Дождь уютно барабанил по крытой железом крыше. Яна, привычно взобравшись по приставной лестнице на чердак, заняла любимое место у окна под коньком. Она взяла с собой яблоки, белый хлеб и книжку, взятую наугад в библиотеке. Но света для чтения оказалось мало, девушке пришлось отложить том и бесцельно рассматривать двор. Капли всё так же остервенело молотили по кровле, вздували пузыри на лужах. Не было видно конца и края серому полотну, затянувшему всё небо.
На асфальтированной дорожке показалась телега, до верха груженая сеном. Посмотрев на наручные часы, девушка зажала надкусанное в яблоко в зубах, и проворно спустилась с чердака. Сунув ноги в резиновые сапоги, она открыла ворота, за которыми уже бил ногой конь. Привычно нагнув голову, огромный гнедой Туман вошел в проход конюшни и громогласно заявил о себе.
- Тихо ты, не ори! - Одёрнула жеребца девушка и сунула ему в рот яблочный огрызок. Туман схватил, как обычно, угощение не аккуратно – захватив огромными губами заодно и девичью ладонь. Девушка привыкла к подобным выходкам старого жеребца и свободной рукой щёлкнула его по носу.
- Янина! Не балуй! Бери вилы! – С телеги спрыгнул сухонький, невысокий старичок. Около молодой девушки и высокого коня он смотрелся вовсе как мальчик-с-пальчик. Яна посмотрела на него с обожанием. При всей своей грубости, Григорий Валентинович был её дедушкой, единственным родным человеком на всём белом свете.
Вздохнув, Яна взялась за вилы и на пару с дедом они раскидали сено по денникам. В конюшне тут же вкусно захрустело – кони приступили к вечерней трапезе.
Подметая длинный проход, Янина как всегда, дольше обычного, задержалась у денника рыжего Гиацинта – высокого тракененского жеребца-трёхлетка, любимца. Гиацинт тоже выделял девушку среди остальных людей – нежно ухаживал, защищал от собак и других людей, на выпасе никому, кроме неё, не давался в руки.
- Мальчик мой, - запустила она руки в шелковую гриву. После деда, рыжий бы её самым любимым другом. Жеребец переступил с ноги на ногу и ткнулся мордой в подмышку. По стеклу в деннике неустанно барабанили капли…
В ту ночь так же шел дождь. Они с родителями возвращались домой из гостей. Мама поругалась с папой из-за того, что он, немного выпив, всё-таки сел за руль, упрямо отказываясь оставаться с ночёвкой в чужом доме. Янина, как всегда при родительских ссорах, чувствуя себя виноватой, укуталась в плед и шмыгала носом, сдерживая рыдания. На неосвещённом участке дороги папа не справился с управлением и автомобиль, не снижая скорости, вылетел в кювет. От удара о дерево, распахнулась дверь, и девочку вышвырнуло в кусты, которые смягчили падение. У родителей же шансов выжить не оставалось.
По шоссе шли машины, в темноте не было видно улетевший с дороги автомобиль. И только утром, когда рассвело, на обочине остановилась первая машина.
С тех пор девочка родителей своих не видела, поселившись с дедом на частном конном заводе.
Солнечный луч скользнул по лицу девушки, заставив её проснуться.
«Проспала» - в ужасе подскочила с кровати она и быстро оделась. Прокравшись мимо деда, спавшего на соседнем диване, она выскользнула из протопленной комнаты. Прохлада августовского утра мигом прихватила нос, изо рта вылетело облачко пара. Яна бегом бросилась к конюшне – она и так опаздывала. Благо, от общежития было всего два шага. У ворот её уже ждал верный друг – Антон – на своём сером мерине. В его обязанности входил выгон лошадей в поле на пастбище и Янина всегда ему помогала. В дни, когда управлял табуном кто-то другой, она не позволяла себе подобного. А всё дело в тайне, которую хранили даже от дедушки…
Через несколько минут девушка уже выводила из конюшни Гиацинта, на золотистой шкуре которого ещё оставались травинки сена – лежебока любил поспать подольше, да на мягкой подстилке!
- Скорее, Ян! – Поторопил девушку Антон. Она - благо, с малолетства верхом - вскочила на неосёдланного жеребца и потрусила вслед за парнем. Все жеребята стояли в другом корпусе, при подъезде к которому уже были слышны топот и взвизгивание – лошади затеяли свару, в ожидании прогулки. Конюх, которому было всё равно – кто и куда поведёт жеребят, открыл ворота. Весёлая разномастная волна выплеснулась из тёмной, по сравнению с утром, конюшни. Заприметив знакомого серого мерина, лошади послушно выстроились за ним.
Из серого Биробиджана не получилось выдающегося спортсмена, и вскоре она стал настоящим Бабаем – незаменимой табунной лошадью. Никто, кроме него, не имел такой власти над табуном жеребят. Рассёдланный и пущенный на выпас, он стерёг их пуще себя.
Антон и Янина ехали рядом. Дорога до выпаса пролегала через живописную аллею, оставшуюся от времён, когда на месте конезавода стояло имение. Роса, высыхая на солнце, искрилась в лучах, воздух, вкусно-прозрачный, заставлял улыбаться и радоваться жизни.
Дойдя до края аллеи, молодые люди, не сговариваясь, выслали своих коней в галоп. Зашуршала приминаемая трава, по полю, навстречу рассвету понесся весь табун, во главе которого шли две взрослые лошади.
- Припустим? – Хитро прищурившись, спросил Антон.
- Припустим! – Согласилась Янина и чуть отдала повод своему Рыжему. Тот с радостью прибавил, оставляя Бабая за спиной. Как ни силился серый догнать молодого жеребца – не получилось. Это была своеобразная игра – оба знали, что Гиацинт выигрывает в скорости. Но каждый раз носились наперегонки.
Антон перевёл серого в шаг и, убедившись, что и жеребята замедляют ход, посмотрел вслед Янине – она уже сошла с прямой и делала круг по полю, возвращаясь к табуну.
- Фух! Вот это проскакали! – Взволнованно выкрикнула девушка. Эмоции переполняли её, в такие моменты она любила весь мир.
Как обычно, девушка пробралась на территорию завода, стараясь быть никем не замеченной, и выпустила Рыжего в леваду. Может быть, дедушка и подозревал что-то, но ничего не говорил, когда Яна иногда приносила завтрак в загон.
В семь утра открылись двери конюшни, и потекла обычная жизнь – кормление, уборка, чистка. В конюшне, где работала девушка, стояли молодые и взрослые кони, спортивные и только готовящиеся в спорт и на продажу, кто-то заезженный, кто-то ещё нет, и только готовился.
Обычно говорят – «у человека дар чувствовать лошадь». Янина же, из скромности, считала его нет - просто за свои двадцать пять лет жизни, двадцать она провела с конями. Всем премудростям учил её дед – в прошлом спортсмен, но закончивший выступать за завод по состоянию здоровья. Сейчас он занимал должность «в каждой бочке затычка» - и конюхам помогал, и сено возил, и тренировки вёл, и ветеринару помогал. Незаменимым человеком был Григорий Валентинович.
В обеденное время, как водится, заглянул начальник конюшни. Проверил каждый денник – опилки, сено, чтобы всё в наличии было. Остался доволен.
- Скоро москвичи приедут коней смотреть!
- Тоже мне, событие, - проворчал Григорий Валентинович. Постоянно кто-то приезжал смотреть лошадей. Завод мало-по малу пытался конкурировать с зарубежным коневодством.
- Ты не понял, хорошие москвичи приедут, важные! Чуть ли не сам Сафронов, или там Чистяков!
- Нужны мы им, они из-под иностранных спортсменов покупают готовые машинки. А у нас что? У нас вон Янина заезжает и выезжает. И благо, что девка умелая, но уровень-то не тот.
- Ты прямо сейчас про внучку обидно сказал!
- Я что, слепой, не вижу как они там в Европах работают?
- Ладно тебе, Валентиныч, вечно ты бурчишь на эту тему. Сколько уже воды в ступе перетолчено! Наши кони – такие, какие есть. И наши всадники тоже.
В подтверждение его словам, из-за корпуса, с Гиацинтом в поводу, вышла Янина. Жеребец играл, изгибая шею, красуясь. Начкон и Григорий Валентинович невольно залюбовались рыжим.
- Вот взять Гришу, заматереет – будет достойный соперник какому-нибудь Константо Приму. – Мужчины заулыбались. Самому же жеребцу не был дела до того, чьим соперником он когда-нибудь станет. Сейчас его занимали утренние прогулки, занимала невысокая веснушчатая девчонка, которая так смешно и щекотно целовала его в нос между ноздрей, туда, где такая нежная кожа.
Машину повело на скользкой дороге, мужчина за рулём не справился с управлением и автомобиль вылетел в кювет. Удар, серия ударов, открывающаяся дверь, падение.
Янина резко села в кровати, пытаясь унять сердцебиение. Потянулась к ночнику и зажгла его. Теперь можно было жить, ночные страхи расползлись по углам. Дед заворочался на своём диване и укрылся одеялом с головой. Девушка быстро оделась и, тихо закрыв дверь, пошла в конюшню – она имела право посещать её в любое время.
Заспанный конюх, не довольный тем, что пришлось прервать сон, открыл дверь и впустил Янину. Она точно знала, что уже не уснёт, что утром будет раздражительной и даже немножко злой, поэтому предпочла провести остаток ночи с любимым Гиацинтом. Она не любила назвать его Гришей, как начкон, для неё он был Рыжим и, иногда, Балбесом.
Жеребец лениво ворошил сено, но, заслышав знакомые шаги, вскинул голову и ласково тихонечко заржал.
- Привет, маленький. – Девушка прижалась к шее, от которой вкусно пахло сеном, опилками и немножко конским потом.
Сидя на корточках в углу денника, Яна дождалась, пока снова заснёт конюх, и вывела Гиацинта в маленький крытый манеж – сюда выпускали лошадей в безгрунтицу, шагали их, или гоняли на корде. Большой манеж, в котором тренировались спортсмены, стоял поодаль, и идти в него было не безопасно – могли заметить.
В тусклом дежурном свете они с жеребцом шагали по песку, конь иногда опускал голову и фыркал, поднимая фонтанчики пыли. Янина же думала, что после смерти родителей её ни разу никто не приласкал, не погладил по голове. Дед любил её по-своему, но был суров. Никто не дул ей на сбитые коленки, не пел песенок. Жизнь в заводе была закрытой, размеренной. Как и было положено, она отучилась в школе и затем даже поступила в институт, учиться профессии ветеринара. Но, не выдержала – без коней было очень тяжело. И, не доучившись два года, девушка сбежала обратно в завод.
Дед на такую выходку внучки только махнул рукой – сам в молодости был такой, горячий, так и не освоившись ни одой профессии, живший «по велению сердца» - с конями и ради них.
Гиацинт, обиженный тем, что Янина не обращает на него внимания, сильно толкнул девушку носом в спину, отогнав её невесёлые мысли.
- Что, хороший мой, скучно тебе?
Рыжий в ответ потёрся головой о бок девушки. Она же, отойдя на пару шагов, стала давать ему команды – поднять ноги, отойти назад, покрутиться. Жеребец с энтузиазмом принялся за дело – даже не за еду, а просто ради интереса – он очень легко учился новому, с удовольствием исполнял трюки.
За окном потихоньку серело – приближался рассвет. Яна, прикинув, что если они сейчас сходят на прогулку, то успеют вернуться раньше, чем табун погонят в поле, привязала чомбур наподобие повода и повела жеребца прочь из конюшни. Хорошо смазанные петли ворот, ведущих из манежа на улицу, открылись бесшумно, выпуская на улицу девушку с жеребцом.
Внешний мир был сер и вязок – плотные клубы тумана парили над землёй. Гиацинт вскинул голову, чтобы заржать, но Янина притянула его голову к себе:
- Тише, тише, мой хороший.
Одним движением она взлетела на спину Рыжему и они растворились в тумане.
Тишина стояла просто одуряющая, жеребец шел упруго, ставя ноги так, будто вместо песка и земли под ними была раскалённая лава. В поле, где было побольше ветра, туман был не такой густой, но всё так привносил в жизнь ощущение одиночества, умиротворённости.
Когда он достигли места, на котором всегда начинали галоп, Гиацинт заметно заволновался. Прикинув, что дорога известна, Яна толкнула его пятками.
Ничего больше не было – только конь и его всадница. Яна чувствовала каждое движение жеребца, работу каждого его мускула, каждый его вдох и выход.
Ничего больше не существовало. Ни звуков, ни других людей и лошадей. Только этот полёт в тумане. Хотелось, чтобы так было всегда. Она всегда считала, что у каждого человека должна быть его лошадь. Та самая, верная, понимающая с полуслова. Такой лошадью, первый раз за двадцать лет, стал Рыжий. Янина безумно боялась, когда настанет миг заездки, когда очередной коневоз выедет из ворот, увозя в своём нутре не какую-нибудь лошадь, а именно Гиацинта. У неё не было денег чтобы выкупить, не было власти чтобы оставить коня в заводе – для занятия спортом местным спортсменам, как производителя. Можно было устроить травму коню, но она помнила, куда отправляются травмированные лошади. Поэтому, и было тайной то, что жеребец уже заезжен, напротив, она на каждом углу жаловалась, что он сложен невероятно и весьма упрям – чтобы меньше было желающих заниматься с ним, чтобы не привлекать внимания покупателей.
А сейчас был только туман и галоп. Слёзы растекались по лицу, и становилось легко, обычные страхи и волнения на время отступили.
Домой девушка и жеребец возвращались обновлёнными, умиротворёнными. Никем не замеченные, они проскользнули в конюшню тем же путём, что и вышли из неё. До завтрака ещё оставалось время. Уставшая, Яна свернулась калачиком на кипах сена, приготовленных на завтрак.
В обед Янина выбралась на выпас – отвезти еду Антону. Помесная кобылка, стоявшая на конюшне с рабочими лошадьми, ни в какое сравнение не шла с подопечными девушки – толстенькая, тряская, только и хорошего было в ней, что послушная – и в телегу запрягалась, и под верхом ходила безотказно.
Под ярким солнышком гуляли жеребята, Бабай неустанно следил за молодёжью. Он же первым и заметил гостью, быстро побежав навстречу. Девушка окликнула его - услышав знакомый голос, конь вернулся к табуну.
- Привет, Тох. – Спрыгнула со своей кобылки Яна и, расседлав, пустила её на траву.
- Привет! Жалко, что мы с тобой без прогулки сегодня. Такой рассвет был!
- Мы погуляли до восхода.
- В таком тумане? Безбашенная!
Они замолчали, увлекшись бутербродами. Дружба у девушки и парня была странной – на конюшне они друг друга почти не замечали, а, оставшись наедине, общались на равных. Антон был из близлежащего посёлка, куда Яна ездила в школу. Работал парень больше из любви к коням – это было ясно. Как можно усомниться в этом, когда зарплата – слёзы, а на работу добираться ему приходилось ни свет ни заря – на велосипеде или пешком.
- Слышала, скоро должны приехать коней смотреть?
- Эка невидаль. – Ответила Яна. Она уже привыкла к тому, что всех её подопечных рано или поздно продадут и что вся работа начнётся по новой. По началу, она горевала и переживала, но со временем немножко очерствела душой и старалась не привязываться к коням. Исключение составлял только Гиацинт.
- Ну да. – Они опять замолчали, глядя на табун жеребят. Рыжие, вороные, гнедые, тёмно-серые, они строили из себя взрослых, выгибали шеи, сходясь в шуточных драках, валялись и просто дремали на солнышке. Когда-то в этом же табуне Яна отметила для себя рыжего белоногого жеребца, стала помогать табунщику и вскоре подружилась с конём.
Так, в молчании, прошло время обеда.
В конюшне было многолюдно и шумно. Сгорая от нетерпения, она поставила в денник рабочую кобылку и побежала к себе в отделение.
Вдоль решеток ходили люди, что-то громко обсуждали, читали клички на табличках, щёлкали вспышки фотокамеры. Начкон и дед были тут же, подсказывали, советовали, качали головами. Сердце девушки оборвалось, когда гости задержались у денника Гиацинта дольше обычного. Послышались одобрительные возгласы. От толпы отделился Григорий Валентинович и поманил рукой Яну.
- Внучка, покажи им Гришу.
Бледная, кусая губы, она послушно надела на жеребца уздечку, пристегнула корду и потянула того из денника. Рыжий заупрямился – сегодня они уже бегали – и проявил недовольство.
- Ну, маленький мой, пошли. - Потянула сильнее Яна, в душе радуясь такому поведению жеребца.
Наконец, они вышли на плац, девушка размотала корду, качнула бичом. Гиацинт подпрыгнул на всех четырёх ногах и развернулся мордой к девушке, ожидая похвалы. Однако, её он не получил и начал вредничать по полной – скакал, козлил, вставал на свечки, менял направление и пару раз чуть не вырвал из рук коду. Дед смотрел с неодобрением, ибо знал, как обычно ведёт себя рыжий жеребец.
Наконец, конь немного утих и побежал по кругу как ни в чём не бывало. Люди улыбались – движения у него были превосходными.
- Ладно, хватит.
- Ещё показать кого-нибудь?
- Да, давайте ещё Аскольд-Гита и Бланку.
Обе лошади были в работе у Янины, и их-то она показала во всей красе, чтобы затмить Гиацинта. Показывала, а сердцем чувствовала – сделать это ей не удастся.
- Яна, почисть и поседлай Гиацинта. Его ещё раз смотреть будут. – На утро попросил начкон.
Сердце девушки ушло в пятки – жеребец никогда не позволял себе играть под седлом, сразу становился серьёзным, а это означало, что зря они вчера усердно портили впечатление.
Рыжий был недоволен состоянием его человека – был раздражителен, не стоял спокойно на чистке, толкался носом, ходил, топал ногами, не давая надеть ногавки.
Зрители остались довольны. Под конец, когда конь стал уставать, один из мужчин попросил попробовать сесть в седло.
- Я не на долго. Проверить.
- Пожалуйста. – Пожала плечами девушка. Ни разу на Гиацинте никто не сидел кроме неё, и как он отнесётся к чужому человеку – было не понятно. Сейчас любая реакция воспримется как должное – официально ведь жеребец не был заезжен.
Мужчина сел, Рыжий удивился и покосился назад. Перепугавшись высившейся над ним фигуры, резко прыгнул вверх и в сторону, но мужчину было не так просто скинуть. Яна дала незаметную команду «стой не месте» и жеребец успокоился.
Мужчина тут же спрыгнул, обнял того за шею и быстрым шагом пошел к сопровождавшим его людям.
- Это то, что мы искали! Он как в «Аватаре» - мы прямо законнектились! Я мысленно попросил остановиться, и он встал как вкопанный! Невероятно! Спасибо вам за него. – Пожал руку начкону. А Янина стояла, не в силах пошевелиться – силы резко покинули её. Даже мысли травмировать коня сейчас не казались ей преступными – лишь бы покупатели разочаровались в нём, лишь бы только…
Медленно потекли дни. Теперь в её обязанности входила только чистка и сбор Рыжего, работал его совершенно чужой человек. Янине было смешно и больно, с какой опаской они относятся к Гиацинту – сначала гоняли на корде до изнеможения и только потом подсаживались на пару минут.
Вечерами, когда закрывались ворота конюшни, она проскальзывала внутрь и тихонечко общалась с, ставшим внезапно чужим, Рыжим. Он натурально обижался на неё, не обращал внимания на команды, не брал угощения, не отвечал на почёсывания. Яна всегда садилась в углу денника и плакала. Конь продолжал безучастно есть сено.
В одну из ночей она так же проскользнула в денник и привычно села в углу. Её мир рушился на глазах, она потеряла самого большого друга. И, казалось бы – вот он, стоит. Привычно тёмно-рыжий в дежурном свете, три белые ноги и белый нос, привычно машет хвостом и пережевывает сено, иногда задумываясь, привычно пугается автопоилки, хотя пьёт из неё уже больше полутора лет.
Она села в углу денника и заплакала. Заплакала не как всегда – тихонько размазывая слёзы по лицу, а навзрыд, жалея себя, жеребца, дивясь жизненной несправедливости, ругая себя за легкомыслие – сколько раз зарекалась привыкать к подопечным. Гиацинт заинтересовался звуками, понюхал макушку девушки, начал трогать лицо губами, несколько раз провёл языком, слизывая солёные слёзы. И замер, ткнувшись носом в руки. Так их и обнаружил конюх:
- Яна! Ты что здесь делаешь?
- Миш, я не на долго!
- Ты сдурела! Знала бы ты за сколько его продали!
- А его уже продали?
- А ты не в курсе? А, ну да, четвёртый день сомнамбулой ходишь. Иди домой, я никому не расскажу!
Всхлипывая, Яна прижалась к шее рыжего и вышла из денника. В голове зрел план, как проститься с жеребцом, как выпросить у него прощения.
До утра ещё было достаточно времени, она тихонько пробралась в комнату и, не раздеваясь, юркнула под одеяло. Её мучали кошмары, но не про аварию, как обычно, а про Рыжего – как его заводят в маленький холодный коневоз, как он, совсем чужой, бежит по плацу. Она даже проснулась, поняв, что плачет во сне. И горько усмехнулась про себя – другие девушки в её возрасте рыдают в подушку по парням, а она же – по лошади. Немного успокоившись, она забылась сном.
Солнечный луч скользнул по лицу. Янина подпрыгнула – опять опаздывает! Быстро вскочила и побежала к конюшне. Она знала – Антон уже должен быть там, не мог не обнаружить записку. И точно – перед воротами стоял серый мерин, а сам Тоха уже разговаривал с конюхом, невесть почему проснувшемуся в такую рань.
- Я сейчас, – крикнула она на ходу, - я быстро!
- Подожди. – Донеслось ей в спину, но она, не снижая скорости, пробежала сквозь проход и…обнаружила пустой денник. Кони не дремали, как бывало обычно по утрам, а провожали девушку глазами.
Всё ещё не веря, она заглянула в амуничник. Седло и уздечка висели на месте – они были «заводские» и их никогда с лошадью не продавали…
Увезли!
- Увезли! Его увезли! – Выбежала Янина из конюшни и кинулась на шею Антону. – Тоша, его увезли!
- Да, - пожевывая сенинку, - подтвердил конюх. Часа в четыре – только светать стало.
Мир рухнул.
Весь день она провела на автомате – чистила, гоняла, мазала, седлала. Рыжий, гнедой, вороной, опять рыжий. Не было больше нужного рыжего.
Вечером она забралась на любимое место на чердаке – под коньком, у открытого окна – и наблюдала за жизнью завода. Антон пригнал табун жеребят, приехал коневоз – привезли лошадей с соревнований, куда-то повели рабочую кобылу, на плацу тренер занимался с детьми, дед привычно вёз сено на ужин. Всё было как обычно. Вот только Рыжего жеребца больше не будет.
Жизнь текла в заводе по-прежнему. В «учебную» конюшню поставили новых жеребят – прибавилось возни. Но стал сдавать дед – теперь вместо него по вечерам запрягал гнедого Тумана и возил сено по конюшням совсем другой человек. Григорий Валентинович всё чаще лежал днём, ночью постоянно просыпался, будя кашлем и включённым светом Янину. Несколько раз девушка пыталась отправить его к врачу, положить в больницу, но дед отмахивался, твердя: «В конюшне родился, в конюшне и помру».
Янина с весны стала как будто безразличнее, но с Антоном дружбу не прекратила, хотя в поля больше с ним не ездила. И дело не в том, что было не на ком – после летних занятий у неё оформилось достаточно хороших коней - она считала подобное времяпрепровождение кощунственным по отношению к Рыжему. Как так можно нарушать их ритуал, их таинство…
О Гиацинте не было никаких вестей. Яна лишь знала, куда именно его увезли, и иногда, после работы, рыскала в интернете по конным сайтам, силясь найти если не хозяев, так хотя бы фотографии с места жительства. Хоть какие – пускай даже всего лишь конь покажется на заднем плане.
Постепенно болезнь дедушки и забота о новых подопечных оттеснила тоску по Рыжему на второй план.
Зима пришла вьюжная, холодная. Постоянно стучали подоконники, дорожки заметало вслед за человеком, кони, которых в такую погоду гулять не выпускали, скучали, стучали в стены денников, затевали ссоры через решетки.
В одну из ночей вдруг холод отступил, по подоконнику забила капель. В ту ночь дед не кашлял, спал тихо и даже улыбался. А утром, проснувшись под задорную барабанную дробь и солнечные лучи, Яна поняла, что дедушка мёртв.
Похороны не были пышными, но за гробом Яна вела Тумана – последнего коня, с которым работал Григорий Валентинович. Образ маленького сухого старика и огромного жеребца очень живо стоял перед глазами многих, кто работал в заводе. На кладбище начкон произнёс траурную речь о том, каким всадником и спортсменом был ушедший, сколько труда и сил было вложено в завод. Что Григорий Валентинович должен стать примером для подрастающих конников. И ещё много пафосных слов, в которых не нуждались ни усопший, ни его внучка, ни люди, толпившиеся у края глубокой ямы. Замёрзшие, они мечтали лишь о тёплой заводской столовой.
Когда могила была засыпана комьями мёрзлой земли, а поверх холма легли грустные гвоздики и несколько венков, когда все разошлись, Янина поняла что – всё. У неё больше нет никого. Ни дедушки – единственного родного человека на Земле, ни друга-лошади. Даже приятель Антон отдалился, начав ухаживать за дочкой одного из работников. Была она покрасивее, да и поприятнее выросшей среди грубых конников, Яны. Девушке хотелось остаться тут, на холодной земле, в грязи, намешанной множеством ног. Сесть и никуда не уходить. Закутаться, как в детстве, в плед и мечтать, что когда она из него выпутается – всё будет иначе.
На конюшне её встретил Туман – огромный, с густой гривой. Когда-то у директора завода возникла идея кроме верховых коней разводить ещё и тяжеловозов. Были куплены несколько маток и жеребец владимирской породы. Прибыли на завод они диковатыми, не терпящими людей. И тогда только дед не побоялся ухаживать за ними. Скоро кони перестали дичиться, а через год появилась умиляющая картина – маленький Григорий Валентинович и огромный Туман, слушавшийся своего человека беспрекословно, ходящий за ним на верёвке, накинутой на шею. Было это без малого почти двадцать лет назад.
Сейчас жеребец стоял, уткнувшись носом в угол. Спокойно ходили бока, хвост безжизненно висел. Янина открыла дверь в денник и окликнула великана. Хрустнув суставами, конь повернулся к девушке и, узнав её, потянулся губами к ладони.
- Ну, милый мой, нет у меня ничего. И никого.
Жеребец вздохнул и подставил голову – для чесания. Девушка отодвинула густую чёлку и стала перебирать совершенно седую шерсть на лбу. Слёзы сами навернулись на глаза….
- Знаешь, я решила уволиться. – За ужином в столовой внезапно поделилась она с Антоном. Мужчина бросил на неё удивлённый взгляд. – Да. Я не могу больше тут. Давит.
- Ну, делай, как знаешь. – Пожал плечами он. Такой простой фразой, обрубая концы, поджигая мост. В глубине души Янина надеялась, что он хоть как-то отреагирует на сообщение об отъезде, огорчится, попросит не уезжать, и она сможет остаться. Но нет, привычный мир продолжал рушиться. Она вдруг осознала, что многое, казавшееся ей таким родным и близким, оказалось вовсе чужим. И она чужая этим людям, даже после двадцати лет, проведённых бок о бок. Просто работник, каких десятки, которые приходят и уходят.
Вывод, который сделала девушка, был неутешителен.
Начкон только покачал головой, прочитав заявление об уходе. Но также ничего не сказал, просто дал телефон одного знакомого, работавшего в ветеринарной клинике – авось и возьмут на работу с неоконченным образованием.
Янина в короткие сроки собрала немудрённые вещи, сдала комнату в общежитии, в последний раз погладила по носам своих подопечных, и поспешила на поезд, делавший на их станции остановку всего на две минуты.
Новая жизнь оказалась тяжелой. Доступную по деньгам комнату снять удалось только почти за городом, и до работы она добиралась без малого два часа. Работа зато хоть нашлась – её действительно взяли в ветеринарную клинику – навыков оказалось достаточно для должности медсестры.
По ночам, слушая, как посвистывает ветер в оконных щелях, девушка представляла себя на своей кровати в общежитии, мечтала, что сейчас откроется дверь и войдёт дед…
Но приходило утро и Янина старалась не унывать – усиленно налаживала отношения с персоналом клиники, обживала комнату – завела цветы, купила у метро милую скатёрку на журнальный столик. Ничего из прошлой жизни старалась не доставать – ни фотографии, ни подковы своих подопечных, которые хранила «на счастье». Сумка с «воспоминаниями» стояла под кроватью.
И только иногда, пользуясь рабочим компьютером, продолжала искать любую информацию о Гиацинте, который с переездом в город стал сниться всё чаще – то виделись их утренние прогулки, то во сне ощущала, как он охлопывал своими губами её лицо.
Однажды на фотографии увидела похожую лошадь, но имя было указано другое – Гангстер.
Она даже зарегистрировалась на сайте, чтобы задать вопрос автору фотографии. Ответ заставил биться сердце сильнее – жеребец привезён из Алексеевского конезавода, работает согласно возрасту. Хозяева строгие, напроситься в гости не получится.
Но и такая информация обрадовала девушку – жив, значит. Всё хорошо, раз «работается согласно возрасту».
Дождь лил со страшной силой, вспенивая лужи. Янина стояла на остановке и ждала автобус. Обычно до метро она ходила пешком, но сейчас о прогулке не могло быть и речи – ноги и так уже промокли, холодные мокрые джинсы липли к ногам. У остановки остановилась машина и из открывшегося окна её окликнули:
- Яна! Садись давай!
Её никогда прежде не звали прокатиться на машине, разве что на тракторе или телеге. Девушка, под завистливые взгляды нахохлившихся под зонтами людей, забралась в тёплое нутро автомобиля.
- Ты где живёшь?
- Далеко, добрось меня до метро, пожалуйста!
- Ага, чтобы завтра мой сотрудник украсился соплями? Поехали, довезу тебя до дома!
Через некоторое время после этого случая жизнь начала налаживаться – ей стал оказывать знаки внимания один из врачей клиники. Двадцатишестилетняя Янина, не привыкшая к подобному отношению, напрочь не умевшая вести себя по-женски, приходила в смятение, когда Валентин дарил ей цветы или подвозил на своей машине домой.
«Как странно, как много в моей жизни связано с дождём»
Вскоре девушка переехала жить в его квартиру – небольшую двушку недалеко от центра. Больше не было шумных соседей, которые ломились в дверь: «Девушка, а девушка? Бухнуть не хочешь?» Больше не надо было добираться до работы два часа.
- Ян, ну чего ты изводишься? – Не могло утаиться от внимательного взгляда Валентина то, что его избранница иногда смотрит одну и ту же фотографию.
- Понимаешь, там хозяева не пустят в гости.
- А они хозяева конюшни?
- Не думаю.
- Ну, так и чего ты? Ты же можешь съездить и просто так посмотреть. Вдруг ты лошадь на постой поставить хочешь?
Такая простая мысль в голову Янине не приходила и однажды, заставив себя не бояться, она поехала в клуб, в котором жил Рыжий. Её Рыжий! Но оказалось, что его продали и перевезли. Информации о новом месте нахождения не было…
- Понимаешь, дедушка, я думала, что всё будет плохо, а выходит хорошо. – На годовщину смерти Янина приехала в посёлок, на кладбище. – Выходит, не люблю я лошадей, раз мне без них легче! А рыжего нашего, Гиацинта, всё никак не могу забыть! Представляешь, дедушка! Не могу. Надо бы проведать Тумана, а в завод не хочу ехать! Как быть?
- Ого, Яна! – К могиле, держа в руке пару чахлых гвоздик, подходил один из конюхов.
- Здравствуй! – Обняла его девушка, поддавшись внезапному порыву, как вдруг вспомнила, что она для всех них чужая.
- Я вот тоже приехал…год уже! Как время летит! Как ты там, в столицах?
- Потихонечку. – Переступила с ноги на ногу она, не дольная тем, что её отвлекли от беседы с дедушкой.
- А у нас Туман пал. Мы его не дали собакам скармливать, похоронили. Начкон на нас орал, а мы его в поле вытащили и закопали. Кто там искать будет?
- Жаль. – В горле у Янины встал ком, резко заболела голова.
- Ну, я побежал, автобус скоро. До свидания, Григорий Валентинович. Пока!
Девушка осталась одна на кладбище, поднявшийся ветер трепал свежие цветы на осевшем земляном холме над могилой.
- Знаешь, дедушка! Я больше не одна! – Янина приехала на кладбище летом – навести порядки, да и просто поделиться с кем-нибудь родным распиравшим её счастьем. – Валя такой хороший, помогает мне. Я его боялась сначала, а потом привыкла. С ним хорошо и спокойно, как с тобой всегда было!
Жизнь играла яркими красками – Яна пошла учиться, чтобы в будущем работать не медсестрой, а полноценным врачом. Завела нескольких друзей, с которыми так здорово было проводить время.
Но всё одно – глубоко в душе сидела тоска по золотому времени в заводе, по рассветам, по Рыжему, по тому пьянящему духу свободы и единства, когда она ощущала себя не просто человеком, а кентавром…
В сети фотографий Гиацинта, теперь Гангстера, больше не попадалось. Столица оказалась слишком огромной, чтобы они встретились.
«Здравствуйте, Янина, я знаю, что некогда Вы имели отношение к этой лошади. Не желаете ли вы её купить?» - на одном из сайтов, где была зарегистрирована Яна, пришло «личное сообщение». Прилагалась и фотография – чуть грустный конь, но вполне здорово выглядевший.
«Здравствуйте. Откуда Вы знаете моё имя и мою причастность?»
«Я после вас работала коноводом в заводе, потом переехала и устроилась работать в конюшню, где стоит Гриша»
« Как он?»
«Никому не нужен сейчас. Прокат катает. А ему хозяин нужен.»
«Я приеду».
- Валь, а что бы ты ответил, если бы тебе предложили купить…лошадь?
- Лошадь, говоришь?
- Ага.
- Уж не того ли самого рыжего, про которого ты всё время рассказываешь?
- Его.
- Ну, ты взвесь все за и против. Но я бы не хотел обзаводиться столь внушительным питомцем, честно. У нас свадьба на носу, затраты. Сколько хоть за него хотят?
- Не знаю, я договорилась приехать посмотреть его.
- На месте и реши, хорошо?
- Хорошо. Но…если…
- Знай просто, что придётся затянуть пояса! – Чуть недовольно сказал Валентин, но всё же поцеловал девушку.
На следующий день, трясясь от возбуждения, Янина входила на территорию конноспортивного клуба «Аллюр». Чистенько, но мало места – не то, что у них в заводе было! С конями она иногда сталкивала по работе и учёбе, но в конюшню приехала в первый раз за долгое время. Шла и мечтала, что вот сейчас обнимет Рыжего, зароется носом в гриву, а потом во что бы то ни стало уговорит Валю купить его!
В проходе её встретила девушка, написавшая письмо.
- Меня Ира зовут. Гангстер дальше стоит.
Вот и денник. Вот и знакомая проточина на морде, удивлённое выражение… Яна без разрешения открыла дверь и бросилась на шею коню. Ей казалось в этот момент, что если она отпустит руки – непременно упадёт и умрёт от нахлынувших эмоций. Рыжий отшатнулся, протащив девушку носками сапог по опилкам и Яна будто проснулась. Он пах совершенно незнакомо! Вместо воспоминаний о росяных утрах, о времени, проведённом вместе, ей захотелось отстраниться….
Девушка медленно расцепила руки и сделала пару шагов назад – к выходу. Казалось бы – вот он, её Рыжий! Белые ноги, проточина, номер клейма на холке. Но – чужой.
Совершенно чужой.
Совершенно чужие, какие-то безразличные глаза.
Она часто захлопала в ладоши – в прошлой жизни в ответ на это Гиацинт начинал мотать головой вверх вниз и потом приподнимался на задних ногах. Сейчас же он отпрыгнул в угол денника, откуда шумно фыркнул, раздув ноздри.
Яна бросила быстрый взгляд меж задних ног – кастрировали, мерин!
- Вы покупайте его, не пожалеете!
- Пожалею. Уже пожалела! – Яна стремглав вылетела из конюшни, и побежал к остановке. В маршрутке её трясло от рыданий.
- Валь, я сегодня домой не приеду. Я к деду хочу съездить.
- Ну, ты осторожнее, пожалуйста. Что с конём?
- Девушка обозналась, это не мой…
- Деда, ты знаешь, мост догорел…