, а главное – неизвестно какие муки и испытания ожидали раскаявшегося отреченца еще впереди. Но кто из нас знает, что будет завтра? Уж поверьте на слово – никто этого не знает, да и не может знать.


39.

Больничная палата для высшего комсостава. На койке у окна лежит генерал Еремин.
В палату входит лечащий врач и ординарец.

Врач:
– Ну-с, как наши дела? Речь возвращается? Какой сегодня день, знаете?

Генерал молчит. Врач смотрит карту назначений, потом на руки пациента.

Врач:
– Пошевелите-ка пальцами. Не можете или не хотите? Ну что ж, будем продолжать лечиться…

Ординарец:
– Вот так второй месяц…

Врач:
– Ничего, ничего… На мой взгляд – улучшение на лицо… Вы у нас еще парад принимать будете…  – (подмигивает больному)

Больной не реагирует…
Врач и ординарец уходят. Еремин вздыхает и поворачивается на бок.
По больничному коридору идут врач и ординарец.


Ординарец:
- Крепкий орешек! Уставится в одну точку и молчит. Как такого лечить прикажете?

Врач (ворчливо):
- Делай что надо и не лезь к нему в душу… Ты понимаешь, кто он и кто мы? Начальник особого отдела! Не дай Бог, окочурится – загремим на Соловки в полном составе.

Ординарец:
- Так я же говорю, не хочет он жить – сразу видно. Хорошо, что хоть ест понемногу, а то бы долго не протянул.

Врач:
- Раз жрать начал, значит, на ноги поставим. Знаю я их брата, живучие, как тараканы.

Ординарец:
- Тише! – (всплеснул руками) – услышать же могут…

Удаляются по коридору.
В генеральскую палату № 13 входит госпитальный санитар (Азазелло) со шваброй и ведром.
Подмышкой санитар держит приличных размеров шахматную доску и, подойдя к генеральской койке, брякнул ее на тумбочку.
Еремин покосился на шахматы, потом внимательно оглядел санитара, который, как ни в чем не бывало, тер дощатые половицы своей шваброй, и вдруг сказал вполне внятно:

Еремин:
- Сыграем партию?

Азазелло:
- Отчего нет? Вот выдраю палубу и сразимся.

Владимир Николаевич как-то даже взбодрился, самостоятельно приподнялся на кровати и к концу уборки ожидал соперника в полной готовности, без особых усилий расставив фигуры на доске.

Санитар докончил уборку, вытер руки о полы халата и присел на табурет около генерала. Зажав в кулаках две пешки, он предложил сопернику выбрать цвет. Генералу достались белые. Они развернули доску так, чтобы удобно было обоим, и приступили к партии.

Еремин:
- Познакомимся? Меня зовут Владимир Николаевич.

Азазелло (буркнул и уставился на доску):
- Азаз…

Еремин (про себя):.
– Татарин, наверное… Ну-ну, поглядим, чья возьмет.

Азаз сделал ответный ход и состязание началось. Довольно быстро разыграли дебют, И Еремин почувствовал вдруг облегчение своего состояния, голова стала легкой, мысль работала четко, и игра все больше и больше доставляла ему удовольствие. К тому же неожиданно восстановилась нормальная речь.

Азазелло:
- Вы, генерал, играете мастерски…

Еремин:
- Да так, баловался на досуге немного.

Азазелло:
- Что ж ваш русский гений Алехин эмигрировал заграницу и, ха-ха-ха! – сразу стал чемпионом мира.

Еремин:
- Думаю, с эмиграцией напрямую это не связано… Прояви Алехин немного сознательности, мы и здесь бы его оценили.

Еремин сделал ход конем.

Азазелло:
- Ваша пешка бита… Ни чуточки не сомневаюсь в таком прогнозе, у вас ценят людей.

Еремин (автоматически, обдумывая ход):
- Позвольте, почему «у нас», вы что же, себя к нам не относите?

Азазелло:
- Что вы, как можно? Я обычный санитар, просто имел в виду здешние потрясающие места. Я ведь, знаете ли, прибыл из Казани.

Еремин (про себя):
– Точно, татарин, угадал. Однако играет, шельмец, отлично! – (он сделал очередной ход)

Партнеры разменяли фигуры…

Азазелло (азартно):
- Вы, генерал, замечательный полководец… Я немного увлекался военной историей, кроме того учился во Фрунзенской академии, откуда меня поперли под Самарканд разбираться с бухарским эмиром. Как видите, на моем лице все написано…

Еремин:
- Вы военный человек? В каком чине служили?

Азазелло (скромно):
- Рядовой. Но я основательно проштудировал военную историю и много чего узнал интересного. Ваши, генерал, бои против Антанты – это же вершина стратегического мастерства и полевых маневров!

Еремин (строго):
- Откуда вам известны мои заслуги? – (мысли его полностью захвачены шахматными маневрами на доске)

Азазелло:
- Да помилуйте, я изучал ваши статьи в учебниках по современной военной стратегии. Удивляюсь, что вы застряли в этом паршивеньком городишке. Что вообще вы, полевой командир, делаете в особом отделе? Ваше место в Кремле.

Еремин:
- Подальше от царей – голова целей…

Азазелло:
- Оставьте, какие теперь цари?

Еремин про себя выругался:
– Черт меня дернул про царей вспомнить!

Вдруг в его нездоровой еще голове ни с того ни с сего отчетливо зазвучал марш «Боже, царя храни!»

Азазелло (ехидно):
- Вы ведь атеист? Конечно же атеист! При вашей-то должности и быть по-другому не может.

«…Генерал со смутным угрызением совести вспомнил, что в младенчестве его крестили и свой крестильный нательный крест он во время сражений носил на груди, а затем спрятал в надежном месте. Стыдно признаться, но вера в Бога не исчезла полностью, она как бы иссякла, отступила в самый потайной уголок суровой солдатской души генерала…»

Еремин (про себя):
– Нет, положительно в этом уроде есть какая-то дьявольская хватка… Похоже, он исполняет секретное задание по проверке комсостава… Неужели и до меня добрались? Кто ж этот тип, в самом деле? Хотелось бы знать, какая тварь осмелилась уличать меня, боевого орденоносного офицера, в предательстве?

Но тут он внезапно заметил, что рыжему грозит мат. Генерал сделал решающий ход и торжествующе посмотрел на соперника.

Азазелло (разводит руками):
- Сдаюсь! Ваша взяла.

Они пожали друг другу руки и принялись за вторую партию.

Азазелло (неожиданно):
- Так что, генерал? Неужели откажетесь от перевода в Москву?

Еремин (поглощенный партией):
- Какого перевода?

Азазелло:
- В Москву. Я, знаете ли, здесь только подрабатываю, основная моя служба в штабе округа. Командующий собирается отправить вас в столицу, я слышал это собственными ушами. А на ваше место, между прочим, уже назначен какой-то разжалованный чекист оттуда, – (санитар поднял указательный палец кверху) – кажется, Райский. Славная фамилия для начальника отдела госбезопасности, неправда ли?

Еремин откинулся на подушку, потому что почувствовал легкое головокружение.

Еремин (мысленно):
– Так, так, так, вот – уже ближе к цели… Ну, рыжий жеребец, теперь ясно, откуда ты прискакал…

Азазелло:
- Подумайте только, какие вас ждут перспективы! Вы будете на вершине власти недосягаемы для простых смертных. Личный кабинет в Кремле. Почет, уважение, награды – все сложат у ваших ног. Квартира, наконец, в столице, полное обеспечение. Военный парад станете принимать на белом коне. Представляете?

Еремин:
- Нет, не представляю. Давайте продолжим партию.

Он снова взглянул на доску, но позиция разваливалась.

Еремин (мысленно):
– Что это: банальная провокация или серьезная проверка?.. А если шанс?..  О, как обрадовалась бы Юлианна переводу в Москву! Только где теперь моя девочка? На черта мне златоглавая столица, если нет рядом моей кровинки?..

Азазелло (вкрадчиво):
- Я знаю, что у вас случилось горе… Ваша дочь Юлианна пропала, но подумайте хорошенько: какой смысл искать того, кто сам не желает найтись?

Еремин (сдавленным голосом):
- Замолчи… Слышь, ты, санитар, а не боишься, что я ткну в тебя пальцем – и ты сгинешь навеки?

Азазелло (фыркнув):
- Ну уж этого я как раз не боюсь!.. Вы, генерал, далеко не всесильны. Лежите вот, таблетки глотаете, а меня уж казнить собираетесь. Ишь, какие мы грозные! Не нужно дуться, Владимир Николаевич, вы меня почти заматовали, пора сдаваться.

Действительно, на доске стояла выигранная позиция.

Еремин (с досадой)
– Вот так штука, едва мат не проглядел…

Завершив партию, генерал откинулся на подушку. 

Азазелло (собирая шахматы):
- Уверяю вас, волноваться, право, не стоит. В конце концов, это же не ордер на арест, а всего лишь приказ о повышении в должности с прекрасным переводом в столицу. Другой бы на вашем месте всю жизнь об этом мечтал. Вы и сами не можете отрицать, что судьба отвалила вам неслыханно щедрый подарок.

Еремин (с горечью):
- Лучше бы она вернула мне Юлианну!

Азазелло (стоя у двери):
- Чем же лучше? Ну вышла бы замуж за какого-нибудь особиста, а его – раз! – и шлепнули шпионы, или соседи из зависти состряпали анонимку, что он, зять ваш, – изменник родины. Это еще что, а если б в иностранца влюбилась? Вас бы самого могли того… это самое. Вот так-то. Ну, я пошел, отдыхайте. Рад я все-таки за ваше повышение.

Санитар выключил свет и наконец покинул палату, плотно прикрыв за собой дверь.

«…Владимир Николаевич остался наедине со своими мыслями. Была глубокая ночь. За окном светила полная луна, затопляя палату серебряной рекой. В лунном свете генерал разглядел Странника, которого допрашивал накануне болезни. Странник шел ему навстречу и держал в руках свою котомку…»

Еремин (взмолился):
- Скажи, где моя дочь, где Юлианна?

Странник:
- Иди в Зосимову пустошь… Но сначала отдай долги. Поспеши, не то опоздаешь…

«…Внезапно налетела грозовая туча, раскрыла свою черную пасть, сожрала сияющую луну и серебряная река иссякла… Странник исчез…»

Еремин (садясь на постели, удивленно):
– Спал ли я?.. Что ж это за пустошь такая? И про какие долги он говорил…

Голос за кадром:
– Мысли роем клубились в его воспаленном мозгу… Он мучительно пытался вспомнить, чего недоделал, когда не выполнил обещанного… Но все смешивалось в бурое вязкое месиво. Будто он снова был на войне и видел окровавленных солдат, своих и чужих, ползущих по земляным холмам, как муравьи… Вдруг он поднялся над всеми, и стал расти, расти, превращаться в громадного, могучего великана в галифе с красными лампасами по бокам. Огромными ногами в начищенных хромовых сапогах он тяжело наступал на ползущих людей и с хрустом топтал и раздавливал их, идя все дальше и дальше, словно неведомая сила против воли толкала его вперед. А рядом маячил проклятый рыжий санитар и хохотал, разевая вовсю безобразный рот с торчащим наружу желтым клыком…

Утро. «…медсестра, раздававшая градусники, обнаружила палату № 13 совершенно пустой. Всполошившаяся охрана перевернула вверх дном весь госпиталь, но генерала не было нигде. Главный врач позвонил в особый отдел, там ответили, что генерал Еремин прибыл на службу ровно в 7.00 и сейчас находится у себя в кабинете. У главного отлегло от сердца, хотя под горячую руку он едва не высек самолично весь медперсонал подряд за недосмотр. Шутка ли, из режимного отделения удрал без выписки пациент, да еще какого ранга!..»

Голос за кадром:
– Пробыв в своем кабинете около часа, Еремин вышел в цивильном костюме, не прощаясь прошел мимо вахтенного и удалился в неизвестном направлении. Больше его никто не видел. Нужно ли говорить, какой переполох поднялся после этого в городе? Впрочем, как известно: свято место пусто не бывает. Плакать по пропавшему без вести генералу просто не хватало времени, кто-то все-таки должен был и шпионов ловить.

40.

Чудный летний день. Воскресенье. К вечеру жара спала, и горожане отправились отдыхать в парк культуры и отдыха, раскинувшийся на берегу озера.

«…Публика собралась исключительно культурная и образованная. Под зонтиками в кафе-мороженое яблоку негде было упасть. По аллеям прогуливались молодые постовые милиционеры в белоснежной летней форме, затянутые в тонких талиях широкими кожаными ремнями с портупеями, и улыбались отдыхающим, всем своим видом говоря: не волнуйтесь, мы стоим на охране порядка и вашего спокойствия…»

 В центре летней площадки кафетерия под голубым зонтиком сидит иностранец, (Воланд), с дамой в прозрачном платье (без нижнего белья!), но поскольку гостей сопровождает руководство химического комбината (председатель профсоюза и лично директор), то все делают вид, что ничего особенного в этом нет…  Ученый секретарь (Коровьев) сидит между директором и председателем профсоюза. Разбитое пенсне торчит из бокового кармана клетчатого пиджака. 

На груди директора Мятова сияет новенький орден.

Коровьев:
- Уверяю вас, что в ближайшем десятилетии здесь произойдут потрясающие перемены… Правда, профессор? Положительно все ваши мечты исполнятся. – (поворачивает голову в сторону профорга) – Вот вы, например, о чем мечтаете, дорогой? – спросил он председателя профсоюза.

Профорг:
- Да как бы это сказать…

Коровьев:
- Понятно, понятно… Пролетарии всех стран соединяйтесь при финансовой взаимопомощи немецких профсоюзов! Только пролетариев-то не будет, все они тю-тю, с вашего позволения.

Профорг (оглядываясь по сторонам, удивленно):
- Почему с моего? И как это не будет? Куда ж они денутся?

Коровьев (издевательски хихикает):
- Представьте, все разбогатеют и получат каждый по миллиону. Миллионы миллионеров в драных портках, вот бы поглядеть – закачаешься!

Мятов:
- Не в деньгах счастье…

Коровьев (удивленно):
- А в чем же по-вашему? Уж не в том ли, чтобы пыхтеть над чанами с кислотой или рассыпать в мешки химикаты? Уверяю вас, милейший друг, – именно в деньгах, притом не столько в них самих, как в их количестве. Ведь правда, товарищ? – (обращается к сидящему за соседним столиком ювелиру Бергману)

Бергман (поперхнувшись газированной водой):
- Не знаю. Я нумизматикой не занимаюсь и денег не держу.

Коровьев:
- Ах, да, да, простите, как это я позабыл: вы коллекционируете исключительно золото и бриллианты. Как же я так опростоволосился? Ведь эти самые бриллианты сию минуту сверкают на шейке вашей дамы! Диво, как хороши. Ни в какое сравнение не идут с фальшивыми алмазами Садовского, которому вы переправили заграницу натуральный конфискант.

Бергман отодвинул вазочку с мороженым, утер губы бумажной салфеткой и, незаметно шепнув Виолетте – (именно она сидит за столиком рядом с ювелиром) – что-то на ушко, бочком протиснулся между столиками и направился прямиком к выходу.

К примадонне тотчас же подсаживается усатый круглоголовый толстяк (Бегемот) и лезет целовать ручку.

Бегемот (шепотом):
- Ну вспомните же меня, драгоценная! Вы же пользовались моим кремом и похорошели до неузнаваемости…

Виолетта смутилась, но не потому, что действительно пользовалась дорогим французским кремом, а поскольку узнала в собеседнике недавнего благодетеля, устроившего ей прекрасный контракт.

Виолетта (мысленно):
– Неужели это сам мсье Дюбуа? Ба, вот так повезло! Непременно нужно продолжить знакомство.

О дурацкой расписке, отобранной впопыхах, она и думать позабыла.

Бегемот развалился в кресле.

Профорг (стучит вилкой по бокалу):
– Позвольте, позвольте! – (публика поворачивает к нему головы) – Позвольте, уважаемые, представить вам известнейшего в Европе врача косметолога мсье Дюбуа, который изобрел средство вечной молодости – крем «Розовый жемчуг»… его вот-вот начнет выпускать наш комбинат… – (простирает ладонь в сторону Бегемота)

Аплодтсменты… Бегемот встает, кланяется публике и вновь садится возле Виолетты.

Бегемот (тихо):
- Признаюсь, я действительно изобрел средство… средство! – (повторил он с ударением) – способное омолодить прекрасную половину человечества до возраста нежной девственности! Все дамы с радостью воспользуются моим кремом и похорошеют до невозможности! Ах, что будет с нами, мужчинами… мы пропали, пропали…

Бегемот целует Виолетте руки и незаметно исчезает, оставив потрясенную примадонну…

К столику иностранца (Воланда) подсаживается директор городского театра Варфоломей Полуэктович и показывает свежие, только что отпечатанные театральные программки с фотографией Виолетты в роли «дамы на рельсах» на обложке.

Директор (взахлеб, кивая в сторону фиолетового зонтика, под которым сидит примадонна):
- Вы такого зрелища и не видывали в вашей загранице! Анна великолепна, каков накал страстей, а трагизм?! Шекспир бы плакал…

Воланд:
- Помилуйте, любезный, причем здесь Шекспир?

Директор:
- Ну как же, а финал? Дама на рельсах! Здесь, знаете ли, мы еще поспорим с Вильямом…


Воланд:
- Тут и спорить не о чем. Ставка старика Шекспира вашей «дамой» крыта начисто.

«…Директор театра полез целоваться с иностранцем, едва ученый секретарь успел оттащить фамильярного театрала и объяснить, что заграницей не приняты такие вольности при общении. Тогда Варфоломей Полуэктович достал контрамарки и стал щедро раздавать иностранным гостям, администрации комбината и другим многочисленным поклонникам лицедейства, окружившим его со всех сторон…»

Затем среди отдыхающих в кафе-мороженом появляется громадный черный кот (Бегемот), который прогуливается между столиками на задних лапах, раскланиваясь во все стороны. Публика аплодирует четвероногому артисту.
Виолетта угощает кота мороженым.

Бегемот:
- Спасибо!

Бегемот, схватил передними лапами эскимо на палочке, ловко сдернул зубами фольгу и принялся слизывать шоколад остреньким красным язычком, мурлыча от наслаждения.

Голос за кадром:
– Оставим же на минуту проказника Бегемота и заглянем в некий укромный уголок. Там, на самом краю площадки у декоративного ограждения, занавешенного разросшейся циндалией сиреневого цвета, пил в одиночестве пиво старший охранник химкомбината Цвигун. Был он зол как черт, потому что сбежавшая жена прогуливалась тут же поблизости с начальником караула, и при всех своих физических возможностях Цвигун ничего поделать с этим не мог…

Цвигун (делает жест рукой в сторону постового):
– Присядь, дорогой! – (постовой оглядывается по сторонам) – Садись, говорю! Я здесь твой начальник… – (постовой садится на край стула) – да что сейчас? Вот было время… Я, братец, в колымских лагерях служил… Ох, и навидался там всякого! Я б романы писать мог, а только… п-сс… – (прикладывает указательный палец к носу) – секретность! Я, знаешь,  сколько арестантских бунтов сам подавил? А… Теперь понимаешь?

Милиционер согласно кивал, оглядываясь по сторонам и не теряя бдительности.

Цвигун неожиданно видит мужчину плотного сложения с бельмом на глазу и выпирающим изо рта глазным зубом (Азазелло).
 
Цвигун (ткнув пальцем в сторону Азазелло, гордо):
- Вон того я знаю! Мой каторжник. И с закрытыми глазами узнал бы каналью! У него ж на лбу написано, что вчера с Колымы прибыл.

Милиционер козырнул и шепнул, наклонившись к уху Цвигуна:
- Спасибо, товарищ. Сейчас проверим.
 
Но как только милиционер стал приближаться к сомнительной личности, как на аллею въехал патрульный милицейский газик и остановился у кафетерия.
С подножки спрыгивает капитан Савчук с двумя сопровождающими его лейтенантами. Все трое подходят к площадке с зонтиками и начинают бесцеремонно разглядывать отдыхающих.

Савчук видит в гуще отдыхающих голубой зонтик и сидящую под ним публику.

Под голубым зонтиком продолжается увлекательная беседа.

Воланд:
- Нострадамус мог предсказать что угодно, например нашу с вами сегодняшнюю встречу… Сейчас я процитирую его катрены, и вы найдете в них подтверждение моих слов…

Но ничего цитировать ему не пришлось: подобравшись, как молодой тигр, Савчук в три прыжка преодолел разделявшее их расстояние и, как суровый ангел возмездия, вырос перед гипнотизером.

Савчук (без предисловий):
- Ваши документы! – потребовал он без предисловий.

Воланд грациозным движением вынул из внутреннего кармана паспорт иностранного гражданина, визу и даже приказ министра культуры о содействии лично ему, доктору Воланду, и прибывшим вместе с ним членам международного благотворительного фонда немецких профсоюзов в проведении массовых культурных мероприятий.

Профорг (укоризненным шепотом):
- Как вы можете! Это же иностранный специалист, он приехал с благотворительной целью.

Савчук (грубо):
- Не морочьте мне голову. Наши граждане ни в каких подачках не нуждаются. Извольте предъявить документы своей спутницы. – ( чуть повежливей обратился он к профессору)

Профессор незамедлительно предъявил документы Геллы.

Савчук:
- Ясно: переводчица лекций профессора Воланда на язык жестов глухонемых. А где остальные?

Воланд:
- Понятия не имею, я им не надзиратель.

«…В ту же секунду капитан Савчук увидел проклятого типа в клетчатом пиджаке, вальсирующего возле ротонды. Внутри ротонды духовой оркестр старательно выдувал вальс…»

Савчук ринулся к танцевальной площадке.

Коровьев танцует с продавщицей пива Клавдией, разомлевшей от сальностей, которые длинный ухажер шепчет ей на ушко…

Коровьев:
- Чудная, я знаю, что вчера вы были вон с тем моим другом… – (кивает на Бегемота, пожирающего мороженое)

Клавдия (восхищенно прижимаясь к партнеру пышным бюстом):
- Какой вы шутник! Это же дрессированный кот. В первый раз вижу такого бегемота…

Коровьев:
- Нет, нет, милочка, были. Я говорю про своего приятеля, которому вы дали расписочку.

Клавдия:
- Ну да, что-то такое припоминаю сейчас… А вы ревнивец! – (она шутливо шлепнула по плечу партнера) – Он мой старинный приятель.

Коровьев (изумленно):
- Неужели? Ах негодник, он и здесь успел наследить…

Эффектно раскрутив даму в пируэте, Коровьев шагнул вперед и нос к носу столкнулся с капитаном милиции.

Савчук (кричит во всю глотку):
- Стоять!

«…Но было уже поздно. Проклятый мистификатор толкнул на него свою увесистую партнершу, а сам выхватил из кармана здоровенный револьвер и наставил его на капитана. Танцующие шарахнулись в стороны, да и сам милиционер остолбенел от такой откровенной наглости преступника. Негодяй же выстрелил в воздух и бросился наутек…»

Вооруженный огнестрельным оружием Коровьев мчится по аллее парка…
За ним несется капитан Савчук, размахивая пистолетом…
Перед его носом черной стрелой летит здоровенный котище…
Бывший колымский каторжник (Азазелло) тоже увязался в погоню…

Толпа с визгом разбегается… несколько мужчин вместе с милиционерами погнались за удиравшим ученым секретарем (Коровьевым), тем самым только усиливая неразбериху…

Коровьев намеревался скрыться под пышными кронами разросшихся деревьев…

Капитан Савчук решил открыть огонь по беглецу…
Но… пуля, предназначенная для удиравшего негодяя, попала прямо в сердце профессора Розенфельда, спокойно разгуливающего в этот самый трагический момент по парку!

Осатанев от такой нелепой промашки, Савчук перепрыгнул через безжизненное тело профессора, распростертое на асфальте, и кинулся догонять преступника…

Капитан Савчук, увлеченный погоней, не замечает, что бежит по парку совершенно один…
Впереди улепетывает черный кот, а попятам следует бандитского вида мужчина (Азазелло) с бельмом на глазу (бельмо, кстати, куда-то исчезло, и оба глаза преследователя четко смотрели капитану в спину)...
Затем над Савчуком появилась летящая (в прямом смысле слова) женщина, абсолютно голая, с кровавым шрамом на шее…

Очень скоро вся эта компания притомилась, и Савчук, передернув затвор, в последний раз выкрикнул вслед циничному преступнику (Коровьеву), что будет стрелять.

Фигура Коровьева вдруг расплылась перед глазами Савчука…
Фигура его сделалась прозрачной, а затем нечеткой…
Но капитана на эти мистификации купить было нельзя.
Итак, Савчук передернул затвор…

В ту же секунду Коровьев споткнулся и упал наземь. Затем он мгновенно перевернулся, сел на газон по-турецки, подобрав под себя длинные ноги, и наставил дуло своего пиратского пистолета на практически настигшего его опера.

Капитан автоматически выстрелил…
Но!.. пуля-дура сыграла с ним последнюю злую штуку.
(Замедленные кадры) Пуля угодила в булыжный бордюр, и… рикошетом отскочила прямо в лоб капитана Савчука.

Александр Иванович откинул голову назад от внезапного резкого удара в переносье, широко распахнул глаза и с аккуратной дырочкой меж соболиных бровей рухнул лицом в подстриженный газон.

Голос за кадром:
– Вероятно, капитан еще слышал милицейские свистки, сирену санитарной машины, возбужденные голоса подоспевших преследователей и добровольных помощников милиции, но во всем этом Александр Савчук уже не мог принимать непосредственного участия по причине, как вы понимаете, прекращения жизнедеятельности своего организма. Одним словом, все было кончено.
       
41.

Центр города в час пик…

Голос за кадром:
– Переполненный слухами город трясло, как подножие пробуждающегося вулкана. Вы же понимаете, что к тому были серьезные основания. И на фоне бурлящей молвы о коварных благотворителях, заманивающих в свои иезуитские сети души доверчивых граждан, струей живительного кислорода просачивались робкие свидетельства очевидцев о чудесах какого-то Странника. Человек этот, по описанию, был совершенно невзрачной внешности, не имел при себе никаких вещей, кроме холщовой котомки, появлялся всегда неожиданно и никому не отказывал… Очень тайно, скажем прямо, при полнейшей конспирации, сообщались, что совершенно непостижимым образом Странник приходил именно туда, где нуждались в его спасительной помощи. Были, конечно, и такие, которые не верили в подобные сказки…

Странник стоит на рыночной площади, там, где делает круг трамвай № 5.

Трамвай медленно разворачивается, и на рельсы, прямо под колеса, выезжает на крошечном велосипедике малыш…

Визг тормозных колодок и отчаянный крик матери поглотил вопль вмиг набежавшей толпы… Очевидцам предстал расплющенный велосипед с вертящимся на оси единственным колесом…
Малыша нет ни в спасательной сетке под трамваем, ни на рельсах.

Ребенка держит на руках Странник.(дитя крепко спит)
Мать выхватывает из рук спасителя свое чадо, прижимает к груди… падает в обморок.

Вызывают скорую помощь, стараются привести в чувство женщину…
Странника окружают люди и пытаются заговорить с ним.
Он, в свою очередь, разглядывает обступивших его горожан с нескрываемым интересом…
«…Дивные его глаза печально смотрели вокруг, и те, кто стоял подле него, отводили взгляды и пытались отступить вглубь, но сделать это было непросто, потому что сзади напирали возбужденные зеваки…»

Парень из толпы (выкрикивает, вытянув руки с фотоаппаратом кверху и наугад щелкая затвором):
- Скажите, как вам удалось спасти ребенка?

Женщина с зонтиком (взволнованно):
- Почему вы молчите? Вы стояли в нескольких метрах, я видела. Может быть, вы сами загипнотизировали мальчика и он уснул на велосипеде? Отвечайте же!

Вопль толпы:
- Говори, говори!..

Голос:
- А может, водитель тоже уснул? Может, ты гипнотизер и это твои проделки?

Странник молча водит глазами…
Люди явно настроены против него, хотя должно быть все наоборот…

Вдруг словно бесы вселились в толпу…

Голоса зачинщиков травли:
– Он сам сунул малыша под колеса, я видела…
– У вагоновожатой заклинило тормозные колодки…
– Это он лишил ее разума! Слышали, как она трезвонила?..
– Он, он все подстроил!
– Точно он. Вчера на Ямской умер человек от заворота кишок. Этого, с котомкой, тоже там видели!

Тостомясый боров:
– Я узнал его! Он отравитель, – (расталкивает зевак и прорывается к страннику) – бей его, бей!

И вот человека, спасшего ребенка, разъяренная толпа уже готова растерзать…

В голову Странника летит первый камень, затем другой, третий…

Юная девушка (кричит):
- Стойте, вы забьете человека насмерть!

Но никто не слышит ее… Люди, одержимые бесами, с побелевшими от злобы глазами линчуют Странника, швыряя в него все, что попадается под руки…
Странник пытается защититься, прикрывая ладонью голову, но падает на колени, затем распластывается на земле…
На месте, где он лежит, вырастает гора камней, сучьев и битых бутылок.

Те, кто громче всех орал и подстрекал к бойне, первыми бросаются наутек…
Остальные, в ужасе от содеянного, разбегаются в стороны…
На месте преступления остается  груда стекла и обломков…

Неподалеку заливается милицейский свисток…

Голос за кадром:
– Наутро следующего дня завал разобрали до последнего камня, и что же? А ничего. Представьте себе: под завалом никого не обнаружили. Ровным счетом никого: ни Странника, ни его котомки. Вероятнее всего, Странник в самом деле загипнотизировал разъяренную толпу и ушел невредимым, в то время как бесноватые хулиганы бросали камни в воображаемый образ. Другого объяснения, честно говоря, не было и быть просто не могло.

42.

Маргарита в своей мастерской (старой квартире Поднебесных). Она рисует.
Левиталис, как обычно, в пижаме валяется на кровати… Стонет…

Маргарита:
– Попей рассольчика…

Левиталис:
– Дура, ничего ты не понимаешь! У меня сердце болит…

Маргарита:
– Ты пьешь много кофе… Я уже задолжала греку.

Левиталис (с ухмылкой):
– Так рассчитайся. Жалко, что ли?..

Маргарита (спокойно):
– Может, мне вообще за него замуж выйти?

Левиталис (насторожился, закурил «Казбек»):
– За кого это еще? Интересно, кто у тебя на примете?

Маргарита:
– А тебе не все равно? И не кури в постели. Мне с утра голова болит.

Левиталис:
– Ишь, какие мы нежные!..

Левиталис поднимается и подходит к Рите, останавливается позади нее, обхватывает руками и тащит на постель…
Рита сопротивляется, отпихивает его…
Да Левиталису не очень-то и хочется возиться с Ритой. Он затеял возню из самолюбия, чтобы напомнить Рите про свои на нее права…

Рита возвращается к мольберту…

Левиталис (с ухмылкой):
- Что, снова никто не купил твою мазню?

Маргарита:
- Зачем ты так? Ведь и твои авангардистские шедевры не востребованы сейчас. В стране кризис, нужны плакаты и транспаранты, настоящее искусство отходит на задний план.


Левиталис (кричит):
- Не смей трогать великое искусство! Много ты знаешь! Ты не доросла до понимания неореализма, ни черта в авангарде не смыслишь, а лезешь со своим ничтожным бабьим мнением. Тебе только «Купание красного коня» подавай.

Маргарита (удивленно):
- При чем здесь конь? – (про себя) – Вот так всегда, лучше уж я молчать буду, в самом деле...

Продолжает рисовать. Левиталис ходит по комнате и курит.

Маргарита:
- У нас даже крупы не осталось, нужно купить продукты…

Левиталис:
- Какая ты меркантильная! Придумай что-нибудь, на то ты и баба, в конце концов.

Маргарита:
- Я не баба, а ты не мужчина, если не желаешь позаботиться о своей жене.

Левиталис (фыркнул):
- Уф, куда загнула! Ты мне не жена, да и вряд ли когда-нибудь ею станешь. – (злорадно) – Беги к своему иностранцу, он тебя омарами с золотого блюда кормить станет …

У Риты в глазах закипели слезы. Она не хотела отвечать дураку.

Маргарита (мысленно, с тоской выглядывая в окно):
– Пойду и утоплюсь в озере…

Во дворе носится детвора… Старики в тени играют в домино…
Раздается звонок…

Левитались (приободрившись):
- Входите смелее, открыто!

В комнату входит коренастый мужчина плотного сложения (Азазелло) с крокодиловым портфелем в руках, одетый в летний шелковый костюм и лакированные кожаные туфли переливчатого цвета.

Азазелло:
- Маргарита Николаевна дома?

Левиталис (с вызовом):
- А тебе какое дело? Ты кто такой?

Азазелло:
- Я атташе по культуре немецкого посольства в Москве. – (видит Маргариту у окна) – Здравствуйте, Маргарита…

Маргарита (приветливо кивнув, удивленно):
- О, как вы меня нашли?

Азазелло:
- Да проще простого, мне ведь было известно, что вы обитаете в бывшей квартире погребенного под развалинами Саввы Поднебесного и его растерзанного семейства.

Левиталис стоит в центре комнаты, сбитый с толку, и вертит головой направо и налево, пытаясь вклиниться в разговор…

Азазелло (словно не замечая хозяина):
- Мне бы хотелось остаться с вами один на один для конфиденциального разговора…

Левиталис (вскричал):
- Позвольте! Эта женщина – моя жена. Какого черта вы вваливаетесь ко мне в дом, да еще с таким требованием?

Азазелло (указывая рукой в перчатке на Левиталиса):
- Он всегда так шумит?

Маргарита (смеется):
- Это еще что! Он и подраться не дурак, когда напьется.

Азазелло (удивленно):
- Что вы говорите? Он вас бьет?

Маргарита:
- Бывает.

Левиталис (возмущенно):
- Да ты что, белены объелась, дурная баба? Врет она все, уж поверьте моему слову.

Азазелло (в сторону):
- И в самом деле горяч… Ну-с, так мы тебя остудим немножко.

Он отходит на шаг, осматривает оторопевшего Левиталиса с головы до ног едким прищуренным взглядом, щелкает пальцами…
Левиталис, расставив руки и ноги, как был в пижаме, – так и вылетает в распахнутое окно.

Маргарита:
- Ах! Что вы наделали? Он же разбиться может! – (бросается к подоконнику)

Внизу все, как и прежде: играют дети, сидят старики.

Маргарита (в испуге):
- Что вы с ним сделали?

Азазелло:
- Отправил на пляж освежиться. – (вытирает платком сырой лоб и садится на стул)

Маргарита (восхищенно):
- Вот так фокус! Ничего подобного в жизни не видела.


Азазелло (загадочно):
- О, это пустяки, вам еще и не то предстоит увидеть… Цель моего визита к вам, Маргарита Николаевна, очень проста. Вам известно, что заграницей жила ваша родная тетка?

Маргарита (побледнев, мысленно):
– Неужели вызовут в органы?.. Ведь ни я, ни мои родители не переписываемся с ней много лет…

Азазелло (продолжает):
- Я знаю, что вы не общались целую вечность, даже не вели переписки. Так вот, тетка ваша, Елизавета Прокофьевна, умерла.

Маргарита (искренне):
- Жаль, я толком ее даже не помню, мы простились очень давно.

Азазелло:
- Сердечно вам соболезную… Однако у нас есть повод обсудить и приятный момент в сложившейся ситуации: вы наследница крупной суммы денег, целого состояния по нынешним временам.

Рита зажмурилась… у нее заколотилось сердце и перед глазами поплыли круги…

Азазелло:
- Успокойтесь, дорогая. По условиям завещания вы немедленно должны выехать в Москву, где и вступите в права наследства. Со своей стороны, я, находясь под впечатлением нашего случайного знакомства в парке, похлопотал за вас. Наше посольство закупило несколько ценных картин, нуждающихся в реставрации. Мы решили оформить с вами контракт на эти работы. Приступить следует немедленно.

Гость щелкнул позолоченными замками и вынул из портфеля купейный билет на скорый поезд в Москву, копию завещания, контракт на реставрацию и тысячу рублей аванса. Рита едва перевела дух и с замиранием сердца принялась изучать разложенные перед ней документы.

Азазелло:
- У подъезда вас ожидает такси. Собирайтесь живо, время не ждет. А я покидаю вас, дорогая, моя миссия окончена.

Он раскланялся и вышел, оставив Риту в полной растерянности.
Рита кружится по комнате, прижимая железнодорожный билет к груди…

Рита (радостно):
- В Москву! В Москву!

Она впопыхах собирает свой скудный гардероб.

Рита спускается по лестнице с чемоданом в одной руке и летним плащом в другой.
У подъезда действительно стоит зеркально-черная машина.
Рита оглядывается на окна третьего этажа дома № 13, садится в машину и захлопывает за собой дверцу.
Машина срывается с места и стремительно уносится в даль…

43.

Городской пляж. Отдыхающие с тревогой замечают метрах в тридцати от берега барахтающегося в воде человека.
Видят его и спасатели с вышки. Спускают на воду шлюпку, садятся на весла…
Спасатели вытаскивают пловца в атласной полосатой пижаме на берег…
Пострадавший толком ничего объяснить не может и твердит односложно:
– Он меня послал… послал…

Спасатель:
– Ну и что? Меня через раз посылают, так я, по-вашему, тоже должен топиться?..

«…Придя в себя и возвратившись домой, Левиталис обнаружил исчезновение собственной неблагодарной сожительницы, для которой он столько всего сделал. Он бегал по опустевшей квартире, содрогая воздух ругательствами и проклятиями, потом остановился у дипломной картины своей бывшей лучшей студентки, сорвал ее со стены и помчался на барахолку…»

44.

Вещевой рынок. Левиталис стоит у прилавка, прислонив к груди картину. Осматривается.
К нему подходит импозантного вида мужчина в берете (Воланд). На бледном его лице особо выделяются глаза разного цвета… В руках мужчина держит франтоватую трость с набалдашником в виде головы пуделя.

Воланд (говорит с легким акцентом):
- Что желаете получить за эту работу?

Левиталис (быстро):
- Тысячу рублей. Посмотрите, какие редкие краски!

Картина оживает в солнечном свете.

Воланд молча достает бумажник, отсчитывает десять сотенных купюр, берет картину подмышку и уходит.

Левиталис (шепчет):
– Вот же болван! Надо же так продешевить! Мог бы и две запросить, или даже три… – (вздыхает) – Хотя тысяча – тоже неплохие деньги… Ишь, отвалил не раздумывая! За что, скажите пожалуйста? За дилетантский этюд какой-то девчонки… Ни черта, видно не понимает в настоящем искусстве!..

Левиталис подходит к отделению Сбербанка. Заходит внутрь и останавливается возле окна кассира.

Левиталис:
– Откройте-ка мне, уважаемая, сберкнижку. Я желаю открыть в вашем банке счет.

Кассирша (улыбаясь):
– Предъявите, пожалуйста паспорт и сумму.

Левиталис достает из внутреннего кармана паспорт и деньги. Облокачивается на локоть и с равнодушным видом ожидает…


Кассирша (разволновавшись):
– Извините, но я должна пригласить заведующего…

Левиталис:
– Это еще зачем? – (почуяв неладное) – Верните-ка деньги!


Кассирша:
– Нет, нет. Подождите.

Левиталис (лезет в окошко):
– Говорю тебе, давай сюда!

Кассирша:
– Охрана, охрана!

Левиталис пытается отскочить от окна, но охранник скручивает ему руку…

Кассирша:
– Все, представляете, все купюры абсолютно фальшивые! Вызовите милицию! Боже, мне дурно…

Обмахивается, сотрудник подает ей стакан с водой. По залу уже бегут милиционеры и директор отделения банка…
Левиталиса уводят и усаживают в милицейский газик…

Голос за кадром:
– На Левиталиса завели уголовное дело. Впрочем, вскорости отпустили по подписке о невыезде… Но таскали еще долго в особый отдел и милицию, с требованием опознать и предъявить им иностранца, рассчитавшегося фальшивыми деньгами. Как вы понимаете, несчастный обворованный Левиталис сделать этого не мог. Вот такая занимательная история приключилась с учителем живописи городского художественного училища. Право, не позавидуешь.

45.

Массивное здание Дворца культуры областных профсоюзов с видом на парк и озеро.
Подвальное помещение цокольного этажа…
В большом зале со сводчатым потолком, за широким дубовым столом одиноко сидит грозный властелин пухлого портфеля заблудших и потерянных душ Великий Канцлер Всемирного правительства Земли мессир Воланд.
Через пыльное стекло узкого окна под самым потолком еле-еле пробиваются слабые лучи солнечного света, освещая властное ассиметричное лицо посланника Тьмы.

Воланд (разочарованно):
- Ничего не изменилось, ничего… Люди все такие же, как прежде… Слаб человек своими страстями, каждый встречный готов за понюшку табака душу бессмертную заложить. Только и ждут того, кто бы им предложил сделку. Какая радость искушать таких? Их ничтожные душонки стоят меньше, чем бумага, на которую они тискали отпечатки своих пальцев…

Великий Канцлер раскрыл портфель, извлек из него пачку расписок, брезгливо бросил на стол и откинулся в кресле.

- Нет, есть, разумеется, и среди них фанаты, упрямо отрицающие и Его и нас… – (возразил он сам себе) – Глупцы! Гордыня и тщеславие их безмерны. Они считают себя хозяевами своего безбожного микроскопического мирка и воображают, что все познали! А того не ведают, что знания преумножают скорби человеческие…

«…Глаза мага вспыхнули адским огнем, лицо исказила саркастическая улыбка. Он вдруг злобно рассмеялся, словно нащупал ключ к разгадке некоей тайны…»
 
– Знание – это зло со времен Адама и Евы. Меньше знаешь – крепче спишь…

Дьявольски усмехнувшись, он продолжает:
- Но запретный плод всегда сладок. Им позволили не верить в Бога – они разрушили свои церкви и стали высмеивать рай и ад. Затем пошли еще дальше, вообразили себя судиями и принялись убивать и тиранить друг друга. Они кричат о равенстве и братстве, а сами создают идолов и кумиров и поклоняются им, а о том не догадываются, что их идеалы разрушить легче, чем каменные храмы. Они нафантазировали массу сказок про прекрасное будущее, про всеобщий земной рай, а сами отравляют воды, которые пьют, воздух, которым дышат, и землю, которая их кормит. Они твердят о мире, а коричневая саранча уже щелкает кровожадными челюстями, и скоро жизни многих из них превратятся в прах, а оставшиеся в живых будут завидовать мертвым…

«…Воланд умолк, на минуту задумался, неожиданно резко вскинул голову и властным голосом изрек в темноту подземелья гневный приговор…»

- Только я один могу даровать им все, чего пожелают: золото, плотские утехи, безграничную власть, наконец! Но ни тем, ни другим, ни третьим они не смогут воспользоваться сполна, потому что желания их еще ничтожней, чем они сами… Все они – рабы силы, и вовсе не важно, какой. Сила рождает страх, а страх обуздывает самых непокорных и умных. Жалкие рабские душонки… Никто никогда ничего не сможет здесь изменить. Мир устроен весьма примитивно!..

Воланд все более погружается в мрачную меланхолию, вяло подбрасывая вверх расписки, извлеченные из кожаного портфеля…

- Зачем же мне скучать среди них? Даже Он бессилен помочь простофилям, Его любовь спасет не многих. Люди обречены, они сами себя погубят.

В могильной тишине подземелья бумажные души взмывают над головой Великого Канцлера и осыпаются белыми хлопьями на грязный каменный пол.
Блуждающий взгляд искусителя задерживается на тусклом оконце… сумеречный туман окутывает одинокую фигуру скупщика душ…

Воланд поднимается с кресла, недолго раздумывает…
Смотрит на разбросанные вокруг расписки, загадочно улыбается…
Делает призывный жест рукой…

Возле мессира появляются фигуры Фагота (Коровьев), Бегемота и Геллы… Последним является Азазелло…

Коровьев торопливо собирает расписки… Бегемот ходит на задних лапах… Гелла гладит руку Воланда, встав на одно колено… Азазелло застыл в углу, скрестив на груди руки. Он в черном плаще, глаза его мертвы и бездонны…

Фигуры Воланда и его помощников начинают искажаться, становятся полупрозрачными… сворачиваются в сверкающий шар…

С треском мощного фейерверка из окна подземелья вырывается ослепительный огненный шар, разбрызгивая вокруг снопы фосфорических искр…
Шар устремляется ввысь и в мгновение ока исчезает из вида…

В подвале бушует пожар…

Мчится пожарная машина, бегут сторожа с огнетушителями…
Огонь постепенно ослабевает…
 
В зеркальных лужах у входа плавают обрывки обгоревших бумаг… Через лужи осторожно перепрыгивает прохожий…

Наступает вечер… Закат…
Всходит луна. По серебристой лунной дороге к мерцающему вдалеке сиянию идет одинокий Странник…

Голос за кадром:
– На мостовой, залитой потоками воды, еще долгое время плавали обгоревшие остатки расписок о купле-продаже невиданного товара – бессмертных человеческих душ, скрепленных отпечатками указательных пальцев их легкомысленных владельцев. Прохожие осторожно перепрыгивали через лужи, словно ненароком суеверно боялись наступить на чью-нибудь потерянную душу… Наконец настала ночь. Взошла полная луна. Водопад лунного света затопил притихший город. Покой и благодать объяли сонную землю и озеро, и лиман, и одинокого Странника, уходящего по лунной дороге в даль…


***

Одесса, 2011