…она бежала по густой траве и почему то больше всего боялась наступить на змею. Высокие жесткие стебли больно били ее по коже и мешали бежать. Она чувствовала, что выбивается из сил.
В следующий момент она не увидела торчащий из земли корень какого-то растения, споткнулась и упала. Она вжалась землю. Ей хотелось стать маленькой и незаметной. Она наивно пыталась слиться с землей в одно целое и раствориться в ней. Она как маленький ребенок сжала ладошки в кулачки, сжала плечи и съежилась, уткнув голову в плечо. Сзади нее раздался шелест раздвигаемой ногами травы. Она даже затаила дыхание. Но было понятно, что это ее не спасет. Она даже боялась закричать. Это как страх маленького ребенка, когда ему страшно настолько, что он боится крикнуть, шевельнуться, или проглотить слюну в пересохшем горле. Она слышала, как они негромко переговариваются друг с другом. Шаги стали ближе. Она скосила глаза – так и есть, чужие ноги в чужих, непонятных мокасинах окружили ее. Они молчали. Она чувствовала, как их взгляды прожигают ее. Прожигают каждый миллиметр ее тела. Внезапно ей стало жутко – пока она бежала, ее накрученная на бедра шаль слетела и сейчас ее преследователям в полной красоте представали ее длинные ноги, которым она так гордилась; и практически невидимые стринги. Она резко перевернулась и села, прижав ноги к себе. Она боялась поднять глаза, чтобы не увидеть в их взглядах приговор себе.
Один из них опустился перед ней на корточки и, приложив палец к губам, протянул ей что-то напоминающее фляжку, но сделанную, то ли из тыквы, то ли из чего-то похожего. Она видела его жилистые загорелые руки и тонкие, но сильные пальцы. Она махнула головой, но он настойчиво протянул ей флягу. Она взяла и отпила. Сладкое, но терпкое молочко зеленью незрелого фрукта связало ей рот. Она, сморщившись, проглотила и протянула флягу обратно. Он встал и отошел . Она обреченно выдохнула и стала прислушиваться к тому, что происходит в ее организме. Она понимала, что явно не миссионерская забота утолить ее жажду двигала им.
Мягкое, неторопливое чувство расслабленности стало наполнять ее. Куда-то исчез страх и пришло чувство умиротворенности. Ей протянули руку, она поднялась. Ощущения твердости в ногах не было, но не было и слабости. Было какое-то не знакомое ощущение, что она стоит на самом краю чего-то глубоко. Было немного адреналина, которое почему то граничило с полным спокойствием. Кто-то подошел сзади и опустил ей на глаза плотную повязку. Ее потянули за плечи, она откинулась навзничь и упала в крепкие руки. Ее подняли и понесли. Ей трудно было сориентироваться, и в каком направлении они двигались, и сколько времени уже прошло. Они остановились и ее положили на что-то мягкое и стоящее под небольшим углом к земле. С нее срезали все остатки одежды. Она почувствовала как ее стали мыть. Было очень жарко и ей казалось, что вода испаряется сразу, как только касается ее тела. Повязку сняли. Она увидела стоящих вокруг нее воинов индейской деревушки, в которую они приехали с мужем на экскурсию. У нее не было страха и стеснения. Она с любопытством осмотрелась. Их машины ни где не было. Только недалеко от нее, на стоящих копьях лежала одежда мужа. Она не могла ошибиться, эту клетчатую футболку она заказывала ему в магазине подарков. Сидящий у костра старик, видимо вождь, что-то неодобрительно крикнул. Чья-то рука сзади поднесла к ее губам флягу. Сопротивляться не было даже в глубине мыслей. Она покорно взяла и сделала несколько больших глотков. Уже знакомый вкус напитка привычно обметал ей рот. Она проглотила и покорно стала ждать. Молодой воин в яркой окраске подошел к ней и поставив рядом какие-то чашки с порошками и какой-то жидкостью, достал из-за пояска тростинку и большой нож. Резким движением он сделал срез наискосок и, положив тростинку в чашу, подошел к ней. Он провел пальцем по впадинам ее ключиц, по ямке под шеей и вниз до живота. Не касаясь сосков он провел пальцем по ее груди, и затем под одобрительные возгласы остальных, по ее бедрам. Он взял руку чашу с жидкостью, вынул из нее тростинку; и резкими точными движениями стал наносить ей на живот, какой-то рисунок. Капли краски после укола стекали вниз, и он после каждого укола быстрым движением, тыльной стороны ладони стирал их. Прикосновения острой тростинки к животу, движение его ладони вниз, опьянение – все это стало наполнять ее матовым томлением. Соски ее стали накрупать. Она хотела, чтобы капли краски стекали дальше, чтобы его ладонь двигалась дольше и прижималась сильнее. Она стала чуть подаваться навстречу его движениям. Томление внизу стало более конкретным и ощутимым. В какой-то момент он, видимо, чтобы ему было удобнее, поставив чашу на землю, прижал ладонью левой руки ее живот. В этот момент она более активно подалась ему навстречу. Он ощутил ее движение и ответил ей следующим более конкретным прикосновением, не прекращая правой рукой наносить ей татуировку. Движения его левой руки были верны, но не ритмичны. Раз, два….три… Уколы тростинки опускались, он вел рисунок вниз. Большим пальцем левой руки он надавил практически на самый низ живота. Раз, два….три…
Она открыла глаза. Старик сидевший у костра что-то мешал в большом чане. Опьянение уходило. Она посмотрела вокруг. Все отошли и занимались своими делами. Воин, который делал ей тату, чем-то аккуратно смазывал ей живот. Она перевела взгляд. Воткнутые в песок копья, на них одежда мужа, его кроссовки. Ноги ее подкосились, она едва не упала, ухватившись рукой за плечо индейца, она пошарила глазами в поисках какой-нибудь одежды. Из соседнего вигвама, или как он там правильно, раздались несколько громких ударов бубна, ткань закрывавшая вход откинулась…