Дж.Боккаччо
Д Е К А М Е Р О Н 1/20
инсценировка А.Пушкиной
ПРОЛОГ
1 АКТЕР. В городе чума...
2 АКТЕР. Чума распространяется быстро, и больные, общаясь со здоровыми, их заражают...
3 АКТЕР. Заразительность чумы столь сильна, что заражаются и гибнут даже живые существа не из рода человеческого...
4 АКТЕР. Горожане избегают друг друга...
5 АКТЕР. Число умирающих столь велико, что страшно даже слышать об этом...
6 АКТЕР. Люди боятся и ненавидят друг друга...
7 АКТЕР. Убийства и иные преступления совершаются ежедневно...
8 АКТЕР. Ужасные случаи порождают страхи...
9 АКТЕР. Я убежден, что эти мысли многим покажутся тяжелыми и печальными. А ведь если я не ошибаюсь, только мы с вами, господа, располагаем возможностью и только нам ЕСТЬ куда придти. И потому мы ЗДЕСЬ. Не от того ли, чтоб на время сбежать от горя, страдания и скорби?
10 АКТЕР. Ты прав. Наше первоначальное назначение увеселять и утешать страждущих, а заодно и самим предаться, пусть непродолжительному, веселью. Ибо подобно, как бурная радость сменяется горем, так же точно вслед за испытаниями настает блаженная пора утех.
9 АКТЕР. Так для того ли мы пришли сюда, чтобы страдать и скорбеть? Давайте этот вечер проживем в свое удовольствие. К тому же, среди нас так много прекрасных женщин. Я предлагаю приободрить и развлечь их.
1 АКТЕР. Но каким образом?
9 АКТЕР. У нас, актеров, про запас всегда найдется несколько забавных историй, которые придутся по душе как нам, участникам, так и зрителям. Уверяю, это будет куда приятнее, нежели разговоры о чуме.
2 АКТЕР. Господа, у меня есть предложение. Давайте расскажем пять повестей, или, если хотите, побасенок, притч, историй, которые составляют одну двадцатую часть известного всем "Декамерона".
3 АКТЕР. Выберем же повести по своему усмотрению.
4 АКТЕР. Но, пусть в них встретятся как занятные, так ровно и плачевые любовные похождения и другие злоключения.
5 АКТЕР. Я поддерживаю это предложение, ибо мы все сможем в то же время извлечь для себя полезный урок: мы узнаем, чего нам надлежит избегать, к ему стремиться.
6 АКТЕР. Однако, если вы желаете знать мое мнение, я бы предложила, что бы мы не просто повествовали эти истории, а разыгрывали каждую из них.
7 АКТЕР. Предложение хорошее. Кого же мы выберем рассказывать?
9 АКТЕР. Пусть одним из них будет Панфило. Он остроумен. И, думаю, сможет поведать нам нечто интересное.
10 АКТЕР. А почему бы и Дионио не вспомнить одну из историй. Он, я знаю, хороший рассказчик.
1 АКТЕР. Пусть расскажет и Филомена. В запасе у нее немало забавных историй.
ПАНФИЛО. Пусть в нашу компанию рассказчиков войдет и Филострато. Он добрый малый.
НЕЙФИЛА. Я тоже расскажу историю, думаю, она вас позабавит.
2 АКТЕР. Хорошо, Нейфила. Мы с удовольствием послушаем и твой рассказ. А еще, уважаемые господа и дамы, думаю, уместным будет украшать наш вечер песнями, веселыми либо грустными, в зависимости от предложенных историй.
10 АКТЕР. Коль пять рассказчиков определены и никто из присутствующих не сомневается, что они смогут нас увлечь и утешить, тогда НАЧИНАЕМ!
ПОВЕСТЬ ПАНФИЛО
Действуют: ПАНФИЛО
ЧЕППАРЕЛЛО
МОНАХ
1 БРАТ
2 БРАТ
ПАНФИЛО. Всякое дело, милейшие дамы, какое только не замыслит человек, должно совершать во имя того, кто положил начало всему сущему, имя же его чудотворно и свято. Вот почему и я, раз уж мне выпал жребий открыть наше собеседования, намерен поведать вам одно из поразительных деяний, дабы мы, услышав о таковом, положились на него, как на нечто незыблемое, и вечно славили его имя. ... Некто мессер Чеппарелло из Прато, будучи нотариусом, сгорал со стыда, если какой-либо из его актов,- а у него и было то их немного,- оказывался не фальшивым. Лжесвидетельствовал он с великим удовольствием как по требованию, так и без всякого требования, ему ничего не стоило солживит клятву, и так, нечестным путем, он выигрывал все дела, хотя давал присягу держать ответ по совести и говорить одну лишь истинную правду. Сеять между друзьями, родственниками и вообще между людьми рознь, вражду, ссорить их - это было для него великим удовольствием, это была его страсть, и чем больше его стараниями случалось несчастий, тем ему было приятней. Если его приглашали принять участие в убийстве или же каком-либо другом преступлении, он никогда не отказывался, напротив, с удовольствием соглашался и охотно своими собственными руками наносил ранения и убивал. Будучи человеком в высшей степени злобным, он по всякому поводу ругал бога и святых самыми скверными словами. Он был страшнейший обжора и пьяница. Он был завзятый шулер и нечисто играл в кости. Но к чему я трачу слова? Лучше было бы этому человеку не родиться.
ЧЕППОРЕЛЛО. Я болен. Я умираю.
ПАНФИЛО. Да. День ото дня ему становилось хуже, ибо то был смертельный недуг, что весьма огорчало братьев.
1 БРАТ. Что нам с ним делать? Влипли мы с ним. Выгнать его, больного, из дому было бы в высшей степени постыдно и неблагоразумно: все видели, какое гостеприимство мы ему оказали, как заботливо потом за ним ухаживали и лечили, и вдруг теперь, мы его вы гоняем на улицу.
2 БРАТ. Но этот мерзавец не захочет исповедоваться и приобщаться святых тайн, а ежели он умрет без покаяния его, как собаку, швырнут в яму. А если он даже исповедается, то ведь у него столько тяжких грехов, что то же на то же и выйдет: ни один монах и ни один священник их ему не отпустит; все равно лежать ему в яме.
1 БРАТ. Да. А коль скоро это произойдет, местные жители, которые только и знают, что честить нас, -они считают что мы занимаемся нехорошими делами...
2 БРАТ. И не прочь нас ограбить...
1 БРАТ. Местные жители поднимут шум и гам: "Этих ломбардских собак церковь отказывается хоронить,- чего же мы их терпим?"
2 БРАТ. Ворвутся в наши дома и не только разграбят их дочиста, а еще, чего доброго, и пристукнут нас.
1 БРАТ. Словом сказать, ежели он умрет, нам придется не сладко.
ЧЕППОРЕЛЛО (он все слышал). Я не хочу, чтобы вы из-за меня тревожились, чтобы вы из-за меня самомалейший потерпели урон. При жизни я столь часто гневил бога, что если перед смертью я буду гневить его в течении часа, то прегрешения мои оттого не умножатся и не уменьшатся. По сему, призовите ко мне святой, праведной жизни монаха и предоставьте действовать мне: я и ваши и свои дела устрою наилучшим образом.
ПАНФИЛО. Хотя братья ничего хорошего не ожидали, со всем тем направили стопы свои в монастырь и обратились с просьбой, чтобы какой-либо благочестивый и мудрый инок исповедал ломбардца, захворавшего у них в доме. Им дали старца святой и строгой жизни, начитанного Писания, человека весьма почтенного.
МОНАХ. Когда ты в последний раз исповедовался сын мой?
ЧЕППАРЕЛЛО. Отец мой! Раз в неделю я уж непременно исповедуюсь, а иногда и чаще, но на этой неделе я по болезни ни разу не исповедовался - так меня скрутило.
МОНАХ. Похвально, сын мой, поступай так и впредь. Раз ты так часто исповедаешься, стало быть ничего особенного я от тебя не услышу и не о чем мне тебя особенно расспрашивать.
ЧЕППАРЕЛЛО. Не скажите, честной отец. Сколько и как часто я бы не исповедовался, я не оставлял намерения произнести покаяния во всех грехах, совершенных мною со дня моего рождения и по день последней исповеди. Того ради прошу вас, святой отец: спрашивайте меня так подробно, как если бы я никогда в жизни не исповедовался. На мой недуг не обращайте внимания - я предпочитаю чем либо досадить своей плоти, нежели, ублажая ее, содействовать погибели моей души.
МОНАХ. Такая благонамеренность похвальна, сын мой. А не впал ли ты в блуд, согрешив с какою-либо женщиною?
ЧЕППАРЕЛЛО (со вздохом). Отец мой! Тут я стыжусь сказать вам правду - боюсь, как бы не впасть в грех тщеславия.
МОНАХ. Говори смело,- сказать правду никогда не грех: как на исповеди, так и при любых других обстоятельствах.
ЧЕППАРЕЛЛО. Ну, коли так, то я вам откроюсь: я такой же точно девственник, каким вышел из чрева моей матери.
МОНАХ (воскликнув). Да благословит тебя господь! Похвально это с твоей стороны. А теперь ответь мне, сын мой, не прогневил ли ты господа чревоугодием?
ЧЕППАРЕЛЛО (вздыхая). Каюсь, гневил и многократно, ибо если говорить по чистой совести, то хотя я и соблюдал в течении года все посты и, по крайней мере, три дня в неделю сидел на хлебе и воде, однако, воду я пил, в особенности - устав от долгой молитвы и от хождения по святым местам, с таким же точно наслаждением и удовольствием, с каким пьяницы пьют вино. Частенько соблазнялся салатом из трав, а иной раз мне казалось, что я вкушаю пищу с аппетитом, который не должны вызывать постящиеся в силу своей богобоязненности, а я именно так и постился.
МОНАХ. Сын мой! Это все грехи не тяжкие, сродные человеку,- особенно отягощать ими совесть не следует.
ЧЕППАРЕЛЛО. Ах, отец мой, не утешайте меня! Все что мы делаем для бога, надлежит делать чистыми руками без единого пятнышка на совести.
МОНАХ. Ах, как меня радует направление твоих мыслей! Как приятно видеть человека с такой чистой, с такой доброй совестью! Скажи мне, однако ж: не впал ли ты в грех сребролюбия, не стремился ли приобрести больше, чем тебе полагалось?
ЧЕППАРЕЛЛО. Отец мой! Мне бы не хотелось, чтобы вы судили обо мне на основании того, что я нахожусь в доме ростовщиков: у меня с ними ничего общего нет настолько, что я и приехал сюда единственно для того, чтобы обличить их, осудить и уговорить бросить этот постыдный способ наживы, и я бы в том преуспел, когда бы господь меня не посетил. Мой отец оставил мне богатое наследство и как скоро он преставился, я большую часть пожертвовал на бедных. А дабы прокормиться самому и помогать тем, кто живет христовым именем, я стал немножко приторговывать, однако прибыль делил пополам: половину на собственные нужды, половину отдавал божьим людям.
МОНАХ. Добро! Однако ж, не было ли случая, чтобы ты оскорбил человека или же причинил какую другую обиду?
ЧЕППАРЕЛЛО. На такие вещи способны разбойники, лихие люди; я же всякий раз, когда мне приходилось с кем-нибудь из них сталкиваться, говорил: "Ступай! Да обратит тебя господь!"
МОНАХ. Благословение божие да пребудет с тобой сын мой.
ПАНФИЛО. Позвольте мне тут заметить, что братья меж тем, боясь, как бы их мессер Чеппарелло не надул, расположились за перегородкой, отделявшей их комнату от той, где лежал мессер Чеппарелло, подслушивали и без труда уловили и уразумели все, о чем мессер Чеппарелло говорил монаху.
МОНАХ. Поведай мне, однако ж: не лжесвидетельствовал ли ты, не злословил ли, не отбирал ли чужое добро?
ЧЕППАРЕЛЛО. Так, ваше высокопреподобие, я злословил. Был у меня сосед, который то и дело избивал свою жену. Однажды я дурно о нем отозвался в разговоре с ее родственниками - так жаль мне стало бедняжку.
МОНАХ. Добро! Ты мне, однако ж, признался, что был купцом. Так вот не обманывал ли ты покупателей?
ЧЕППАРЕЛЛО. Грешен, ваше высокопреподобие, вот только я не знаю, кого именно я обсчитал: кто-то принес мне деньги за проданное сукно, и я не пересчитав, запер их в сундук, а месяц спустя обнаружил в сундуке на четыре гроша больше, чем должно было быть. Целый год я хранил эти деньги в надежде возвратить покупателю, но, покупатель исчез, и в конце концов я употребил их на богоугодные дела.
1 БРАТ. Каков мошенник!
2 БРАТ. Бога не боится, злодей.
МОНАХ. Сумма не значительная, и ты распорядился ею разумно. Я думаю, что с чистой совестью могу отпустить тебе твои грехи...
ЧЕППАРЕЛЛО. Ваше высокопреподобие! Я вам еще про один грех не сказал. Однажды я по рассеянности плюнул в божьем храме.
МОНАХ (усмехается). Об этом не сокрушайся, сын мой. Мы - монахи, и то каждодневно плюем в церкви.
ЧЕППАРЕЛЛО. И прескверно делаете: святой храм надлежит держать в совершенной чистоте, понеже в нем приносится жертва богу.
1 БРАТ. Каков! Ни старость, ни болезнь, ни ужас близкой кончины, ни страх от сознания, что через какой-нибудь час он предстанет перед божьим судом,- ничто не в состоянии исправить его порочный нрав.
2 БРАТ. Злодеем прожил всю жизнь, злодеем и умирает.
ЧИППАРЕЛЛА (громко плачет).
МОНАХ. Что с тобою сын мой?
ЧЕППАРЕЛЛО. Увы мне, ваше высокопреподобие! Есть еще один грех на моей душе, я в нем никогда не каялся, оттого что мне было очень стыдно. Стоит мне вспомнить о нем - и я обливаюсь горькими слезами, ибо убежден, что господь не простит мне его.
МОНАХ. Полно, сын мой, что ты говоришь? Если бы даже все грехи, до сих пор совершенные людьми, совершил один человек, и человек тот каялся и сокрушался, как ты, то господь по великому милосердию и человеколюбию своему охотно бы простил бы его. Говори, не бойся.
ЧЕППАРЕЛЛО (громко стеная). Увы, мне, святой отец! Велико мое согрешение, и если только вы за меня не помолитесь, то господь мне не простит.
МОНАХ. Говори, не бойся, я за тебя помолюсь.
ЧЕППАРЕЛЛО (рыдая). Знайте же, что я в детстве однажды обругал мать.
МОНАХ. Сын мой, и тебе это представляется великим грехом? Другие с утра до ночи богохульствуют, и господь охотно прощает, если только они раскаялись. Не плачь, утешься! Можешь мне поверить, что если бы ты был одним из тех, кто распял его на кресте, все равно бы он тебя простил. Я вижу твое искреннее раскаяние.
ЧЕППАРЕЛЛО. Увы мне, отец мой! Что вы говорите! Моя милая маменька в продолжении девяти месяцев денно и нощно носила меня во чреве своем, а затем сто раз носила меня на руках! Как не совестно было мне бранить ее, какой это тяжкий грех!
МОНАХ. Что же, сын мой, я верю, что ты говорил мне сущую правду. Ты поистине святой человек, потому я отпускаю тебе все грехи и благословляю тебя. С божьей помощью ты скоро поправишься. Однако ж, если так случится, что господь призовет к себе твою чистую, готовую предстать пред ним душу, не рассуди за благо, чтобы тело твое было погребено в нашей обители.
ЧЕППАРЕЛЛО. Лучшего места успокоения я и желать бы не мог. Все же надеюсь с вашего благословения причаститься и собороваться,- при жизни я немало нагрешил, а умереть хочу по-христиански.
МОНАХ. Святые дары будут незамедлительно доставлены.
ПАНФИЛО. Малое время спустя мессер Чеппарелло причастился, а когда ему стало совсем плохо - соборовался. Отошел он вскоре после вечерни в тот самый день, когда он так чистосердечно покаялся в грехах. Посему случаю братья, заранее позаботившиеся о торжественных похоронах, послав за монахами, чтобы они как полагается вечером отслужили панихиду, а утром отпели покойного, приготовили все. Что для этого требуется.
1 БРАТ. Исповедовавший усопшего честной отец переговорил с настоятелем монастыря.
2 БРАТ. И колокольным звоном, созвав всю братию на капитул, объявил, что этот человек святой.
ПАНФИЛО. Так жил, умер и был причислен к лику святых мессер Чеппарелло из Прато. Я допускаю, что он удостоился вечного блаженства и вошел в рай, ибо хотя и вел он жизнь порочную и беспутную, однако ж, перед смертью он, может статься, так сокрушался о грехах своих, что господь умилостивился и не лишил его небесного своего царствия. НО СИЕ ЕСТЬ ТАЙНА. А теперь, прелестные дамы, я охотно готов спеть для вас. Но предмет моего пения, с вашего позволения, будет иной, нежели рассказа. Я буду петь о любви. А вас я приглашаю танцевать и подпевать мне.
Любовь! Так много счастья
Я от тебя, всевластной, получил,
Что страшный пламень твой - и тот мне мил.
Такую радость сердце ощущает,
Что не сокрыть ее,
Как не владей собою.
Ясней с минутой каждой возвещает
О ней лицо мое
Любой своей чертою:
Тому, кто всей душою
Себя высокой страсти посвятил,
Не утаить ее победный пыл.
Но о своем восторге без предела
Хранить стараюсь я
Упорное молчанье:
Мое воображенье несмело,
Убога речь моя,
И для меня страданье
Знать, что при всем желанье
Не хватит мне, увы, не слов, ни сил
Поведать, как судьбой я взыскан был
И сам бы не дерзнул предполагать я,
Что через день всего
Придет конец остуде
И вновь друг друга примем мы в объятья.
Так можно ль ждать того,
Чтоб в столь безмерном чуде
Не усомнились люди?
Вот почему не говорить решил
Я о блаженстве, коего вкусил.
ПОВЕСТЬ ДИОНЕО
Действуют:
ДИОНИО
РОССИЛЬОНЕ
ГВАРДАСТАНЬО
ЖЕНА
ДИОНЕО. Панфило своею повестью доказал, что господь по милосердию своему не ставит нам в вину заблуждения, в которые мы впадаем по неведению. Я же намереваюсь рассказать вам совсем другую историю, которая должна растрогать вас, ибо речь в ней пойдет о несчастной любви. Я поведу речь о людях, гораздо более известных; и произошло с ними нечто страшное. По рассказам провансальцев известно, что в Провансе некогда жили два благородных рыцаря, владевших замками и вассалами. Звали же одного из них мессер Гвильельмо Россильоне, а другого мессер Гвильельмо Гвардастаньо. Эти два отважных война любили друг друга.
РОССИЛЬОНЕ. Мы всегда вместе в одинаковых доспехах, выезжали на турниры, ристалища и прочие бранные потехи.
ГВАРДАСТАНЬО. Наши замки отстояли один от другого на добрых десять миль.
РОССИЛЬОНЕ. И хотя нас связывала дружба и приязнь...
ГВАРДАСТАНЬО. Со всем тем я горячо полюбил красивую, очаровательную жену мессера Гвильельмо Россильоне и старался выразить ей свое чувство.
ЖЕНА. Я не могла этого не заметить. Вы тоже пришлись мне по нраву, ибо я знаю вас за доблестного рыцаря, и столь сильную пробудили вы во мне страсть, что теперь я люблю и хочу вас одного и жду лишь, чтобы вы прямо сказали о своем желании.
ГВАРДАСТАНЬО. Я люблю вас.
ДИОНИО. И они, покорясь бурному стремлению своей страсти, несколько раз ее утолили.
РОССИЛЬОНЕ. Действовали они, однако ж, недостаточно осторожно, и я, проследив за ними, пришел в такое неистовство, что сердечная приязнь, которую я прежде питал к Гвардастаньо, сменилась у меня смертельной ненавистью.
ДИОНИО. Однако эту ненависть он скрывал искуснее, нежели любовники скрывали любовь свою. Задумал же он во что бы то ни стало убить Гвардастаньо. (Гвардастаньо). Россильоне спешит уведомить, что во Франции затевается большой турнир. И еще он велел передать, чтобы вы за ним заехали, дабы обсудить, как и что.
ГВАРДАСТАНЬО. Я чрезвычайно обрадован. Известите Россильоне, что я не промену быть у него на другой день к ужину.
ДИОНИО. Получив такое известие, Россильоне решил, что теперь самое время отомстить Гвардастаньо. Он вооружился и примерно в миле от своего замка, в лесу, устроил Гвардастаньо засаду.
Пластическая сцена убийства копьем и вырезания сердца.
Жена слышала, что Гвардастаньо должен быть к ужину, и с величайшим нетерпением его поджидала.
ЖЕНА (Россильоне). Что же это Гвардастаньо не приехал?
РОССИЛЬОНЕ. Я получил от него известие, что он будет завтра. (Дионио). Вот кабанье сердце. Изготовь мне из него аппетитное и вкусное кушанье. Когда я сяду за стол, пришли мне его на серебряном блюде.
ДИОНИО. Повар отнес его в кухню, разрезал на мелкие кусочки, положил для вкуса разных пряностей, словом, употребил свое искусство и приложил все старания, чтобы изготовить лакомое блюдо. Мессер Гвильельмо и его жена сели в положенный час за стол. Ужин был подан, однако Гвильельмо не давала покоя мысль о совершенном злодеянии, и ел он мало.
РОССИЛЬОНЕ. Мне есть не хочется. (Дионио). Поставь это блюдо перед моей женой. Я думаю, оно поистине великолепно. Его аромат может свести с ума. Да и по вкусу, думаю, оно не имеет себе равных.
ЖЕНА. Я же, напротив, очень голодна. И с удовольствием отведаю это блюдо. Мне очень нравится.
ДИОНИО. И она съела все.
РОССИЛЬОНЕ. Ну как вам это кушанье?
ЖЕНА. Очень вкусно, даю вам слово.
РОССИЛЬОНЕ. Ну и ладно, коли так. Впрочем, тут нет ничего удивительного: что вживе было вам дороже всего на свете, то должно понравиться и в виде мертвом.
ЖЕНА. Что, что? Чем вы меня накормили?
РОССИЛЬОНЕ. Вы съели ни что иное, как сердце мессера Гвильельмо Гвардастаньо, которого вы, изменница, так горячо полюбили. Можете быть уверены, что это его сердце, ибо перед тем, как воротиться домой, я своими руками вырвал его из груди Гвардастаньо.
ЖЕНА. Вы поступили как вероломный и коварный человек. Я добровольно сделала его властелином моей души - он меня к этому не принуждал, - и если я этим вас оскорбила, то наказывать нужно было не его, а меня. Но господь не попустит, чтобы я вкусила что-либо еще после той благородной пищи, какую представляет собой сердце столь доблестного и великодушного рыцаря, каков был мессер Гвильельмо Гвардастаньо!
ДИОНИО. С этими словами она вскочила и, не колеблясь ни секунды, спиной выбросилась из окна, у которого сидела. Окно было высоко над землей, и она разбилась насмерть, тело же ее было изуродовано до неузнаваемости.
РОССИЛЬОНЕ. Тут только с совершенной ясностью представилось мне мое злодейство и, убоявшись народного мщения и гнева графа Провансальского, велел я седлать коней и удалился в бегство.
ДИОНИО. На другое утро вся округа уже знала, что произошло. Обитатели замка мессера Гвильельмо Гвардастаньо вместе с обитателями замка, где жила та женщина, подобрали останки обоих и, горестно рыдая, погребли их в одной гробнице, в церкви при замке жены Россильоне, на гробнице же были начертаны стихи, из коих явствовало, кто здесь похоронен и какова была причина гибели покоящихся под этой плитой.
АКТЕР 3. Дионио, самое время послушать песню, но так как я уверена, что песни твои ничем не отличаются от твоей повести, то, чтобы ты нам последующее время не омрачал своими злоключениями, прошу тебя спеть нынче, - так спой же свою любимую песню!
ДИОНИО Страданьем доказал
Я миру, сколь достоин сожаленья
Тот, кто к неверной возымел влеченье.
Любовь! Когда зажгла в душе моей
Ты образ той, о ком грущу в разлуке,
Казалось мне, она
Такой небесной чистоты полна,
Что легким я мнил любые муки,
Какие ждут людей
По милости твоей;
Но понимаю нынче в сокрушенье,
Что пребывал в глубоком заблужденье.
Открылось это в черный день, когда
Я был покинут тою,
Кем навсегда пленен.
Как быстро, с первой встречи покорен,
Я сделался ей преданным слугою!
Не чуял я тогда,
Что ждет меня беда
И что, презрев свои уверенья,
Она отдаст другому предпочтенье.
Отчаянья и боли не тая,
Владычица-любовь, твой раб послушный
Смиренно шлет тебе
Мольбу в надежде, что к его судьбе
Ты, дивная, не будешь равнодушна.
Так жизнь страшна моя,
Что смерти жажду я.
Пускай придет, прервет мои мученья
И разом мне дарует избавленье.
Не жду я, песнь моя, что в ком-нибудь
Сочувствие найдет твой звук унылый,
Но ты к любви лети
И ей нелицемерно возвести,
Что груз утраты у меня нет силы
С усталых плеч стряхнуть.
Пусть в море слез мне путь
Она укажет к гавани забвенья,
Где обрету и я успокоенье.
ПОВЕСТЬ ФИЛОМЕНЫ
Действуют:
ФИЛОМЕНА
ЛИЦИО
ДЖАКОМИНА
КАТЕРИНА
РИЧЧАРДО
ФИЛОМЕНА. Дионио избрал предмет рассказа, вызывающий слезы и наводящий на грустные размышления, а потому я долгом своим почитаю хотя бы частично вознаградить вас за тоску, которую нагнал его рассказ, и немножечко вас посмешить. Того ради, я хочу рассказать короткую повесть о любви, в коей не будет прискорбных событий, а будут лишь воздыхания, кратковременный страх и стыд, - повесть со счастливым концом. Словом сказать, не так давно жил в Романье некий добропорядочный дворянин по имени Лицио да Вальбона со своей женой Джакоминой, и уже на закате их дней у них неожиданно родилась дочь, которая, войдя в возраст, превзошла красою и очарованием всех девушек той округи, а так как это была единственная дочь, то родители души в ней не чаяли, холили ее, берегли пуще глаза и надеялись подыскать для нее наивыгоднейшую партию. У мессера Лицио часто бывал и сделался у него в доме своим человеком здоровый, пригожий юноша по имени Риччардо, из рода Манарди да Бреттиноро; мессер Лицио и его жена так же мало остерегались Риччардо, как, если б то был их родной сын, а Риччардо чуть не с первого взгляда влюбился в их дочь.
РИЧЧАРДО. Катерина! Не дай мне умереть от любви к тебе!
КАТЕРИНА. Дай бог, чтобы я-то не умерла от любви к тебе!
РИЧЧАРДО. Ради тебя я готов на все, от тебя же зависит сохранить твою и мою жизнь.
КАТЕРИНА. Ты сам знаешь, Риччардо, какой строгий за мной надзор, и как ты ко мне проникнешь - просто ума не приложу. Впрочем, если ты сыщешь способ, который честь мою не сгубит, то открой мне его, а за мной дело не станет.
РИЧЧАРДО. Милая Катерина! Я знаю только один способ: что если б ты легла спать на балконе, который выходит в ваш сад? Когда б я наверное знал, что ты там, я бы непременно ухитрился ночью туда залезть, хотя это и высоко.
КАТЕРИНА. Смотри не сробей, а я уж как-нибудь сумею расположиться там на ночь.
РИЧЧАРДО. Не сомневайся. Даю тебе слово.
ДЖАКОМИНА. Какая там жара, дочка? Ночью совсем не было жарко.
КАТЕРИНА. Это вам, матушка, так показалось. Примите в соображенье, насколько у девушек кровь горячее, нежели у пожилых женщин.
ДЖАКОМИНА. Может оно и так, а все-таки я не вольна в угоду тебе насылать то зной, то прохладу. Жара и холод зависит от времени года. Может, эта ночь будет прохладнее, и ты уснешь.
КАТЕРИНА. Дай-то бог, но только так не бывает, чтобы ближе к лету ночи становились прохладнее.
ДЖАКОМИНА. Да ты чего хочешь?
КАТЕРИНА. Если бы вы с батюшкой позволили, я бы поставила на ночь кровать на балкон, который выходит в сад, рядом с батюшкиной комнатой... Я бы слушала соловья и не задыхалась бы от жары, - там мне было бы лучше, чем у вас в спальне.
ДЖАКОМИНА. Ну хорошо, дочка, я поговорю с отцом, как он скажет, так мы и сделаем.
ЛИЦИО. Что это ей вздумалось спать под пенье соловья? Я ей такого соловья покажу - она у меня и под дневной треск цикад заснет как убитая!
ДЖАКОМИНА. Вижу я, государь мой, как вы любите свою дочку! Да пусть себе поспит на балконе - вам-то что? Ведь она всю ночь места себе не находила от жары. И почему вас удивляет, что ей нравится соловьиное пение? Наша девчушка еще так молода! А молодые девушки любят все, что говорит им о юности.
ЛИЦИО. Ну ладно. Выбери для нее кровать, чтобы она уставилась на балконе, повесь полог, и пусть себе спит и слушает соловья сколько душе угодно.
ДЖАКОМИНА Спокойной ночи, дочка!
Пластическая эротическая сцена Риччардо и Катерины.
ЛИЦИО. Погляжу, каково нынче Катерине спится под пенье соловья.
Всё видит.
ЛИЦИО (Джакомине). Пойди-ка погляди: твоей дочке так полюбился соловей, что она его поймала и держит в руке.
ДЖАКОМИНА. Статочное ли это дело?
ЛИЦИО. Коли не замешкаешься, так сама увидишь.
Всё видит.
ДЖАКОМИНА. Экий обманщик!
ЛИЦИО. Жена! Если ты не хочешь, чтобы мы с тобой поссорились, то придержи язык - коли она его словила, так пусть уж не отпускает. Риччардо - юноша знатный и богатый. Более выгодной партии не сыщешь. Если он предпочтет, чтобы мы с ним покончили дело миром, то пусть наперед обручится с нею, и тогда, значит, выйдет так, что соловья-то в свою клетку посадил, а не в чужую.
РИЧЧАРДО (Катерине). Ах, радость моя! Как быть? На дворе белый день - что ж теперь со мной будет?
ЛИЦИО. Все будет хорошо.
РИЧЧАРДО. Государь мой! Пожалейте меня, ради Христа! Я сознаю, что я злодей и обманщик, я повинен смерти и все же молю вас: поступайте со мной, как вам будет угодно, только сделайте милость - сохраните мне жизнь, не убивайте меня!
ЛИЦИО. Риччардо! Я тебя любил, я тебе доверял, а ты вот как мне отплатил! Но раз уж так случилось, раз ты по молодости лет увлекся, то себя не губи и меня не позорь, а сочетайся с Катериной узами законного брака: ночью она уже была твоею - так пусть она будет твоею до конца своих дней. Тогда я тебя прощу - и ты спасен, а иначе молись о душе.
КАТЕРИНА (рыдая). Отец, умоляю вас, простите Риччардо. Риччадо, если ты выполнишь волю отца, у нас впереди будет много бестревожных ночей.
РИЧЧАРДО. Я согласен.
Их обручают.
ЛИЦИО. Ну, а теперь лягте. Уж верно вам больше хочется лечь, нежели встать.
ФИЛОМЕНА. Покинув ложе, Риччардо уже вполне разумно заговорил с мессером Лицио о делах, а несколько дней спустя, как того требовал обычай, в присутствии родных и друзей обвенчался с Катериной, затем торжественно привел ее домой и отпраздновал роскошную и великолепную свадьбу, после же свадьбы он долго еще, в ладу со своей супругой и себе на радость, и днем и ночью во всю охотился сообща за соловьями.
7 АКТЕР. Такая прелестная повесть, что стоит продлить эту тему и спеть песню о счастливой любви.
8 АКТЕР. Спой, Феломена, своим прелестным звонким и беспечальным голосом.
ФИЛОМЕНА. Как хорошо в погожий день весной
Мне, юной, петь о милом беззаботно
И радоваться жизни всей душой.
Я по лугам зеленым, где цветы
Ковром роскошным землю устелили,
Где столько алых роз и белых лилий,
Гуляю, погруженная в мечты,
И вспоминаю дивные черты
Того, кому покорствую охотно,
Затем что в мире он один такой.
Чуть попадется где-нибудь цветок,
С которым чем-то схож мой друг прекрасный,
Его срываю я, лобзаю страстно
И с ним шепчусь о том, что невдомек
На свете никому. Потом в венок,
Мне золото кудрей обвивший плотно,
Его вплетаю трепетной рукой.
Я на цветы гляжу, а вижу лик,
До боли мне знакомый и желанный,
И так меня пьянит их запах пряный,
Что не способен передать язык,
Как сладостен блаженный этот миг,
И только вздох, немой и мимолетный,
Мое волненье выдает порой.
Для прочих женщин вздох есть знак того,
Что их душа печальна и уныла,
А для меня - посланец быстрокрылый.
Летит он к дому друга моего,
И чутким ухом уловив его,
Приходит друг на зов мой безотчетный:
"Явись, утешь меня, побудь со мной!"
ПОВЕСТЬ ФИЛОСТРАТО
Действуют:
ФИЛОСТРАТО
ПЕРОНЕЛЛА
МУЖ
ДЖАННЕЛЛО
ПОКУПАТЕЛЬ
ФИЛОСТРАТО Рассказ Филомены рассмешил нас, мы нахохотались досыта. Мой будет не менее забавным, потому что я предложу вниманию рассказ о тех штуках, какие во имя любви или же ради своего спасения вытворяют со своими догадливыми или недогадливыми мужьями жены. Милейшие дамы! Мужчины - особливо мужья. Вам это может быть полезным. С этой целью я и хочу рассказать, что ради собственного спасения в мгновенье ока проделала с мужем одна молодая, низкого состояния, женщина. В Неаполе не так давно один бедняк женился на красивой прелестной девушке по имени Перонелла; он был каменщик, она - пряха, и на скудный свой заработок они кое-как сводили концы с концами. Случилось, однако ж, так, что некий юный вертопрах увидел однажды Перонеллу, пришел от нее в восторг, воспылал к ней страстью, стал усиленно домогался ее расположения - и добился своего. Касательно свиданий они уговорились так: ее муж вставал спозаранку и уходил либо на работу, либо искать работу. А молодой человек должен был быть поблизости, после же ухода мужа незаметно прошмыгнуть к нему в дом. И так они проделывали многократно. Но вот в одно прекрасное утро...
МУЖ. Я ухожу, Перонелла. Не скучай.
ПЕРОНЕЛЛА (одна). Я не буду скучать.
Джаннелло появляется и развлекается с Перонеллой. Возвращается муж с покупателем.
ФИЛОСТРАТА. Постучавшись, муж подумал.
МУЖ (думает). Благодарю тебя, господи! Богатством ты меня не наделил, но зато в утешение послал мне хорошую, честную женку! Ведь это что: только я за порог, а она скорее дверь на запор, чтобы никто к ней не забрался и как-нибудь ее не изобидел!
ПЕРОНЕЛЛА (Джаннелло). Беда, ненаглядный мой Джаннелло! Не жить мне теперь на свете! Это же мой муж, пропади он пропадом! И что это ему вздумалось нынче так скоро вернуться? Может, он видел, как ты входил? Ну, была не была. Полезай, ради бога, вот в эту бочку, а я пойду отворять. Сейчас узнаем, что это его так скоро принесло. (Мужу, неласково). Это еще что за новости? Что это ты так скоро вернулся? Да еще и со всем своим инструментом? Видно, ты себе нынче праздник задумал устроить. А на что мы жить будем? Где хлеба возьмем? Уж не воображаешь ли ты, что я тебе позволю заложить мою юбчонку или же еще что-нибудь из тряпья? Я день и ночь пряду, из сил выбиваюсь, чтобы хоть на гарное масло заработать, а ты что? Эх, муженек, муженек! Все соседки-то диву даются и на смех меня поднимают, что я тружусь не покладая рук, а ты ничего еще не успел наработать- и уже домой! (Плачет). Бедная я, несчастная, горемычная! Не в добрый час я на свет появилась, не в добрый час у него в дому поселилась! Мне бы выйти за хорошего парня, так нет же: угораздило пойти за него, а он меня нисколечко не ценит! Другие с любовниками развлекаются, а мужей за нос проводят. За что мне такое наказание? Я женщина честная, ничего худого себе не позволяю, а уж как же мне не везет, какая у меня горькая доля! И то сказать: отчего бы и мне не завести любовника? Было бы тебе известно, муженек: если б я захотела согрешить, то уж нашла бы с кем - я стольким красавчикам головы вскружила. Да я-то не такая, мне совесть этого не позволяет, а ты, вместо того, чтобы работать, идешь домой!
МУЖ. Полно, жена, не печалься! Поверь мне, что я знаю, какая ты у меня хорошая, я только сейчас в этом лишний раз убедился. А ведь я пошел на работу, но только ни ты, ни я не знали, что нынче день святого Галионе, и все отдыхают, - потому-то я и вернулся так скоро домой. Но хлеба нам с тобой на целый месяц хватит - об этот-то я как раз подумал и позаботился. Со мной человек пришел, видишь? Я ему бочку продал, - бочка-то, как тебе известно, давным давно пустая стоит, только место зря занимает, а он мне дает за нее пять флоринов.
ПЕРОНЕЛЛА. Час от часу не легче! Ты как-никак мужчина, везде бываешь, должен бы, кажется, понатореть в житейских делах, а бочку продал всего за пять флоринов, я же - глупая баба, за порог, можно сказать, не ногой, а вот попалась мне на глаза ненужная бочка - я и продала ее одному почтенному человеку, да не за пять, а за семь флоринов, и он как раз сейчас влез в нее проверяет, прочная ли она.
МУЖ (покупателю). Ступай себе с богом, почтеннейший! Ты слышал? Жена продала бочку за семь флоринов, а ты говорил, что красная цена ей пять.
ПОКУПАТЕЛЬ. Дело ваше. (Уходит).
ПЕРОНЕЛЛА. Раз уж ты вернулся, так иди туда и покончи с ним.
ДЖАННЕЛЛО (вылезает из бочки). Хозяюшка! Где же ты?
МУЖ. Я за нее! Тебе чего?
ДЖАННЕЛЛО. А ты кто таков? Мне эту бочку продала женщина - я ее и зову.
МУЖ. Ты с таким же успехом можешь кончить это дело и со мной,- я ее муж.
ДЖАННЕЛЛО. Бочка прочная, я проверял, но у вас тут, по всей видимости, была гуща, и она так пристала и присохла, что я ногтем не мог ее отколупнуть. Очистите бочку - тогда я ее у вас возьму.
ПЕРОНЕЛЛА. За этим дело не станет. Сейчас мой муж хорошенько ее отчистит.
МУЖ. Конечно, отчищу. Подай-ка мне, жена, свечу и скребок.
Влезает в бочку, а Перонелла всовывает голову и руку в бочку,
а Джаннелло пристраивается к ней.
ПЕРОНЕЛЛА (мужу, в бочку). Поскобли вот здесь! Вот...здесь... А теперь, там!
Вот тут... еще немножко осталось!
Конец эффекта. Муж вылезает из бочки.
ПЕРОНЕЛЛА (Джаннелло). Возьми свечу, милый человек, и погляди: как там теперь на твой взгляд, чисто?
ДЖАННЕЛЛО. Теперь чисто. Я доволен. Получите семь флоринов и отнесите бочку ко мне домой.
Муж уносит бочку.
6 АКТЕР. Филострато! Спой теперь ты что-нибудь.
ФИЛОСТРАТО. Были бы у меня цимбалы, я бы спел: "Поднимай-ка подол, донна Перонелла" или же: "Не подставляй, хозяйка, бочку, ведь на дворе же не октябрь."
7 АКТЕР. Полно дурачиться, Филострато. Спой нам хорошую песню.
ФИЛОСТРАТО. Любовь! Столь ярок свет
В очах у милой, что из-за него я
Стал ей, а значит, и тебе слугою.
Он пламя негасимое твое
В душе моей питает ежечасно,
Меня лишая сна.
Когда гляжу на дивный лик ее,
Я сознаю, как ты, любовь, всевластна.
Так хороша она,
Так совершенств полна,
Что я ее небесной красотою
Пленяюсь с каждым днем сильнее вдвое.
Давно уже, владычица моя,
Награды от тебя за все страданья
Ждет раб покорный твой,
Но до сих пор еще не знаю я,
Лилея сладостные упованья,
Внушенные тобой,
Известно ль это той,
Мысль, о которой так владеет мною,
Что мне без милой больше нет покоя.
Владычица благая! Соизволь,
Чтоб занялся и в ней пожар нежданный
От твоего огня
И поняла она, какую боль
Из-за нее терплю я непрестанно,
Рыдая и стеня.
Вступись же за меня
И слей свои мольбы с моей мольбою,
Когда прекрасной сердце я открою.
ПОВЕСТЬ НЕЙФИЛЫ
Действуют:
НЕЙФИЛА
ЛИДИЯ
НИКОСТРАТ
ЛУСКА
ПИРР
1 ГОСТЬ
2 ГОСТЬ
3 ГОСТЬ
НЕЙФИЛА. Я полагаю, достопочтенные дамы, что нет такого тяжелого и рискованного предприятия, на которое не отважился бы пламенно влюбленный, и хотя из предыдущей повести это явствовало, со всем тем я почитаю за нужное еще раз это доказать на примере одной женщины, которой больше помогала в осуществлении ее замыслов фортуна, нежели природная ее сметка, - вот почему
я никому не посоветую ей подражать, ибо фортуна не всегда бывает благосклонна, да и не все мужчины одинаково слепы. В Греции есть старинный город Аргос. В этом городе назад тому много лет жил знатный человек по имени Никострат, и когда он был уже в преклонных годах, судьба сочетала его узами брака с прелестной женщиной по имени Лидия, столь же отважной, сколь и красивой. Как все знатные и богатые люди, Никострат держал много прислуги, много собак, ловчих птиц и был заядлым охотником. И был у него слугою Пирр, прелестный юноша, стройный, пригожий, на все руки мастер, - Никострат ото всех его отличал и всех более к себе приближал. В него-то и влюбилась Лидия.
ЛИДИЯ (Луске). Луска! Я тебя облагодетельствовала, и ты должна мне быть послушной и верной,- никому не открывай тайны, которую я тебе сейчас поверю, за исключением одного человека. Ты видишь, Луска: я молода, свежа, богата и обильна всем, что только женщина может себе пожелать,- кроме одного: мой муж гораздо старше меня,- вот почему я не чувствую себя вполне удовлетворенной как раз в том, что доставляет молодым женщинам особую отраду. Я поняла, что могу быть вполне счастлива и довольна только в объятиях Пирра, ибо он наиболее достоин моей любви. Я чувствую, что умру, если в самом непродолжительном времени не буду ему принадлежать. Если тебе не хочется, чтобы я умерла, изыщи наилучший способ уведомить его о моих чувствах и попроси его от моего имени прийти ко мне.
ЛУСКА. Не извольте беспокоиться. Я постараюсь как можно лучше выполнить поручение моей госпожи.
ЛИДИЯ. Ступай и не теряй времени.
ЛУСКА. Она умрет, если в самом ближайшем времени не будет тебе принадлежать. Неужели тебе хочется, чтобы наша госпожа умерла?
ПИРР (грубо). Луска! Я не могу поверить, чтобы это исходило от моей госпожи, - смотри, как бы тебе не пришлось отвечать за такие слова, - а если даже и от нее, то я не думаю, чтобы она это говорила от чистого сердца; если же и от чистого сердца, все равно я не нанесу моему господину такого оскорбления, ибо он превознес меня не по заслугам. Смотри же, никогда больше со мной о таких вещах не говори!
ЛУСКА. Пирр! Нравится тебе это или нет, я буду с тобой говорить и о таких вещах, и обо всем прочем столько, сколько мне прикажет моя госпожа. А ты осел!
ЛИДИЯ. Говорила?
ЛУСКА (раздосадовано). Говорила.
ЛИДИЯ. И что?
ЛУСКА. Говорит, что он ничего такого за вами не замечал, и в душу к нему закралось подозрение: уж не хотите ли вы испытать его.
ЛИДИЯ. Знаешь, Луска, - дуб после первого удара не падает. Коли так, почему бы тебе, спустя несколько дней, еще разок не поговорить с этим человеком? Улучи минутку, скажи ему все, - пусть он восчувствует пыл моей страсти,- и доведи дело до конца; если же ты бросишь его на полдороги, то я умру.
НЕЙФИЛА. Служанка успокоила госпожу. А несколько дней спустя разыскала Пирра.
ЛУСКА. Пирр! Назад тому несколько дней ты от меня узнал, как пылает к тебе любовью наша общая госпожа. Еще раз повторяю: если ты и сейчас проявишь такое же бессердечие, то можешь быть уверен, что жить ей осталось недолго. Потому я прошу тебя: исполни ее желание, а то ведь я всегда считала тебя умницей, но если ты заупрямишься, то будешь в моих глазах дураком. Одумайся и отнесись благосклонно к моим словам. Воспользуйся милостью судьбы, не гони ее, выйди ей навстречу и прими у себя; иначе госпожа твоя непременно умрет; этого мало: ты будешь так горячо каяться, что в конце концов смерть и тебе покажется желанным исходом.
ПИРР. Луска, если она в доказательство своей любви ко мне выполнит три условия, которые я ей поставлю, то уж тогда она может быть уверена, что всякое ее желание будет для меня законом. Итак, я ставлю ей три условия: во-первых, пусть она в присутствии Никострата убьет его лучшего ястреба; затем пусть она мне пошлет клок волос из Никостратовой бороды и, наконец, один из самых крепких его зубов.
ЛИДИЯ (Луске). Условия нелегкие. Но ты передай Пирру, что все его требования будут исполнены, и при том - в самом скором времени. И еще передай ему следующее: пусть Пирр почитает Никострата за необыкновенно умного человека, а я буду в присутствии Никострата завлекаться с Пирром, Никостарта же уверю, что ничего этого не было.
НЕЙФИЛА. И вот несколько дней спустя Никострат, по своему обыкновению давал некоторым дворянам парадный обед.
Лидия при гостях убивает ястреба.
НИКОСТРАТ. Ох, жена, что ты наделала!
ЛИДИЯ (гостям). Когда бы у меня, господа, недостало смелости отомстить ястребу, то, как бы я тогда отомстила королю, если б он нанес мне оскорбление? Надобно вам знать, что этот ястреб долго отнимал у меня время, которое мужчины обязаны посвящать женщинам. Бывало, чуть забрезжит свет, Никострат встает, садится на коня, с ястребом на руке едет в чистое поле поглядеть, как он летает, а я, женщина, как видите, в самой поре, рассерженная, остаюсь в постели одна. Я давно уже задумала убить ястреба, но меня удерживало одно: мне хотелось убить его на глазах у людей, которые могли бы рассудить меня с мужем по справедливости, чего я от вас и ожидаю.
1 ГОСТЬ. Ах,как славно твоя жена выместила обиды на ястребе.
2 ГОСТЬ. Стало быть, мало ты уделяешь внимания жене.
3 ГОСТЬ. Женщины - они такие...
Все веселятся.
ПИРР (про себя). Любовь моя, верно, будет счастливой. Помоги ей бог довести дело до конца.
НЕЙФИЛА. Прошло всего несколько дней после того, как Лидия убила ястреба, и вот как-то раз, сидя у себя в комнате с Никостратом, она ласкала его, заигрывала с ним, он же в шутку слегка потянул ее за волосы.
Лидия выдирает, смеясь, клочок волос.
НИКОСТРАТ. Ты что, жена? В своем ли ты уме?
ЛИДИЯ. Да что с тобой? Чего это ты надулся? Из-за нескольких волосков, которые я у тебя вырвала? Мне было больней, когда ты меня дернул за волосы. Ну не сердись.
НЕЙФИЛА. Продолжая болтать с ним и шутить, Лидия незаметно припрятала клочок волос и в тот же день послала его своему милому. Третье условие заставило Лидию поломать голову, но в конце-концов она придумала. У Никострата жили два мальчика; один из них нарезал Никострату на кусочки кушанья, другой подносил питье. Лидия сказала, что у них пахнет изо рта и что им надлежит держать голову как можно дальше от Никострата. Мальчики ей поверили и стали делать так, как она их научила.
ЛИДИЯ (Никострату). Ты заметил, как делают мальчики, когда прислуживают тебе?
НИКОСТРАТ. Конечно, заметил, я даже хотел спросить, зачем это они так делают.
ЛИДИЯ. Не надо. Я тебе сейчас объясню. Я долго не решалась с тобой об этом заговорить - боялась, что тебе это будет неприятно, но потом вижу, что и другие стали замечать,- нет, думаю, больше скрывать нельзя. Делают мальчики так оттого, что у тебя скверно пахнет изо рта,- не могу понять, в чем дело, ведь раньше этого не было. Не хорошо! Ты постоянно бываешь в высшем обществе,- нужно с этим покончить.
НИКОСТРАТ. Что же это такое? Нет ли у меня во рту гнилого зуба?
ЛИДИЯ. Очень может быть. А ну-ка открой рот. Ах, Никострат! Как же это ты так запустил? С той стороны у тебя испорченный зуб,- по-моему, он давно сгнил, а если ты его не удалишь, то он испортит тебе соседние,- не доводи до этого, выдерни его!
НИКОСТРАТ. Когда так, я согласен. Пусть сей же час пошлют за лекарем - он мне его и выдерет.
ЛИДИЯ. Да зачем же лекарь? Зуб шатается - я сама отлично его выдеру, безо всякого лекаря. Да и потом, эти лекари зверски обращаются с больными - у меня сердце разорвалось бы от жалости, если б видела или если б знала, что ты попал в руки к кому-либо из них. Никаких разговоров, - я сама, а если будет больно, сейчас же брошу; лекарь так бы не поступил.
Рвет зуб с участием Луски на столе. Никострат ревет, а Лидия подменяет зуб.
ЛИДИЯ. Посмотри, что у тебя столько времени было во рту.
НЕЙФИЛА. Никострат всему поверил. А Лидия, нимало не медля, послала зуб своему возлюбленному. А чтобы у Пирра не оставалось и тени сомнений, Лидия сказалась больной, и когда однажды после обеда, Никострат к ней зашел в сопровождении Пирра...
ЛИДИЯ. Мне нездоровится. Выведите меня в сад - там мне будет легче.
НЕЙФИЛА. Они вынесли ее в сад и положили на лужайке, под сенью чудного грушевого дерева.
ЛИДИЯ. Пирр! Мне очень хочется груш. Влезь на дерево, брось несколько штучек.
ПИРР (бросая груши). Эй, мессер, что это вы там делаете? А вы, донна Лидия? Как вам не стыдно! Как вы разрешаете это в моем присутствии? Вы думаете, что я слепой? Вы же только что были тяжело больны? Скоро же вам удалось поправиться, раз вы такое вытворяете. Коли вам невтерпеж, то ведь в вашем распоряжении столько прекрасных комнат - почему бы вам не пойти в любую и там этим не заняться? Так будет приличнее, чем при мне!
ЛИДИЯ (Никострату). Что это Пирр говорит? Бредит он, что ли?
ПИРР. Нет, не брежу. неужели вы думаете, что я ничего не вижу?
НИКОСТРАТ. Тебе что-то снится, Пирр.
ПИРР. Да ничего мне не снится, государь мой. И вам ничего не снится, - какое там! Если бы это дерево тряслось так же, как трясетесь сейчас вы, то на нем не осталось ни единой груши.
ЛИДИЯ. Что с ним такое? Неужто ему и впрямь что-то кажется? Ах, боже мой, если б я была здорова, я бы непременно влезла на дерево и поглядела, что за чудеса ему мерещатся.
НИКОСТРАТ. Слезай! Что же ты видел?
ПИРР. Вы, уж верно, думаете, что я грежу или брежу. Но если уж говорить по чистой совести, то я видел вас на вашей жене. Только я спустился на землю - гляжу: ан вы уже слезли и сидите там же, где и сейчас.
НИКОСТРАТ. Значит, на тебя тогда нашло. После того, как ты взобрался на грушу, мы оба с места не сдвинулись.
ПИРР. Да что вы со мной спорите? Я же вас видел - видел, что вылежите кверху спиной.
НИКОСТРАТ. Дай-ка я посмотрю, не колдовское ли это дерево и подлинно ль тому, кто на нем сидит, мерещатся чудеса.
Никострат на дереве, Пирр и Лидия занимаются любовью.
НИКОСТРАТ (с дерева). Ах ты срамница! Что ты делаешь? И ты, Пирр! А я так тебе верил!
ЛИДИЯ, ПИРР. Да мы сидим!
Никострат спускается с дерева, Лидия и Пирр просто сидят.
ПИРР. Теперь я понимаю, Никострат, что давеча вы были правы: все, что я видел, когда сидел на груше, - это обман зрения. Как видно, и у вас был точно такой же обман зрения. А что я говорю правду - в этом вы можете убедиться, как скоро поразмыслите и раздумаетесь: если б ваша супруга, честнейшая и благоразумнейшая женщина, и решилась запятнать вашу честь, то стала ли бы она заниматься этим у вас на глазах? О себе уж я не говорю, - я скорее позволил бы четвертовать себя, чем хотя бы помыслил о таком деле, а не то, что заниматься им в вашем присутствии. Таким образом, всему виной грушевое дерево - это оно вызывает обман зрения.
ЛИДИЯ (Никострату, разгневанно). Как тебе не совестно! Значит, я, по-твоему, совсем уже дурочка, коли вздумала, как ты уверяешь, творить блуд у тебя на глазах.
НИКОСТРАТ. Но тогда это небывалый случай - ведь с дерева все представляется не так, как оно на самом деле.
ЛИДИЯ. Я постараюсь сделать так, чтобы это дерево больше не срамило ни меня, ни других женщин. Сбегай, Пирр, принеси топор и отомсти и за себя и за меня: сруби это дерево. Впрочем, гораздо лучше было хватить топором не по дереву, а по твоей голове, Никострат, - за то, что ты не дал себе труда подумать, в следствии чего мысленные твои очи мгновенно ослепли. Пусть даже глазам твоим и почудилось то, о чем ты нам толковал, - суд твоего разумения ни в коем случае не должен был принимать и признавать это за правду.
Пирр рубит дерево.
Враг моей чести повержен, и я уже не сержусь. Я прощаю тебя, Никострат. И больше никогда не смей подозревать женщину, которая любит тебя больше, чем самое себя.
НЕЙФИЛА. За сим, бедный обманутый муж, жена и любовник вошли в дом; и в этом доме Пирр с Лидией и Лидия с Пирром много раз потом, и уже без помех, наслаждались и утешались. Дай бог и нам того же!
1 АКТЕР. После такого финала я предлагаю танцевать. А Нейфила пусть нам споет.
НЕЙФИЛА. Как жизнь моя грустна!
Ах, неужели не вернусь я снова
Туда, где чашу нег пила до дна?
Напрасно бедный мой рассудок тщится
Ответить мне на это -
Кто слишком сильно ослеплен мечтой,
Тот правде посмотреть в лицо страшится;
У ближних я совета
Просить стыжусь; но ты, властитель мой,
Не будь жесток со мной
И молви утешительное слово
Той, чья душа разлукой сметена.
Нет, невозможно звуками земными
Поведать с должной силой
И так, чтоб понял ты меня вполне,
Насколько всеми чувствами своими
К тебе влекусь я, милый.
В столь жарком и безжалостном огне
Сгораю я, что мне
Вдали от друга моего былого
Смерть кажется ни капли не страшна.
Коль мне судьба отдаст тебя обратно,
Ты не уйдешь вторично -
Научена я горем быть умней.
О, как я жажду вновь тысячекратно,
С любовью безграничной
Лобзать тебя припав к груди твоей!
Явись же поскорей
И верь: запеть ликующе готова
Я от сознанья, что тебе нужна.
ЭПИЛОГ
3 АКТЕР. Вот мы и довели до конца то, что обещали в самом начале.
4 АКТЕР. Иные из вас, может быть скажут, что мы позволили себе слишком большую вольность, заставив женщин кое-когда говорить, выслушивать и исполнять такие вещи, которые женщине честной не пристало ни говорить, ни слушать. Мы с этим не согласны.
5 АКТЕР. Любую неприличную вещь можно рассказать в приличных выражениях и изобразить весьма не грубо, и тогда она никого не оскорбит, а уж тут мы, кажется, были безупречны.
6 АКТЕР. Положим, однако ж, что вы были правы, - мы не собираемся с вами пререкаться.
7 АКТЕР. Пусть же все судят и рядят о нашем творении, как им угодно; мы же смиренно возблагодарив того, кто помог нам привести наш труд к желанному концу, умолкаем.
8 АКТЕР. А вам, очаровательные дамы, дай бог жить в мире, и если вечер в нашем кругу принес вам хоть малую пользу, то вспоминайте о нас.
9 АКТЕР. А теперь прощайте. Идите навстречу другим развлечениям.
КОНЕЦ