Начало см. http://www.proza.ru/2015/12/28/225
Хоть и не из высокого начальства, я был из известной номенклатурной семьи в нашей автономной республике. Родители мечтали о медицинской карьере для меня, что -нибудь вроде начальника облздравотдела в нашей столице. В школе я учился не из рук вон плохо, но ни малейшего интереса или способностей не проявлял. За исключением физкультуры – в 15 лет я уже был чемпионом юношеской спартакиады нашей республики по метанию копья. И был влюблен почти во всех одноклассниц и во многих учительниц, одновременно. Как бы там ни было, по окончании школы дядя отсоветовал посылать меня в Москву поступать в мединститут. Он был прав, конечно. Теперь, сидя в Гамбурге в собственной лавке, ясно – здесь мой советский диплом все равно никого не интересует. Будь то провинциальный пединститут или столичный медицинский.
Так я попал в наш местный пединститут. На занятия я особо не ходил, тем не менее с экзаменами и зачетами трудностей не было. Не требовался даже дядя Рафик – ректор института ценил спортивные достижения, а я по масштабам республики был вполне приличным спортсменом. Студенты в основном были девушки, я – что называется джигит, с карманными деньгами и «Жигулями» уже на первом курсе, но я практически не пользовался представлявшимися возможностями. Я упорно ухаживал за русской девушкой – Таней, хрупкой шатенкой с иняза.
---
Ее мать, Елена Ивановна, преподаватель французского в нашем же институте. Яркая брюнетка, безукоризненного сложения, лет 50, что мне тогда казалось – старуха. Она и в самом деле знала французский, даже жила во Франции, что при советской власти было делом неслыханным. То ли кассиром «Аэрофлота», то ли переводчицей в консульства, не знаю. Как теперь я понимаю, это была дама с большим прошлым.
...
Не буду описывать этот немыслимый любовный пятиугольник. В конце концов Таня вышла замуж за русского (музыканта) и уехала в Москву.
...
Я закончил без трудов наш пединститут и некоторое время просто болтался, проводя время на пляже или на набережной. В нашем институте военной кафедры не было, так что по закону меня могли призвать в армию. Служба в советской армии мне всегда казалась занятием для абсолютных идиотов и я не воспринимал это всерьез. То есть просто выбрасывал повестки, точнее, порвав на клочки, спускал в унитаз. Напрасно. Это кончилось плохо. Однажды за мной прямо домой приехали на «бобике» капитан и прапор, и отвязаться от них было очень тяжело. Я бросился к дяде Рафику. Он так рассвирепел, что чуть не прибил меня. Если бы я сказал вовремя, то от такого пустячка он мог избавить меня одним телефонным звонком. Но сейчас дело приняло нехороший оборот. Наконец, дядя Рафик поостыл и спросил, со мной ли паспорт. К счастью, да. Он немного смягчился и сказал убраться из города, даже не заходя домой. Завтра он моим делом займется, сказал он, вновь краснея и свирепея. Позвонил в один из приморских санаториев и сказал, чтобы мне оформили путевку на месте по прибытии.
...
Я на побережье. Без друзей, без машины и почти без денег.
...
За столиком в столовой нас было четверо. Кроме меня – дама из Прибалтики. Тщательно одетая, выходившая к завтраку с пышной прической. Добрые глаза. Улыбалась, вежливо разговаривала и бросала на меня внимательные взгляды. (А я тогда был видный парень; скажу скромно – и сейчас ничего, но тогда весил 90, не 140 кг, как сейчас). Даже тогдашняя моя опытность показывала – здесь открыты все пути, кроме одного – легкого курортного романа. Что-то слишком нежное и слишком горькое было в ее лице. Кроме нее, довольно неприятная пара. Муж лет 45 (тогда мне казался стариком, ха-ха-ха!), толстый (не такой, как я сейчас, но все же), судя по всему заведующий крупной базой или снабженец. Плешивый, дорого одетый, рыхлый и бестолковый. Жена его лет на 20 моложе, первое впечатление совершенно мерзкое. Сухощавая рыжая еврейка. (Признаюсь со стыдом и раскаянием, тогда у меня было сильное предубеждение против евреев. Жизнь, Сирия и теперь Германия, поставили все на свои места. Простите, ребята.) Эльза – так ее звали – печальную даму третировала как пустое место. На меня смотрела как на чурку черномазого и провинциала (они были из Москвы). Особенно презирала за неумение играть в теннис. Но хуже всего доставалось несчастному старому мужу. Эльза строила из себя аристократку – все ей было не так, погода – но что может поделать с погодой муж, даже если он завскладом. Еда, вполне и вполне достойная для советского санатория, ее никак не устраивала. Во всем, разумеется, был виноват муж. Ему приходилось объясняться с официантками и даже поварами. И вообще, она хотела в Югославию, а не в этот несчастный санаторий.
...
Призер по метанию копья или молота нашей автономной республики – не такое спортивное звание, чтобы тебя узнавали на улице. Но тем не менее, когда в пасмурный день я играл в волейбол, подошел инструктор физкультуры санатория и, чуть не плача, попросил выступить за их команду на районных соревнованиях. Из персонала никто не хочет, а в случае незачета ему крупные неприятности. Обещал талоны на питание и прочие блага, которые мне не особенно были нужны. Тем не менее я согласился.
...
Команда маленькая, грузится в микроавтобус. В автобусе еще полно свободных мест, я, как и положено массивному метателю копий и молотов, занимаю намного более половины дерматинового сидения. Вдруг кто влезает в автобус с щегольской спортивной сумкой? Рыжая Эльза. Никогда бы не подумал, что она спортсменка, и уж тем более, что такая утонченная дама станет бегать или прыгать на провинциальном стадионе с раздевалкой в сарае и без душа. Эльза с решительным и независимым видом плюхается на сидение рядом со мной (для нее та места оставалось достаточно) и запихивает сумку. Удостаивает разговором, и оказывается – она бывшая спортсменка, причем настоящая, не на уровне автономной республики, намного выше. Барьерный бег, призы-медали, травма, конец карьеры. Липовый институт (точь-в-точь как в моем случае, есть что-то общее), потом непонятное замужество.