Привет, я Ева, мне полных четырнадцать лет никчёмной и бездарной жизни, которую я в данный момент спасаю от квартального гайморита и иду на процедуры, предназначенные для моего скорейшего выздоровления, чего уже вряд ли сможет произойти. Совсем чуть чуть, и та малая сопля на которой висела малая стадия гайморита, оборвётся и он будет хроническим (как я прочитала на плакате напротив перевязочного кабинета). После же я буду ходить и шмыгать, пока мне не сломают нос и не сделают хирургическую операцию. Не жизнь, а сказка, ёп, всегда о таком мечтала
Коридоры, диваны сбоку, прижатые к голым стенам, ка которых "резвятся" дети играя в "angry birds", палаты, усеянные скукой и тоской по родному дому, всё окружает меня сдавливая от реального мира за стенами этой чёртовой больницы. Я прохожу мимо, озираясь на матерящихся сестёр пустым взглядом. Здесь меня бесит абсолютно всё, до самых жалких мелочей, будь то врачи или тараканы. И лечащие и больные.
Хорошо, что сейчас, в разгар дня, вокруг довольно светло, потому что лампы, хоть и шумят над головой, но не светят ни черта. По ночам мы то спотыкаемся о чьи то тапки, то перепрыгиваем через тройники розеток, то просто напросто врезаемся в кого то, чертыхаемся и расходимся снова, откуда пришли, будь то столовая, палата или туалет. Электрики игнорируют наше отделение, отчего санпидемстанцию начальству приходится брать на деньги.Хоть я тут и
не очень то давно, некоторые вещи больные знают не задавая вопросов и не следя за событиями, будто у них это в крови. Будто до, мы были не такими, какими стали после.
Облупленные стены и испуганные взоры детей на орущих больных из каждого кабинета говорят о том, что это не просто лор - отделение. Это далеко не смахивает на типичного "ухогорлоноса". Это нечто большее. Гораздо страшнее, чем кажется на первый взгляд.
"Психушка" - первая ассоциация любого здравомыслящего человека. Никто не проживёт здесь в мире и покое хотя бы минуту. Или ты заключённый пожизненно, или тебе повезло. Но второй вариант достаётся обычно тем, кто даже не знает о существовании этого места.
Шаги отдаются громкими стуками по плитке на весь коридор, хоть я и не на каблуках. Обычные тапки приносят звонкие отголоски в этом огромнейшем помещении. Здесь еле еле слышно чьи то вздохи и то не всегда. Чаще слышны громкие крики. душераздирающие, разрывающее твоё сердце на маленькие, жалкие куски мяса.
Подойдя к двери ведущей вниз, я останавливаюсь. Медленно повернув голову вправо я вижу девушку. Не какую то девчонку, а именно девушку, бледную, с рыжими волосами, спадающих на плечи, чёлкой, чуть длиннее подбородка, зачёсанной на две стороны, пухлогубую, но с прямым носом и глазами - хамелеонами, смотрящих немного косо, чем нужно. Чёрные, роговые, но не толстые очки сидящие на переносице, немного прикрывали две неухоженные брови. Девушка выглядела странно. Каждая частичка внешности не была столь банальна как у многих. что и делало её инндивидуальностью, но отнюдь, не красавицей. Я привыкла. Вижу её каждый день в этом дурацком больничном зеркале, уходя к кабинету токов высоких частот. Отметив для себя, что я стала выглядеть ещё взрослее, я открыла дверь и ступила на лестницу.
Через минуту, быстро спустившись о лестницам не отпуская правую руку от перил, я вижу перед собой физ - кабинет. Оттоларингологическое отделение, к огромному сожалению, находится на третьем этаже, а процедуры, в частности, токи, проходят на первом. Наверху есть только "Кукушка" и уколы.
"Кукушка" - процедура промывания носа, однако все называют её промыванием мозгов.В ноздри внедряют две трубки, которые вихре выплескивают в тебя необходимую жидкость и тебе нужно не умолкая теребить "ку - ку", лишь бы не захлебнуться. Половину всех больных умирало, но пока я в состоянии выдерживать эту невыносимую боль на своей шкуре. "Кукушка" проходит у меня два раз в день, как и уколы.
Уколы.... Сёстры говорят что это "снаряды" для успокоения больных. Но, сука, "снаряды" означают шприц, заряжённый наркотиком. Не знаю, так ли это в реальности, но после, у меня отключается голова, тошнит, появляются галлюцинации, голоса в голове, головокружение, меня трясёт из стороны в сторону и в конечном итоге я теряю сознание. Но. Я ничего не помню из всего этого: сёстры говорят, что после уколов меня просто кладут спать и мне снятся эти пытки, а пациенты же, смотрят на меня с презрением. Может быть, мне действительно это кажется. Может быть это и действительно антибиотики, хоть странно, что мне их колют в вены... Всё может быть, однако сомнения, что здесь все хотят меня угробить, не покидают ещё с первого дня приезда в больницу.
Первый этаж самый странный из всех остальных четырёх.Он лжёт больше остальных. Потому что именно первый этаж создаёт впечатление счастья и жизни, когда в реальности больница отрекает их от себя. Вокруг неё стоит некий барьер, не подпускающий к себе ничего оптимистичного и радостного. Такой же барьер, может маленький и незаметный, есть в каждом из нас. Мы можем прикрывать его или врать, будто его не существует, но внутри понимаем: вот ещё немножко, и его границы расширятся. Так наша душа, покрытая этой атмосферой, превращается в некоего пессимиста. Если же люди чувствуют на себе границы твоего барьера, они просто перестают с тобой общаться. Иногда просто напросто бросают. Система проста. А кто - то ещё мучается вопросом как исчезает дружба, любовь или верность. В свои четырнадцать я познала жизнь больше, чем кто то в далёкие пятьдесят. Хотя на большинство вопросов, ответы я предпочла бы не знать.
Как я уже сказала, самый обманчивый в больнице первый этаж. Именно здесь может возникнуть вера в лучшее, хоть и ненадолго. Здесь довольно шумно, но радостно, по сравнению с нашим отделение, где тоска и печаль так спокойно и разгуливает по палатам, не оставляя в покое ни одного больного. Внизу же есть всё: милые пастельные тона дизайна интерьера, идеально убранная столовая в мозаике мраморных плиток, буфет, с дорогими, но довольно вкусными шоколадками, основной персонал и конечно - родители. Они меня не посещают. Остальные пациенты спускаются вниз намного чаще меня, и не из - за учищённых процедур. Увидев милую семью с наголо выбритым ребёнком из онкологии в маске, сердце застучало сильнее, но пройдя мимо я ворвалась в кабинет "токов высокой чистоты".
Прогревание, слава Богу, прошло без приключений, что бывает крайне редко в моей то жизни. Снова вернувшись на третий этаж, я смотрюсь в зеркало, но быстро убегаю от него в палату. Я не боюсь себя, я боюсь жалости. Но ничего другого не приходит мне в голову, кроме того унылого изображения в зеркале.
Вообще то я здесь, всего третий день, но за эти три дня произошло немало перемен: к нам поселились два человека и выписались шесть. Все они беззаботно обнимали нас с глазами на мокром месте и улыбками беззаботной радости на лице, желая удачи, шепча "прощай" напоследок. Никогда не встречала столь наивных людей. Отсюда никто не выходит надолго. Никто, кроме мертвецов, живущих в недрах рыхлой почвы над совестью детской клинической.
Я сажусь на подоконник, приоткрывая окошко. Кислород - запах жизни, но свежесть, ветер или же просто небо, именно оно - запах свободы. Ты можешь жить без свободы, но уйдя из жизни ты освободишься. Это как ворон, что питается падалью и орёл, который жаждет свежей крови. В больнице мы вороны. И только некоторые выбирают путь из клетки. Не знаю к каким отношусь я, но надеюсь, что рано или поздно мы все обретём право на просторное блуждение в собственной жизни.
Однако же, теперь в палате всех выписали и в этой бесконечной тюрьме гнить осталась лишь я.
Психушку окружает лес и здоровый чёрный забор, за которым едва виднеются повседневные пейзажи современного города. Мало того, что нас отгородили от всех прелестей обыкновенной подростковой жизни, так ещё и полюбоваться ей через окна нам удаётся с великим трудом. Мы словно куча дерьма, которую не успели замести в каком нибудь дворе. Мы - отбросы. Те, кто живёт не ради себя. Те, кто ни для кого не живёт и хочет просто послать эту грёбанную жизнь куда подальше. Наша задача - выжить, надеясь, что дальше всё перевернётся в более лучшую сторону.
Каждый день я проклинаю врача нашей районной клиники, кто забросил меня именно в этого чёртово место. Если бы мы просто туда не заглянули, то хренов гайморит прошёл через неделю. "В следующий раз не будь такой тупой" - сказала я себе на будущее, понимая, что от него остались одни ошмётки.
Но иногда я задумываюсь... возможно всё не так уж и плохо, что родители отправили меня именно сюда. У меня есть очень странный бзик, думаю, ни у кого больше такого нет. Я держу его глубоко в сердце не давая вырваться наружу. Совсем никто о нём не знает, а если бы и узнал, предпочёл остерегаться меня. Я ненавижу себя за это.Но ещё больше я ненавижу только...
...Людей.
Да - да, никто не может привлечь мою ненависть больше гомосапиенса. Он просто выводит меня из колеи, заставляя совершать такие поступки о которых и в кошмарных снах никому не приснятся. Их называют умнейшими существами, но глупее людей я ещё не встречала. И их ожесточённость. Святые молитвы и нарушения их. Предательство. Войны. Гордыня. Унижения. Чувства. И многое другое.
Именно люди сделало меня такой, какая я есть. Но такое случается, как минимум, у шизофреников.
И я одна из них. Думаю, мне здесь самое место.
Они входят в палату.
Тени плавно скользят по стене, надвигаясь всё ближе и ближе. Шагов не слышно. В руках нож. Острый кинжал, помогающий им достичь цели, какую знают лишь они. Лучик света, отражённый от таинственной голубой Луны в окне, меркнет и исчезает, будто его здесь и не было. Холод прорывается в помещение, и воздух леденеет от ужаса.
Пришли.
Никто не знает, что им нужно. Но подозрения затмевают сознание и создают внутренний хаос. Люди замерли. «Им» нужна жертва. Но сегодня она не обычная.
Подросток. Обыкновенная рыжеволосая девочка, спокойно себе лежит на кровати, стараясь не дышать, чтобы не было сильных мук. Она надеется умереть раньше, чем они это поймут. Но когда их руки прикасаются к её талии, она начинает визжать и её крик тускнеет в воспоминаниях стен. Тяжёлый пистолет ударил дулом по виску и выключил девочку. Вслушиваясь, можно различить вздохи облегчения.
Мы запомним это на всю жизнь. Мы будем благословить Бога за то, что это произошло не с нами.
Они были в чёрных костюмах. И белых масках.