Мы с Брахмой сидим в уставшем кабаре. Измотаны, жаждем зрелищ и вина; он чертит какие-то свои узоры на крышке стола, заставляя их силой вливаться в меня, отдаваться в ушах тёплым морем. За пальцами его тянется след золотистый, превращая мир в другой, чуть-чуть прекраснее.
Брахма на меня поднимает взгляд только пары глаз своих. Он устал, просит меня отпустить его. Я же только кривлю губы в улыбке и говорю:
- Ещё один номер посиди со мной.
На меня смотрят уже 4 пары глаз.
- Конечно.
-
Мы хмелеем без какого-либо вина/рома или прочей гадости. Нам так интересно друг с другом, что страшно представить тот последний трамвай, на котором Брахма уедет.
Речь его вкрадчива, руки нежны, губы тонки, а кожа красна, будто бы солнце у Маяковского. Горечь проскальзывает в голосе его, усиливая дождь, идущий прямо на нас. Брахма так живо говорит о девушке, что танцевала перед нами недавно, мол, ресницы у неё так длинны и пышны, что она веки разомкнуть не может.
- Это накладные, - резко отвечаю я, вдыхая воздух, как человек, бросающий курить, сигаретный дым.
- Как у тебя - мысли и идеи? - с необычно нахальной усмешкой отвечает мне божество.
И мы вместе смеёмся, пытаясь хоть как-то согреться в этот октябрьский вечер.
-
Мы наблюдаем за страхом синицы перед вороной. В глазах маленькой птицы можно увидеть ту же печаль, что в очах Брахмы.
- Вы так похожи, - и эта фраза остаётся невысказанной.
Мы жмём руки друг другу на прощание, когда в тумане осенней улицы показывается фонарь трамвая.
Успеваю прочитать на хинди маршрут этого трамвая: "Невесомость - Забвение".
Хороший маршрут, люблю его.
Люблю виноватые глаза молчащего Брахмы.