«Лишь только боль воспоминаний теснит мне грудь...»
- Как хорошо! Вы только посмотрите - «Степь да степь кругом вся в цветах лежит, а во то-оой степи мир, как сон, дрожит» - заголосила Евгения Борисовна, физручка школы. Женщина она лицом красивая да всё остальное, мягко выражаясь, дюже пышнотелое, килограмм на сто сорок. Но, огонь молодости в ней до сих пор бушует и позубоскалить ей одно удовольствие. Вот и сейчас задумала какую-то хохму:
- Бэлла, вот ты химичка, как думаешь, хоть одна женщина говорила Ахмеду Моисеевичу, что он неотразим, как наваждение любви? – задаёт вопрос она за ужином учителей в походе, в один из прекраснейших уголков, где поселились ещё со времён Екатерины бежавшие от турецкой резни армяне в раздольных степях Приазовья.
– Да ты что? Эти странные манеры, мундир с перхотью на плечах и спине, галстук замызганный, остатки длинных свалявшихся волос на лысине... бр-р-р! Ты что, Женя?! Мы с Ахмедом Моисеевичем работаем вместе вот уже десять лет, и за эти годы он ни разу не взглянул на меня, как будто я страхолюдина какая.
– А давайте мы его разыграем, - говорит Галина Фёдоровна, историчка, сорока семи лет, невероятно красивая женщина.
– Этот «Дневник», который я начала вести двадцать пять лет тому назад, когда впервые пришла после института работать в школу, - она показывает опрятную тетрадь. – Я записывала всё, день за днём, о всех учителях школы, так что в «Дневнике» все вы молодые. Вот я и предлагаю – пусть все дни пребывания в походе нам будет лет на двадцать пять меньше. Как тогда, когда я начала этот «Дневник».
- Хорошая идея, - поддержала её Вера Степановна, - одна из ветеранов войны и школы. – Это идея! – разыграть Ахмеда! Вот Женечка (учительница биологии, молоденькая, красивая, с раскосыми глазами татарочка, муж которой сидит в тюрьме по нашумевшему делу «Апельсиновый пожар») пусть и начнёт розыгрыш.
- Ты же, Женечка, не против? Может он на тебя клюнет, - подыгрывает коллегам Леонид Ильич, школьный учитель географии, избороздивший Европу ногами в солдатских сапогах от Ростова-на-Дону до Берлина.
– Нет! Нет! Что вы Леонид Ильич?!.. Я уже вхожу в роль влюблённой Джульеты в молоденького Ахмеда! Как-никак, а кровь наследников татарских мурз у нас с ним по жилочкам протекает, - соглашается, смеясь, Женечка.
– Так ты отыщи его. Как хочешь, охмуривай, но завлеки его сюда, - загалдели остальные.
Женечка отыскала Ахмеда Моисеевича. Он сидел на берегу речки на самом краю лагерного городка из палаток. Курил.Подошла к нему так тихо-тихо, он и не услышал. Она глубоко вздохнула и:
- Ах! Какой запах!
- Сладко-горький, Евгения Исмаиловна, - встрепенувшись говорит он.
- А вам не кажется, что это аромат юности? Без горького.
- Думаешь его так просто вернуть?
- Думаю, что возможно.
– Евгения Исмаиловна, вот что я вам скажу. Задумал я утопиться. Вас сам Бог послал. Перед вами и исповедуюсь.
– Ахмед Моисеевич, да Бог с вами. Вы меня заикой хотите сделать?
– Пропащий я человек, Евгения Исмаиловна. От Аллаха отрёкся в молодости. А он меня наказал и надоумил бутылка за бутылкой защищать свою молодость, чтобы, не попасть в силки вот таких красивых, как вы. Я топил свои желания, как греховодные, на дне бутылки. – Он помолчал, глубоко затянулся сигаретным дымом и продолжил:
- У меня жена сумасшедшая. А ведь была, когда я вспоминаю за бутылкой, передо мной знойная, как солнце, молодая Таис. У меня от этого воспоминания сердце бьётся сильнее. Я гляжу на неё – насмотреться никак не могу на ту красоту. Пью и плачу. Ах, Евгения Исмаиловна, я то женился не на сумасшедшей. Когда первый сынок родился, она сияла, наглядеться на него не могла. А Аллах в наказание моё отнял его, четырёхмесячного. Неутешной она была. А во время родов второго сына сошла с ума, - по щекам Ахмеда Моисеевича текли слёзы.
Евгения забыла зачем пришла, и просит:
- Ахмед Моисеевич, миленький, вы только не плачьте, а то я разревусь, глядя на вас. А чтобы вы не утопились, я сейжас же орать начну на весь мир. Вам ваши ученики не позволят этого сделать. Они же вас все любят. А то, что подшучивают над вами, так это они над всеми учителями так.
Он вновь закурил и продолжил:
- На Крайнем Севере я тогда служил в химических войсках. Спирту было в моём ведении море. Вот я, тогда молоденький летёха, и пил на халяву. Мне не до Таис тогда было. Это теперь я проклинаю и спирт, и своих собутыльников, и себя больше всех. С тех злополучных лет я вынес, что без женской любви нет и жизни для мужчины. А моя сумасшедшая жёнушка с тех пор меня ненавидит. Я спать боюсь. Она ночами не спит, сидит, обхватив колени, в углу и ждёт чтобы я уснул. Задушить меня пообещала ещё там, в Магадане.- И как же она вас до сих пор не задушила?
- Она поклялась, что трезвого меня задушит, а не пьяного. Вот и пью, не высыхаю. А вот сегодня с утра не пил. Трезвый. Вот и решил утопиться. Зачем мне такая жизнь?
- Ахмед Моисеевич, - вспомнив зачем пришла, говорит Женя, - я вот смотрю на вас и вижу вас иным. Если бы вы не сутулились и не пили...
- О, Женечка! Ради чего? Или кого? За моё пьянство меня прокляла не только жена, но и выросший сын. Я давно потерял надежду. Я не занимаюсь любовью, а пью, чтобы не видеть мою несчастную Таис. Её когда-то так и звали – Таис Магаданская. Красива была она, а я не ценил той красоты, всё в стакан со спиртом любовался. А как она просила меня не пить. Женечка, после трагедии Таис я чувствую себя так, словно с меня содрали кожу живьём. Я отгородился от жизни и от женщин винищем. Время от времени чувства у меня проявляются, но я тот же час напиваюсь до беспамятства, и всё возвращается на круги своя. Так что можно сказать, что я чист, пьян и нос в табаке перед Аллахом, но не перед любовью.
Кокетничая, Женя проговорила:
- Если бы вы хоть однажды, хоть раз проявили ко мне немного нежности или показали, что я вам нравлюсь, мы бы нашли общий язык. Я тоже ведь горемыка.
- Хорошая ты моя, мне и в голову не приходило, что и у других может быть судьба неприкаянная, как у меня.
- Так пусть придёт. И вы не чуждайтесь людей. А теперь мы идём в учительскую палатку, где нас ждут. Мы договорились, что во время похода все ветераны школы на двадцать пять лет моложе. Так что вы, Ахмед Моисеевич, мой кавалер. Женечка подала ему руку.
- Мне сегодня двадцать пять?!
- Да, двадцать пять. И вы мой кавалер.
Когда они откинули полог палатки, раздались аплодисменты коллег.
(Продолжение следует)