Вы обращали внимание: такое бывает почти всегда.
Совершенно незнакомые люди – пассажиры, сцепившихся друг с дружкой ЖеДе вагонов, неожиданно становятся откровенными собеседниками, словно знаются не первый год, и ведают о своем доброму соседу, которого и не знают вовсе.
Я становлюсь таким сразу, лишь присяду на удобную вагонную скамью.
Видимо специфический железнодорожный запах, а может быть гипнотизирующий, монотонный стук колес, вдруг располагает к откровениям, достойных любознательности психотерапевта.
А возможно сжатое купейное пространство и неизбежность прелюдно снять что-либо из одежды, или разуться на глазах у всех.
А уж ноги! Голые или в носках, сближают обитателей купе до желания по домашнему попросить соседей вымыть их перед сном.
И, конечно же, вагонная трапеза!
Ну, кто из нас, извлекая из сумки яйца, полкурицы или батон вареной колбасы не предлагал путешественникам « присесть угоститься».
Хотя, нынче, с массовым увлечением поездной публики «быстрой дошираковской лапшой», эта милая традиция утрачивается.
С лапшой народ в вагоне теперь суетлив и жаден. Необходимость развести китайское блюдо кипятком создает редкую очередь у титана, и с желанием быть первым, толкотню в проходе.
А аромат, да нет уж и не аромат вовсе! Натуральное амбре дешевого варева, вдруг усилившись неоднократно, совершенно не вызывает аппетита, а наоборот – раздражает с желанием вагонного народа всем одновременно принять полусинтетический корм.
Не знаю, повезло ли мне, но в купе нас оказалось двое.
Как всегда звенел пустой стакан от чайной ложки и по полированной столешнице под стук колес медленно, сама собой двигалась пачка сигарет.
Глянцево-лысый, с квадратной головой, мощным подбородком и тонкой ниткой усов попутчик, представлялся мне эдаким бандитом из девяностых.
Я слушал его, и от чего-то казался он мне знакомым. Но не мог я припомнить эту личность ни из своей хулиганской юности, ни из того времени, когда пришлось гонять машины из Германии.
- Меня почему-то часто принимают за еврея, хотя нет и капли их крови,
и это даже нравится,- неожиданно произнес он, придвинув ко мне стакан с коньяком.
За окном промчался встречный состав, мелькая отражениями вагонных стекол. Тепловоз дико свистнул и мне, вдруг, захотелось привстать, приподнять шляпу и в поклоне поприветствовать его.
- В тот год я был на практике в районной больнице, да к тому же, ещё и старшим,- начал он свое повествование.
Практика была врачебной и мы, имея право работать медбратьями, не отказались от предложения взять полную медсестринскую ставку.
Жили в больнице, питались там же и за два месяца, учреждение стало и домом, и рабочим местом.
Доктора делились опытом, а сельские медсестры домашней снедью и своими телами.
Никто нас не проверял, не требовал отчетов, не спрашивал теорию и мы, как настоящие врачи, днем делали назначения, а с вечера сами же их выполняли.
И вот, привезли юношу с ножевым ранением сердца.
По тем временам операция на сердце в заштатной районной больнице – событие, а если сделана обычными сельскими хирургами, то и вовсе – подвиг!
Операция прошла гладко без осложнений.
Парню спасли жизнь, уложили в отдельную палату и начали выхаживать.
А у студентов к тому времени закончились деньги.
И теперь, в ожидании аванса, приходилось питаться исключительно с больничного стола, отказывая себе в конфетах и водке.
К вечеру в палату, где мы жили, завалился наш Мишка с тортом, тремя бутылками газировки и кольцом колбасы.
-Угощайтесь,- криво улыбнулся он.
- Откуда такое богатство? - удивились студенты,- неужели деньги заныкал?
-Какие деньги, в холодильнике взял, у больных,- вгрызаясь в колбасу, промычал Мишка.
-Угостили?
-Ага, от них дождешься,- глотая газировку, самодовольно, продолжил он.
- Взял! Мы их лечим, пусть рассчитываются!
-Вот так, залез в холодильник и без спроса стащил чужие продукты?- удивились мы.
-Почему стащил, почему чужие? Больничные! - нагло ответил студент.
Я готов был отдубасить его.
Веришь, до этого совершенно не обращал внимания на его происхождение, даже ярко выраженные черты лица не вызывали каких либо эмоций, мы просто были вместе и ничто не разделяло, и не настораживало нас будь ты мордвин, казах, украинец иль чукча.
Продукты мы вернули, конечно.
А Мишанька, нажравшись чужой колбасы, заступил на дежурство.
В отделении не было тяжелых больных кроме раненого в сердце. Мишка обратил внимание на трёхсуточное отсутствие стула у пациента и, расценив по-своему эдакий казус, решил восстановить пассаж кишечника... Клизмой Огнева!
Перепутав соотношение ингредиентов, он зашарашил «огненную» смесь в кишечник пацану, не обращая внимания на его отчаянные жалобы.
Парень кричал от боли всю ночь до прихода врачей, а утром Мишку выгнали из отделения, запретив входить в хирургию под страхом смерти.
А с него, как с гуся вода!
Он всем, и нам, и врачам, доказывал правильность своего назначения, ссылаясь на учебники и монографии, утверждая, мол,состав он приготовил в правильных пропорциях!
Через день заявилась кураторша из института.
Женщина приятная во всех отношениях. Поговорила с главным, с врачами, с пострадавшим, и как полагается доценту, объяснила родственникам больного, что все дело в аптеке, где на банку с перекисью приклеили по ошибке бирку с неправильно указанной концентрацией.
И так ловко все разложила по полочкам, что жалко стало нам "невинно" пострадавшего Мишаню.
Вечером, в кабинете главного врача я встретился с ней с глазу на глаз.
- Лёва, Вы еврей,- она выдержала короткую паузу и, глядя на меня сквозь толстые линзы очков, или спросила, или решила напомнить об этом.
- Вы должны понимать, поступок возмутителен и требует осуждения, но мы-то с вами знаем: Мишу нужно выручать.
Я не отражу в своем отчете этот случай, думаю, и Вы не будете распространяться об инциденте, - произнесла она, пронзив меня взглядом красивых глаз.
Я не знал, что ответить, как объяснить этой женщине, что к нации её я не имею никакого отношения, хотя, честно говоря, мне понравилась её ошибка.
Через месяц закончилась практика.
Мишаня сбежал на день раньше, правильно рассудив: расплата за его ошибку будет неминуема.
Перед госами я неожиданно встретился с доцентшей.
Красавица рекомендовала меня на хирургический цикл, чем я и воспользовался, закончив интернатуру по хирургии.
С Мишаней я больше не встречался, знаю, лишь, не сдал он «госы», а далее и не интересовался никогда.
Лев глотнул из стакана и смачно крякнул.
Теперь, вдруг, я узнал этого человека. Нет, ни лицо, ни голос, ни жесты мне не были знакомы. Мне, была известна эта история.
- Мойша.Г. сегодня один из ведущих специалистов в пластической хирургии – улыбнувшись сказал я,- Вы ведь о Михаиле Г. мне рассказали?
Лев удивленно уставился на меня.
Невозможно описать выражение лица поддатого мужика, неожиданно узнавшего, что не тот еврей кто им назвался или не сознался, а тот, кто нынче в ведущих специалистах числится.
- Не понял,- изумился мой попутчик,- а Вы-то кто?
Поезд замедлил ход, неприятно заверещал тормозами, вагон дернулся несколько раз, будто хотел стряхнуть со стола бутылку со стаканами.
За окном старушонка с ведром, прикрытым полотенцем, бежала, смешно перебирая тонкими ногами в калошах. Другая, поднимала авоську с бутылкой водки, семафорила ею, пытаясь показать товар в каждое окно, медленно плывущего состава.
- В тот день, когда вы всей компанией сели в поезд, мои друзья проехали в этом составе пару станций, но так и не нашли студента-Мишку, спалившего мне прямую кишку.
Через много лет мы встретились на Земле Обетованной.
Он оперировал моего брата. Я узнал его сразу.
Уважаемый человек. Я, было, засомневался, он ли? Но, подарив ему Оренбургскую паутинку, понял, что не ошибся.
Поезд уже тронулся. Довольная бабка вытирала ведро полотенцем, другая совала деньги в карман телогрейки. А мой попутчик, будто рассматривал себя изнутри…
- Да, бывает же такое. Зря я тогда отказался идти на кафедру к доцентше, может быть и из меня нынче толк вышел,- вздохнул Лев, и разлил остатки коньяка.
Колеса выбивали дорожную мелодию, вагон качался плавно.
Сосед спал на верхней полке, забавляясь с собственным храпом.
Зеленые носки съехали с пяток, вытянулись и, подсохнув, смешно вздрагивали с каждым стуком колес.
Я вышел из вагона и двинул мыть ноги.