ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ:
Да-а, что-то неожиданно поднакопилось и вырвалось на волю.
Более того, исподволь, как-то интуитивно понимаю: если не я и не сейчас, то кто? Все рано или поздно уходят туда, в так называемую Вечность и найти кого-либо там уже нельзя, а позже вероятно и некому. А так в Информационном поясе где-то там, не знамо где, возможно чудесным образом...
Собственно говоря, это все еще звучащие в моей памяти голоса ушедших людей, близких мне в разное время .
ДОСТОИНСТВО
Голос бабушки Марии Васильевны Богомоловой с добрым волжским оканьем:
- Поди-ко, матушка, ко мне, посидим рядом, поговорим. А там-то, глядишь,
опять позовут лен теребить, народу-то молодого совсем не осталось, все
в город норовят уйти. А вы с Ольгушкой-то не прозевайте сено-то ворошить,
пока погода хороша стоит...".
Как-то я привозила моих детей в Солоновку на пару-другую дней. Вернувшись
домой, они замечательно окали, непроизвольно, и с большим удовольствием.
***
Мои девчоночьи воспоминания: утром по селу проходит бригадир Мухин, стучит в ставень: "Марьюшка, пойдём-ко нынче в поле. Лён убирать надо, а народу нет". Бабушка проворно встаёт и собирается в поле. А с ней Устиньюшка, и Ульянушка, и Аннушка - все её ровесницы, каждой за 60. Меня удивляла свежесть лиц и даже румянец солоновских старых женщин. И морщины на лице как-то разбегались, не было их глубокой сетки, как у южанок. И не было толстух, была осанистость и крепость северных людей. Бабушка была любима её подружками, уважаема бригадиром Мухиным. Когда её дети были еще в семье, в поле призывали "Марьюшкину бригаду". Но родители постарались дать детям профессиональное образование и удалить их от колхозной жизни: два педагога, два инженера-техника.
Бабушкин муж, мой дед Пётр Константинович был портным довольно высокой квалификации по верхней одежде. Он наотрез отказался вступать в колхоз и в свободное от войн время работал в артели «Красный швейник». Все остальное время был солдатом: Первая мировая, Гражданская, Кронштадское восстание, всякие прочие перепалки, Вторая мировая - его немедленно призывали воевать. Высокий крепкий красавец - былинный русский воин. В Первой защищал Россию, во Второй - Союз советских республик. Но каждый раз - Отечество. И мое поколение, наверно впервые в истории смогло избежать войну. До недавнего времени. Печально. Пришли люди, которым нужен был пожар.
Судьба берегла его от смертельной пули и он всякий раз возвращался домой, израненный, но живой. Позже выяснилось, что у деда в итоге не хватало рабочего стажа для получения пенсии. Пришлось несколько лет шить спецовки и фуфайки в маленькой мастерской при большом заводе.
А бабушка, чтобы сохранить избу и усадьбу - так называли земляной надел, вступила в колхоз, работала и растила четверых детей. Бабушка была колхозницей, то есть подневольным человеком, фактически русской крепостной крестьянкой в ХХ веке. После хрущевских реформ неволя послабела, но в поле и вправду некому было работать.
Знаменитый тверской лен – это бабушкина работа. Всю жизнь она сеяла, теребила, обрабатывала лен. В летней половине её избы стоял большой ткацкий станок. Она ткала на нём светло-серое льняное полотно - тонкое, прохладное – северный шелк. Потом его расстилали по траве, чтобы роса полотно отбелила. Бабушка была на все руки мастерица: умела ткать и тончайшее льняное полотно, и весёлые в цвете половики из обрезков ткани, и плести сложнейшие кружева на коклюшках. Моя мама (вторая по возрасту дочь в семье) подарила мне холст бабушкиной работы длиной около метра. Он лежит в старом шкафу, бережно завернутый, с запиской-пояснением моим детям и будущим внукам-правнукам, в которой я описала им для памяти, что это и от кого. Наша семейная Реликвия и Наследие.
Во всём её облике была удивительная приветливость, доброжелательность, исключавшие какую-либо фамильярность или невежливость. До глубокой старости сохранился ясный и зоркий взгляд серых глаз. Вот только спина у бабушки согнулась. Она посмеивалась: "Подружки-то завидуют, говорят, на лицо-то ты, Марьюшка, как молодая, вот только спина кривая, лен испортил!"
Бабушка дожила почти до 90 лет. На 90-м году она уже не вставала – лежала в полузабытьи в летней избе. Я и Митя, ему было тогда где-то около 7 лет, приехали навестить её. Бабушка нас не узнала. В её лице была какая-то отрешенная сосредоточенность, и реакция на нас была замедленной, словно она была занята уже важным другим и ей приходилось с усилием отвлекаться от того другого. Что запомнилось, нет, впечаталось в мою память, так это великое достоинство и строгость во всех чертах ее лица. Это выражение создавало невидимую преграду между нею и нами, удаляло нас на почтительную дистанцию. Видимо для неё было неважно, кто из людей стоял в этот момент у ее изголовья.
Через пару дней после нашего посещения бабушка ушла навсегда. Легла рядом с дорогим ей Петрушей.
Вот смотрю сейчас, затаив дыхание, на их фото и не нарадуюсь: какие прекрасные лица. Какие достойные, уверенные и эмоционально тихо скромные.
Ах, вот так: светлые!
Летом я была на кладбище на их могиле. Осталось в памяти удивительно чистое, сухое, солнечное, не траурное место. Место захоронения... они хоронятся, хранятся здесь под землей. Защищены большими верными деревьями. Летом укрыты мягкими северными травами, зимой - чистым и белым снегом. Они стали единым целым с русской землей, слились с ней, ушли в нее.
А мне осталась память о великом достоинстве в русских крестьянских характерах моей бабушки Марии Васильевны и деда Пётра Константиновича Богомоловых.
И голос крови в собственных венах, такой сильный и явственный - ты из этого рода!