У моего приятеля Михаила была кошка. Сытое, ленивое и довольно наглое животное. Меня она не любила. Когда я приходила к Михаилу, кошка, разбуженная звонком в дверь, нехотя вылезала из своего угла, где спала 20 часов в сутки, и важно шествовала в прихожую. Здесь она вытягивала передние лапы, прогибалась в спине и сонно зевала, широко раскрывая розовую пасть с множеством мелких зубочков и четырьмя узкими острыми клыками. Потом она бесцеремонно усаживалась посередине передней, загораживая проход в комнату и совершенно игнорируя мои просьбы «посторониться» и «дать пройти». Она была в доме хозяйкой и всем своим царственным видом показывала полное ко мне презрение. Когда я однажды хотела отодвинуть ее с моего пути, она так вцепилась мне в ногу, что больше я ее не трогала. Михаил был в восторге от своей кошки и, казалось, мог часами любоваться ею. Когда Михаил рассказывал о своей любимице, лицо его смягчалось, глаза улыбались, а в голосе появлялась нежность. Друзья, шутя, говорили: «Кошка – это любимая женщина Михаила».
«Ах! Какая это была Кошка! – восторженно говорил Михаил, – удивительная Кошка! Роскошная рыжая шерсть! Изумруды глаз! А как она смотрела! Чего стоил один только прищур ее глаз. Я млел, когда она садилась ко мне на колени. Она внезапно вспрыгивала, мяла когтями мои брюки, устраивая уютное свое ложе, и начинала мурлыкать. Это было восхитительное пение! Столько неги, любви, доверия, ласки я не встречал ни в ком из людей. Это было блаженство, замерев, слушать исходящий из глубин ее существа негромкий рокочущий напев. Она замолкала, и я долго сидел, умиротворенный, впитывая тепло ее небольшого тела. Внезапно Кошка спрыгивала с колен. Это было в ее духе, не предупредив, неожиданно одним движением разрушить единение наших тел. Она всегда была сама по себе и всегда делала, что хотела. Она могла быть сумасшедше ласковой, смотреть на меня любящими, понимающими преданными глазами и тут же, повернувшись задом, нагло и высокомерно задрав свой восхитительно пушистый хвост, отправиться на кухню, не замечая меня вовсе. Ее невозможно было не любить. Она приходила, когда хотела, и лечила меня от болезней и дурного настроения, укладываясь рядом на мою постель. Но, бывало, стоило мне протянуть руку, чтобы погладить ее, она впивалась в нее зубами. Я отдергивал пальцы, и на них оставался кровавый след ее цепких коготков. Я прогонял ее, и она уходила. Я был ей не нужен. Но она нужна была мне. Я постукивал ладонью по кровати, зовя ее снова прийти. Но все зависело от ее желания или прихоти. Она была единственной и неповторимой. Она не сознавала себя Кошкой. Больше того, она терпеть не могла других кошек и, если встречала их на своем пути, гнала прочь. Шипела, выворачивала шею, шерсть ее вздымалась так, что становилось страшно от ее грозного вида. Она начинала выть, и становилось ясно, что с ней шутки плохи. Бешеный хищный зверь, прямой потомок диких кошек. Но сколько грации, красоты было в ней! Я умилялся, когда на мой призыв: «Мура, Мура, Мурочка!» она, неслышно перебирая мягкими лапками, легонько бежала ко мне и, казалось, улыбалась радостной, преданной улыбкой. А как она ждала моего прихода с работы! Она узнавала меня по стуку лифта и тут же начинала мяукать. В ее голосе я слышал и радость от моего возвращения, и обиду, что надолго оставил ее одну. Я испытывал угрызения совести и оправдывался, объясняя, что должен работать. Я всегда приносил ей что-нибудь вкусненькое, пахнущее рыбой или мясом, и она начинала тереться о мои ноги, громко восклицать: «Мряу, мряу!» и счастливо мурлыкать в предвкушении изысканной трапезы. Сытая, она умилительно мыла свой розовый очаровательный носик и маленький детский ротик. Она была довольна. Благодарила ли она меня или нет, трудно понять. Она неспешно, ленивой походкой уходила в свой уголок, где сворачивалась на подстилке мягким рыжим клубочком и засыпала, медленно зажмуривая виноградные невинно-наглые глаза. Она была истинной Кошкой, я чуть было не сказал «истинной женщиной», что, в общем-то, очень похоже, – красавицей с копной роскошных рыжих волос. И я не ждал от нее ни благодарности, ни любви. Она была свободна и делала, что хотела. Хотела приласкаться, я ее ласкал, гладил, чесал за щечкой, и она, если желала, пела мне свою волшебную песню. Я восхищался ею, любил ее, но всегда знал, что она предаст меня в любой момент, например, усевшись к другому на колени, и, понимающе сощурив колдовские глаза, одарит его своим ни с чем не сравнимым пением...
Я знал, что удержать Кошку любовью невозможно, но все-таки надеялся на долгую совместную жизнь. Но Кошка предала меня, променяв любовь на свободу. Она по-английски ушла от меня в первую нашу ночь на природе на даче. Где же ты теперь, моя дорогая Мура? Счастлива ли? Я грущу о тебе, но все равно благодарю тебя за ту радость, которую ты мне дарила».
Михаил очень горевал, когда пропала его кошка. На мое предложение завести себе новое животное, он ответил категорическим отказом: «После Муры не могу». Он остался верен своей неверной подруге.