Мария Валерьяновна окончательно оторвалась от жизни сразу после выхода на пенсию. Не то, чтобы наша привычная жизнь её устраивала и прежде – она не понимала людей с их суетой и потребностями, а необходимость ходить на работу и включаться в круговорот цифр, букв, упрёков и заводских сплетен её угнетала. Дома ей всегда было лучше: хрущёвка на втором этаже в старом районе её вполне устраивала, и она проводила долгие вечера у окна, разглядывая детей и пьяниц на улице, а иногда прогуливалась, чтобы покормить птиц и кошек.
Птиц она любила, потому что они были глупы и невинны, а кошки за умеренную плату килькой компенсировали ей всю остальную потребность в выражении любви и нежности. К слову, кроме кошек у Марии Валерьяновны никого и не было. Зато собственных кошек, вернее котов, теперь она, пенсионерка, могла заводить (точнее будет сказать – подбирать) столько, сколько хотела.
Если бы вы в глаза сказали Марии Валерьяновне, что она – кошатница, она бы стала протестовать, ссылаясь, что у настоящих кошатниц водится кошек по тридцать, и все они воняют, а её котятки очень чистоплотные, и их всего восемь. При этом её «Котятки», возраст которых начинался с шести лет, проведенных в боях за выживание на помойке, молча таращились бы на вас ненавидящими жёлто-зелёными глазами и время от времени вылизывали хвосты и покрытые шрамами шкуры. Впрочем, друг друга они тоже ненавидели, и поэтому борьба за выживание продолжалась и дома в минуты, когда Мария Валерьяновна не занималась их кормлением и уходом. Самые жуткие звуки из их квартиры доносились до соседей, разумеется, когда она гуляла и кормила птиц.
Надо отметить, что отрыв женской особи от человеческого социума, помимо кошек, сопровождался и девиациями в её взгляде на себя. Нет, она себя очень любила и даже норовила повертеться перед зеркалом и приодеться перед голубями. Голубям её наряды очень даже нравились, но количество рюшечек, петелек и бахромы, свисающих с Марии Валерьяновны, иногда работали как силки, и местные алкаши не раз становились свидетелями, как стая голубей сначала облепляла тётку, а потом пыталась поднять её в воздух, если их напугать. Но даже пьяницы её побаивались и считали слегка со смуром, а зря – Мария Валерьяновна, хоть и абортировала себя из нашей цивилизации, но оставалась благовоспитанной, образованной и набожной дамой в расцвете своих пятидесяти семи лет. Она облачалась в платья, стилизованные под позапрошлый век и иногда выходила на прогулку с кружевным зонтиком, подчёркивая им бледность наштукатуренной кожи под сиреневой пирамидой волос. Роковая дама, прямо скажем. Роковая и избегаемая мужчинами любого возраста.
Поэтому свою дозу любви, как ей казалось, Мария Валерьяновна получала дома от своих котяток. Ей не с чем было сравнивать, и большинство проявлений кошачьей активности воспринимались как знаки привязанности и теплой нежности, или пассивности, когда дремлющий в диапазоне 2 метров котяра считался пришедшим полежать у ног любимой хозяйки. И даже, когда тот или другой кот ссал ей в сапоги, нагло глядя на умиляющуюся хозяйку, она считала, что таким образом он пытается удержать её дома. А сапог у неё было три пары, одна из которых постоянно отмачивалась в стиральном порошке. Совершенно напрасно, потому что в целом Мария Валерьяновна, не замечая этого, и сама пахла не лучше своих сапог.
Стиральный порошок расходовался быстро, но это не было основной статьёй затрат. Наибольшие суммы тратились на еду котяткам. Они принципиально не жрали кошачьи корма из магазина, и приходилось покупать им рыбу, креветок, мясо, сыр и молоко. И готовить. Отметим, кости из рыбы Мария Валерьяновна вытаскивала пинцетом. Сама она питалась намного хуже.
Нынче одну кость в сёмге она всё-таки пропустила, из-за чего рыжий Бельмондо (также Беляш, но в нежности – Белюшко) неожиданно стал гавриться и пытался отрыгнуть собственный желудок. Мария Валерьяновна забегала вокруг в панике и причитала:
- Что же случилось то, Белюшка, что такое с рыбкой?!
- Кошть мвя… - устало ответил кот, отрыгнув таки кость вместе с доброй половиной сожранного.
Остальные коты подозрительно на него покосились, а, начавшая было извиняться Мария Валерьяновна, опешила. Беляш продолжал тупо стоять над кучкой полупереваренной рыбы. После неловкой паузы, чтобы не возникало дальнейшего недопонимания, Беляш пояснил:
- Кошть вынь, дува, говолу… - и выразительно посмотрел на хозяйку. Та безмолвно подошла и аккуратно извлекла кость из кучи. Беляш приступил к возвращению обеда в положенное ему место в желудке. Мария Валерьяновна растерянно просеменила к окну и уставилась в пространство, так и держа в пальцах злосчастную кость.
Тем временем Лёня (полное имя Делон), самый старший кот в их Марие-кошачьей коммуне молча подошёл к Беляшу и со свей дури урезонил того по башке лапой.
- Шшо?! – отпрыгнул Беляш
- Шерез плешо! Докативись…- посчитав воспитательную работу завершённой, Лёня вернулся на диван, потянулся и улёгся на подушку. Оскорблённый Беляш доел обед, рыгнул и отправился ссать под кресло.
Мария Валерьяновна вышла из ступора поразительно быстро, буквально через четыре дня.
Могла бы и еще раньше, но на второй день коты всё же не стерпели и начали выяснять отношения. Сначала с Беляшом, потом с кем попало. Они матерились и дрались, а Мария Валерьяновна накушалась успокоительного и смотрела сериалы с отрешённым видом, время от времени рефлекторно пытаясь погладить любого с воем пробегающего по ней кота.
В последующие два дня она с тем же видом ходила по квартире, иногда вспоминала положить котяткам еды, или запиралась в уборной, где всхлипывала, сидя на унитазе. Вы не думайте, что она сошла с ума, она и сама прекрасно понимала, что, сойди она с ума, она бы намного спокойней отнеслась к своим галлюцинациям. Поэтому, по прошествии этих дней, Мария Валерьяновна вынырнула из забытья с ясным пониманием того, что кошачье словоблудие – не иначе как знак Божий и сами они - его посланники.
Эта мысль так вдохновила Марию Валерьяновну, что котятки тут же стали казаться ей светлыми безмятежными ангелами, тихо раздирающими остатки занавески.
- Ангелочки вы мои милые – проворковала она собственные мысли, сложив на груди руки и наблюдая как Бося ( Броснан), перевернувшись на спину раздирает тюль.
Коты, за исключением Гоши (Гойко), который с детства был откровенно туповат, прекратили своё занятие и с подозрением посмотрели на прислугу.
- шшоо? – саркастично отметил Лёня, вылизывая обрубок хвоста.
- Ну, разумеется, котятки мои, вы же даже разговариваете со мной, мне же не показалось?
- Это, дува ставая, не мы ангелы, а ты сбвендила совсем, фто тебе коты гововящие мевещатся!
- Ээээ – только и смогла произнести Мария Валерьяновна, в то время как коты неожиданно разошлись и стали вести себя согласно кошачьего этикета, помурлыкивая и умываясь лапками. Впрочем, парочка ускакала в спальню, где занялась Котоложеством прямо на её подушке, что тоже, надо сказать, было вполне для них естественно.
Мария Валерьяновна села на табуретку посреди комнаты и стала размышлять. С одной стороны, сумасшедшей она себя не чувствовала, да и то, что о безумии ей сообщил кот, рождало определённый диссонанс её пенсионных мозгов. Но, с другой стороны, Лёня всегда был котом авторитетным, и спорить с ним никто никогда не решался. Ей тоже не хотелось, поэтому на правах сбрендившей хозяйки Мария Валерьяновна немного поплакала, встала с табуретки и отправилась на кухню размораживать мойву.
Через несколько скучных дней коты поняли свой просчёт. Поверившая в своё безумие Мария Валерьяновна мурлыкала молитвы и игнорировала кошачий трёп во всех его проявлениях, считая его галлюцинацией. Поэтому стало достаточно трудно добиваться желаемого и в выборе еды пришлось снова применять метод «мне не нравится этот сыр – я размажу его по твоему кафелю!». Ну и оставался нерешённым бритвенно-острый кошачий вопрос, становившийся всё актуальнее, хотя март уже и миновал.
Было решено отправить переговорщика. Эту ответственную миссию возложили на Кошу (Коннери), который отличался низким вкрадчивым мяуканьем и огромными глупыми глазами, которые всегда вызывали у людей умиление. Однако обходительностью Коша не отличался и, чтобы завязать разговор, просто спикировал с антресоли Марии Валерьяновне в причёску. Подождав пару минут, пока хозяйка провизжится и успокоится, Коша зачитал подготовленную и утверждённую кошачьим советом речь:
- Слушай, Маша. Мы были не пвавы. Мы ввели тебя в жаблуждение. Мы боялись подвевгать тебя опасности от этого знания. Мы пвисланы на землю узветь гвехи людей и помочь. Внемли нам, женщина. И бевеги нас. И помоги нам в этой миссии. Ты – святая, остальные – нет. – При этом он, уподобляясь змию-искусителю, ползал вокруг хозяйской шеи, цепляясь когтями за кофту и в итоге остановился у неё на груди и внимательно посмотрел в глаза – Поняла?
Мария Валерьяновна ничего, конечно не поняла, но предпочла кивнуть. Откуда-то сзади донеслось дружное кошачье Мяу!, ликующее и ободряющее. Она обернулась и улыбнулась стайке питомцев, внимательно наблюдавших за ней из коридора. Коша, спрыгнул наконец с ее груди на кухонный стол и, катая лапкой луковицу, продолжил:
- тогда садись и пиши!
В тот вечер был составлен исторический документ, написанный стариковским почерком на обороте рекламной листовки кандидата в депутаты Изогривцева И.И. Документ был подписан Марией Валерьяновной и помечен Лёней. Теперь он вонял с кухонной стены, прицепленный туда изогнутой канцелярской скрепкой, а коты время от времени ходили его разглядывать и урчали. Текст документа гласил:
Скрижаль божественных откровений про котов
1. Коты есть божественные посланники и лучше чем люди… просто лучше.
2. Приютившему кота надлежит следовать его желаниям, потому что кот лучше.
3. Каждому коту по кошке! (Гойко)
4. Смертные грехи в отношении посланников божьих:
4.1. Кастрировать кота
4.2. Не кормить кота
4.3. Не выпускать кота гулять если ему туда хочется.
Совершившему один из смертных грехов надлежит предстать перед посланниками божьими и самоубиться. Тело самоубившегося грешника остаётся в распоряжении посланников божьих.
5. Условия благодати посланников божьих : полная миска, чистый лоток, доступная кошка, игрушки… всегда тёплая батарея (Делон)
6. Посланники сошли к человекам, чтобы учить их жизни, потому что коты – лучше.
7. Учение будет распространяться через апостолов, выбираемых из избранных человеков. Учение и сами посланники должны оберегаться апостолой и содержаться в секрете от всех непосвящённых.
8. итд, итп.
Мария Валерьяновна, надо сказать, тоже была в восторге от скрижали – она даже сама помогала формулировать мяуканье в тезисы и по всему получалось, что она – источник котской благодати, если только добыть им самок. Она была не против. Правда, если брать в расчёт смертные грехи, то получалось, что держа своих посланников взаперти, ей следовало бы удавиться, но Лёня великодушно позволил ей жить, поскольку она не могла знать о своей грешности до написания скрижалей.
Ну и, чтобы подтвердить наступление новых порядков, Гоша немедленно потребовал отправить его на прогулку. Остальная стая во главе с Марией Валерьяновной предалась мечтаниям о новой светлой жизни. Однако, мечтания у них были разные: хозяйка никак не могла понять, почему миссия ее милых божьих посланников обязательно должна начинаться с безудержного размножения в залитой валерьянкой квартире. Она пыталась было почитать им библию, но ее затыкали. Коты же прямо растворились в сладких образах предстоящего разврата и предвкушали, как вернётся Гоша с целой сворой готовых на всё ради еды кошек.
Но Гоша вернулся только под утро, сильно вымотанный, с разодранным боком и весь покрытый грязью. К всеобщему разочарованию, кошек он с собой не привёл, хотя им были бы рады, даже если бы они были такими же потрепанными, как и сам Гойко.
Приняв максимально жалкий вид, Гоша потребовал пожрать, и устроился на подоконнике вылизываться, перемежая этот процесс с рассказом о своей вылазке. Выяснилось, что кошки за пределами квартиры не перевелись, и кишат на соседней помойке. А в детском саду прикормлены две обалденные красотки Мурка и Муха, но… Кроме кошек остались и другие коты, совсем незнакомые и молодые, которых, собственно, эти самые кошки и понарожали. Эти коты категорически против вмешательства в их помоечную жизнь и люто ненавидят «квартирников». А Мурка и Муха питаются на детсадовских объедках лучше чем все коты вместе взятые и думать не хотят о переезде. Ну и последнее открытие – с собаками не договориться, а в человеческих детях изначально заложены садистские наклонности по отношению к котам.
После довольно шумного обсуждения вопроса, было решено коллегиально, что идти надо всем вместе. Это давало своего рода безопасность. Вдобавок идти надо ближе к ночи, чтобы собачники успели разойтись по домам, а ужасные дети уже спали.
Дед Женя зарёкся пить, когда увидел эту процессию. Около полуночи он традиционно дремал с бутылочкой боярышника на брёвнышке за трансформаторной будкой. Ночь выдалась тёплая, казалось, вот-вот запоют соловьи. Но были слышны лишь зазывание скорой вдалеке, приглушённый гул телевизора из ближайшего дома и душераздирающая ссора где-то в детском садике, куда на верандочки ходили пить пиво учащиеся местного техникума. В окружающей темноте неслышно копошились крысы и где-то неподалёку спал мирным сном в кустах Геннадий Матвеевич, пришедшийся нынче деду Жене собутыльником. Эту умиротворяющую темноту тревожили только блики света, пробивавшиеся через берёзки от фонаря у первого подъезда. Неожиданно темнота отступила от бледной ссутулившейся фигуры с кружевным зонтиком. Фигура озиралась и что-то шептала в еще восемь тёмных маленьких фигур, которые следовали за ней на почтительном расстоянии, выстроившись гуськом. Коротышки утвердительно отвечали Фигуре тоненькими голосами и семенили за нею дальше. Смерть! – заключил дед Женя – и черти с ней - охотятся на пропащие души! Он от души хлебнул боярышника и, как и следовало ожидать от пропащей души, попробовал как можно тише уползти в кусты.
А Марии Валерьяновне было неспокойно. Питомцы тоже заметно нервничали, и кругом им мерещились спящие собаки. Но где-то впереди ждали мусорные контейнеры, детский садик с подвалом, полным невест, и радужно-тёмное будущее. Хозяйка решительно семенила вперёд, чуть сгорбившись, с протянутым вперед кружевным зонтом. Пожалуй, они вполне могли дойти до контейнеров – в конце концов, мы все время от времени туда ходим даже в тёмное время суток и практически всегда возвращаемся домой без приключений. Но когда мы ходим выбрасывать мусор, в кустах не паникует дед Женя! А здесь и сейчас он именно паниковал и отползал всё дальше от демонов, пока не наткнулся на Геннадия Матвеевича...
Возможно, съемка последующей сцены высокоскоростной камерой вошла бы в историю мировой документалистики. С точки зрения же Марии Валерьяновны, коллапс наступил очень быстро и запомнился ей как череда бессвязных событий: вот они с котиками шествуют к мусорке, вот в кустах что-то гулко падает и агрессивно мычит, потом оно уже другим голосом, мало похожим на человеческий орёт в ужасе и уносится дальше в темноту, где ударяется во что-то твёрдое и тут же затихает. В это время котики, которые и без внешних раздражителей нервничали, в панике бросаются к ней за защитой и взбираются по Марии Валерьяновне как по дереву, матерятся и вонзают в нее когти, что доставляет Марии Валерьяновне нестерпимую боль. Она рефлекторно пытается отмахнуться от питомцев, а они так же рефлекторно стараются на ней удержаться и, перепуганные, цепляются еще крепче. Из кустов с сопением вылезает леший и сначала недоуменно, потом истерично мычит, тыцая пальцем в их сторону. Мария Валерьяновна теряет самоконтроль и с воплями уносится вдаль, рассыпая по пути орущих грязные ругательства котов. Fin.
Но титры за этим не последовали, а Мария Валерьяновна всё металась по тёмным дворам, пока не выбилась из сил и не посадила голос. Как известно, приступы паники такого типа заканчиваются обычно неловкой ситуацией. То есть паника уже закончилась, а ожидаемой катастрофы так и не случилось. Приходится признаться себе в преступном малодушии и возвращаться домой.
У подъезда стоял милицейский бобик, и пара рядовых пинками пытались привести в чувство Геннадия Матвеевича, который мычал несуразности и икал. Коты сидели поодаль и с интересом наблюдали за происходящим. Из пары окошек выглядывали старушки, обрадованные неожиданным оживлением на улице. Обычная, в общем, сцена. И тут из темноты в свет бобиковых фар явила себя Мария Валерьяновна. Зарёванная, с растёкшейся тушью и изрядно расцарапанная, она напоминала попавшую под газонокосилку панду. Звуки издавала соответствующие образу.
Милицейские перестали пинать Геннадия Матвеевича и поспешили к пострадавшей, но дойдя до неё, прикасаться к панде остереглись. А Геннадий Матвеевич тут же юркнул обратно в кусты, издав на прощанье ворчливый мат и неприличный звук.
Марию Валерьяновну сопроводили до лавочки. Она присела и начала звать котов – просто хотела убедиться что её питомцы живы, здоровы и соответствуют списочной численности. Но коты отлично понимали, что если хозяйкой занимается милиция, то хорошего в этом мало, и предпочли не палиться - отошли в темноту на более безопасное расстояние* (*- безопасным расстоянием для кота является максимальная дистанция полёта кирзового сапога, брошенного в ярости средней степени мужчиной средней комплекции. Около 35 метров.). Лёня даже подчёркнуто по-кошачьи мяукнул, чтобы не возникало лишних вопросов.
Милиция не увидела в этом предательском поведении ничего необычного, а вот Марии Валерьяновне стало до жуткого обидно. И вместо ответа на вопрос: «Гражданка, на вас напали?», она продолжала звать своих милых котиков. Не обращая внимания на сотрудников правопорядка и повылезавших на балконы соседок, Мария Валерьяновна продолжала зазывать питомцев, используя всё более и более весомые доводы, начиная от рыбы и заканчивая обещанием выкрасть для них тех заветных детсадовских кошек. Но темнота лишь раз ответила ей отрывистым «заукнись щука!» и продолжала молчанием намекать Марии Валерьяновне на грубое нарушение седьмого пункта Скрижали. Когда намёк был осознан хозяйкой, она испытала короткую внутреннюю борьбу инстинкта самосохранения, набожности и любви к котам. Последняя в данном случае требовала жертв. И победила (Любовь всегда побеждает, а потом держит тебя в плену и пытает ради собственного удовольствия). Поэтому, в надежде, что питомцы увидят ее смирение и немедленно вернутся, чтобы ее простить, Мария Валерьяновна попыталась демонстративно самоубиться. Но, пока она набрасывала шарфик на ветку яблоньки, милиционеры ее взяли под белы с красными царапинами руки и вернули в сидячее положение. Начавшие было аплодировать с балконов соседи вновь затихли и продолжили таращиться на главную выступающую звезду. Это придало Марии Валерьяновне сил и решительности, котам – наоборот. Они смотрели зелёными в темноте глазами на новые неловкие подходы Марии Валерьяновны к снаряду (яблоне) и ее позорное водружение на лавку.
Потом милиционеров вызвали по рации в другой двор, где беглый Геннадий Матвеевич устраивал новое фееричное шоу, пытаясь забраться к себе домой через форточку на третьем этаже, в которой безнадёжно застрял. Поэтому они приняли единственно правильное в данной ситуации решение – отправить раненую суицидальную панду в дурку.
Скорая приехала и, захватив расстроенную Марию Валерьяновну, скрылась обратно в ночь. Милиционеры тоже поехали опознавать Геннадий-Матвеичев торчащий в окне зад. Уезжая, они весело помигали мигалкой, и даже посиренили сиреной, завершив таким образом спонтанный бенефис Марии Валерьяновны к общему ликованию зрителей. Соседи понимающе поохали друг другу через балконы и разошлись по своим комнатам с телевизорами.
Остались только коты. В недоумении, темноте и холоде. Они долго шептались, иногда дрались и ближе к утру разбрелись в поисках нового счастья.
Не расстраивайтесь, Марию Валерьяновну выпустили довольно быстро. Буквально через две недели, потому что бесплатно кормить выживших из ума старушек - дело неблагодарное и накладное. Но котов она так и не нашла. Она до сих пор бродит по окрестным дворам и кличет то одного, то другого, а, не дождавшись ответа, материт пропавшего кота с полминуты и отправляется в другой двор. На ее кухне всё так же висит Скрижаль, и воняет Лёней, но теперь внизу на скрижали дописано важное дополнительное соглашение из четырёх слов: «А вот хрен вам!». Мария Валерьяновна приходит домой, читает его и улыбается, а потом идёт пить чай перед телевизором. А внизу в летней ночи сидит на своём посту у трансформаторной будки дед Женя и пьёт свой боярышник, практически не вспоминая то досадное происшествие, после которого он очнулся утром в песочнице и с огромной шишкой на лбу.