И таял снег
рассказ
Октябрь не стал томить ожиданием ранних холодов, истязать гололедом и напористой грязью, а взял и за одну ночь завалил землю метровым слоем девственного снега. Еще много зим назад Прибыкин тоже не стал раздумывать, куда вложить свои первые миллионы. Его предки всегда работали на своей земле. Когда же ее отбирали неизвестно откуда налетевшие коршуны новой власти или драконы безжалостных супостатов, пропавшую землю заменяла неизбывная тоска по ней и неистребимое желание вернуть себе доверенную Богом и царем ежегодно плодоносящую мать урожая.
Последнюю землю его рода Прибыкину отвалили срамную – она не годилась для родов, а только для безделья и куража. Заповедный лес дугой поднимался от озера к одиноким холмам, и когда выпадал снег – склоны были утехой его единственной дочери, пока та не выросла из детских саночек.
- Хорошо бы расчистить снег, - мучаясь с ненавистным галстуком, Прибыкин от окна через плечо пробурчал своему охраннику.
Прибыкину достаточно было кашлянуть – и тот без слов понимал своего хозяина. Остальная челядь была распихана по всей усадьбе, а только он один неустанно был при теле и капризах хозяина.
- От гаража еще с ночи включили прогрев дороги...
Прибыкин неумело засвистел, но все равно можно было угадать мелодию:
Где твои семнадцать лет?
- Вы же забраковали нацменов, Валериан Петрович.
- Пошел вон! Бери сам лопату в зубы!
- У нас же встреча..., - охранник ткнул рукой в потолок и пробил его до самых небес, - а дорогу уже долизывают.
- Исчезни!
Охранник был предан хозяину как собака и, потому, ничего не боялся. Если бы Прибыкин к нему повернулся, он непременно – одними глазами напомнил бы хозяину, что он понимает даже его свист и показал бы на украшение кабинета: на две большие фотографии Прибыкина. На одной – разбитый от усталости, но счастливый Прибыкин был похож на космонавта, только что вернувшегося на землю. Прибыкин и сегодня не знал всех окраин своего поместья, и однажды даже заблудился в своих бескрайних владениях. Нашли Прибыкина на его же конюшне, а он думал, что вышел к какой-то деревне. На второй фотографии он в одних трусах расчищает от снега только что приобретенный участок под строительство своего особняка неподалеку от царских угодий. То были знаменитые фотографии, и Прибыкин гордился ими не меньше, чем своими миллионами. Но Прибыкин не повернулся - он никогда не поворачивался к своему прошлому.
Часам к 11 к воротам, юля по снегу, приползла за грейдером раздолбанная машина. Привратник долго кому-то звонил, и парню с лопатой ворота все же открыли. Чернявый крепыш, утаптывая снег, пробрался к дому, сбросил с себя всю одежду, побросал ее на перила и в одних трусах начал лихо орудовать лопатой - как японец своей бамбуковой палкой.
- Лиза, беги скорее, - заголосила жена Прибыкина, стоя у окна - этот идиот опять голым чистит снег!
- Мам, ты совсем ослепла! Какой же это папа? – явилась на зов Лиза. - Когда ты успела наглотаться своих таблеток? Ты даже с таджика готова сорвать трусы...
- Прибыкин такой же был отчаянный...
- Все надеешься, что отец снова превратится в принца?
- И помечтать нельзя, - вздрогнула задом женщина у окна.
Жена Прибыкина была женщиной самостоятельной. Когда она затеяла свой первый бизнес, то сразу решила для себя и внушала всему свету, что это будет “наш русский “Плейбой”. Аналитические статьи суперкласса очумелых политологов и голые девочки для обложек стоили не много. Для нее они все были дешевками. Дорого обходились тайны. Но страницы ее журнала должны были быть кристально чистыми – никакой желтизны. Сплетни и слухи стоили очень дорого, если они приоткрывали завесы ожидаемых решений САМОГО и не угрожали ее бизнесу и жизни. В прихожих власти и у ее обслуги в ход шло все: и голова, и деньги, и ее желанное для многих тело, созданное для бесконечного секса. Но разведенному миллиардеру она отдалась неожиданно быстро, с потрохами, хотя и с условием, что журнал она не оставит.
Но небеса распорядились по-своему, и жену Прибыкина в одночасье свалила женская хворь. Ее спасали лучшие врачи мира. За такие деньги можно было бы оживить целый морг. Вроде вылечили, но болезнь все же подкосила, надломила ее. Тело все хорошело, а душа – старилась, и она часто стала заговариваться. Маленькая Лиза думала, что все эти няни, гувернантки, репетиторы и охранники - и есть ее мама, пока не выросла до зрелого состояния. Но мать так и осталась для нее чужой, похожей на кукольных красавиц со страниц ее журнала.
К своему стыду, в отличие от своих бедных подруг, Лиза все еще оставалась девственницей, и от этого порока освободиться для нее не было никакой возможности. Недремлющее око отца следило за каждым ее шагом.
Впервые месяцы после возвращения жены Прибыкина из Швейцарии, ее поселили в отдельную спальню в окружении врачей и сиделок. С тех пор она больше не спала в их общей спальне. Сам же Прибыкин оставался у нее на ночь все реже и реже, пока жена не забыла даже запах их любви. Прибыкин жалел свою жену и в знак солидарности спал у себя в кабинете, или надолго исчезал из дома.
Расчистив снег, парень сгреб с перил одежду и стал спускаться по полукружью лестницы. Когда он дошел до скульптуры мраморной красавицы со скованными цепью руками, его окликнули:
- Не уходи, – раздался голос из щели приоткрытой двери. – Останься!
И парень, не раздумывая, переступил порог дома.
- Чай, кофе... - жена Прибыкина не могла оторвать глаз от снежной наледи на трусах парня.
- Почему ей руки цепью связали?
- Это греческая рабыня... Мы все здесь...
- Если можно - чачи и в душ.
Мороз и чача – день чудесный,
- неожиданно запел он.
- На даче меня и похоронили..., - жена Прибыкина инстинктивно протянула к парню руку.
- Да не дача – чача... Хотя вы текилу жрете – мерзость несусветную.
- Конечно, мерзлые трусы... Ты сними их... простудишь...
- Прямо здесь?! Странно как-то...
- Можно и в ванной... Я провожу тебя.
- Мне, солдату...
- Да оставь ты свою лопату...
Бассейн в доме Прибыкина больше походил на оперный театр. Его первая жена была оперной дивой. Бассейн был нашпигован эротическими скульптурами, как индийский храм.
Какой из нынешних героев не запел бы в таком театре? А парень был не только виртуозом лопаты:
Мальчик резвый кудрявый, влюбленный
Адонис, женской лаской прельщённый,
Не довольно ль вертеться, кружиться,
Не пора ли мужчиною стать.
Жена Прибыкина отозвалась на любовный зов, решительно скинула халат и вошла в душ.
Лизу в школу из-за снега не свезли, и она наслаждалась бесконтрольной свободой. Весь дом был завален мамиными журналами – пособием по высвобождению сексуальной энергии. Лизин кайф срезал вой их дряхлеющего пса. Когда же пес приковылял на зов Лизы, стонущий вой продолжался...
Через час парень покидал сказку. Уже у самых дверей его догнала Лиза:
- Зачем же ты с ней?! – прошептала ему Лиза и прижалась к руке парня маленькой грудью, твердой, как теннисный мяч. – Позвони мне, - и незаметно сунула в карман куртки парня бумажку.
У Лизы уже несколько месяцев как появился секретный мобильник. Дочку миллиардера в школе окучивали герои всех мастей и были готовы для нее совершить любое сумасбродство.
В начале мая, когда народившаяся девственная зелень украсила голубые небеса, в доме Прибыкина все было готово к торжеству - юбилею хозяина. Уже прибыли именитые гости, свезли в кучу покорителей главных телевизионных каналов для поздравлений и концерта. Ждали только жену Прибыкина. Охранник, отвернув глаза от гнева хозяина, докладывал:
- Он говорит, что нельзя покидать психиатрическую лечебницу...
- Передай этому говнюку, что я куплю всю его психушку, вместе с главным психом!
Лиза сидела на троне и плакала. Трон этот для Прибыкина то ли экспроприировали из Лувра, то ли одолжили в Гохране. И выглядел он по-царски. Наконец прибыла карета скорой помощи с женой Прибыкина, и торжество началось. По случаю юбилея из заморских краев выписали необыкновенный салют. Взрываясь, чудо-цветы не исчезали в черноте неба, а миллионами искр покрывали землю.
А беременной Лизе все чудился в огненном покрывале девственный октябрьский снег – причина всех ее несчастий и безмерного счастья первой любви. А если же прислушаться к ее голосу, то вряд ли удастся отделить ее рыдания от всхлипов детского смеха. Словно ребенок ударился - ему безмерно больно, и вот, уже в объятиях мамы, продолжая рыдать, он уже смеется простодушными остатками слез. И казалось Лизе, что и ее жизнь, и жизнь всех людей на свете похожа на девственный снег, на который ложится огненный смерч умирающего в небесных цветах праздника. Ее малыш бился внутри нее и просился на белый свет непознанной жизни, а она была той преградой на пути убийственного огня, готового испепелить девственную душу ребенка.
И Лиза решительно приподнялась в кресле и сошла с фальшивого символа всесилия и безжалостности. Очередной всполох салюта выхватил из скатившейся на землю ночи узкую полоску озера, и Лиза направилась к нему и все говорила себе, и повторяла: “Я не буду топиться – ни за что не буду! Мне же только 17, и я смогу еще испытать тысячу раз тот сладостный и необъяснимый миг зачатия новой жизни, который не подвластен человеку, а только Богу!” О Боге она еще совсем не думала, но знала теперь точно: если он и есть, то сейчас Бог находится в ее животе.
От снега на поляне перед озером осталась лишь молодая поросль травы.
4 сентября 2014 года. Озеро Пиджин Лэйк, Онтарио, Канада.