Лето расставило свои силки ещё весной. Май с первых чисел выдался жарким. Вспоминалось, как когда-то мы, будучи пионерами, ходили на демонстрации с пророщенными в воде веточками березы. В этом же году у нас уже благоухала сирень, успели отцвести тюльпаны. Природа словно спешила куда-то и в спешке делала глупости. Картошку сажали, обливаясь потом под палящим солнцем. «Если так пойдёт и дальше, всё сгорит на огороде!» - вздыхала мама.
Сначала полыхнуло в Одессе. Страх и боль стали предвестниками украинского лета.
К июню похолодало. Лето смилостивилось над нами и дало небольшую передышку. Лишь редкий гром проносился по небу, грозно рокотал вдали и смолкал, так и не пролив ни капли на сухую землю. От недостатка влаги особенно страдала клубника. Июнь – это её пора. Самое время, когда ягоды наливаются соком и манят к себе так, что, проходя мимо, никто не может удержаться, обязательно нагибается и кладёт ягоду в рот. В этом году клубничные грядки – жалкое зрелище. Редкие сухие кустики и проплешины из выжженной солнцем земли.
На Донбассе шли бои. Стонали поля под тяжёлой техникой, покрывались воронками. Дома, улицы, деревни стирались напрочь. Каждый вечер я смотрела эти ужасные кадры по телевизору. Научилась не отворачиваться и не нажимать на кнопку «Выключить», когда совсем было невмоготу. Я всё впитывала словно губка, пересматривала по много раз. Хотела прочувствовать, понять, чтобы запомнить навсегда. А потом передать эту память тем, кто возможно ещё даже не родился. Они тоже должны знать.
Где-то в середине июля в наши края прилетели неизвестные птицы. Одна такая постоянно сидела у меня на яблоне под окном. Маленькая, серая, она была внешне похожа на воробья, который обитает у нас повсеместно. Но разительно отличалась от него отсутствием бойкости и жизнелюбия.
Беженцы – страх, боль, неопределённость. Увидев их, я ощутила вкус беды. Горе окрасило их лица в суровый серый цвет, сделало их немногословными и отрешёнными. «Я могу вам чем-то помочь?» - спросила я. В ответ получила укоризненный взгляд Степана Игнатьевича, а Нина Ивановна тихо проговорила: «Уже нет». Они купили какую-то незначительную мелочь и ушли. Позже они вернуться, будут слёзы и долгие разговоры. Они поведают мне свою страшную историю, потому что больше не смогут нести её в себе. Выговорятся и… немного оттают.
Поливали сад каждый день. Воды не хватало. Маленький прудик, который был за нашим забором, высох. Приходилось носить воду из дома вёдрами. Мы сначала набирали её в разные ёмкости, прогревали и только потом поили ею растения. Вода нынче дорога, каждая капля на вес золота. Её нужно бережно донести до тех, кому она предназначена, вылить под самый корешок. И всё одно, как ни аккуратничай, нет-нет, да и плеснёшь мимо.
Корнелюк и Волошин, Клян и Стенин… Помню, как бабушка говорила, что правда очень похожа на воду. Также собирается по капелькам, и стоит так же дорого. Иногда, цена за неё – жизнь! Так и было этим летом с нашими журналистами. Их убивали за то, что они добывали правду об украинской войне…
Вздыхала мама: «Господи, когда закончится этот крематорий (это она про нынешнее лето)?» Я успокаивала её: «Потерпи немножечко, родная!» В конце августа жара действительно спала. И однажды ночью на нас пролился дождь. Утро обняло город прохладой. Люди заулыбались.
Тётя Нина и дядя Стёпа пришли ко мне в обед. «Мы возвращаемся, - сказала тётя Нина, - наши (так она называет ополченцев) отбили город. Мы должны быть рядом с сыном. И внучку надо похоронить по-людски, она в огороде сейчас закопана. Нельзя так». Старушка погладила меня по голове, совсем как мама, и прошептала в ухо: «Храни тебя, Бог, дочка!»
В саду после дождя проросла горчица. Словно щитом накрыла исстрадавшуюся землю. Будет кому глушить сорняки по весне. Нагнулась к её маленьким нежным росточкам, прикоснулась к ним сердцем: «Окрепните ещё. Впереди бабье лето». И показалось, что услышала в ответ: «Всё буде добре».
Наступила осень. От урожая в саду остался только виноград. Крупные сильные гроздья. Вызрели в жару, налились. Сорвала ягоду, попробовала на вкус. Горчит нынче виноград…