Глава 7. Начало научной карьеры

Александр Степанов 9
     Поступление в аспирантуру. Горнолыжные страсти. Домбай. Приключение в Светлогорске. Обмен комнаты. Роман с Майей.


      За два года работы в институте я уже хорошо освоился с особенностями системы и определился с собственными приоритетами. Поскольку я работал в теоретическом отделе, то передо мной ставились различные математические задачи.
     Я предложил несколько алгоритмов решения этих задач и написал две статьи в «закрытый» научный журнал. После этого меня пригласил начальник отдела, долго беседовал со мной и предложил поступить в заочную аспирантуру.
     Следует сказать, что в институте работали первоклассные специалисты, имелся свой ученый совет и аспирантура, многие профессора из ВУЗов привлекались в качестве консультантов. Несмотря на разрушительное действие системы, в ее недрах жил и развивался научный прогресс.

      Я рассказал Илье о предложении начальника отдела, и мы решили вместе попытать счастья в научной работе. Через несколько дней мы подали заявления в аспирантуру.
      Спустя месяц нас пригласила секретарь ученого совета и рассказала об условиях поступления. Нужно было написать реферат по своей деятельности в институте, а затем сдать вступительный экзамен по специальности «Теория автоматического регулирования».
     Мне сразу сделали поблажку, зачтя вместо автореферата две мои статьи в научном журнале. Кроме того, нам объявили, что научным руководителем по этой теме у нас будет известный ученый, член-корреспондент Академии наук, профессор Арам Арутюнович Свешников.

      Оглушенные этой новостью, мы с Ильей принялись изучать толстенный учебник академика В.В. Солодовникова по теории автоматического регулирования. Прошло недели две активной работы, после чего мы поняли, что запомнить весь материал за отпущенное время нам не удастся.
     Однажды утром я сказал Илье:
   – Слушай, Илюха, на мой взгляд, мы должны выбрать два основополагающих раздела и выучить их назубок…
   – Ну и что?...  А если нам попадутся вопросы из других разделов?
   – Я узнал, что на этом экзамене билетов не будет. Нас с тобой всего двое претендентов, и вопросы нам будет формулировать профессор.
   – Это уже теплее, – оживился Илья, – но все равно мы рискуем.
   – Рискуем мы в любом случае. Но давай порассуждаем за профессора.... уж он то хорошо знает, что лежит в основе этой теории и какие вопросы являются самыми сложными.
   – Ну, наверное...
   – Тогда скажи, какие...
   – На мой взгляд, таких вопросов два: критерии устойчивости и качества линейных систем, и то же самое для нелинейных... Там вся сложная математика.
   – Молодец, ты не зря читал книжку. Но профессор задаст только один из этих вопросов, а второй будет из области случайных воздействий на линейные системы.
   – Почему?
   – Да потому что Свешников специалист по теории случайных процессов. Это же его конек.
   – Ну, слушай, для меня это труба. Там еще больше математики...
   – Да, увы... Хорошо, я подготовлю этот раздел – и будь, что будет.

      В день экзамена мы с утра явились в аспирантуру, дрожа от страха. Казалось, что мы вновь окунулись в студенческую жизнь, когда два раза в год на экзаменационных сессиях приходилось «играть в рулетку».
      Ровно в девять часов в аудиторию спортивной походкой вошел профессор Свешников, и, весело взглянув на нас из-под очков, спросил:
   – Ну, как, вы готовы?
      Я поправил очки и открыл было рот, но Илья меня опередил:
   – В какой-то мере..., – неопределенно промычал он.
   – Ну, давайте проверим, в какой именно, – улыбнулся профессор. – Сделаем так... Вы, Илья Аронович, расскажите о реакции линейных систем на случайные воздействия, а вы, Александр Сергеевич, – о критериях устойчивости линейных систем. У вас в распоряжении две доски и сорок минут времени на подготовку. Я же попью кофе и через сорок минут вернусь.

      С этими словами он покинул аудиторию. Секунд тридцать мы были в состоянии шока. С той же точностью, с которой мы угадали эти два вопроса, профессор умудрился поменять их между нами. Каждый из нас мог неплохо ответить на вопрос, который был задан другому.
   – Слушай, для меня это провал, – прошептал Илья. – Я совершенно не знаю свой вопрос, я просто его не читал...
   – М-м-да... Придется поменяться вопросами, – сказал я.
   – Как?
   – А вот так. Поменяться и все. Скажем, что мы так его поняли.
   – Ну, ты даешь, старик...
   – Илюха, начинай писать, не теряй времени. Мы должны держаться спокойно и уверенно. Уж если врать, то нагло. Иначе... позор и провал.

      Мы написали на досках математические формулы и графики, не разговаривая больше друг с другом. Вскоре профессор появился в аудитории и, взглянув на доски, спросил:
   – Ну, кто первый?
      Я вызвался первым и начал уверенным тоном излагать смысл того, что было мною написано на доске. Краем глаза я видел, как профессор недоуменно смотрел то на одну доску, то на другую, и, наконец, прервал меня:
   – Позвольте... по-моему, у вас был другой вопрос... об устойчивости линейных систем…
   – Нет... именно этот... Арам Арутюнович, – не моргнув глазом, ответил я. – Так мы вас поняли...
      Нехорошая улыбка появилась на лице профессора Свешникова. Он взглянул на Илью:
   – И вы тоже так поняли?
   – Да...
   – Хм... значит, у меня что-то с памятью... или с мозгами... Ну, впрочем, какая разница?... Продолжайте...
      Мы оба подробно изложили материал и ответили на все дополнительные вопросы. Профессор остался доволен и в заключение сказал, иронически улыбаясь:
   – Я ставлю обоим вам по четверке... и еще по одному баллу за находчивость. Таким образом, вы приняты в аспирантуру.

      Зачисление в аспирантуру оказалось важным событием, поскольку оно повысило мой статус в глазах окружающих. В ту пору научная деятельность высоко котировалась в общественном сознании. Ученая степень кандидата наук или, тем более, доктора наук служила своеобразным пропуском в избранное общество интеллектуалов, а также реальным подспорьем для повышения в должности. И даже звание аспиранта, как будущего ученого, воспринималось с уважением. Во всяком случае, мои родители, особенно отец, были просто счастливы.

      Я еще не знал, над какой научной проблемой мне придется работать, но как аспирантам нам с Ильей уже предоставили один «библиотечный день» в неделю, когда мы могли в своем отделе не появляться. Это было приятным сюрпризом, и по старой студенческой привычке в эти дни мы садились на мой мотоцикл и отправлялись «в библиотеку» на какой-нибудь из ленинградских пляжей. 
      Такая приятная «научная» жизнь продолжалась довольно долго, поскольку профессор Свешников был человеком весьма занятым, и встречались мы с ним нечасто. В первое время он предлагал мне читать побольше математической литературы и формулировал небольшие задачи, тем самым прощупывая круг моих интересов и оценивая мои возможности.

      Воспоминания о горнолыжном отпуске в Закарпатье не отпускали меня. С наступлением зимы хотелось найти возможность вновь стать на горные лыжи. И такая возможность, наконец, представилась.
     Случайно я узнал, что четверо из моих бывших сокурсников по физфаку сняли домик в Кавголово для лыжных тренировок. Олег Якубовский, Лешка Стефанович, Вадик Романов и Левка Центин – все они были талантливыми юношами, необычайно остроумными и слегка «безбашенными». Такая компания мне вполне подходила, и я напросился пятым участником.
      Домик, бывшая банька, состоявший из одной комнатки с печкой и маленькой холодной прихожей, находился рядом со знаменитым кавголовским трамплином. Дом прилепился прямо к горе, так что его единственное окошко было почти завалено снегом.

      Олег Якубовский, с которым я проучился десять лет в одном классе, был потомком дворянской фамилии, с польскими корнями. Его отец, историк, член-корреспондент АН СССР, когда мы были еще детьми, прославился как автор серьезного научного труда «Золотая орда», за что был удостоен Сталинской премии. А его мать, красивая женщина, Татьяна Георгиевна, которую я хорошо помню, возглавляла кафедру французского языка в университете.
     Жили они в особняке на набережной Невы с видом на Петропавловскую крепость. Квартира представляла собой анфиладу комнат, и, приходя к Олегу в гости, я с интересом рассматривал картины на стенах и изящной работы паркет.

      Мы с Олегом были дружны еще в первом классе. Помню, как мы участвовали в спектакле «Курочка-Ряба». Олег играл роль курочки, а я, в своем желтом костюмчике, исполнял роль «золотого яйца». Витька, разумеется, был мышкой, которая своим хвостом смахнула яйцо на пол. Там были еще дед и баба, и все они плакали надо мной, пока я лежал плашмя на полу и, сняв желтый костюмчик, изображал, как желток истекает из разбитого яйца.

      С Лешкой Стефановичем мы тоже вместе учились в школе, хотя не были очень близки. А Вадик Романов и Лева Центин были неразлучными друзьями, и когда мы в домике собирались все пятеро, то после надлежащей дозы выпивки все хохмы и анекдоты исходили именно от них. Левка Центин был сыном монгола и еврейки, поэтому мы его звали Чингиз-Хайм.
      
      Как-то я пригласил Сэма в наш лыжный домик. Он никогда раньше не стоял на горных лыжах, и вообще мало слышал об этом виде спорта. Надо сказать, что в нашей стране тогда не было ни лыжного оборудования, ни развитых горнолыжных центров для катания, ни инструкторов, ни специальной одежды. Катались мы на «мукачевских» лыжах с ременными креплениями, которые иначе как дровами назвать было нельзя.
     Тем не менее, оценив со стороны наши успехи на склонах, Сэм так вдохновился, его мотоциклетная душа так взыграла, что через некоторое время он стал шестым участником нашей лыжной команды.

      Так, в упорных тренировках прошло несколько лет, а в марте 1966 года мы с Сэмом отправились в Домбай – покорять кавказские горы. Я уже считался опытным туристом, поскольку успел побывать в Терсколе в студенческие годы, а Семка впервые отправился в горы.
     Образ Домбая вырисовывался в нашем сознании только благодаря песне Юрия Визбора «Домбайский вальс», которую мы с удовольствием распевали на вечеринках («Лыжи у печки стоят…»).
      Нам удалось достать путевки в альпинистский лагерь «Красная звезда», принадлежавший Минобороны. Самолетом мы долетели до Минеральных вод, а затем на такси, минуя Теберду, поднялись почти к подножию ледника, где у горы Эрцог раскинулся альплагерь.

      Но самое интересное началось позже. Если проехать вверх по ущелью, к подножию ледника Алибек, то можно было попасть в другой альплагерь, в котором в это время снимался фильм «Вертикаль» с участием Владимира Высоцкого. Правда, здесь снимались только некоторые фрагменты, большая же часть натурных съемок проходила в поселке Тегенекли в Баксанском ущелье Приэльбрусья.

      Но дело не в географических подробностях. Дело в том, что именно здесь, среди вершин кавказских гор, мы впервые услышали знаменитые горные песни Высоцкого: «Если друг оказался вдруг…», «Здесь вам не равнина, здесь климат иной…»,  «В суету городов и в потоки машин…», «Отставить разговоры, вперед и вверх, а там…» и другие.
     Еще страна не слышала, не знала этих песен, еще не было пластинок, не было концертов с их исполнением, а мы уже слушали голос Высоцкого. Через мощные динамики, прикрученные к вершинам деревьев, эти песни передавали по местному радио с утра до вечера, их звуки неслись по всему альплагерю, по всей долине, уходящей вверх к снежным вершинам. 
     Смысл этих песен, их суровая, мужская романтика пронизывала наши души. Здесь, высоко в горах, мы чувствовали свою причастность к философии альпинизма, к вечному стремлению к вершинам.

      С Алибекской поляны открывается непередаваемо красивая панорама ледника. Его голубовато-белый панцирь, достигающий толщины 30-35 метров, переливается в лучах солнца, а венчает ледник вершина горы Эрцог. Правее от нее – гребень горы Джоловчат, со склонов которой свисают языки ледника Двуязычный.
     Бесполезно приводить эпитеты, один лишь взгляд, брошенный на все это великолепие, способен перевернуть представление о жизни и о собственной значимости, как правило, завышенной.
      Мы с Семкой провели две счастливые недели в Домбае. В репертуаре «братьев Бэрри» появились горные песни Высоцкого, и когда мы возвращались в самолете домой, загорелые, обветренные, с небритыми лицами, мы уже точно знали, что любовь к горам и к лыжам останется с нами на всю жизнь.

      Вспоминается еще одна романтическая история того времени. В то лето мы в компании из трех парней нашего отдела заработали две недели отгулов и отправились в отпуск на машине в Светлогорск, на берег Балтийского моря, под Калининградом.
     Помню общее впечатление от Калиниграда (Кёнигсберга): мы были потрясены тем, что город стоит в руинах, как будто война кончилась только вчера. Говорили, что город не восстанавливают, так как судьба его еще не определена, и он может отойти к Германии.
     Поэтому, наскоро осмотрев достопримечательности и поклонившись могиле Канта в центре города, мы отправились дальше, не задерживаясь в Кёнигсберге.
      А Светлогорск, наоборот, понравился своей чистотой, немецкой ухоженностью, морским пейзажем с обрывистым берегом, спускающимся к пляжу, и нежным пляжным песочком. Помню, мы сняли квартиру на улице Баха у хозяйки-немки, которая вкусно готовила и рассказывала нам об истории этого курорта.

      Стояла прекрасная погода и каждое утро, после обильного немецкого завтрака, мы бежали на пляж. В этих местах Балтийское море, кроме обычных радостей от купания в его теплых волнах, дарило приезжим еще одно развлечение, выбрасывая на берег кусочки древнего янтаря.
     Нас забавляло, что многие отдыхающие женщины в задумчивости бродили по пляжу в поисках янтаря, внимательно разглядывая песок на линии прибоя. Но эти глупости нас не интересовали: мы все трое были настроены на поиск приключений и два дня валяния на пляже уже принесли первые плоды – мои приятели нашли себе девушек.

      На третий день, в субботу, было решено устроить пикник в лесу, с палаткой, у костра, с участием новых знакомых. Я не переживал, что остался пока в одиночестве, так как очень любил такие сходки, гитара была при мне и я был уверен, что судьба не обойдет меня стороной и, так или иначе, улыбнется мне.

      Вечер весело и быстро развивался по привычному сценарию: сбор хвороста для костра, установка палатки, подготовка ужина на костре. Я уже тогда хорошо готовил шашлыки, мясо было мною куплено на базаре и предварительно замариновано.
     Наших девушек мы галантно освободили от хлопот по устройству бивуака, но послали за пресной водой в ближайшую деревню, чтобы от них все-таки была какая-то польза.

      Минут через тридцать они вернулись с бидончиками воды, при этом их было уже не двое, …а трое. С ними пришла молодая, симпатичная женщина, жительница деревни, и скромно спросила, может ли она принять участие в нашей трапезе. При этом она почему-то смотрела на меня, слегка улыбалась и ее голубые глаза были полны доверчивой надежды. Видимо, ей еще в деревне объяснили диспозицию, и я с удовольствием пригласил Лиду (так звали женщину) к костру.

      Дальше все пошло как по маслу. Уже стемнело, костер весело полыхал, мы расселись на подстилке вокруг костра, «вино лилось рекой, сосед поил соседку». Лида сидела рядом и часто с интересом поглядывала на меня, а когда я произносил очередной тост, она понемногу двигалась ко мне поближе.
      Она была немногословна, держала себя очень просто и естественно. С первых же минут ее поведение не оставляло сомнений в том, что она считала себя моей девушкой на этом вечере. Ее приветливое лицо, широкая, но застенчивая улыбка, выражали искреннее удовольствие, которое вливалось в общее настроение нашей компании, снимая всякую напряженность случайного знакомства.

      Лида не обращалась ко мне, не называла меня по имени, но вскоре она уже не сводила с меня своих сияющих глаз. В какое-то мгновение ее коленка коснулась моей ноги и так и осталась прижатой к ней. Это прикосновение установило между нами легкую, игривую связь, которая возникла как бы случайно и была столь малозначащей, что ее можно было не осознавать.
     Иными словами, это касание оказалось на грани невинного и бесстыдного, и Лида обрадовалась, что может задержаться на этой территории нечаянной свободы, и даже продвинуться дальше. Ей, деревенской женщине, не избалованной мужским вниманием, наша пирушка казалась необычайным приключением, перед которым она не могла устоять.

      Воодушевленный волной тепла, исходящего от Лиды, я налил всем по очередному бокалу вина и произнес прочувствованный тост в ее честь. И без того большие глаза Лиды расширились до предела. От неожиданности она покраснела, смущенно заулыбалась, и по ее растерянному виду было понятно, что такие слова в свой адрес она услышала впервые в жизни.

      Наконец, я взял гитару. У нас с моим другом Сэмом был обширный репертуар, но Сэма не было с нами в этой поездке, поэтому мне пришлось отдуваться одному. Конечно, я старался, как мог, и с удовлетворением видел, как глаза Лиды теплели с каждым романсом, а иногда в них появлялись слезинки умиления. Все девушки дружно аплодировали и просили петь еще и еще.
     Вскоре я обнаружил, что голова Лиды уже лежит на моем колене, и она робко и нежно теребит мой локоть.

      Честно говоря, алкоголь уже хорошо подействовал на всех, поэтому публика начала незаметно расползаться и даже исчезать в тени ночи. Я спел еще несколько песен, после чего Лида довольно резко поднялась и исчезла в кустах, а через мгновенье я услышал, что она зовет меня.
     Я нашел ее в нескольких шагах от костра, она была полураздета и слегка дрожала всем телом. Лида бросилась мне на шею, начала целовать и молча снимать с меня одежду. Ее волнение, ее запас нерастраченной женской страсти обрушились на меня с такой силой, что я слегка оторопел.
     Конечно, это было безумно приятно, но когда она повалила меня на траву, я предложил ей перейти в палатку. До палатки было всего несколько шагов и как только мы в нее нырнули, Лида, как бешеная кошка, сорвала с меня оставшуюся одежду.

      Что было потом, трудно описать словами. В этом маленьком, хрупком теле оказалось столько огня и страсти, столько первозданной, невостребованной любви, что я невольно вспомнил Стефана Цвейга, описавшего любовное безумство в рассказе «Амок».
     Лида была прекрасна в своей откровенной непосредственности. Самые сладкие мгновенья – видеть и слышать, как женщина разгорается, как постепенно отодвигаются ее внутренние засовы, как блестят ее глаза, а тело жаждет ответных ласк. Ее чувство передалось мне в полной мере, страсть охватила нас обоих, и наш любовный дуэт был необычайно  хорош…

      У молодости столько же сил в теле, сколько огня в душе, поэтому время остановилось для нас. Весь мир отодвинулся, мы ощущали только друг друга и палатку, переполненную нашей любовью. 
     Иногда, приходя в себя, Лида ощупывала руками свои ноги, говоря, что ей что-то мешает, будто бы какие-то бумажки прилипли к ее телу. Я не обращал внимания на ее слова, и мы вновь отдавались нашей увлекательной любовной игре.
     Но вскоре Лида совсем остановилась, вновь ощупала себя и заявила:
   – Саша, эти бумажки – деньги.
      Сначала я замер от неожиданности, но потом возразил:
   – Лидочка, какие деньги, о чем ты?
   – Не спорь, я работаю кассиром в сельмаге и деньги различаю на ощупь, даже во сне.
      Лида привстала и доверчиво предоставила мне свое тело для внимательного изучения. Тогда я сам обнаружил, что ее потные, сладкие ножки были залеплены бумажками в самых неподходящих местах. Я взял одну из них, подполз ко входу палатки, и в свете гаснущего костра обнаружил, что в руках у меня была денежная купюра.
     Фраза, которую я тогда изрек, запомнилась мне на всю жизнь:
   – Лидочка, если во время любовных утех из тебя всегда будут сыпаться деньги, я готов жениться на тебе немедленно!

      Мы спали в палатке до утра вдвоем, остальные пары не мешали нам предаваться любви. Проснувшись, мы собрали все купюры, рассыпанные по днищу палатки, и я, наконец, понял, что же произошло.
     Моя заботливая мама, отправляя сына в отпуск, зашила мне в трусы дополнительную пачку денег, не сказав об этом ни слова, а Лида, в порыве страсти, почти в клочья разодрала трусы. Мама хотела сделать мне приятный сюрприз. Если бы она узнала, каким чудесным образом этот сюрприз предстал передо мной!

      Когда мы прощались, Лида плакала, говоря при этом, что она все понимает, ни о чем не просит и ни на что не надеется. В деревне ее ждали муж и двое детей. Я предложил ей на память о себе эту пачку денег, которая так счастливо рассыпалась как живое свидетельство и невольный участник нашей любви.
     Сначала Лида обиделась, а потом, подумав, сказала:
   – Ведь ты же не готовил их для расплаты, они рассыпались случайно. Это Бог послал мне сегодня ночью и тебя и эти деньги.

      Комната на Таврической улице, в которой я остался один после развода с Аней, меня вполне устраивала, но мне очень не нравились соседи по квартире. К счастью, их было немного – всего две семьи, но каждая из них отравляла мою жизнь по-своему.
      Главой одной семьи был слесарь-водопроводчик Коля, который «не просыхал» с утра до вечера. Нрав у него был буйный, и по ночам, в пьяном угаре, он бил свою жену так, что от ее крика мы все просыпались. Если же я пытался вызвать по телефону милицию, то его избитая жена-уборщица умоляла меня этого не делать, обещая, что этот приступ пьяного безумия у Коли… ну, совсем в последний раз.
     Тем не менее, один-два раза в месяц этот «ночной концерт» продолжался. Колина жена ходила со страшными синяками на лице. Глядя на нее с искренним сожалением, я понимал, что у этой женщины нет выхода, она одинаково боится и быть побитой мужем, и остаться одной, если его посадят.

      Другая же семья была вполне интеллигентной. Ее главу, пожилую даму Анну Михайловну, мы с Аней прозвали «жабой». Эта кличка касалась только ее внешности, поскольку глаза у нее были слегка навыкате, а в остальном она больше походила на пиявку.
     Анна Михайловна вмешивалась в нашу жизнь так бесцеремонно, будто мы были ее подданные. Она отчитывала нас за поздний приход, за слишком раннее вставание, за неправильное приготовление пищи на общей кухне, даже наш внешний вид вызывал у нее иногда странные вопросы. А уж как она ругалась со слесарем Колей!

      Когда я остался один, интерес Анны Михайловны к моей жизни еще больше возрос. Теперь уже ее контролю подлежали все мои гости, в особенности женщины. Она пристально рассматривала их еще у входной двери, в коридоре, и не упускала случая сказать какую-нибудь двусмысленность.
      В общем, выхода у меня не было: нужно было менять эту комнату на другое жилье, иначе я бы мог запить с горя вместе с Колей. Поэтому, я приступил к жилищно-обменным операциям.

      Главный городской толчок по обмену ленинградской жилплощади в те годы находился на канале Грибоедова, рядом с Поцелуевым мостом. Неширокая набережная канала была в этом месте полностью запружена гражданами, желающими изменить свои жилищные условия, так что транспорт, пытавшийся пробраться по набережной, надолго застревал в толпе, и с каждой проезжающей машиной возникала перебранка между водителями и населением этого неорганизованного братства.

      Особую группу здесь составляли профессионалы обменного бизнеса – маклеры. Они, наоборот, были очень активны. Как правило, это были женщины выше среднего возраста, с громким голосом и со следами былой привлекательности на лице. Они были центрами притяжения, вокруг них в толпе образовывались скопления людей, были слышны активные переговоры, смех, анекдоты, временами к ним даже выстраивались очереди из желающих поделиться информацией.

      Я появлялся на этом рынке два-три раза в неделю и добросовестно выслушивал предложения об обмене, сыпавшиеся со всех сторон, внимательно вглядываясь в лица, но сам держался со скромным достоинством, понимая, что небольшая комната, которой я владел, вряд ли воодушевит кого-либо из моих потенциальных партнеров.
 
      Однажды я заметил в толпе невысокую, интересную женщину со стройной фигурой и очень интеллигентной внешностью. Ее умные глаза, породистый профиль и выразительный, волнующий тембр голоса привлекли меня. Она так общалась с людьми, что можно было отнести ее к приятной разновидности маклеров.
     Некоторое время я издали наблюдал за ее перемещениями в толпе и прислушивался к разговорам, которые она вела очень мило и приветливо. Наконец, траектория ее движения в толпе пересеклась с моей, и она внимательно взглянула на меня сквозь большие, модные очки.
   – Что вы меняете? – спросила она, приветливо взглянув на меня.
   – К сожалению, мой вариант вам не подойдет. Я уже слышал, что вы предлагаете большую квартиру, а у меня только комната, причем небольшая. Хотя мне она нравится.
   – Почему же вы ее меняете?
   – Хочу разъехаться с женой.
   – А…. понятно. Комната нравится, а жена уже не нравится.
   - Нет, Вы неправы. Это я не нравлюсь жене.
      Женщина внимательно на меня посмотрела и улыбнулась краешком губ.
   – Какое совпадение! А я не нравлюсь мужу… Вы давно занимаетесь обменом? – спросила она.
   – Нет, не очень. И, честно говоря, мне это уже поднадоело.
   – О, да! Мне смертельно надоело! Я стою здесь, как неприкаянная, как будто нет других, более интересных занятий!

      Мне показалось, что она взглянула на меня с надеждой. Мы еще поговорили пару минут, пока ее не отвлекли вопросами другие обменщики. Я продолжал наблюдать за нею некоторое время, а затем подошел и сказал:
   – Я собираюсь покинуть толчок. Не хотите составить мне компанию?
     Она взглянула на меня поверх очков, наверное, чтобы лучше разглядеть выражение моего лица.
   – Вы меня куда-то приглашаете?
   - В некотором смысле, да. Я хочу посмотреть вашу квартиру.
      Она заулыбалась.
   – Интересная мысль… Но тогда лучше начать с вашей комнаты. Она далеко отсюда?
   – Нет, а если вы не боитесь ехать на мотоцикле, то это вообще займет десять минут.
   – На мотоцикле? Обожаю…
      Мы выбрались из толпы, и уже через минуту я привычным движением завел двигатель своего железного друга, стоявшего неподалеку от рынка.
     Подавая руку моей новой знакомой, я представился:
   – Меня зовут Александр, а вас?
   – А меня Александра!
   – Ну, это судьба. Что-нибудь у нас получится…

      Она села позади меня на седло, задрала юбку, оголив красивые колени и крепко обняв меня руками за талию. Когда мы подъезжали к дому, Александра положила голову мне на плечо.
   – Что, уже приехали? – спросила она разочарованно. – А мне хочется ехать и ехать… Как это приятно!
   – Мы осмотрим комнату и можем ехать дальше…куда угодно.

      Я заехал во двор к тому месту, где мой мотоцикл был обычно прикован цепью к стене дома, а затем провел Александру в квартиру. Это был «черный вход» в квартиру со двора, поэтому мы очутились сначала в кухне, а затем, пройдя маленьким коридором, подошли к двери моей комнаты. Когда я распахнул дверь перед Александрой, мне показалось, что она секунду помедлила, прежде чем войти, как бы оценивая возможные последствия этого шага.
 
      Осмотр комнаты закончился быстро, так как смотреть было особенно нечего. Кроме высоких потолков, старинного камина и большого венецианского окна других достоинств здесь не было. Я усадил гостью на диван, придвинул стол и предложил чашку кофе. Она охотно согласилась, поэтому вместе с кофе на столе появилась бутылка коньяка.
      Александра с удовольствием потягивала кофе, пила маленькими глотками коньяк и, ехидно улыбаясь, задавала мне неожиданные вопросы.
   – Интересно, как вы живете в этой комнате?
   – Хорошо живу…Какой аспект моей жизни вас интересует?
   – Ну, например, кто вас кормит?
   – Ммм…с этим плохо. Никто не кормит.
   – Это заметно…
   – По мне?
   - Нет, по вашей комнате. Она крайне запущена. Видно, что хозяйки нет.
      Она смотрела на меня с улыбкой и с некоторым сожалением.
   – Вы правы. У вас есть какие-то предложения? – попытался я съязвить в ответ.
   – Нет… – сказала Александра и, помедлив, добавила:
   – Пока нет…

      Тема обмена жилья была вскоре похоронена нами, и мы с увлечением обсуждали совсем другие темы, возбуждаясь от этих разговоров и выпитого коньяка.
      Когда Саша сняла очки и, взглянув на меня громадными карими глазами, слегка придвинулась, между нами произошло внутреннее замыкание. С этого момента мне уже нравилось в ней все: и низкий, бархатный голос, и манера говорить, посмеиваясь, и красивые руки с длинными ногтями…
     Внезапное увлечение стало для меня неожиданностью, но от этого оно было еще приятнее. Моя гостья стала вдруг близкой, понятной и созвучной мне женщиной. Я чувствовал, как с каждой минутой она освобождается от оков внешнего этикета, становится мягкой, естественной, раскрепощенной.

      Саша покинула мой дом только к вечеру. Она отдалась мне с такой горячностью, будто мы были давно знакомыми людьми и знали все интимные подробности друг о друге.
     На следующей неделе я побывал в ее старинной квартире на Верейской улице. Саша познакомила меня со своим мужем и сыном, а также с братом и его молодой, очаровательной женой. Они жили все вместе, двумя семьями, и в этой большой квартире всем хватало места.

      Дух приветливости и гостеприимства царил в этом доме, и он всегда был полон гостей. Сюда никого специально не приглашали, каждый приходил, когда вздумается, принося с собой бутылку вина или какую-нибудь еду. Стихийное застолье всегда получалось очень веселым. Гости приносили свежие новости, анекдоты, занимательные истории. Иногда мужчины удалялись в комнату для преферанса, прося их не беспокоить, и мне не раз приходилось задерживаться до глубокой ночи за этим азартным занятием.

      Однажды в доме у Саши собрались ее коллеги геологи. Это было в канун праздника 8 марта, и поэтому всех присутствующих женщин поздравляли поименно. В ответ каждая гостья говорила какие-то особенные слова, в которых старалась проявить свою оригинальность.
     Я обратил внимание на женщину по имени Майя, мне понравился ее голос. Она говорила неторопливо, теплым голосом, и при этом саркастически улыбалась. Улучив момент, я спросил ее:
   – Скажите, Майя, среди ваших предков, наверное, были американские индейцы?
   – Не знаю… вряд ли, почему вы так решили? – спросила она с улыбкой.
   – У вас потрясающий голос, слегка гортанный, и в нем слышится то, что часто называют «зов предков».

      Ей пришелся по душе мой комплимент, она не нашлась, что ответить, но с этого момента она говорила и смеялась, явно глядя в мою сторону. Мне это нравилось, я с удовольствием слушал ее шутливые речи, смотрел на ее красивые, полные губы и думал о том, как же происходит таинство первого знакомства мужчины и женщины. Честно говоря, я никогда не умел знакомиться и стеснялся проявить свой интерес к женщине, боясь, что буду не понят ею и отвергнут.

      Так получилось и с Майей. Я задал ей единственный вопрос, после которого между нами возникла неуловимая, но явно осязаемая ниточка взаимного интереса. Я был для нее новым человеком в этой компании и, конечно, ей хотелось произвести впечатление.
     Каждая женщина прекрасно чувствует на себе мужской взгляд и умеет оценить степень его проникновения. Это придает ей силы и уверенности в себе. Поэтому Майя была бесподобна в тот вечер, что не могло остаться незамеченным хозяйкой дома.

      В перерыве между тостами, когда вино уже разогрело и расслабило
присутствующих, Саша с Майей удалились на кухню, где Саша дала ей необходимую информацию о той роли, которую я с недавних пор играю в ее жизни. Они были близкими подругами, причем Майя была не замужем. 
     Я хорошо представляю себе, каким ласковым, но настойчивым голосом Саша попросила Майю оставаться в рамках поля дружбы, не переходя его границ и не создавая напряженностей.
      Увы, этому не суждено было случиться. Когда по окончании вечеринки гости начали расходиться, хозяйка дома громко обратилась ко мне с просьбой:
   – Саша, Маинька у нас одна, я надеюсь, ты проводишь ее?
   – Разумеется, – сказал я с тайным удовольствием.

      Майя жила в однокомнатной квартире на проспекте Мечникова. Она рассказала мне об этом по дороге, поскольку мы долго шли с нею пешком. Не сговариваясь, мы не садились на транспорт, чтобы как можно дольше продлить нашу прогулку. Я чувствовал ее расположение ко мне, которое явно сдерживалось обещанием, данным ею Саше перед уходом. 
     Когда мы дошли до Большеохтинского моста, я задал провокационный вопрос:
   – Майя, вы не хотите меня пригласить к себе на чашку чая?
   – Хочу, но не могу. Вы знаете, почему.

      Это было сказано честно и с этим трудно было не согласиться. В то же время я видел, как ей хочется преодолеть это препятствие, но она пока не знает, как это сделать.
   – Маинька, каждый день мы встречаемся с трудными вопросами, которые поначалу не знаем, как разрешить. Но решение обязательно найдется, важно только не уходить от него. Ведь само по себе обсуждение вопроса с вами, да еще такого деликатного, доставляет большое удовольствие.
   – С этим я согласна полностью. Я готова хоть до утра говорить, если вы сможете найти это решение. Я преклоняюсь перед мужчинами, которые умеют излагать свои мысли и находить ответы на вопросы. Мы говорим с вами уже часа два, и я чувствую, с какой необычайной скоростью вы приближаетесь ко мне.
 
      Она говорила откровенно и очень убежденно. Мы стояли на набережной Невы, и я обнял ее за плечи, чтобы предохранить от поднявшегося ветра. Глаза у нее были очень выразительные, серого цвета, с густыми ресницами. Прильнув ко мне, она то смотрела широко открытыми глазами, то слегка прищуривалась, и каждый раз ее ресницы почти касались моих щек. Говорила она нараспев, тщательно выговаривая слова своими полными, красивыми губами. Я уже почти не слышал ее слов, глядя на эти губы.
   – Майя, вы знаете, какой силой обладают ваши слова?
   – Знаю… И если послушаете меня еще полчаса, то вам конец…
   – Боюсь, что полчаса мне не продержаться…
      С этими словами я начал целовать ее в губы, и только тогда понял, что мне, действительно, конец. Это была такая мягкая, волшебная сладость, которая пронизывает все тело, затмевает мозги и парализует волю.

      До квартиры Майи мы добрались уже под утро и следующие два дня не покидали ее. Мы больше не обсуждали пикантность ситуации, нам было некогда. В эти дни мы вообще не разговаривали, только временами засыпая от сладостной усталости.
      Знакомство с Майей с самой первой ночи было особым, несколько странным, поскольку мы оба испытывали неуверенность, вернее, свою моральную уязвимость перед Сашей. Провожая меня домой, Майя сказала:
   – Это была первая и последняя наша встреча. Прошу, не рассказывай Саше…
   – Маинька…Честно говоря, я не увлечен Сашей…
   – Мною ты тоже еще не увлечен, так что оставим этот вопрос… Саша моя подруга…
   – Жаль…
   - Ничего не говори больше… Время покажет…
      С этим можно было согласиться. Она закрыла за мной дверь, и я с радостью принял от нее эту ниточку надежды, выраженную словами «время покажет». В отличие от ужасного слова «никогда», которое обычно повергает в бездну безысходности, эти слова Майи я унес с собой как тайный залог будущих встреч.

      Прошло довольно много времени, в течение которого я не встречался ни с Сашей, ни с Майей. Это было сложное испытание, в течение двух месяцев я не мог решить, как же мне поступить. Мои симпатии были на стороне Майи, поскольку мне казалось, что я испытываю к ней не просто страсть, а более глубокое чувство. То же самое я улавливал и в ее словах.
     К удивлению, мне нравилось даже то, что она прекратила контакты со мной. К тому же, Майя была свободна, так же как и я, в отличие от  Саши. Я не звонил обеим подругам, интуитивно полагая, что события будут развиваться своим естественным ходом.

      Так оно и случилось. Незадолго до Нового года, мне позвонила Майя.
   – Привет! Где встречаешь Новый год?
   – Пока определенных планов нет…Зовут в одну компанию, но я не знаю… А ты?
   – Я хочу сказать о другом, Саша… Помнишь, ты обещал «решить вопрос»..? Ты его решил?
   – Для себя решил давно… Но за тебя я решать не могу, не имею права.
      Майя помолчала. Потом задумчиво проговорила:
   – Есть предложение… Давай встретим Новый год вместе. Причем, вдвоем… Только ты и я…

      Я аж захлебнулся от внезапной радости.
   – Господи, Маинька… От таких ударов судьбы можно свихнуться! Ты потрясающая женщина! Я мечтал о тебе все эти дни…
   – Не спеши, дорогой… Я тоже мечтала, но не все так просто. Нам нужно решить вопрос до конца…
   – Маюшка, но у нас целый год в запасе… Мы начнем решать вопрос в этом году, а закончим в следующем.
   – К сожалению, у нас уже есть печальный опыт. Нам может снова не хватить времени на разговоры. Даже целого года не хватит…
   – Майя, в канун наступающего новогоднего праздника, перед лицом твоих далеких «индейских предков», я торжественно клянусь, что мы не встанем из-за праздничного стола до тех пор, пока не решим «наш вопрос»!

     Этой клятве суждено было сбыться. Причем, не только в эту новогоднюю ночь, но и во все последующие дни и ночи, проведенные вместе.  Наш интерес и взаимное влечение друг к другу оказались гораздо глубже и богаче, чем только восторг от физического обладания. При каждой встрече мы не могли наговориться, хотя, казалось бы, расстались только вчера.
     Сидя на маленькой кухне в Майкиной квартире, мы спорили до хрипоты, смеялись, рассказывали друг другу невероятные истории, изнывая от желания и не будучи в силах прервать этот праздник интеллектуального общения. И где-нибудь к трем часам ночи мы бросались в постель чтобы полностью раствориться в счастье обладания друг другом… Обладания откровенно бесстыдного, полностью бесконтрольного… Наши тела творили свой эротический танец без участия головы, поскольку все мысли уже были выпиты нами до дна.

      Что же касается Саши… Через некоторое время она мне позвонила и сказала:
   – Сашенька, ты не переживай! Я дарю тебе Майку… Она меня очень, очень об этом попросила. А я не хочу быть собакой на сене… Если бы я не была замужем, я бы, конечно, выцарапала ей глаза… Но я замужем. И останусь за этим мужем навсегда. Так что, пользуйся моей добротой. И учти, Майка очень славная, так что это хороший подарок.

      Мы с Майей пробыли вместе почти три года. Жили мы врозь, и видеться нам было довольно трудно. У Майи был двенадцатилетний сын и мама, с которыми она жила всю зиму в своей квартире, и только летом, отправив их на дачу, оставалась одна. Но и летом, к сожалению, ей часто приходилось уезжать в геологические экспедиции на полтора-два месяца. Тем не менее, мы сблизились так, что временами мне казалось, будто Майя заменяет мне и мать, и сестру, и любовницу.

      В конце концов, сам собою встал вопрос о нашей дальнейшей совместной судьбе. И в этом состояла главная загвоздка, причем, для нас обоих. Дело в том, что Майя была на десять лет старше меня.
     Мои родители ничего не знали о нашем романе, так как восприняли бы его как повторение романа с учительницей. В какой-то мере это так и было. Я прекрасно понимал, что в свои двадцать семь лет стать отцом двенадцатилетнего мальчика и мужем тридцатисемилетней женщины, я просто не имею права. Настанет время, когда природа жестоко отомстит нам обоим за нарушение ее законов, и это время придет довольно скоро.
     Маинька это понимала еще лучше меня, поэтому, собрав все свое мужество, она однажды сказала:
   – Саша, нам лучше расстаться сейчас. Это все равно когда-то произойдет, но чем позже, тем труднее будет нам обоим. Тебе нужно найти молодую девушку и жениться на ней…

      Сначала я очень обиделся. Я не понимал, как она могла произнести такие слова. Я был влюблен в нее. Ее возраст не отталкивал меня, а, скорее, притягивал. Вероятнее всего, это было продолжение моей любви к учительнице – любви, которая дремала в глубине души, требуя новой жизни. Майя, как и Эля, снова вела меня за собой, погружая в таинство отношений мужчины и женщины.
      Бывает любовь-страдание, любовь-напряжение, а у меня была любовь-отдохновение, в которой женщина, познавшая красоту и уродство жизни, бережно держала меня нежными руками, при этом отдавая всю страсть своего ненасытного тела.

      Обстоятельства сложились так, что мы расстались с Майей на длительное время. Сначала она уехала в очередную экспедицию, причем на срок больший, чем обычно. Не знаю, было ли это сделано ею умышленно… Возможно, что да.
     Мне было тоскливо без нее, последние слова Майи звучали в моей душе как приговор. Я не хотел в него верить и не мог с ним согласиться, хотя понимал, что она права. Как трудно бывает правильным мыслям победить искренние чувства…

      А затем меня послали в длительную командировку. Я побывал на Волге, в Саратове, Ульяновске и Самаре. Пришлось заниматься довольно рутинными делами, но они были необходимы. Постепенно ритм деловой жизни привел меня в состояние равновесия, и, вернувшись в Ленинград, я решил серьезно заняться научной работой.