49. Больная наша память, или Коллективный Альцгейм

      
Последнюю свою литературную, творческую работу, которой всё ещё полон, я назвал так: «Дмитро Павлычко. Украинские стихи на еврейские темы. В русских переводах израильского литератора». Готовился к этому более 20-ти лет – почти всё то время, что живу в Израиле. Но когда мне в марте 2014-го  прислали оригиналы, то их оказалось гораздо больше, нежели мне представлялось вначале. Я перевёл все 43 стихотворения.(Правда, Павлычко -0 автор ещё и текста реквиема "Бабий яр", исполняемого симфоническими оркестрами совместно с украинской капеллой "Думка". Этих стихов у меня нет, потому их не перевёл).

Как раз в это время разыгрывался военный конфликт между Украиной и Россией. В России – в её северной столице – я родился ,  потом – урывками  живал по два с полвиной года,  но остальные десятки лет прожил в украинском Харькове. Если кто возразит: ну, какой там Харьков украинский, нет, он весь по-русски говорит, - решительно не соглашусь: во-первых, вокруг города есть область, а она почти вся говорит и думает на «мове»; во-вторых же, не зря здесь в начале  Советской власти была учреждена первая столица Советской Украины: остатки республиканской национальной интеллигениции, как служилой, так и творческой, до сих пор сохранились в лице их детей и внуков.… «Ленинский курс украинизации» оставил по себе некоторую силу инерции, по которой большинство средств массовой информации вплоть до «перестройки» обязано было пользоваться, в основном, «мовой», и в городе было на десятки многотиражек лишь две, которым, по особо уважительным причинам, было разрешено («самим» ЦК Компартии Украины!) печататься на русском языке… Остальные все  выходили на украинском.

Однако вскоре после окончания  второй мировой  стали ощущаться новые веяния в национальной политике партии. Прежде всего, юдофобия. На этом пункте сошлись, как на общей, хотя до времени и полутайной платформе, как русские, так и украинские хозяева жизни. Начались плохо замаскированные (под  борьбу с  «космополитизмом», под «контрсионистскую» пропаганду) антисемитские кампании, в ходе которых, чтобы показать, против кого они направлены на самом деле, жертвам («космополитам» и «сионистам») стали «раскрывать скобки», называя вместо русских и украинских псевдонимов истинные, еврейские фамилии или, если фамилия еврея звучала по-славянски, приводили «паспортные» имена-отчества. Ещё прозрачнее выглядела практика приёма молодёжи в вузы с учётом «пятой графы» (это была национальность) в личном листке по учёту кадров.

Нельзя забывать, что не менее компрометантными при поступлении на ряд специальностей были пункты  той же формы: «находились ли на временно оккупированной территории?», «есть ли родственники, репрессированные органами?»  и «есть ли родственники за рубежом?». Очень чувствительным пятном, и не только для поступающих в вуз, было родство с «украинскими буржуазными националистами»я. Да и вообще соь всеми, кого советская власть репрессировала  ранее за «национализм». 

И всё-таки  всеобщим  адресатом  отрицательного отношения и для украинцев, и для русских, и для других национальностей стали евреи. Распространявшаяся в войну геббельсовской пропагандой лживая легенда о том, будто бы «на фронте их (евреев) нету», а если и есть, то исключительно на безопасных и хлебных  интендантских или политруковских местах, никак не опровергалась партийно-советской агитацией и пропагандой, а  цифры, свидетельстовавшие о том, что не менее пятой части еврейского населения страны воюют в строю, и воюют героически, от населения скрывали. Широко вошла в быт гнусная дразнилка:  «Вы Ташкент защищали!»,  юдофобские анекдоты о трусости «жидов»…

С давней старины Украина была известна как одно из осиных гнёзд юдофобии, территория кровавых погромов, оставивших яркий след как в русской («Тарас Бульба» Гоголя), так и в украинской («Гайдамаки» Шевченко) художественной литературе.  Общей особенностью обеих «братских» литератур был, в целом, пренебрежительный и не слишком-то гуманный тон в отношении жертв погромов, дающий основания для обвинений авторов в юдофобии. Это отмечал ещё в дореволюционные годы Владимир (Зеэв) Жаботинский («Русская ласка»). В советский (особенно в послевоенный) период  дело, однако, изменилось.    Так, известно стихотворное послание «Еврейскому народу» Павло Тычины (1942 – 43 гг.), послевоенные стихи русских поэтов Евг.Евтушенко («Бабий Яр»), Б. Чичибабина, роман-документ «Бабий Яр»  Ан. Кузнецова, повесть В. Некрасова «В окопах Сталинграда», где выведен впечатляющий образ воина-еврея Фарбера… Послевоенная публицистика Виктора Платоновича Некрасова включает знаменитую статью «Почему это не сделано?», обвинявшую советских руководителей в отсутствии памятника в Бабьем Яру, в результате чего памятник пришлось-таки установить… Правда, самому писателю смелость и независимость так и не простили – подлейшим образом лишили гражданства, и выдающийся русский писатель умер в эмиграции.

Я намеренно ограничиваю  перечень заступников за евреев именами лишь нееврейскими (здесь – только русскими и украинскими), чтобы подчеркнуть объективность защитников.  При всём моём уважении к ним, ни один не создал в своём творчестве столь объёмного и многопланового слоя «юдофильских» произведений, какой мне встретился в творчестве  Дмитрия Васильевича Павлычко. И при этом  как раз тогда, когда  значительную, если не бо;льшую часть населения  России, даже часть её интеллигенции, духовной элиты,  обуял империалистический дух гегемонии, нашедший выражение в слогане «Крымнаш!»  С изумлением стали мы слышать с российских телеканалов клеветнические утверждения, будто Украина, её нынешнее правительство и президент – это сплошное бандеровское гнездо, бандеровская, националистическая (иногда звучат обвинения, что «антисемитская», неонацистская) власть, «хунта». При этом наиболее бандеровской и неонацистской выставляют Западную Украину, Галицию, гуцулов. 

Но поэт Дмытро Павлычко – он-то как раз и есть гуцул, галичанин по рождению. И более четырёх десятков его стихотворений «еврейской» тематики – это как раз неопровержимое доказательство его  гуманизма и антинацизма (см. переводы его стихотворений на моих авторских страницах сайта poezia.ru ,далее в рубрике Авторы найти или набрать кириллицей в поисковой строка Феликс Рахлин).

И вот я читаю эти его стихи (несколько  из них беспощадно  воспроизводят сцены кровавых нацистских расправ над евреями) – читаю их своему другу, старому еврею из Украины. Он потрясён. И задаёт мне неожиданный вопрос:
– А зачем вы перевели эти стихи? Зачем это нужно?

И объясняет мне свой вопрос и свои, возникшие во время восприятия моих переводов, чувства таким доводом, с которым спорить я не могу:
 – У меня от рук фашистов погибли родители, братья, сёстры, множество родни… Мне тяжело слушать стихи на эту тему!

Аргумент – неотразимый.  Тяжело. Но и мне было тяжко читать очень сильные сцены, описанные украинским мастером «красного слова»  (так иногда именуют украинцы художественную литературу) и подбирать не менее выразительные русские слова, чтобы переводить адекватно. Над некоторыми словами и строчками я плакал.
Зачем же я переводил? Рвал сердце себе, а теперь и ему? И, должно быть, многим ещё,- тем, кто будет читать переводы…

Мне вспомнилась ужасная судьба Бабьего Яра – этой могилы сперва 33-х тысяч мирных евреев, потом – ещё десятков тысяч узников Сырецкого концлагеря, устроенного оккупантами  на этом месте. Подросток Толя Кузнецов жил в домике своей мамы, деда и бабки на краю этого яра и потом, через 20 лет после окончания войны, писал в Израиль переводчику своего будущего романа на иврит Шломо Эвен-Шошану, что звуки выстрелов все эти годы каждую ночь звучат в его ушах. В то время, когда он об этом писал (середина 60-х) в памяти киевлян ещё очень свежа была  техногенная катастрофа 1961 года. Перед тем,  по указанию властей республики и  Киева интенсивно, но постепенно  яр заполняли пульпой – смесью воды и почвы,  чтобы сровнять его с землёй… Пока однажды дамбу не размыло дождём, и скопившиеся массы пульпы не устремились в яр, смывая по пути дома, детские сады, трамваи… Погибла масса народу! Вскоре знакомый показал мне номер выходившей в Киеве республиканской «Правды Украины»  с  сообщением об этой трагедии. У него был киевский экземпляр газеты. Однако часть тиража печаталась в Харькове, других городах. Когда я заглянул в харьковский соответствующий номер той же газеты, то сообщения о киевской трагедии  не обнаружил: на том же месте стоял совсем другой материал.

От киевлян трагедию совершенно скрыть не могли. А от всей остальной страны – скрыли. По свидетельству того же Кузнецова, жители Киева тихонько говорили друг другу: «Яр мстит!»
Мстит – за то, что тогдашние руководители планировали устроить  на месте казней десятков тысяч людей развлекательный центр с футбольным полем…
Писатель, взявшийся рассказать правду, всю правду, только правду  о яре, о немецкой оккупации, о минувшей войне, о своей стране, и столкнувшийся с жёсткой цензурой, хитроумным способом вошёл в доверие к властям, выехал под благовидным предлогом в Лондон и там стал «невозвращенцем», выпустив на русском и других языках свою заветную, Главную книгу о Бабьем Яре в её подлинном, бесцензурном виде.

Но вот – заглядываю однажды в Интернет и нахожу там сообщение: живущий в Америке автор утверждает, будто «данные американских аэрофотосъёмок» свидетельствуют, что в Бабьем Яру… – нет, вы только послушайте:  никто, никогда, никого не расстреливал. О-ба-на!!!

То есть, звуки выстрелов в ушах свидетеля расстрелов – это лишь плод его фантазии. Как и сцены, виденные, а впоследствии описанные, Дмитриком Павлычко – ровесником Толика Кузнецова, свидетелем расстрелов евреев в Шипарёвском лесу западноукраинского городка Коломыя! Да и моему другу, старому еврею из Чернобыля, всю войну  с оружием в руках воевавшему на фронте, гибель его родных в расстрельных рвах привиделась во сне… «Американская аэрофотосъёмка не подтвердила», брешет живущий в США пёс Никифорук!

А ведь это всё произошло в пределах жизни одного моего поколения. Что же будет через 100, 200, 1000 лет???  ЕСЛИ МЫ, ЖАЛЕЯ СЕБЯ И СОБЕСЕДНИКОВ, БУДЕМ МОЛЧАТЬ?!
Нет, долг нашего поколения – оставить ПАМЯТЬ о том, что произошло. Я задумался над значением этого слова. Ну, «па-»  – это, несомненно, приставка, как в словах паросток, пагорбок, падчерица… А дальше – многозначительный корень  «-мять»: память - это вмятины в нашем сознании,  зарубки в нём, метки, чтобы не забывать… Нет, нельзя жалеть себя и из жалости к себе забывать минувшие муки – свои и предков..

У Павлычко, есть стихотворение «Праведница»: украинская женщина спасла семью еврейских соседей, спрятав их у себя в «пивнице» под полом. А сына отправила служить к немцам – «чтобы не было подозрений». Но потом иди докажи, что ты служил оккупантам лишь для отвода глаз… И человек покончил с собой, «чтобы не было подозрений» - на этот раз со стороны новой, советской власти.

Мне в жизни случилось слышать рассказы нескольких евреев, которым удалось спастись благодаря помощи русских, украинцев, поляков… Истории  самые «фантастические» и тем не менее подлинные. В нашей дальней родне был человек, , отсортированный от общей массы пленных в группу «офицерен, политкомиссарен унд юден» для немедленного расстрела, но сумевший дерзко перебежать назад, в общую толпу пленных. Нацисты сгоряча расстреляли другого, не «виновного», но беглеца никто не выдал. И весь период плена самым страшным для него была помывка в бане: он был, по иудейскому обряду, во младенчестве обрезан!

Но особенно ужасную историю рассказал о себе, своём дяде и земляках в своей  книге мемуаров   успешный изобретатель и бизнесмен Феликс Зандман (7 мая 1927, Гродно (Польша, ныне Беларусь) — 4 июня 2011, США). Подросток из зажиточной семьи торговцев в то время с приходом в Гродно нацистов попал в мясорубку «окончательного решения» и в итоге почти единственный из многочисленной семьи остался в живых после ужасов Холокоста. Юношу и его молодого дядю Сендера, а также ещё двух евреев спасла польская супружеская чета  Пухальских. Рискуя жизнями не только своими, но и собственных пятерых детей, эти благородные люди  прятали от оккупантов в своём доме сначала четверых, а потом и ещё одного еврея. Беглецы, с помощью хозяев дома, по ночам выкопали себе под полом одной из комнат яму размером 1.7 х 1.5 и глубиной 1.2 метра.. Феликс, Сендер и супруги-молодожёны (так!) провели в этой щели под полом  17 мучительно долгих месяцев, в течение которых в  дом не раз приходили соседи хозяев и даже немецкие солдаты. Шаги посетителей, их разговоры были слышны прячущимся, их жизнь зависела от малейшей случайности, от любого произведённого ими невзначай звука – кашля, насморка, случайно напавшей икоты…  Меня более всего поразила выдержка и мужество Сендера: с самого начала взяв на себя роль лидера этой маленькой группы, он сумел внушить своим  соседям по укрывищу необходимость строжайшей самодисциплины. Так, с самого начала их тайной, в буквальном смысле слова подпольной жизни он потребовал от всех четверых (не исключая себя самого) обуздать на всё время жизни в яме собственный половой инстинкт: пылко любящие друг друга молодожёны, лёжа рядом в яме, обязаны были не только не дотрагиваться друг до друга, но и мысли не допускать о ласках. Того же он потребовал от своего подростка-племянника и от себя самого, а  ведь рядом находилась юная женщина…

Через какое-то время в доме оказался ещё один несчастный уцелевший еврей, Хозяева приняли и его, и в тесной яме стало ещё теснее… Только поздней ночью удавалось на короткое время людям, превратившимся в земляных  червей, вылезать из убежища, расправлять  руки-ноги, вдохнуть хоть немного свежего воздуха. Не стану описывать подробности их пребывания там, под полом, - каждый может дополнить недостающие детали своим воображением, а ведь эти люди были живы, со всеми проявлениями биологической деятельности.…Нельзя, однако, забывать, чего стоили эти дни и ночи бесстрашным хозяевам : Яну и Янове Пухальским. Бесстрашным, я сказал? – Стоит усомниться. Страх мучал их, конечно, в каждую минуту жизни при немцах. Но спасаемых они спасли.

Не умолчу ещё об одной детали этой истории. Лёжа в душной тьме подпольной ямы, дядя Сендер, до войны успевший  получить инженерное образование, затеял в таких условиях, без классной или грифельной доски, вообще, без какого-либо подобия изобразительных средств и возможности ими пользоваться, чисто умозрительным путём  обучать своего племянника геометрии, тригонометрии и другим точным наукам!

Поразительно, однако это ему удалось. Опираясь на воображение своего ученика («Представь себе прямоугольный треугольник»), он сумел  передать ученику понятия о тригонометрических функциях и некоторые  другие математические категориях. Так или иначе, но, спасшись от смертельной опасности, а затем продолжив образование, Зандман окончил университет, защитил диссертацию, сделал ряд удачных изобретений и в итоге стал одним из преуспевающих бизнесменов сперва Франции, а потом и США. Основанная им фирма «Вишей» (от искажённого названия маленького литовского местечка, откуда родом была его бабушка), этот человек   к концу жизни стоял во главе фирмы, в которой трудилось более 22 тысяч сотрудников, в том числе и в филиалах, созданных в Израиле.

Я возвращаюсь к вопросу, который задал мне мой удручённый годами и страшными потерями собеседник:  «Звчем всё это вспоминать?»  Как еврей хочу ответить вопросами  на вопрос:  «А можно ли это забыть? И если всё-таки удалось бы, то правильно ли, сто;ит ли такое не помнить?» 

Сколько пользы человечеству могли принести безжалостно уничтоженные в газовых камерах  освенцимов, в расстрельных ярах  Украины, в сожжённых сёлах и местечках Беларуси, Чехии, Словакии, Франции люди нашего и других народов мира! 
А враль Никифорук в США, другой враль – Ахмадинеджад в Иране, третий, четвёртый, десятитысячный – твердят:  «Такого не было!»

Можно ли изгнать истину из истории?  Если даже такое удастся, то разве не опасны люди, потерявшие память?

Бывшее, но забытое – повторится, и повторится худшей, ещё более уничтожительной трагедией.

Тема еврейской Катастрофы   - лишь одна из неудобных, тревожащих душу тем моей литературной работы. Другая, не менее занозистая для мозгов как автора, так и читателей – жизнь и приключения советского человека в эпоху ГУЛага.  Прожив, примерно, полжизни, я стал эту прожитую половину вспоминать, а начав вспоминать, принялся осмысливать. И обнаружил  массу довольно бессмысленных, но в то же время занимательных сюжетов. Этими сюжетами стал делиться с читателями: ровесникам – напоминать, молодёжи – рассказывать.  При этом широко пользуюсь памятью, которая, спасибо Вс-вышнему, редко меня подводит.

Но оказалось, не все мои читатели положительно относятся к такого рода воспоминаниям. Один из них, сам великолепный мемуарист, недавно меня спросил: «Отчего ты такой злой»?

Мне не понадобилось разъяснений: чётко знаю, что;  он имеет в виду: дескать, не так уж плохо мы жили там, в Советском Союзе:  какого лютого врага:  немецкий фашизм – победили!  И какой радостной была победа!  И как быстро, «в исторически кратчайший срок», покончили с  разрухой, запустили в космос сперва -  спутник, потом – Лайку, потом – Гагарина!  И вот так жили бы да жили, кабы не Горбачёв с его гласностью и перестройкой, а потом ещё и «три пьяных мужика в Беловежской пуще», по сговору которых всё наше величие – бух! – и развалилось…

Простая, доходчивая, но, увы, лживая схема! Мне моя (полагаю, здравая, отчасти – собственная, отчасти – усвоенная, историческая) память подсказывают совсем иную картину.
Начать с того, что если бы не чисто сектантский курс большевиков на запрет широкого союза  коммунистов с право-социалистическими, либерально-демократическими силами,  против  нацизма и фашизма, то последние не одержали бы верх в Германии, Италии и ряде других стран.  И, следовательно, антикоммунистическая ось «Берлин – Рим – Токио» не реализовалась бы. И не нужно было бы приносить 26 миллионов жертв одних лишь советских граждан «на алтарь Победы».

Советский «реальный социализм» (социализм ли? Глубоко в этом сомневаюсь!) представлял собой строй, где на свободе (на свободе ли? В этом сомневаюсь ещё сильнее!) находилась лишь часть граждан, другая  сидела в ГУЛаге, третья, лишённая даже удостоверений личности, была навечно прикреплена к колхозам… Да, были построены небывалые промышленные предприятия-гиганты, выплавлялось невиданное количество стали, чугуна и цветных металлов, - зачем? – чтобы наводнить страну несуразным, чрезмерным количеством танков, самолётов, орудий, пороха, взрывчатки…

А сельское хозяйство, совершенно необходимое для пропитания людей, было разрушено, крестьянство закрепощено за колхозами-совхозами, страна несколько раз ввергалась в голодомор, а в промежутках  терпела перманентные нехватки   еды, топлива…. Сколько себя помню – столько помню очереди: за керосином, за хлебом, за маслом, за крупой…  В 70-е годы – за костями.
Или я вру?!

Бесславный, одномоментный распад СССР был вызван не злонамерением «трёх мужиков в Беловежье», не хитроумным конспирологическим заговором западно-восточных  держав, а полным отсутствием внутренних скреп: экономических, идеологических, межнациональных – в самом Советском Союзе. И разве, приспособившись к потерявшему эти скрепы обществу и строю, поддерживая своим непротивлением гнилую политику вождей, играя во все эти бездарные игры: «нерушимый блок коммунистов и беспартийных», «первую среди равных великую Русь», в «бригады и ударники коммунистического труда», в «социалистическое соревнование» - и при  этом беспрерывно воруя, воруя, воруя: социалистическую ли собственность, общественно ли полезное время (не приходилось ли вам, инженер или инженерица, часами пропадать в курилке или вязать чулок в рабочее время? Или   принимать участие в попойке за счёт профкома?) – разве, принимая участие в этих затеях советской жизни, не приближали и мы её неизбежный крах?

Не три мужика, а мы все до единого виноваты в том, что нелепая громадина была воздвигнута, что она так долго стояла и что она так  стремительно развалилась.
…А ты меня спрашиваешь, мой добродушный приятель, отчего я злой.  Оттого что у меня есть – и слава Б-гу, что есть! – моя больная, но честная  память.

                Феликс РАХЛИН, лауреат израильской литературной премии
                2014 года имени Виктора Некрасова.