***

Эссе
Здравствуй, мой дорогой! Здравствуй!
С марта ни слова от тебя, ни строчки.  И твоя дочка не приехала летом к морю, как обещала в письмах моей дочери. И твой внук закрыл страничку на сайте «Мой мир», где часто общался раньше с моим внуком. Я не обижаюсь на тебя за твоё молчание – время такое…. Со страной врага лучше не иметь связей, даже если ты нейтрален….
Проверив в очередной раз электронную почту, открываю одно из последних твоих писем. В нём ты прислал много фотографий из нашего детства. Воспоминания становятся хрустальными – я боюсь, что хлопнет входная дверь и об этот звук разобьются, рассыплются, растеряются мои мысли.  Потому и решила сохранить их здесь, знаю, что ты заглядываешь на эту страницу. Давай вспоминать вместе, будто поговорим!
Лето пахнет акацией и жасмином. И ещё цветами кустов, которые мы называем маслинами. Потом мы узнаем, что это серебристый лох. А пока вдыхаем ароматы лета, жуём сладкие цветы акации и ждём, когда же будем угощаться терпковатыми серебряными ягодами, так называемых, маслин с огромных кустов, что растут вокруг нашего двора.  Старый одесский двор обитает в кольце нескольких двухэтажных зданий. Один из этих домов – наше общежитие. Мы живём на втором этаже. Длинный коридор, четырнадцать дверей, у каждой двери стул или табуретка с примусом. Мамы на работе, а десятка полтора девчонок и мальчишек галдят во дворе. Мы почти все одногодки, послевоенные дети. Родители наши на работе, а мы, с ключами, болтающимися на шеях, на целый день становимся обитателями  двора. Нет-нет, не без присмотра! Нашими ангелами-хранителями были все, кто по каким-то причинам оставались дома, но в основном это были две семейных пары – Соня-Моня и Ваня-Маня. Их никто не назначал нашими воспитателями, но теперь я понимаю, что значит золотое сердце…
…Солнце ещё не припекает, и потому мы бегаем под его ласковыми лучами на берегу Канавы. Когда-то она была речушкой с названием Водяная Балка. Но за всепроникающую сырость, непрезентабельный вид, засилье комаров и прочей болотной живности, эту речку переименовали в Канаву. Во время сильных летних и осенних дождей Канава бурными потоками разливается по всей нашей Балковской улице, но сейчас это наш оазис. Вот переходит нашу речку по шаткому мостику немножко пьяненький дядя Моня. Он работает ночным сторожем на колбасной фабрике. Дома его ждёт тетя Соня, она не работает потому, что у них шесть детей и, как говорит моя мама: «Семеро на лавках – всі колінкі в вавках і кожному  треба дати не тільки хліба, а й ради!»
С пустыми руками дядя Моня никогда не идёт и поэтому мы, с радостными воплями, мчимся ему навстречу. Колечко ливерной колбасы делится по-братски на нашу ораву и мы, подкрепившись, продолжаем осваивать царство сараев нашего околотка. Кроме сараев мы сторожим поворот на нашей улице. Здесь обязательно притормаживают машины. Мы уже знаем, какие едут с пищевкусовой фабрики – там делают из семечек масло и халву, а жмых увозят по нашей улице. И когда тормозит перед поворотом знакомый старенький ЗиС, ты и Сонин-Монин Борчик, ловко ухватившись за задний борт машины, сбрасываете нам пару кругов макухи. Волшебное лакомство делится на  куски, и мы спешим поделиться с теми, кто поменьше нас и в операции «макуха» не участвует.
К обеду тетя Соня обязательно выносит пирожки с бутером и бидончик бледного, но сладкого компота. После перекуса мы, в обязательном порядке, попадаем под покровительство дяди Вани и тети Мани. У них тоже многодетная семья, но два старших сына-близнеца уже работают, а дядя Ваня – инвалид, оставил на войне ногу, как говорит мой папа. И у дяди Вани и у тети Мани золотые руки. Дядя Ваня умеет «класть печи», тетя Маня вяжет пуховые платки. Он - высокий седой и очень худой, а она – маленькая, резвая, как черноголовая птичка. Тетя Мани всегда со спицами. Даже, когда она стоит в коридоре у своего примуса с большущей кастрюлей, ложка и спицы не мешают друг другу в ее руках. Каждый день под руководством тети Мани мы репетируем «концерты выходного дня», которые проходят воскресными вечерами под аплодисменты всех обитателей нашего большого двора.  Песни, стихи, танцы и даже спектакли под силу нашему концертному коллективу.
«Девки, тока не сидить на битони, стилить рядюшки пад попы - застудитись, а ражать хто буить?!» - мы уже привыкли к Маниному смешному разговору. Взрослые ее называют Маня-русачка, чтоб не путать с Маней-молочницей, которая держит корову в доме рядом с нашим общежитием. Часто после репетиции тетя Маня дает команду мужу: «Вань, толки камень! Да тоньше-то толки, до муки белай! Примуса буим драить, казаны тот раз-то драины!» Нам никто команды не дает, но мы мчимся за своими примусами и сносим их к дворовому крану, рядом с которым уже готова мисочка с пшенично-белым толченным ракушечником.  К приходу наших мам в коридоре сияют примуса, один другого краше.
Теперь понимаю, что ходила по нашему двору закольцованная доброта. Тете Мане мой дед делал пяльцы разного размера для вывязанных ею пуховых платков и шарфов. Тетя Зина, что жила напротив нашей комнаты, шила своей дочке Аллочке и всем дворовым девчонкам нарядные фартуки к первому сентября. Дед Сороченко (ваш сосед) к Пасхе и  к Рождеству топил без отдыха огромную русскую печку, что сложил Иван Быков в углу двора, для того чтоб все хозяйки, записавшись в очередь, испекли паски и калачи.
А помнишь «петушки» - разноцветные леденцы на палочках, что делали по воскресеньям для продажи безрукий дядя Гоша и его жена Галя? Никогда не уносили они со двора свой бидончик со сладостями, не угостив друзей и подружек своих дочек…
И сколько еще «А помнишь?» мы могли бы сказать друг другу…
Но… Не будем о грустном! Пусть все сложится хорошо!
Не знаю, как это происходит, но я пойму, что ты заходил в гости…. Будь здоров и мира нам всем – сейчас это самое главное.  Мира и разума…