Шепот

« Шепот молитвы в каменных стенах,
Лезвие бритвы на тонких венах…»(с) 15 апреля 1879 год. Россия Ночь была светла и свежа. Полночная луна так ярко осветила небо,
что легко можно было различить силуэты домов и деревьев, а на
землю падала их четкая тень. Весь ночной мир города покрылся
лунной серебристой краской. Вышедшие на ночную прогулку коты
стремительно и беззвучно шныряли в подворотнях, оставаясь не
заметными для человеческого глаза. В эту ночь было так тихо, что редкие отдельные звуки- голоса, собачий лай, скрип колес – были
слышны, будто они совсем рядом. Именно в такую ночь, по мостовой катился экипаж, стуча
лошадиными копытами по брусчатке и скрипя колесами. Изредка,
кучер покрикивал на лошадей и стегал их кнутом, чтобы ускорить
передвижение.
В экипаже был только один пассажир – служитель городской
церкви Серафим Вырин. Он сидел, прислонившись к стенке экипажа, и смотрел в окошко. Он наблюдал за бегом облаков в небе, за
сменой городских пейзажей, но в голове его была только одна
мысль: «Почему я?» Этим вечером за ним прислали молодого офицера и вызвали к
начальнику городской тюрьмы. Вкратце объяснив, что дело не
терпит отлагательств, что некий преступник, приговоренный к
смерти, желает исповедаться непременно ему, Вырину.
Не смея отказать главному тюремщику, Серафим Вырин тут же сел в
свой экипаж и велел кучеру ехать на набережную, где находилась местная крепость с заключенными – Соленая тюрьма.
Название свое она получила благодаря своему расположению: три
стены Соленой тюрьмы омывались морем, а с четвертой стороны
был мост-подъезд к ее воротам. Годами омываемые морской водой
стены пропитались солью и если лизнуть стену, можно было
почувствовать горьковатый, противный привкус соли, а в особенно жаркие дни, когда вода испарялась, соль покрывала стены
казематов, которые находились в самых нижних этажах. ***
- Его привезли на закате, - по дороге к камере с заключенным,
рассказывал святому отцу начальник тюрьмы – Грюмель.- Только
представьте, он пил кровь и ел человеческую плоть прямо на
базарной площади средь бела дня! Куда катится мир? Столь дерзкое
преступление! На что надеялся этот чудак, позвольте вас спросить? Вырин промолчал. Невозможно было не заметить, что слова
Грюмеля произвели на него впечатление.
- Его прямо сегодня судья приговорил к смерти, завтра на рассвете
приказано повесить! И правильно сделают, хочу вас заверить,
подобной швали не место среди порядочных горожан…
« Упырь – душегуб! Попросил мне исповедаться! Да что же это такое? А если он и меня..? Хотя он скован, должно быть…»
- Преступник скован? – перебил Серафим тираду тюремщика.
- Само собой, святой отец! Само собой! Вы сейчас сами все увидите. Не
бойтесь – мои парни будут стоять за дверью, если что – кричите! – и
Грюмель как-то так ехидно улыбнулся, что священнику стало не по
себе. Они спустились к камерам самого строгого содержания для особо
опасных убийц и остановились у тяжелой дубовой двери с охраной
с обеих сторон.
- Он настолько опасен? – как можно спокойнее старался спросить
священник.
Как посланнику Господнему – ему не к лицу было бояться смерти от рук злодея, так как он обретет Царство божье, но, как и любому
живому существу, Вырину не чужд был инстинкт самосохранения, и
поэтому холодная дрожь пробирала все его тело.
- Да не бойтесь вы его! Он вполне интелегентен и ничего вам не
сделает, - с этими словами Грюмель открыл дверь и сделал
приглашающий жест священнику. Отец Серафим сдавленно сглотнул и шагнул в темноту комнаты.
Дверь за ним тут же захлопнулась. В руке священника горела свеча,
но ее слабого света не хватало, чтобы осветить комнату полностью.
Поэтому он не сразу заметил заключенного в углу камеры.
- Добрый вечер, святой отец! – услышал он приятный, тихий,
мужской голос из темноты. – Прошу прощения, за то, что пришлось вас побеспокоить в столь позднее время, но вы понимаете, ждать
нет возможности. На заре меня казнят…– преступник замолчал. Священник всматривался в темный угол, пытаясь разглядеть
говорившего с ним, но кроме темного человеческого силуэта ничего
не рассмотрел. - Ты можешь выйти на свет, сын мой? – проговорил Вырин,
присаживаясь на стул у входа. – И назови свое имя, - велел он
заключенному.
- Имя мое - Хавьер Ортега. Я, как видите, не из этих мест, хотя и
довольно давно живу в благодатной вашей стране.
Действительно, говорил заключенный без акцента. В углу послышался звон цепей, а за ним легкие шаги – Ортега вышел
из темноты.
Перед собой священник увидел высокого, широкоплечего молодого
мужчину с волосами ниже плечей. На нем была белая рубашка с
расстегнутым воротом до груди и коричневые брюки. Руки были
закованы в наручники, что значительно успокоило преподобного. Увиденному Вырин очень удивился, он не знал как должен
выглядеть убийца, но и такими он себе не представлял его.
Вид у преступника и впрямь был интелегентный, даже
аристократичный – гордая осанка, манера говорить – все говорило о
приличном воспитании испанца.
И только засохшая кровь на губах и подбородке выдавала его, как преступника – душегуба. На рубашке тоже можно было рассмотреть
капли крови, но их было не очень много.
Священник некоторое время рассматривал человека вышедшего к
нему из тьмы, а потом заговорил:
- Значит, вы решили покаяться в грехах, сын мой? – он взял себя в
руки и перестал бояться заключенного, так как адекватное поведение и благородный вид произвели на него успокаивающее
впечатление. - Мне не зачем каяться, святой отец, - спокойно ответил Ортега, став
у стены, где находилось крохотное окно с решеткой.
- Так зачем же ты велел позвать меня? – удивленно спросил Вырин. –
И почему пожелал исповедоваться именно мне? – этот вопрос, и
правда, не давал покоя церковному служителю. Вырин не был
самым популярным священником в городе, на его проповеди приходило от силы десять-пятнадцать человек в большие
церковные праздники, а ритуалы, подобно свадьбам, похоронам,
крестинам вообще проводились ним раз или два в месяц. Вполне
логичнее было послать за каким-нибудь известным митрополитом,
чем за священником такого незначительного сана, как Серафим
Вырин. - Мне не хотелось быть одиноким в мою последнюю ночь на земле, -
все так же спокойно ответил заключенный и подставил свое лицо
лучу лунного света.
Этот ответ поразил священника.
- Никто не одинок на земле, - сказал Вырин, он хорошо помнил свою
роль здесь и старался придерживаться стандартному сценарию. Как - никак, он служитель Господень и должен выполнять его волю. – Все
мы находимся под присмотром Господа и его ангелов, даже при
грехопадении они не оставляют людей, будь ты праведник аль
грешник, ангелы все равно…
- Прошу вас, святой отец, довольно лжи! – перебил говорившего
священника заключенный и повернул в его сторону свое лицо. – Господь покинул землю! Преподобный запнулся и пристально смотрел на Ортегу, ожидая, что
же он скажет дальше, но тот снова отвернул голову к окошку и
продолжил любоваться лунным сиянием.
Отец Серафим не знал продолжить ему или пойти прочь, по закону
он должен до утра исповедовать преступника, пока того не заберут
на казнь. Вырину давно никто не исповедовался, и он решил продолжить разговор о предстоящем переходе в мир иной
господина Ортега.
- Пойми, сын мой, земная жизнь прелюдия вечной, которую подарит
нам Бог после нашей физической смерти. Но наша душа обретет мир
и покой в Раю. Покайся, сын, и ты увидишь святое присутствие
прямо здесь, в этой сырой темнице, пропитанной кровью и болью смертников!
Вырин явно вошел в азарт, так давно у него не было благодарных
слушателей, что сейчас он во что бы то ни стало решил донести до
Хавьера слово божье.
- Довольно, я сказал, - не поворачивая голову до конца, через плечо
грубо прорычал испанец. Эти слова очень возмутили священника! Он, все-таки, официальный представитель церкви, а ему закрываю
рот, как ребенку! - Послушайте, если вы не намерены каяться в преступлениях, тогда
мне нечего здесь делать. Вас повесят без покаяния. Прощайте,
Ортега!
И преподобный развернулся к двери, намереваясь просить охрану
выпустить его.
Но двери не было. Она исчезла! Была лишь бесконечная гладкая поверхность стены.
- Что за чудо!- удивился он. – Позвольте, а куда делась… - он
обернулся к заключенному, не договорив. Тот стоял, облокотившись
о стену, сложа руки на груди, и наблюдал за недоумением Вырина.
- Вы не уйдете, пока мы не договорим, - все так же спокойным тоном
сказал Хавьер. – Так что присядьте и мы продолжим нашу интересную беседу.
Серафим почувствовал, как к его ногам сзади подлетел стул и
невидимая рука, надавив на плечи, усадила священника прямо на
него. Оглянувшись еще раз на место где была входная дверь,
священник убедился, что она так и не появилась.
Происходящее не укладывалось в голове церковного служителя. С детства воспитывавшийся с верой в божье проведение, он и
подумать не мог, что однажды столкнется с потусторонними
проявлениями.
- Вам не нужно меня бояться, Отец Серафим! – пытался унять его
страх Ортега. – Я не намерен причинить вам вред.
Но эти слова не успокоили священника, все его тело тряслось от осознания происходящего, а дыхание участилось и стало тяжелее.
- Выпустите меня, Хавьер! Я не знаю, как вы это сделали, и знать не
желаю! Просто выпусти меня!
- Но я же не закончил исповедоваться, - с хитрой улыбкой ответил
заключенный. – Вы уйдете на рассвете! Это мое последнее слово и
довольно об этом! Вырин попробовал встать со стула, но он словно был привязан к
нему.
« Не нужно злить его, - подумал преподобный. – Нужно сделать так,
как он говорит и тогда есть шанс, что меня спасут».
- Вот вы, святой отец, почему так напуганы? Боитесь смерти от руки
убийцы? А как же ваша вечная жизнь? Почему вы обещаете мне блаженство рая, а сами в тоже время держитесь за свое бренное
существование? – все так же обперевшись о стену, говорил Ортега.
- Моя жизнь в руках Господа и если ему угодно…
- Чушь! Все это чушь! В вас столько же веры, сколько в этой камере
света! Тлеющий, угасающий огонек – вот и вся ваша вера!
Испанец подошел к сидящему на стуле священнику и, пригнувшись к нему, посмотрел пристально в глаза.
- Ты знаешь, что я прав, - сквозь зубы процедил узник. – Ты все
знаешь!
Священник зажмурил глаза и стал шептать слова молитвы на
обуздание нечистой силы:
«Прославленный Милостивый Архангел Михаил Защити нас в «нашей битве против князей и сил
наместников этого мира тьмы,
против злых искаженных духов высот.» Проговорив последние слова, священник открыл глаза. В камере
было совершенно темно, только лунный свет ярко пробивался в
окно почти под самым потолком. Испанца тоже нигде не было видно.
И только Вырин решил, что отделался от дьявола, как услышал
голос:
- Сима, Симочка, ты здесь? – и священник увидел свою старуху- мать, выходящую из тьмы на единственное пятно света от луны.
Женщина вертела головой и все продолжала звать Симу.
Священник не верил глазам, перед ним, как живая, стояла Надежда
Вырина – его мать, которая скончалась уже лет двадцать как.
- Матушка? - все еще не доверяя глазам, спросил преподобный.
Женщина тут же повернула к нему голову, как охотящийся зверь на шорох, но подходить не стала, оставалась в пределах лунного света.
- Сима, как ты мог так меня расстроить? – женщина говорила с
обидой в голосе.
- Но, что я сделал, маменька? – испуганно сказал Серафим.
- Предчувствуя скорую кончину, я желала одного - проститься с
единственным сыном! Я ждала тебя, мучимая агонией, но ты так и не приехал! Я звала тебя, когда душа моя покидала тело, – в голосе
старухи были слышны нотки угрозы. – Ты даже не приехал на
похороны! Мой единственный сын!
После услышанного, из глаз священника полились слезы. Он уже
забыл, когда в последний раз плакал, годы служения в церкви
сделали его сердце черствым. Тем временем призрак его матери продолжал:
- А вспомни, что ты делал в то время? Ты помнишь, Сима? Конечно,
ты помнишь! – со злобной улыбкой протянул призрак. – Ты был в
постеле с дочкой церковного садовника! – и призрак истерично
расхохотался, обхватив руками голову. От ее хохота задрожали
стены. А Вырин кинулся к призраку матери и обнял его за ноги, как когда-
то делал в детстве. Слезы градом катились по его морщинистым
щекам, он чувствовал невероятную вину перед матерью.
Прижимаясь лицом к черной юбке ее платья, священник чувствовал
щекой шероховатость ткани! Она была настоящей!
Его плечи тряслись от рыданий. Мать священника перестала смеяться. Она гладила сына ладонью по
макушке, приговаривая:
- Покайся, сын мой! Покайся! – Вырин чувствовал тепло ее руки на
своей голове.
Внезапно ладонь матери потяжелела и на своем плече священник
почувствовал тяжесть металлической цепи. Он поднял голову, чтобы посмотреть, что улеглось ему на плечо.
Внезапно, свеча снова загорелась, освещая небольшую комнату, и он
увидел, что обнимает колени Ортега.
Как ужаленный, священник вскочил, путаясь в рясе, и попятился к
стене, а испанец громко захохотал. И хохот его эхом отражался от
стен и заполнил все пустое пространство в темнице. - Покайся, сын мой! Покайся! – кричал, смеясь, испанец и кружился в
лунном свете, подняв закованные руки вверх.
- Кто ты? – дрожащим тихим голосом спросил священник. Он сидел
на грязном полу темницы, облокотившись о стену, точнее он
старался как можно больше вжаться в каменную кладку стены,
отделяющую его от воли. - Я, дорогой мой святой отец,- Ортега замер спиной к священнику,
повернув лицо к нему, отвечал, – тварь земная, созданная, как и вы,
вашим великим Господом, мать его, Богом! Но не видать мне покоя
небесного царства, на веки обречен я топтать твердь земную! – он
повернулся и подошел к Серафиму, наклонившись к нему, он злобно
прошептал: - Я - божье наказание! – и щелкнул крепкими, белыми зубами у
самого лица перепуганного Вырина. Священник отвернул лицо в сторону и заскулил.
- Как же ты мне противен! – произнес Ортега. – Сидишь и дрожишь
передо мной. Где же твой Бог? Почему не спасает тебя? – на
последнем слове Хавьер сделал особое ударение и от его крика
стены задрожали, грозясь обвалиться на их головы.
Священник закрыв лицо руками, бормотал все известные ему молитвы вперемешку, но Ортега еще больше метался по камере,
выкрикивая богохульства.
И внезапно все стихло. Вырин еще не решался открыть глаз.
- О, нет! Заря! – услышал он тихий голос заключенного и убрал руки
от лица.
Ортега на цыпочках стоял и всматривался в окно. В комнате, и правда, стало чуточку светлее. Густой мрак стал более светлым,
серым.
Священник еще не понимал – хорошо это для него или плохо, но то,
что испанец притих, было очень хорошо.
Святой отец взглянул на стену – дверь так и не появилась.
Испанец выглядел взволнованным, рассвет застал его врасплох. - Сейчас придет за тобой палач и тебя казнят, бесовское отродье! –
воскликнул он вставая. – Тебя повесят, как собаку! Стража! Эй,
стража! Откройте! – стал молотить священник по стене.
Ортега подскочил к нему,и закрыл ладонью рот
- Знаешь, я обещал не убивать
тебя, и отпустить на рассвете. Только мы поступим иначе, -
зловеще улыбаясь, сказал
Ортега и подошел к
священнику. Священник посмотрел на него полными
страха глазами.
Испанец взял в руки лицо святого отца и подул
в глаза, от чего те закрылись под
тяжестью век. Прошло несколько минут,
прежде чем Вырин смог открыть
их вновь. - Что за дьявольские козни? –
воскликнул священник. Распахнув глаза он увидел как держит свое
лицо в руках. - Нравится фокус, да? – спросил
Ортега и стал пританцовывать в
новом теле, и припевать: - Аллилуя! Господи, аллилуя! Священник с ужасом смотрел на
своё новое тело и никак не мог понять что произошло. - Стража, я готов выйти, - Сказал
испанец, поправляя свою помявшуюся рясу. Тяжелая дверь отворилась.
Ортега, находясь в новом теле, беспрепятственно вышел
наружу, а вот когда это
попытался сделать Вырин, то
стражник хлопнул дверью перед его лицом. Вырин еще долго ломился с
просьбой выпустить его, но тихий шёпот в темноте
прошептал: „Каждому по делам его...”