Самое первое впечатление, которое осталось в памяти, это общая радость окончания войны. Всеобщее ликование, прожектора в вечернем небе. Где это было, не помню.
Уже после войны – Белоруссия, Гомель. Мама, бабушка Нина и я живем в доме у тети Шуры, сестры бабушки. Помню страх всей семьи, когда ночью кто-то пытался открыть дверь в дом и мяукал. Взрослые шептались, что это банда Черная кошка.
Отца нет, и, почему-то, не помню, чтобы я о нем спрашивал маму или бабушку.
Дружу с двумя девочками, одна постарше, другая младше меня. К старшей испытываю чувство, похожее на влюбленность.
Из рассказов мамы: дядя Иосиф (орденоносец, буденовский кавалерист, после гражданской войны женился на тете Шуре, бывшей жене белогвардейского офицера) научил меня ругаться матом, и я, на просьбу младшей из девочек поделиться булочкой, послал ее на три буквы. Мама меня отлупцевала, а довольный дядя Иосиф хохотал.
Литва, Клайпеда. Противный визг сирен подводных лодок в порту. Мама до позднего вечера на работе. Время довольно суровое. Не голодаю, но есть все время хочется. Черный хлеб с подсолнечным маслом и солью – вкусно! Очень вкусные американская тушенка и мороженное, но такие праздники живота бывают редки.
Круглосуточный детский сад на взморье. Песочные дюны, сосны. Приезд мамы, по которой страшно тосковал. Привезенные мамой фрукты и клубнику, которой объелся и заработал на долгие годы на нее аллергию. Гранитный (бетонный) мол, стоя на котором мы с мамой наблюдаем, как об него со страшным грохотом разбиваются волны.
Купание в море. Плавать я не умею, но с удовольствием ныряю. Мама стоит на страже и ловит меня, не давая занырнуть на глубину. Потом я учусь держаться на воде, используя для опоры мамины плечи, и мы, к моему восторгу, отважно заплываем туда, где волны уже не сворачиваются пенной улиткой, а мягко накатываются пологими холмами, мерно качая нас под оранжево-синим куполом неба.
После отъезда мамы строю планы побега из лагеря, с заклеиванием двери своей палаты (от нянечек, чтобы не помешали) смолой, которую решили с пацанами собирать на соснах. Почему-то уверены, что дверь склеится намертво.
Снова детский сад в Клайпеде. Противная еда, тошнотворный рыбий жир. Выезд детского сада в лес с родителями. Собираем грибы. Потом обед на природе. Грибной суп – нам говорят повара, что из наших грибов, и, поэтому, он кажется нам особенно вкусным.
Фильмы "Золушка " и "Бэмби", который меня очаровал.
Мы дружно живем в одной квартире с такой же одинокой женщиной без мужа, но с ребенком (девочкой младше меня). Вкусный запах при засолке грибов. Вареная картошка с этими грибами.
Однажды ночью – переполох, какие-то вроде бы знакомые, но пьяные морские офицеры рвутся в квартиру, требуя женского общества, как я понимаю.
Из рассказов мамы: Пили чай с сахарином. Бабушка спрашивает: – Вадик ты будешь чай с сахарином или с “таком”?
– Да, да! Буду c “таком”!
Мне наливают в блюдечко пустой чай. Я долго исследую налитое: – А где же “так”?
Еще одно мамино воспоминание.
"Мы со знакомыми женщинами говорим о родах. Ты рядом и, оказывается, внимательно слушаешь и вдруг громко заявляешь: – А я рожать не буду!
– Почему, Вадик?
Ты, сквозь слезы: – Потому, что это больно!
– Но почему ты решил, что ты должен рожать? Ведь рожают только девочки.
– Да, я знаю, девочки рожают девочек, а мальчики – мальчиков!" (Эту детскую убежденность, про то кто кого рожает, я смутно помню)..
Брест (1947-48г). Лето или ранняя осень. Поздний вечер. Я один. Страшновато и тоскливо. Открываю окно, смотрю в темноту. Жду маму. Она возвращается поздно очень красивая в черном с блестками вечернем платье.
Приемник (кажется Минск) с зеленым глазком. Я путешествую по эфиру. Песня про кисет погибшего бойца (“Грустные ивы”. Музыка М.Блантера, слова: А.Жарова) – плачу от сопереживания.
Поездка зимой (до весны) в белорусскую деревню к каким-то дальним бабушкиным родственникам. Езда на дровнях с лошадью. Ощущение полета. Вокруг дремучие леса.
Жизнь без мамы и бабушки, но ко мне отношение хорошее.
Выпечка ржаного хлеба на капустных листах в огромной русской печи. Помывка в той же печи. Рассказы про нечистую силу, переворачивающую горшки перед чей-то смертью. Голодные собаки. Вой волков. Страх перед ними. Девочка Дуня. Смутное волнение от ее близости. Вечеринка с танцами ряженых. Кто-то, ряженный козлом, с рогами и в вывернутом тулупе, танцует, а потом, кем-то подстреленный (из палки), падает ничком. К нему в зад приставляют ту же палку и, якобы, через нее надувают. Он вскакивает и убегает.
Возвращение в Брест. Детский круглосуточный сад вблизи реки Мухавец. Игровая комната с деревянным паровозом, для которого изобретаем дорогу из разноцветных деревянных же цилиндров, чтобы он ездил. Вечерние просмотры диафильмов перед сном – наше кино. Радуемся, когда диафильм цветной. Очень скучаю без мамы.
Бабушка куда-то уехала. Вообще-то, как говорила мама, бабушка у нас красавица и, вдобавок, натура авантюристическая и любвеобильная. Мужчин у нее было много, и, по ее же словам, даже сам Черняховский*, под началом которого служил ее второй муж, мамин отчим, (офицер танкист, пропавший в первые дни войны под Белостоком), оказывал ей знаки внимания.
* Иван Данилович Черняховский (16 (29) июня 1906 – 18 февраля 1945) – советский военачальник, генерал армии. Дважды Герой Советского Союза (1943, 1944).)
Появление дяди Саши. Он добрый, красивый и сильный. Офицер, капитан, вся грудь в орденах.
Катание на лодках по реке. Я с дядей Сашей. Лодка с мамой, где гребет другой мужчина, переворачивается. Дядя Саша мощно гребет на помощь.
Поход в магазин за макаронами. Пока шел обратно, половину съел. Вкусно! Вторую половину и сдачу отобрали какие-то мальчишки. Мама меня отругала, а дядя Саша успокоил и ее, и меня.
Поездка с мамой в Москву.
Метро! Незабываемый, до сих пор, гул тормозящих и набирающих скорость поездов! Гостиница в высотке! Мавзолей! Сосиски! Воздушный шарик, ускользнувший из рук в вестибюле, мой рев. Принесли большую лестницу и достали мой шарик.
Очень понравилось путешествовать в купейном вагоне. Помню уют, создаваемый оконными занавесками и лампой с желтым абажуром на столике.
1949 год, научился читать, пошел в первый класс. В конце сентября пришел с книжкой сказок в свой бывший детский сад. Важно сказал воспитательнице, что желаю почитать малышам.
Мама сказала, что дядя Саша теперь мой папа, и у меня другая фамилия. Я очень обрадовался и сразу начал его называть папой. И он стал мне настоящим, роднее родного, отцом, вложившим в меня свою душу.
Когда я вырос и приезжал к родителям в отпуск, мы часто сиживали на кухне и, под рюмочку, разговаривали про жизнь. Отец рассказывал о своем детстве на алтайских золотых приисках, как его лечили керосином от тифа, как они бились с чужими пацанами, как его друга убили самодельным дротиком.
Особенно много говорили о войне.
Свой боевой путь он начал командиром взвода истребительно-противотанковой батареи (окончил двухгодичное артиллерийское училище, под Самаркандом в Средней Азии) в 113 танковой бригаде (в июле 43 года переименована в 55 танковую бригаду) на на Орловско-Курской дуге, откуда прошел до Берлина и Праги. Видимо поэтому он очень любил фильм про самоходчиков и танкистов «На войне, как на войне».
Запомнились рассказы о боях, о глубоких рейдах по тылам фашистов, во время одного из которых он получил ранение, о штурме Берлина, а затем броске на Прагу, об Австрии, где он служил сразу после войны, и о его службе, в ракетных войсках стратегического назначения*,
* Космодром Плесецк - Северный космодром России, 1 том:
22 октября 1963 года в ходе учений «Гроза» из стоящей на боевом дежурстве ШПУ №11 (в/ч 44121…, командир дивизиона подполковник Данилевский А. И.) был проведён первый в РВСН учебно-боевой пуск МБР 16У шахтного базирования.
после того я уже улетел из домашнего гнезда. Помню военные лагеря в лесах под Брестом (1948-49г). Отец показывает свою истребительную батарею противотанковых пушек, которой в то время командовал. Рассказывает, что артиллеристы не имеют права покидать позицию, если в строю хоть одна пушка. Про противотанковых артиллеристов говорили: “Ствол длинный – жизнь короткая”.
Во время прогулок по лесу мы натыкаемся на неразорвавшиеся (или просто неиспользованные, не помню) снаряды и отец показывает, как надо их обезвреживать, вывертывая взрыватель. Вообще, следов войны было много. Помню разбитую технику на полях и каких-то железнодорожных путях. Особенно поразил разрисованный под какого-то хищника, хотя и подбитый, но страшный немецкий танк.
Вскоре отца перевели в городок Картуз-Береза (около 100 км в сторону Минска). Сначала ездили к нему в гости. Перед поездкой мама всегда пекла вкусные пирожки с мясом, грибами и черникой. Вскоре и мы с мамой перебрались на новое место жительства.
Снимаем комнату в частном доме. Хозяин, когда приходят записывать его в колхоз, прячется (эти места с 1921 года принадлежали Польше, и люди предпочитали иметь собственное хозяйство). Мои родители, при этом, молчат, не выдавая уклониста.
Продуктов здесь много, и все очень дешево. Мама довольна.
В школе начали, было, заставлять учить белорусский язык, но дело у меня, несмотря на то, что мама белоруска, пошло туго, и родители меня отстояли, освободив от этих уроков.
На уроке пения разучили белорусскую песню “Веселуха”. Помню слова: “То не песня была – веселуха была, Их-во!”. Когда я спел эту песню дома, отец очень развеселился и долго смеялся.
Мне купили чернильницу с названием непроливайка. Конечно же, я проверил, действительно ли чернила не проливаются. Залил новую тетрадь.
Прочитал Золотой ключик. Попробовал, как Буратино писать носом. Получилось не очень, а мама ругалась (“Что же ты у меня такой дурачок?”), долго отмывая от чернил мой нос и щеки.
Отец сделал мне лук и стрелы, на которые в качестве наконечника надевал стальную оболочку от пули. С таким наконечником стрела летела, не виляя, очень далеко. Я тоже решил сделать такой наконечник. Нашел пулю и, чтобы выплавить из нее свинец, поместил ее в горящую печку. Немного подождав, я решил посмотреть на процесс и присел у топки, чтобы приоткрыть дверцу. В этот момент раздался взрыв, т.к. пуля оказалась разрывной. Глаза остались чудом целыми, хотя и запорошенными золой из поддувала. Видимо повезло, что не успел открыть дверцу. Мама сказала, что мне помог мой ангел-хранитель. Также как и в Клайпеде, когда наш сосед, дома после дежурства чистил свой пистолет и случайно выстелил в стенку, за которой сидел и играл я. Пуля пролетела рядом с моей головой (по крайней мере, так рассказывала мама).
Закончен 1-ый класс, но каникулы не приносят радости. Родители уезжают на родину папы в далекий Усть-Каменногорск. Меня оставляют на попечение папиного сослуживца дяди Вити и его жены тети Лены.
Все лето (как мне показалось) страшно тоскую без родителей. Часто приходиться быть одному. Придумываю, фантазируя, игры. Особенно часто представляю себя русским витязем, сражающимся с врагами. В качестве врагов выступают сорняки на задворках огорода.
Появился и настоящий противник. Меня невзлюбил хозяйский петух, огромный злющий оранжево-красно-черный красавец. При моем появлении он вихрем налетал на меня, царапая своими шпорами и пытаясь клюнуть в лицо. В конце концов это мне надоело, и я, вооружившись крышкой от выварки в качестве щита и палкой, дал петуху бой, одержав в нем решительную победу. Мой противник, кудахча и теряя перья, на глазах своих кур позорно бежал с поля боя, признав мое право свободно гулять по двору. Больше он ко мне не приставал.
В один из дней мое сознание подарило мне первое мистическое откровение.
Как часто бывало, я остался дома один. Слоняясь по двору, я решил зайти в сарай. В полумраке, пронизанном сквозь щели в стенках солнечными лучами, словно в дымке, терялись дальние углы и различная утварь. Неожиданно, я как бы со стороны увидел все окружающее очень отчетливо, как будто кто-то навел резкость в диаскопе, и появилось вполне реальное ощущение присутствия другого мира, в который, при желании, я могу переместиться. Однако вскоре это наваждение прошло, и я вернулся во двор, но это ощущение возможности перехода в параллельный мир осталось на всю жизнь.
Этим же летом был получены и первые знания о сексе.
Однажды ночью я проснулся и стал свидетелем совокупления дяди Вити с тетей Леной. Помню свой испуг и возбуждение. Я так толком и не понял, что происходит, но потом старшие мальчишки мне все объяснили.
Вскоре вернулись родители с кучей подарков – компенсацией за мои страдания от разлуки. Особенный восторг вызвало пневматическое ружье. Несмотря на то, что моих силенок едва хватало, чтобы поставить пружину на боевой взвод, и однажды ствол, вырвавшись из моих рук, больно ударил меня по лбу, я, под руководством отца, упорно осваивал снайперскую науку. Мои товарищи по улице тоже были в восхищении от ружья, и мы быстро расстреляли все пульки. Правда потом мы нашли выход и стреляли какими-то подходящими по калибру твердыми ягодками.
В конце лета папу направляют в Ленинград на учебу в ВОАШ – Высшую офицерскую артиллерийскую школу. Мы едем с ним.
Квартиру сняли на Моховой улице, в пяти минутах ходьбы до бывшего Арсенала, в здании которого (Литейный, д.3), размещалась ВОАШ (в последствии ЦАОК – Центральные артиллерийские офицерские курсы). Удивительно, что через много лет (в 60-х) я тоже учился в этом здании, где в мое время располагались инженерные факультеты Артиллерийской академии.
Школа, в которую меня определили, тоже на Моховой недалеко от дома. Уже в зрелом возрасте узнал, что в одной из школ на Моховой (может в моей?) учился примерно в то же время Иосиф Бродский.
Рядом здание ТЮЗа – Театра юного зрителя (с 1962-го здание стало частью театрального института - ЛГИТМиКа, впоследствии – Академии театрального искусства), в котором вскоре я посмотрел спектакль “Двенадцать месяцев”. Театр поразил крутым амфитеатром зрительного зала и вращающейся сценой.
К театру я приобщился еще в Бресте, когда родители взяли меня на постановку “Вий”. Помню, что страху я тогда натерпелся до не могу… А, когда над сценой, едва не задевая нас, мы сидели на первых рядах, начал летать гроб, я в ужасе полез под кресло, чем вызвал смех окружающих (я бы отметил – тоже довольно-таки нервный).
Кроме ТЮЗа в Ленинграде я побывал еще в театре кукол и Театре музыкальной комедии (оперетты “Трембита”, “Вольный ветер” и что-то еще, не помню).
Вообще-то в Ленинграде родители старались приобщить меня к культуре по полной программе. Эрмитаж, Исаакиевский собор, Военно-Морской и Артиллерийский музеи, Инженерный замок, Летний сад с его дворцом, Петропавловская крепость с ее собором и казематами. Запомнилась поездка на теплоходе в Петергоф на открытие фонтанов. Сияло солнце, играла музыка, и в воздухе витало ощущение беззаботного праздника.
Однако не все в моей ленинградской жизни складывалось гладко.
В мое воспитание решительно вторглась улица. В каждом дворе-колодце, в который выходило несколько подъездов, верховодил, казавшийся нам пацанам вполне взрослым, молодой парень. Наша ватага, примерно десять-пятнадцать мальчишек и девчонок, полностью ему подчинялась. Часто мы, объединяясь с ребятами из соседних дворов, ходили играть в футбол на пустырь на месте разбомбленных домов против мальчишек другой улицы.
Однако, гораздо чаще дворы соперничали с друг другом, устраивая драки между пацанами примерно одного возраста. Я тоже поучаствовал. Бои проходили вечерами по строгим правилам: “лежачего не бить” и “до первой кровянки”. Почему-то запомнился самый неудачный для меня бой, который я, несмотря на похвалу нашего атамана, проиграл, получив случайный удар по носу, вызвавший небольшое кровотечение.
Часто играли в “Казаки, разбойники”, когда одна группа убегала, оставляя за собой следы в виде меловых стрелок на асфальте, а другая пыталась их по этим стрелкам найти. Во время этих игр часто забирались в подвалы, проверяя легенды о бесконечных подземных лабиринтах и бомбоубежищах Ленинграда. К превеликому нашему сожалению, каждый раз мы упирались в наглухо запертые двери, и далеко пройти по подземелью нам так и не удалось.
Не знаю почему, но я, находящийся под строгим домашним надзором любящих родителей, в то время часто хулиганил. Помню, как мы с мальчишками вечерами ходили на пустырь (на тот самый, где играли днем в футбол), на который выходила глухая стена одного из домов с единственным, расположенным довольно высоко, окном, и бросали камни, стараясь это окно разбить. Когда нам это удавалось, мы стремглав оттуда бежали, испытывая какое-то непонятное злое удовлетворение. Почему нам тогда не приходило в голову, что мы доставляем людям большие неприятности, мне до сих пор не понятно.
Несколько раз я видел в нашем дворе молодую женщину со связкой рапир в руках. Как мне сказали – она фехтовальный тренер в детской спортивной школе. С тех пор моей мечтой стало заниматься фехтованием (удивительно, но это мечта исполнилась через много лет в том же Ленинграде, и я даже удостоился чести выступать в составе сборной этого славного города).
Тяга к фехтованию привела к большой неприятности. Чтобы сделать себе шпаги и мечи, мы, по наводке одного мальчишки, забрались во двор какого-то магазина на Литейном проспекте и попытались украсть деревянные ящики, из дощечек которых хорошо выстругивалось наше оружие. Нас поймали, и меня какая-то злющая тетка приволокла за ухо к родителям. Дело было уже вечером, и отец был дома. Каким-то образом он уговорил тетку не доводить дело до милиции, но от матери мне сильно тогда влетело. Для экзекуции она использовала отцовский офицерский ремень. Отец же меня никогда не тронул пальцем, но его разборов моих “полетов” я боялся больше, чем ремня от мамы.
В 1952 году отец с отличием окончил ВОАШ и получил назначение в Рязанское артиллерийское училище на должность преподавателя.
В конце лета мы переехали в Рязань. Здесь прошло мое остальное детство. В Рязани я окончил школу и в 1959 году, поступив в военное училище, навсегда покинул родные края.
Летела листьев медь за журавлиным клином,
Играл оркестр, на солнышке сверкая,
А я прощался с девушкой любимой,
С друзьями и родимым краем.
Где детство хохочет в сосновых лесах
И плещется в синих озерах,
Где юность поет в тесных дворах
О звездных просторах...
http://www.stihi.ru/2014/03/28/2149
Ленинград же навеки остался моим любимым городом, в который я, стремился вернуться всеми силами. Через долгих тринадцать лет моя мечта сбылась.