Рассказ
-Не может быть! – сказал вполголоса Вадим Петрович и с недоверием посмотрел на собеседника. – Вы что-то путаете, Юрий Андреевич. Он хороший человек. Спокойный, обходительный и добрый. Вы просто его не знаете.
-Но почему же не может быть?!
-Не может быть в жизни такого. Не может и всё тут. Бред какой-то. Я знаю Федота, как облупленного. Это же мой ученик! Он просто не способен на такие поступки.
-Вот-вот. Год назад и я, наверное, так стал бы его защищать от подобного рода обвинений. А теперь…Теперь я о нём иного мнения. И если он вам лично не сделал ничего плохого, то вы, конечно, не можете утверждать, что Федот плохой человек. Так?
-Так.. О чём речь! Если тот или иной господин мне не сделал зла, ничем меня не обидел, не нагрубил мне и не ограбил меня, с какой стати я буду его считать хамом и негодяем?
-Хорошо. Пожалуй, вы правы. Но правы лишь с одной стороны, а именно, со своей стороны. Получается так, что мой обидчик, не сделавший вам ничего дурного, вполне может рассчитывать на вашу благосклонность. Я вас правильно понял, дорогой мой Вадим Петрович? Говорите уж правду. Вы ведь никому не поверите, что знакомый вам человек, как вы говорите, всегда спокойный и обходительный, может оказаться дурным человеком, даже более того, бессовестным, наглым и жестоким.
-Конечно. Только я не пойму, к чему вы клоните. Вы хотите сказать, что мой воспитанник Федот Индюхов лишь притворяется таким добреньким и услужливым, а на самом деле он не таков, то есть как бы Федот, да не тот? Но, простите, я по своей доверчивости могу и ошибиться, однако же, не я один так думаю. Спросите любого встречного, и каждый вам, Юрий Андреевич, скажет, что я прав.
-Ну, уж и каждый!
-Каждый, уверяю вас.! Весь наш коллектив готов поручиться за него. Спросите! Хотя бы Елизавету Ивановну. Уж она-то никогда не скажет ничего лишнего о человеке. Тем более о Федоте. Не один год с ним работала.
-Ну, и что эта Елизавета Ивановна? Что она, пуд соли с ним съела? - съязвил Юрий Андреевич.
-Пуд не пуд, но что-то вроде того. Но уж если вам не по душе и Елизавета Ивановна, то обратитесь к Егору Самсонычу, нашему старейшему работнику. И он подтвердит мои слова.
-Как вы не можете понять, Вадим Петрович, что вещи, о которых я тут вам поведал, касаются лично меня! И вполне возможно, что ни вам, дорогой мой, ни нашей Лизавете, ни Самсонычу Федот не раскрылся в своей омерзительной наготе. В этом вся проблема. Никто, кроме меня, ни в нашей организации, ни в нашем городе, ни где-либо ещё не услышал от Федота ни одного бранного слова и не заметил за ним никаких предосудительных поступков. То есть, для всех, кроме меня, в чём я лично не совсем уверен, Федот Индюхов – образец воспитанности и образованности. Так или не так?
-Я не могу это утверждать со всей определённостью, - ответил Вадим Петрович, пытаясь ухватить эту самую «проблему» за хвост, - но и вы должны понять, что тут вы выступаете в единственном лице, идя в своём мнении как бы против мнения всего коллектива. И что бы вы ни говорили о Федоте, вам ведь никто не поверит, что наш, всеми уважаемый коллега Индюхов, такой в точности, каким вы хотите его представить публике.
-Представить публике? – вдруг оживился Юрий Андреевич. – За кого вы меня принимаете? Неужели вы думаете, что я способен на такую низость? И к чему тут публика, если дело этой самой публики не касается, а касается оно лично меня? Лично! Вы это понимаете? Общение с ним оставило у меня чувство глубочайшего омерзения, которого я не испытывал за все прошедшие тридцать лет моей безупречной службы. Впрочем, мне кажется, что оно касается не только меня. На моём месте в подобной ситуации и в схожих обстоятельствах мог оказаться кто угодно.
- И я? – недовольным тоном спросил Вадим Петрович.
- И вы.
Вадим Петрович внезапно сник, изменился в лице, и его голова с копной седых волос стала прижиматься к плечам.
-Как это?
-А вот так. Придёт к вам в одночасье этот хвалёный пижон и плюнет вам в лицо на глазах у всей публики. И как вы будете чувствовать себя в такой пикантной ситуации, дорогой мой?
- Я?
-Да, вы.
-Шутите. Я в эту чепуху не верю.
-Ну, а если…
-Что, если? Если вдруг такое и случится, я не стал бы связываться.
-Почему же?
-С какой стати я буду сам себя унижать, связываясь с таким ничтожеством?
-Вот-вот. И я точно так же сначала подумал: себе дороже… Но потом пришёл к иному выводу.
-К какому?
Юрий Андреевич, выдержав паузу, ответил не сразу. Словно собираясь с мыслями, он сказал:
-Если бы это касалось только меня… Нет! Федот Индюхов – не просто случайно залетевший в мою комнату гнус. Это особый тип – «успешник». «Герой» нашего времени. Его credo: «Успешников не судят – им подражают и дико завидуют те, кто «хочет так жить», но ещё не умеет «вертеться». Неудачников, в лучшем случае, не понимают и жалеют, а в большинстве – третируют и презирают. Так что это особый социальный тип. Живёт он среди нас незаметно, а внутри него сидит и управляет им разъедающий его душу и мозг червь. Тем он и опасен для общества. Опасен и вооружён. Вооружён всеми мыслимыми и немыслимыми средствами и способами расправы над теми, кто вздумает ему помешать в чём-то.
-В чём именно?
-Хотя бы в тайном удовлетворении своего сладострастия, в получении незаслуженных благ, да в чём угодно.. Помехой на его пути оказался я, оказался совершенно случайно. На моём месте мог оказаться любой из нас. Даже вы, Вадим Петрович, с вашим прекраснодушием, вашим покладистым характером, с вашей доверчивой, по-детски наивной, почти ангельской душой.
-Я?! – ещё более удивился собеседник и как-то испуганно стал озираться по сторонам. – Я? С какой это стати? Я ничего плохого никому не сделал.
-Может быть, может быть… Но представьте себе такую вполне возможную ситуацию. Вы оказались невольным свидетелем гнусного поступка Федота, поступка, который никаким краем и никаким углом вас не затрагивал. Как бы вы лично отреагировали на подобного рода поведение?
Вадим Петрович замолчал, опустив голову, как бы собираясь с мыслями. Потом поднял голову и, не глядя на Юрия Андреевича, который ждал ответа, неопределённо пожал плечами:
-Н-не знаю…
-Вот-вот! Вы не знаете. А Федот знает. Он никогда не смирится с тем, что вы всё ещё живёте на этом свете, а не отправлены в психушку или на тот свет.
-Да, Бог с вами, Юрий Андреич! Что вы такое говорите? И за что меня отправлять в дурдом или на тот свет?
-А я сейчас вам объясню. Мы с вами предполагали, что рядом с Федотом в тот злополучный момент случайно оказались вы. Так?
-Так, - тупо согласился Вадим Петрович, всё ещё не понимая, к чему клонит его друг.
-А это значит, что вы оказались единственным свидетелем гнусного злодеяния вашего подопечного Федота Индюхова. Такого злодеяния, которое - по меркам нашего уголовного права - приводит нарушителя Закона к длительному сроку тюремного заключения. В данной, предполагаемой нами, ситуации вы оказываетесь единственным свидетелем. Потерпевшего не будем принимать в расчёт. Вы – единственный свидетель, и от ваших правдивых показаний будет решаться судьба негодяя. Свидетель! Единственный! Как должен поступить в этом случае преступник? Для собственного спасения у него есть один выход: заставить навсегда замолчать свидетеля, отправив его на тот свет. Даю вам гарантию в том, что Федот Индюхов на это способен.
Испарина выступила на лбу Вадима Петровича. Он пошарил в карманах и, не найдя там платка, тыльной стороной ладони украдкой вытер лоб.
-Ну, а к чему тут психушка?
-К тому, что для следователя она всё равно, что могила. По причине невменяемости больного никакие показания от него судом не будут учтены. Хоть раскричись.
-Да-а, - протянул многозначительно Вадим Петрович и начал суетливо собираться.
-Куда же вы, дорогой мой? Останьтесь, поговорим…
-Нет, нет. Не удерживайте. Я, пожалуй, пойду. Надо предупредить Федота. Как бы он, бедняга, по молодости не оказался случайно в такой ситуации. Жалко ведь. Человек-то свой…