Варваре Соколовской с благодарностью за сюжет и название
Дмитрий Олегович любил бывать в этом банке.
Всё его как клиента в финансовом оазисе устраивало: и имя, и репутация, и условия, и отношение к вкладчикам.
Особенно ему нравился главный офис. Любил он этот уголок в центре Москвы, любил этот дом. И даже место парковки всегда находилось неподалёку и довольно быстро. И персонал был очень симпатичным, особенно две девушки. Просто очаровательные были девушки.
Есть такие светлые люди: пообщаешься с ними даже недолго, иногда парой незначительных фраз перекинешься, а весь мир сразу станет радостным и ласковым, повернётся к тебе своим добрым лицом и заулыбается.
И ходишь потом счастливый и окрылённый, и даришь полученное тепло другим людям. А они, как эстафетную палочку, тоже передают его окружающим. И всё вокруг окутывается чистым и чудесным ореолом, искрится, переливается и блаженствует в неге и гармонии.
Словом, мир преображается.
Дмитрий Олегович называл это для себя законом распространения положительной энергии.
Вот такой заряд благости и позитива приобретал Дмитрий Олегович в прозаическом заведении – банке. Не говоря уж о том, что производил там финансовые операции, хранил деньги и получал их, что тоже было очень хорошо.
Дмитрий Олегович имел дело, как правило, с двумя очаровательными девушками – Машенькой и Дашенькой, Машей и Дашей, Марьей и Дарьей. Вместе их имена звучали очень по-фольклорному.
И часто, встречаясь с ними, Дмитрий Олегович цитировал начало старинного заговора, почерпнутого то ли у Вознесенского, то ли где-то «в русских селеньях» ещё в студенческие годы, – «Заря Марья, заря Дарья, заря Катерина».
Катерины в банке не было. Но не беда. Воспоминания о ней ассоциативно и необъяснимо присутствовали в общей атмосфере.
Марья и Дарья прекрасно справлялись со своими обязанностями. Одна работала с физическими лицами – «физиками», а другая – с юридическими, соответственно, «юриками». Одна занималась счетами Дмитрия Олеговича, а другая сидела за соседним столом.
За несколько лет общения у них с Дмитрием Олеговичем сложились милые деловые отношения.
Девушки были неразлучны. Помимо того, что работали они рядом, были Маша и Даша подругами и всё свободное время проводили вместе. Обе были восхитительно молоды и неподражаемо красивы. И воспринимались как некое единство. Хотя друг на друга совершенно не походили.
У Даши была длинная объёмная тёмно-русая коса, красивая и тяжёлая. Словно из сказки, можно сказать, «фольклорно-самобытная».
Таилась в этой косе некая загадка: и когда Даша небрежно перекидывала её через плечо, и когда коса, как живая, струилась через всю спину хрупкой Дашеньки, трогательно заканчиваясь где-то на уровне копчика.
А иногда Даша скручивала её большой баранкой на затылке, отчего голова её, казалось, немного запрокидывалась назад, приподнимая тонкий и острый подбородок хозяйки.
И подчас, замечтавшись, представлял Дмитрий Олегович, как Даша эту косу распускает и вся оказывается в пелене роскошных пушистых длинных волос, окутывающих её плечи и всю фигуру.
И было интересно фантазировать, глядя на это произведение природы и искусства, как его обладательница с ним справляется: распускает, моет, вытирает, сушит, расчёсывает, опять заплетает. Как она с этой косой спит, ест, пьёт, гуляет, умывается, загорает – вообще живёт. И казалось, что всё её существование идёт как-то по-другому, не так, как у обычных людей. Отчего Дашу окутывал флёр таинственности, загадочности и исключительности.
Вспоминались Дмитрию Олеговичу собственная молодость, первая любовь и запах волос, облачком окружавших прелестный силуэт красавицы Катерины, объект его юношеских воздыханий и обожания.
Словом, Дашенькина коса была настоящим бесценным богатством, источником вдохновения и сладких сентиментальных воспоминаний.
А Маша носила очень модные стрижки и имела обыкновение часто перекрашивать волосы в очередной топовый цвет.
В той истории у неё была тёмно-малиновая короткая причёска, что очень Машеньке шло, делало её необыкновенно подтянутой, до мелочи ухоженной и современной.
Подруги не расставались. И, несмотря на внешнее несходство, казались одинаковыми и по мироощущению, и по настроению, и по манере речи, и по способам реагирования на «внешние раздражители». И чувством юмора обе отличались отменным, и понимали друг друга с полуслова.
Все клиенты их очень любили, а Дмитрий Олегович – особенно.
Однажды славным майским утром Дмитрий Олегович прибыл в банк.
Погода радовала и щедро делилась солнцем и теплом. Утро было светло-салатовым и лазурно-голубым, сдобренным яркими пятнами тёпло-жёлтых одуванчиков и блестяще-алых тюльпанов.
Дмитрий Олегович вошёл в фойе, остановился у лифта и нажал на кнопку вызова. Пока кабина спускалась сверху, Дмитрий Олегович наблюдал за светящимися цифрами на табло.
Лифт наконец благополучно прибыл на первый этаж, дверцы открылись, Дмитрий Олегович шагнул в зеркально-серое блестящее пространство и собрался было нажать на кнопку, как услышал звонкий быстрый стук тонких женских каблучков по мраморным плитам пола и слабый оклик: «Подождите, пожалуйста! Не уезжайте!»
Дмитрий Олегович узнал знакомый голос и терпеливо застыл в ожидании его обладательницы.
Через мгновение в дверях показалась прибежавшая Маша.
– Здравствуйте, прекрасное созданье! – поприветствовал её Дмитрий Олегович.
– Доброе утро! – воскликнула улыбающаяся Машенька.
Дмитрий Олегович обрадовался ей – свежей, молодой, весёлой и лучезарной.
Юность во всей своей красе стояла перед ним.
И было радостно и светло, хотелось смеяться и верить в сказку.
– Как всегда, седьмой? – спросил он для проформы.
– Седьмой-седьмой! – отозвалась Маша.
Двери лифта закрылись, и кабина стала плавно и незаметно подниматься вверх.
– Хорошее утро! – сказал Дмитрий Олегович.
– Великолепное! – в тон ему ответила Маша.
– А я к вам! – сообщил Дмитрий Олегович.
– Чудесно! – откликнулась исповедующая теорию позитивного мышления Машенька.
Надо отметить, что разговоры в лифте обычно скучны и носят всегда почему-то дежурный характер.
Даже хорошо знающие друг друга попутчики зачем-то уточняют маршрут следования: вверх или вниз они едут и какой этаж им нужен. А в целом люди довольно неловко себя чувствуют, оказавшись непривычно близко друг к другу в замкнутом пространстве.
После вышеозвученных ничего не значащих фраз Дмитрий Олегович, чтобы не смотреть прямо в глаза девушке, отвёл взгляд в сторону и остановил его на зеркале, в котором отражался Машенькин коротко подстриженный затылок. Да вдруг онемел и похолодел.
– Коса! – испуганно сказал он.
– Что «коса»? – поинтересовалась ничего не понимающая Маша.
– Зачем вы это сделали? – бездвижными губами как-то театрально наигранно почти прошептал Дмитрий Олегович.
Взгляд его застыл. И лицо приняло выражение, как будто он жалел о чём-то невыразимом и страшно-безвозвратно ушедшем и невосполнимом. Об утраченной ценности и священной реликвии. Как будто банк, клиентом которого он был, лопнул, треснул, потерпел крах и рассыпался в мелкую пыль. И все его, Дмитрия Олеговича, вклады ухнули в бездну и пропали.
Маша недоумевающе посмотрела на потрясённого и замершего клиента.
Лифт остановился на седьмом этаже. Машенька вышла из кабины. Дмитрий Олегович понуро последовал за ней.
– Зачем вы отрезали косу? – сокрушённо простонал он ей в спину.
– Какую косу? – автоматически и ничего не понимая, спросила Маша.
– Вашу косу! Зачем? Она была такая красивая!
– А-а-а! – осознала наконец Маша причину труднообъяснимого ужаса своего попутчика.
Косу она отрезала ещё в девятом классе и с тех пор предпочитала разные стрижки. Она зачем-то автоматически подняла руку и, загадочно улыбаясь, коснулась ладонью своих колючих (вчера – из парикмахерской!) волос на затылке.
Пока она мучительно соображала, как сообщить Дмитрию Олеговичу, что она Маша, а не Даша, что драгоценная коса цела и невредима, в чём через пару-другую минут Дмитрий Олегович сможет убедиться, они подошли к нужному кабинету.
Маша успела вспомнить, что Дмитрий Олегович однажды уже невпопад сообщал, что видел её на экране телевизора. Тогда среди зрителей ток-шоу сидела всё та же ничем и никак не похожая на Машу Даша со своей уникальной незабвенной косой. Ещё в Машенькином подсознании вдруг всплыл преподнесённый ей незадачливым подружкиным клиентом букет синих-пресиних ирисов.
«Он, наверное, и тогда нас перепутал», – осенило её.
Потрясённый и расстроенный Дмитрий Олегович открыл дверь, вошёл в комнату вслед за Машей и увидел сидящую за столом Дашу с великолепной тёмно-русой косой, по традиции перекинутой через плечо.
Дмитрий Олегович в очередной раз онемел.
Потеряла дар речи и Маша, не зная, как преодолеть неловкость и беспомощность, которые Дмитрий Олегович излучал вокруг себя.
Только теперь до него дошло, что он опять перепутал Машу с Дашей, Дашу с косой и Машу с короткой стрижкой.
Ему было стыдно своего физиогномического идиотизма, досадно от глупого положения, в которое он попал и страшно от того, что, наверное, обидел двух милых и приятных девушек. Дмитрий Олегович мысленно ругал себя: «Как можно было в очередной раз принять Машу за Дашу! Они ведь такие разные!»
Стыдно и нехорошо было бедному Дмитрию Олеговичу. И он мучительно придумывал фразы извинения.
В свою очередь, Маша, не зная, что сказать и как помочь погрустневшему опростоволосившемуся клиенту, сочувственно взглянула на него и смущённо-виновато улыбнулась.
Искорка зажглась в её глазах, перепрыгнула в глаза Дмитрия Олеговича, и он тоже нешироко и не менее виновато улыбнулся.
Маша улыбнулась шире, Дмитрий Олегович тоже. Маша расплылась в улыбке. И губы Дмитрия Олеговича растянулись к его пухлым щекам.
И уже потом Маша расхохоталась.
И Дмитрий Олегович расхохотался вслед за ней.
Недоумевающая Даша растерянно посмотрела на них, заразилась настроением, заулыбалась, поправила косу и тоже не смогла удержаться от короткого смешка.
А Маша и Дмитрий Олегович всё хохотали и никак не могли остановиться.
И ласкающее безудержное счастье, майское тепло и солнечные лучи, разлитые по кабинету, смеялись вместе с ними.
(«Портреты, прелести, причуды», Рига, 2014.)