В исхудавшей молодой женщине, сидевшей на стуле в моем кабинете, трудно было узнать Олесю. За последнее время мою старую знакомую хорошо потрепала жизнь, она потеряла всех своих близких. Но хуже всего в голове укладывалось то, что ей вменяли поджег собственного дома и покушение на убийство малолетнего сына.
Прежде чем начать допрос, я долго изучал папку с материалами этого трагичного дела. Трудно оставаться беспристрастным, когда допрашиваешь кого-то из близких или друзей. Олесю я помню еще девчонкой, был даже влюблен в нее в старших классах, гулял на ее свадьбе и останавливался поболтать, если встречал на улице с детской коляской.
Сейчас от полной жизни женщины мало что осталось. Под мутными от слез глазами залегли темные круги, сальные волосы кое-как собранны в конский хвост, одежда пропахла гарью, пальцы рук с обломанными ногтями дрожат – Олесю просто не узнать.
Я кашлянул и притянул к себе стопку чистых листов, допрос начинать все же нужно.
- Олеся Николаевна, расскажите, что произошло вчера вечером. Где вы находились, когда загорелся ваш дом? – начал я нелегкий разговор.
- Зачем эти условности, Максим? Мы друг друга много лет знаем, - губы моей собеседницы дрогнули в подобие слабой улыбки.
- Я сейчас не твой старый знакомый, а человек, от которого зависит твоя дальнейшая судьба. Если хочешь, давай на ты. Ответишь на вопросы? – от упавшего голоса Олеси щемило в груди, но я представления не имел, чем могу ее подбодрить.
- Спрашивай.
- Так, где ты была, когда начался пожар?
- В доме.
- А твой сын? – Тут Олеся вздрогнула и заерзала на стуле.
- Тоже.
- Почему ты покинула дом одна и замкнула за собой дверь, когда начался пожар?
- Чтобы он не смог выйти следом, - лицо Олеси исказила гримаса боли, как если бы ее в сей момент кто-то невидимый сильно ущипнул. Слово «он» она произнесла с ненавистью, словно речь шла не о ее трехлетнем ребенке. – Ты хочешь узнать правду о вчерашнем вечере?
- Конечно, для этого мы оба сейчас здесь.
- Тогда выслушай меня, но только постарайся поверить. Хотя мне уже все равно, - полные тоски и боли глаза буквально впились в мое лицо, мне стало неуютно в собственном кабинете.
- Говори, – я выдвинул ящик стола и выбросил на письменный стол, разделяющий меня и Олесю, початую пачку сигарет. Закурил, поглядывая на свою знакомую сквозь сизый дым. Она немного расслабилась и начала свой рассказ издалека.
- Ты давно меня знаешь, Максим. Надеюсь, что ты мне поверишь. Вряд ли мой рассказ можно будет пришить к делу. И не думаю, что эта исповедь как-то поможет мне избежать наказания правосудием. Но мне будет легче. Если еще кто-то узнает, как все было на самом деле.
С самого детства меня на руках носили – родители души не чаяли, учителя хвалили, от мужского внимания кружилась голова. После свадьбы с Сережей, я была уверена, что меня ждет впереди счастливая жизнь. Он был таким замечательным – заботливым, любящим, верным. А как Кирюша на свет появился, стал самым чутким и добрым папой в мире.
Наша жизнь была похожа на красивое кино. Сыночек рос таким умненьким, радуя своими первыми достижениями меня, Сережу и мою маму. Но, когда Кириллу исполнилось два года, в наш дом пришла беда. Сыночек мой заболел, стал угасать на глазах, а врачи лишь разводили руками. Никто не мог понять, что происходит с нашей крохой. Почти год мы прожили в больнице – все без толку. В конце концов, я забрала сыночка домой.
Сережа мой совсем отчаялся, стал выпивать и на работе почти не появлялся. А для меня и мамы, бабушки Кирюши, настал период нетрадиционной медицины. Сына вывозить было опасно, он был слишком слаб. Всех целителей мы слезно умоляли приехать к нам домой, суля любые деньги за услуги. Сережа не одобрял всего этого, но и мешать не стал – просто из дома уходил с утра и до позднего вечера не появлялся.
Список лекарей и знахарок быстро закончился и никто из них не смог нам помочь. И вот, однажды вечером, когда уже совсем стемнело, и моросил мелкий дождь, на моем пороге не появилась странная женщина.
Я осталась в тот вечер одна – мама ночевала у себя, а муж уехал куда-то, не сказав мне и слова. Я уложила совсем ослабевшего Кирилла спать в детской на втором этаже дома и спустилась на кухню. Во дворе подняла жалобный вой наша собака Белка. Открыв входную дверь, чтобы посмотреть, что растревожило пса, я увидела на пороге женщину.
Она куталась в длинный темный плащ, капюшон которого скрывал черты ее лица. В ее руках был большой ком тряпья.
«Что вы хотели?» - спросила я, чувствуя, как тревога наполняет мою душу.
«Я могу вылечить твое дитя», - ответила она старческим голосом – хриплым и неприятным.
Я отступила назад, освобождая незнакомке дорогу. Как только она пересекла порог, во всем доме пропало электричество.
От неожиданности я вздрогнула, а моя гостья спокойно сказала:
«Проводи меня к нему и оставь нас одних, пока я сама не позову тебя».
Темная тень сомнения лизнула тогда мне душу - уж больно странным был визит, но я решила, что целительницу могла пригласить мама. Или может она из тех, кто отказался сначала выезжать на дом, а потом передумал.
Я на ощупь нашла в кухонном ящике свечи и установила две из них в подсвечники – одну для себя, другую – в детскую комнату. Незнакомка молчаливо наблюдала за моими приготовлениями, так и не скинув плаща ни с плеч, ни даже с головы. Потом мы так же, молча и в темноте, поднялись в комнату к Кириллу. Спящее дыхание сына походило на слабый предсмертный хрип.
«Оставь нас!» - голос незнакомки набрал ноты нетерпения. Сомнения душили меня, но когда не остается надежды, приходится хвататься за любую ниточку. Я закрыла за собой дверь и спустилась в кухню с твердым намерением выпить горячего чая и думать только о хорошем.
Вазочка с конфетами постепенно опустела, да и чаю я выпила, наверняка, литров двадцать – странная знахарка все не спускалась. Со второго этажа за все время не донеслось ни звука, я дико нервничала, а время словно застыло на месте. Свеча отбрасывала дрожащие тени на стены и мебель, танцуя под невесть откуда взявшимся сквозняком. С улицы доносились звуки дождя и неустанный вой дворового пса. Не помню, как задремала - сказались бессонные ночи и полные тревоги и переживаний дни.
Проснулась я от сырого ветра, ворвавшегося в настежь открытую входную дверь. Щеки вспыхнули жаром, сердце тяжелым камнем ударило по ребрам, и я бросилась к двери. В ночь под тусклым светом фонарей быстро удалялась прочь фигура незнакомки в плаще.
«Эй!» - возмущенно закричала я и побежала, теряя домашние тапочки, по лужам. Поскользнувшись на мокрой земле, плюхнулась в грязевую жижу коленками и ладонями. Не обтерев даже лица, подскочила вновь на ноги, но незнакомки уже и след простыл. Слезы забили комом горло, от страха потеряли чувствительность колени – домой я возвращалась, размазывая грязь и слезы по щекам. Я была уверена, что эта женщина унесла с собой моего умирающего сына и дома меня ждет лишь темнота и пустая кроватка.
Удивлению моему не было предела, когда я обнаружила, что электричество в доме пришло в порядок. Но, конечно, самое главное было то, что Кирилл оказался в детской. Он сидел в своей кроватке и играл самодельной деревянной игрушкой. Я так и охнула, мой малыш не мог и руки перед сном от слабости поднять, а теперь самостоятельно сел и даже увлекся игрушкой. Заметив меня на пороге, Кирюша уверено поднялся на ноги и подарил мне счастливую улыбку. Это было за гранью фантастики, у моего сына играл на щеках румянец, а само личико снова округлилось. В тот момент я была так счастлива, что мне было совершенно все равно, как такое могло произойти всего за несколько часов моего отсутствия. Я прижала Кирюшу к сердцу и мысленно благодарила таинственную незнакомку, вдохнувшую в него жизнь.
Внизу хлопнула дверь, вернулся Сережа. И я с ребенком на руках бросилась его встречать. Радости нашей не было предела, мы плакали и смеялись, целуя щечки своего малыша.
Врачи хором твердили, что ребенок абсолютно здоров. Единственное, что нас с мужем тревожило – немота, овладевшая Кирюшей. За время своего выздоровления, сыночек не произнес и звука. Но в остальном все было хорошо – малыш наш быстро набирал вес, ел за троих и топот его маленьких ножек оживил атмосферу нашего дома.
Насторожилась только моя мама, она внимательно выслушала историю о ночном визите незнакомки и пожурила меня, что я вот так впустила в дом неизвестно кого. Да еще с сыном оставила наедине. Мне не понятны были мамины придирки – сынок-то выздоровел. Какая уж теперь разница?!
Сережа пить бросил и вернулся на работу, я не отходила от сына и все время с ним вела одностороннюю беседу – в надежде, что это поможет его скорее разговорить. Мама с опаской и реже стала в наш дом приходить. С Кириллом наедине старалась не оставаться. Без особой надобности и на руки-то не брала любимого внука. Замкнулась в себе и часто натужно вздыхала, словно хотела мне еще тогда сказать что-то, но не знала как.
Спустя пару недель начались неприятности. Словно день сменяет ночь, шли они сплошной чередой – зачахла и умерла собака, затем засохли все розовые кусты под окнами, в одну из ночей прорвало водопроводную трубу, и вода хлынула в подвал. Что ни день – новый сюрприз. Все это мелочами мне казалось – главное, сыночек мой здоров и весел, улыбается и хорошеет с каждым днем.
Мама заболела и, не смотря на все ее протесты и уверения, что она сама справится, я привезла ее в наш дом, чтобы обеспечить хороший уход.
Как-то поутру я, накинув шаль на плечи, побежала до ближайшего магазина за свежей выпечкой. Сережа уже ушел на работу. У него там проблемы были какие-то, что-то он дома не так с документами оформил и чуть свет в контору исправлять умчался. Кирилл еще спал, а мама только глаза открыла.
«Мама, я в магазин. Минут на десять. Ты меня не теряй!» - беспокойство мелькнуло тогда на лице мамы, но она кивнула мне в ответ в знак согласия.
Я вернулась быстро и, зайдя в дом, услышала, как кричит мама:
«Уходи отсюда! Иди в свою комнату и не смей на меня так смотреть!»
«С кем это она?» - подумала я и поспешила наверх. Двери в мамину комнату были открыты, она приподнялась на локте и смотрела на ковер, где в пижамке сидел со своей деревянной игрушкой Кирилл. Лицо мамы перекосила гримаса злости.
«Малыш мой проснулся!» - ласково воскликнула я, поспешив развеять недобрую атмосферу в комнате. - «Что вы тут не поделили?»
«Доченька! Убери его отсюда, пожалуйста!» - взмолилась мама. Мне стало не по себе. Уж не тронулась ли она умом? Ребенок мирно сидел и улыбался во весь рот, солнечные лучики играли в его светлых волосенках. Спорить я не стала и перенесла ребенка в детскую, радуясь, что он уже настолько окреп, что смог перелезть через бортик кровати самостоятельно. К вечеру маме стало совсем худо, она металась по постели, и у нее поднялся жар. Сережа остался с сыном. А я сидела возле нее, едва сдерживая слезы.
«Доченька вызови мне скорую. Поеду я в больницу» - попросила мама.
«Я уже вызвала врачей, потерпи немного!» - беспокойство в моей груди нарастало.
«Послушай,… я не знаю, как тебе сказать вот уже несколько дней. Это по поводу Кирюши и его выздоровления. Не наш это мальчик, подменили его будто… А ты от счастья ослепла и не видишь беды…»
Я лишь прикрыла глаза, спорить с человеком в бреду глупо.
« Ты не волнуйся мамочка, все наладится…»
Приехали врачи и увезли маму, но до больницы она не доехала – сердце остановилось на полпути.
На похороны Кирюшу мы не взяли. Решили, что для такого мероприятия он еще слишком мал. Поминальный стол накрыли дома. Сидели не долго - пришли лишь самые близкие люди и несколько маминых подруг. Мирную беседу и поток воспоминаний прервал грохот. Звук шел со второго этажа. Я извинилась перед гостями и пошла посмотреть в чем дело. Наверху оставались лишь Кирилл и его няня, молоденькая девушка Соня, которую пригласил Сережа присмотреть за сыночком, пока мы провожаем маму.
Кирюша прыгал в комнате на кровати, где совсем недавно лежала его больная бабушка. На стене темнело влажное пятно, а пол был усыпан осколками моей любимой вазы. Тем утром я поставила в нее цветы в память о маме и оставила их на тумбочке возле ее кровати.
«Олеся Николаевна, простите! Ничего не могу с ним поделать. Он швырнул вазу в стену и раскидал одежду вашей мамы из комода. А теперь вот еще прыгает…» - виновато объяснялась Соня. Кирилл, словно не заметил моего прихода – продолжал яростно отталкиваться ногами от матраса, лицо его сияло от радости.
«Кирилл, остановись сейчас же! И вернись в свою комнату!» - как можно строже сказала я и обомлела. Сын показал мне язык и стал прыгать еще интенсивнее. Кровать жалобно скрипнула, затем раздался треск и две ее ножки разломались. Кровать с жутким грохотом завалилась на один бок. Кирюша съехал по матрасу, словно с горки, и с громким топотом умчался прочь.
«Вот это да!» - вырвалось у Сони. – «Как это у него вышло, кровать сломать?»
«Старая она уже просто. Вы можете домой идти. Сережа внизу, попросите у него расчет», - сказала я, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание – эту старую дубовую кровать разве что танком сломать можно было!
Сережа лишь покачал головой.
«Последнее время в нашем доме все ломается!» - сказал он и, оставив меня с горой посуды наедине, ушел с Кирюшей смотреть телевизор.
Я провозилась добрых пару часов с уборкой. На улице темнело, пора было отправлять Кирюшу спать. Вытирая руки о край фартука, я тихо вошла в гостиную. Свет мои мужчины не включали, и комната тонула в приятном полумраке, лишь отблескивали на мебель огни экрана телевизора. Кирилл сидел ко мне спиной и не видел, что я вошла.
Подойдя ближе к дивану, я увидела странную картину – мой сынок сидел по-турецки на груди у Сережи, мирно уснувшего за просмотром мультфильмов. Ладошками Кирюша обхватил лицо отца, его губы бесшумно шевелились, а глаза были прикрыты. Что-то во всем этом действе меня испугало, и я без предупреждения ударила по выключателю – комнату залил яркий электрический свет.
От неожиданности Кирилл буквально подпрыгнул вверх и скатился на пол, издав низкий шипящий звук горлом.
«Я что уснул?» - Удивленно заморгал глазами Сережа, приподнявшись на локтях.
«Боюсь, что так!» - улыбнулась я мужу, надеясь, что он не заметит с просони насколько эта улыбка вымучена.
Следующую неделю Кирюша вел себя вполне адекватно, и я решила было, что это смерть мамы сделала меня такой подозрительной и нервной. Кирилл ведь всего лишь ребенок и шалости в его возрасте – это совершенно нормально. У Сережи не прекращались неприятности на работе, и венцом всему стала сорванная важная сделка. Начальник обвинил в промахе мужа и уволил его со скандалом. В тот вечер мой Сережа вернулся домой сам не свой с початой бутылкой коньяка в руках. Я попыталась его расспросить, что да как. Но он лишь понуро опустил голову и ушел в свой кабинет.
Стараясь не шуметь, я сварила мужу кофе и оставила разнос с ужином у дверей кабинета. Зная нрав Сережи – лучше ему одному пару часов побыть, отойдет и сам придет ко мне со своей бедой. Хотя, что это за беда, потеря работы? Дело наживное!
Я подогрела Кирюше стакан молока и, прихватив тарелку с печеньем, стала подниматься по лестнице. Сын вышел мне навстречу и замер на последней ступеньке. Я улыбалась, прибавила шагу.
«Твоя вечерняя порция молочка, малыш», - кивнула я на стакан в моей руке. Кирюша скривил рожицу и стянул с перил лестницы горшок с цветком – комнатные цветы моя страсть, они повсюду в доме.
«Милый, осторожно, он тяжелый!» - только и успела охнуть я, и увесистый горшок полетел в мою сторону. Я увернулась, рассыпала печенье. Кирилл потянулся ко второму горшку.
«Стой!» - закричала я. На шум вышел Сережа. Увидев, что происходит, он вспылил и словно ураган взлетел по лестнице к сыну.
«Что ты себе позволяешь?!» - кричал он и тряс Кирилла за плечи. А сын наш улыбался во весь рот, словно для него все происходящее было забавной игрой.
Кирилла мы отругали и уложили в постель, потом посидели немного вдвоем, обсуждая дальнейший план действий. Нужно было платить по кредитам, так что засиживаться дома Сереже было нельзя ни одного лишнего дня.
Мы немного выпили, и я быстро уснула под действием коньяка. Среди ночи меня разбудил грохот на лестнице. Я встала – Сережи в постели рядом не оказалось. Включив свет в коридоре, я увидела тело своего мужа под лестницей – он лежал в нелепой позе и не двигался. Не помню, как оказалась возле него, тщетно искала пульс, потом вызвала скорую помощь. Только было поздно – мой любимый сломал шею еще при падении.
Когда врачи уехали и увезли Сережу с собой, я вспомнила, что наверху спит наш сын и, глотая слезы, пошла в детскую комнату. Взгляд остановился на игрушечной машинке, она валялась возле большого цветочного горшка у основания лестницы. Машинально я подняла ее и покрутила в руках. Игрушка была сломана – что-то тяжелое сплюснуло хрупкую пластмассу. Мне не хотелось думать, что Сережа наступил на нее на лестнице, и я не думала. И, черт возьми, я была уверена, что когда мы шли в спальню, этой игрушки на ступенях не было.
Кирилл спал, забравшись под одеяло с головой, а я уснула в кресле, в котором часто читала ему сказки на сон грядущий.
Три дня полных скорбных хлопот окончательно вымотали меня. В голове никак не укладывалось, что моего Сережи больше нет. Счастливое лицо сына, который оставался все это время в неведении, меня ужасно раздражало, и я пригласила Соню, чтобы она помогла мне первое время с ребенком. Соня, студентка на каникулах, с радостью согласилась.
Спустя неделю после похорон Сережи девушка, перед тем как уйти домой, попросила уделить ей минутку. Мы присели за стол кухни.
«Олеся Николаевна, простите меня, пожалуйста, но я больше не могу на вас работать», - неожиданно заявила Соня.
«Что случилось, Сонечка? Почему?» - удивилась я.
« Ваш мальчик сводит меня с ума. Его молчание и эта улыбка…в ней нет ничего хорошего. Он швыряет камни в животных во время прогулки, да такие тяжелые, которые я-то с трудом поднять могу. Вы сейчас очень расстроены и не замечаете ничего вокруг, но с вашим сыном что-то не так!» - Соня словно опасаясь моей резкой реакции на такое заявление, поднялась со стула и отступила к двери.
« Как хочешь, Соня, заставить же я тебя не могу», - только и сказала растерянно я ей в след.
Этой ночью мне особенно плохо спалось – снились кошмары. Я куда-то бежала и очутилась на кладбище у могилы мамы. Вспоминала ее последние слова, и грудь мне больно сдавило. В какой-то момент мне удалось открыть глаза, и я увидела прямо перед собой в темноте лицо Кирюши. Его глаза были прикрыты, губы беззвучно двигались, он сидел у меня на груди, от чего было тяжело дышать. От ладошек сжимающих мое лицо веяло холодом. Я открыла рот, но не смогла издать и звука. Мне удалось приподнять ноги и я, что было сил, стала бить ими под одеялом. Это сработало – Кирилл вышел из своего странного транса и убрал от моего лица руки. Ко мне тут же вернулась способность говорить.
«Что ты здесь делаешь?» - спросила я, испугавшись собственного голоса – хриплого и чужого.
Кирилл слез с моей груди и убежал из спальни, на выходе он притормозил и оглянулся. От его улыбающегося полного жизни лица мне стало тошно, а он с силой неподвластной трехлетке захлопнул за собой дверь.
Я еле поднялась с кровати, к горлу подступала тошнота, а в ушах шумело. Дверь в детскую была чуть приоткрыта, из недр комнаты мне послышался смех – такого я еще никогда в своей жизни не слышала. Он походил на нарастающее старческое хихиканье с отдышкой, от него по коже ползли мурашки. Что там, в комнате моего сынишки? Мерзкий тролль из страшной сказки?
Пинком ноги я распахнула дверь – Кирилл сидел в своей кровати и улыбался.
«Прекрати, пожалуйста! Прекрати улыбаться!» - взмолилась я и щелкнула выключателем на стене – кроме моего сына в комнате больше никого не было.
«Это ты смеялся?» - спросила я. Кирилл молчал в ответ. - «Ложись под одеяло».
Я выключила свет и закрыла дверь в детской. Уснуть больше этой ночью мне не удалось. Утром Кирилл вел себя, как ни в чем не бывало – возился с игрушками и с громким топотом бегал по дому. Я же была разбита, усталость просто валила меня с ног. Кое-как приготовила обед, выронила и разбила любимую чашку Сережи, из которой пила кофе с тех пор как он умер. Мне было неуютно в собственном доме, а к любимому сынишке я даже прикоснуться не могла – его жизнерадостность и пышущее здоровьем личико вызывали во мне внутреннее содрогание.
С наступлением темноты я уже еле волочила ноги, а Кирилл никак не засыпал. На мои просьбы лечь в постель, он интенсивно мотал головой и убегал от меня. Устав гоняться за непослушным ребенком, я присела на диван в гостиной и включила телевизор. Сон навалился на мою голову и я потеряла счет времени. Очнулась я, лежа на диване бревном, и Кирилл снова сидел на моей груди, положив мне на лицо ладони. На этот раз я никак не могла пошевельнуться – страх беспомощности сжимал мое сердце.
Не знаю сколько времени продолжался этот странный транс, но в какой-то момент Кирилл открыл глаза и слез с меня. Очутившись на полу, он вприпрыжку покинул гостиную, сделав на выходе сальто через голову, и засмеялся – хрипло, страшно, словно старик с прокуренным нутром.
С дивана я сползла на пол, сердце глухо колотилось в моей груди. В голове вспыхивали воспоминания – ночь, когда пришла странная знахарка, мамины опасения, машинка у основания лестницы в вечер гибели Сережи. По стеночке я добралась до прихожей и сняла с крючка связку ключей от внутренних дверей дома. С трудом преодолела лестницу и, убедившись, что Кирилл сидит на своей кровати, замкнула его комнату на два оборота.
Я собрала все свои журналы и газеты Сережи и разожгла костер прямо под дверью детской комнаты. Затем спустилась в кабинет и стала поджигать все, что только могла.
Со второго этажа доносился нечеловеческий вой – видно то, что все это время я принимала за своего сынишку, почуяло опасность. Мое лицо расплылось в довольной улыбке, и даже взялись откуда-то силы. Я поджигала занавески, вырывала страницы книг и радовалась занимающемуся пламени вокруг меня. Покинув дом, я замкнула парадную дверь и присела на крыльцо. Минут через десять приехали пожарные, а потом и полиция.
Олеся закончила свой рассказ и подняла на меня глаза.
- То есть ты признаешь, что сама подожгла дом и намерено закрыла в нем сына? – спросил я, пытаясь разглядеть в этих усталых глазах признаки безумия.
- Да, только то, что я закрыла, не было моим Кирюшей. И если бы я заметила это раньше, мои близкие не погибли бы. Ты мне веришь?
- Я не знаю, - честно ответил я. – Но я должен тебе кое-что сказать. Останков твоего сынишки в доме не обнаружили.
Олеся побледнела и стала сползать со стула на пол. Я бросился к ней и принялся растирать ее щеки, когда моя старая знакомая пришла в себя, она отчаянно зашептала:
- Пожалуйста, уведи меня в камеру! Я во всем призналась и хочу остаться там навсегда!