Они были слишком разными, чтобы понравиться друг другу.
Он – строгий, прямой, как палка, мрачный, сдержанный, аристократичный.
Она – легкая, воздушная, кокетливая, окутанная облаком бело-розовых кружев.
Она любила весну и солнце, он предпочитал осень и затяжные дожди.
Чувствуете разницу?
Вот и они чувствовали, и вовсе не спешили знакомиться.
Молчание для нее было сущим наказанием, поэтому первой, конечно, не выдержала она.
- Отвратительная нынче погода, не находите?
Он не находил, он очень любил ливни, он бы с радостью проигнорировал ее вопрос, но хорошие манеры и чувство такта не позволяли долго хранить молчание.
- Полагаю, вы крайне редко гуляете под дождем, - заметил он, обратив внимание на ее промокший ажурный наряд.
- Конечно, редко, - согласилась она, - вообще никогда. Дождь – это сущее проклятие! В один миг город становится серым и скучным. Дождь – это зябко, неуютно, мокро, наконец! Вы заметили, что под дождем у людей вид совершенно жалкий и беспомощный?..
- Жалкий вид только у тех людей, которые забыли дома зонты, - не согласился он, и его слова задели ее за живое.
- Вы сейчас намекаете на Сесилию? Она никогда не гуляет под дождем, слышите? Стоит небу затянуться тучами – она сразу же торопится в дом. Сегодня случайность чистой воды!
- Чистой дождевой воды, - насмешливо пробормотал он.
- Именно так! Ничто не предвещало ливня, он застал нас врасплох. Вот Сесилия и промокла, и теперь вынуждена пить горячий чай у камина… Хорошо, чайная дядюшки Феликса оказалась под боком, иначе простуды не избежать…
- Но ведь с ней были вы, - холодно отчеканил он. – Впрочем, с такими кружевами от дождя не особо защитишь...
- Я не из дождевых зонтов, сэр! – вспылила она. – У меня совершенное иное предназначение, я – зонтик от солнца. Parasol. В отличие от вас, как я понимаю.
- Все верно, я-то как раз дождевой. Paraguas, к вашим услугам, - представился он.
Теперь ему стало ясно, почему на госпоже Парасольке такое легкомысленное и совершенно непрактичное одеяние. Зонтик от солнца! Надо же! Он слышал, что такие бывают, но лично никогда их не встречал.
- Любопытно, госпожа Парасоль, как вас угораздило оказаться в парке в такую погоду? А ваша хозяйка, с ней все в порядке? Судя по всему, особа она нервная. Увидев Генри, почему-то лишилась чувств, совсем как в пошлых романах…
- Да что вы знаете о Сесилии? – Парасолька не могла похвастаться сдержанностью характера. – Если бы вы услышали ее историю, вам сейчас было б совестно так говорить!
- Послушать историю? Неплохая идея. Тем более что дождь затяжной, вон как лужи пузырятся, уж я в этом знаю толк! Ваша промокшая Сесилия будет греться у камина не меньше часа, да и мой Генри, судя по всему, никуда не торопится… он большой любитель чая дядюшки Феликса. Я вижу, как он заинтригован: таких мокрых куриц… э-э красавиц, не каждый день в парке встретишь! Чувствую, их беседа затянется, как и дождь. Что же остается нам, скромным зонтам? Коротать время всякими историями. Прошу вас, сударыня, усладите мой слух своим рассказом!
Она фыркнула, оценив витиеватость его слога.
- Хорошо. Раз вы просите, так тому и быть. А началось все так…
Маленькая Сесилия и Человек Дождя
(история, рассказанная леди Парасолькой, зонтиком от солнца)
Маленькая Сесилия совсем не любила дождь. Совсем.
Дождь – это слёзы.
Дождь – это тоска.
Дождь – это зябко, неуютно, мокро, наконец!
Сесилия ненавидела дождь, но обожала свою старшую сестру Лауру, а та, напротив, любила туманы, лужи, ливни, грозовые раскаты, молнии и влажную траву.
-Дождь – честный, - часто повторяла Лаура, - он смывает грязь и выводит мир на чистую воду.
У Лауры были смелые и необычные взгляды на жизнь, и потому, наверное, она являлась всеобщей любимицей. Родители её боготворили, соседи восхищались её недетскими рассуждениями, няня баловала и прощала шалости, а Сесилия пыталась во всем ей подражать.
У людей есть одна странность: вопреки собственной природе они часто пытаются полюбить то, что любят те, кого любят они.
Гиблое это дело, ей-богу, но разве людям такое объяснишь?
Сесилии никто ничего и не пытался объяснить, о ней вообще довольно часто забывали. Пытаясь заслужить одобрение Лауры, она изображала полнейший восторг, стоило небу нахмуриться кучевыми облаками.
-Ах, ах! Сейчас ка-ак грянет! Сейчас начнется! Здорово! – восклицала маленькая Сесилия, картинно прижав руки к груди.
А Лаура ничего не говорила, она сразу выбегала на улицу и, задрав голову, долго-долго смотрела в небо, словно пытаясь увидать того, кто заведует всеми водами мира. Если тучам суждено было разродиться дождем, на Лауру накатывала необычайная веселость, и она как полоумная носилась по двору, ловила дождевые капли, вальсировала с кем-то невидимым, хохотала и пела:
У дождя солёный вкус моря,
Он стучит – и с ним стучит сердце.
Раствори меня, сотри меня, ливень,
Дождевым потоком смой слёзы…
Маленькая Сесилия, такая неуклюжая в своем розовом дождевике, безуспешно пыталась копировать старшую сестру, но даже случайному прохожему было понятно, что Лаура – настоящая, а Сесилия – всего лишь подделка.
У летнего ливня короткая жизнь, и прекращался он так же внезапно, как и обрушивался с небес. Солнце, проступившее сквозь тонкую кайму туч, было для Лауры маленькой смертью. Понуро возвращалась она домой, чумазая, мокрая, с растрепанными короткими кудряшками и разбитым сердцем. Следом плелась Сесилия, в глубине души мечтавшая понежиться на солнышке, но не смевшая в том признаться даже самой себе.
- Опять испачкала новое платье! Подол порвала! Где я оборок наберусь? – причитала няня, стоило Сесилии переступить порог. Лауру няня немного побаивалась и никогда ее не ругала, вымещая злость на маленькой Сесилии.
Однажды няня разошлась не на шутку (в тот день она получила какое-то неприятное известие от родственников и была в самом мрачном расположении духа). Вид промокшей Сесилии окончательно вывел ее из себя, и она решила проучить маленькую негодницу.
- Доиграешься ты, Сэсси, помянешь мои слова! Однажды тебя заберет Человек Дождя, а страшнее его нет существа ни на земле, ни на небе. Его лицо скрывает маска, сшитая из ночного кладбищенского тумана, пальцы холодны, как у мертвеца, ниспадающий плащ соткан из детских слезинок, а дыхание его есть дыхание самой смерти. Берегись его, Сэсси! Глаза его пусты и бездонны, заглянешь в них – пропадешь!
Вот так няня отворила двери в неизвестное и впустила в жизнь Сесилии страшного Человека Дождя. Теперь он был повсюду, он не отходил от Сесилии ни на шаг. Рисуя в альбоме, она вдруг замечала, как его серая тень нависает над ней, словно изучает ее рисунок. Она звала Лауру на помощь, но стоило сестре забежать в комнату, Человек Дождя моментально прятался в аквариум с рыбками, в цветочную лейку или в графин с водой. Оттуда он мерзко похихикивал, но Лаура, казалось, не слышала его смех.
- Дуреха ты! Придумала что-то и трясешься как заяц! – смеялась Лаура. – Идем-ка лучше на улицу! Скоро дождь начнется…
Но Сесилия больше не гуляла под дождем: Страшный Человек только и ждал, когда она сама пожалует к нему в гости.
Если ночь была сырой и промозглой, Человек Дождя без спроса заходил в сны Сесилии и гостевал в них до самого утра. Он стоял возле ее кровати, тянул к девочке свои влажные ладони и смотрел, смотрел, смотрел на нее пустыми глазницами.
- Пойдем со мной, Сэсси! – шептал он, и шепот его был еле слышным, похожим на шорох дождя.
То было тоскливое время, наполненное темными страхами, зловещими предзнаменованиями и предчувствиями беды. Маленькая Сесилия была уверена: стоит ей хоть раз попасть под дождь, и она навсегда окажется во власти Страшного Человека. В дождливую погоду она притворялась больной и носу из дому не показывала.
Лаура удивлялась, молча пожимая плечами.
Няня ликовала.
Родители, как и прежде, не обращали на Сэсси внимания.
А потом случилась беда.
***
Было зыбкое осеннее утро. Небо, превратившись в облачный студень, опустилось на землю.
Лаура, выглянув в окно, заявила, что будет весь день танцевать под дождем.
Сесилия, хмурая, как и небосвод, молча наблюдала за сестрой. Та расчесывала у зеркала короткие кудряшки, много смеялась и напевала свою любимую песенку:
У дождя соленый вкус ветра,
Вместо крови он течет в жилах,
И луна, луна холодная льется
Прямо с неба на мое сердце…
Вдруг в комнату вошла мать, румяная, словно с мороза, веселая.
- Девочки, не поверите! Отец достал билеты в кукольный театр, едем прямо сейчас, собирайтесь!
Лауре вовсе не хотелось в театр, ей хотелось под соленый дождь.
Сесилии вовсе не хотелось в театр и еще меньше ей хотелось под соленый дождь.
По сути, в театр хотелось только маме, начитавшейся книг по психологии («хорошие родители должны проводить с детьми как можно больше времени»).
Услышав отговорки дочерей, она смертельно оскорбилась.
- Мы поедем – и точка! Через полчаса жду вас внизу.
Через полчаса начался дождь, холодный, зябкий, осенний. Мама испугалась за свою модную прическу, отец вызвал такси.
Лаура шла к машине медленно, подставляя дождевым каплям лицо. Она не просто не боялась промокнуть, она целовалась с дождем.
Сесилия, напротив, летела к автомобилю пущенной стрелой.
Быстрей, быстрей, скорее! Ну же!
Он гнался за ней попятам, страшный, страшный Человек Дождя.
- Ты моя, моя, - слышала она его сбивчивый шепот, - заберу с собой…
От него несло сыростью, мокрой землей, сладковатым трупном запахом, мерзким, тошнотворным…
- Ты – моя, моя, - и звук шлепающих ног: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп…
Его ледяные пальцы уже коснулись ее запястья, от страха сердце в груди затрепетало пойманной бабочкой.
Спас девочку отец, вовремя открывший дверцу автомобиля:
- Осторожно, Сэсси! Не замарай сиденье своим дождевиком.
Сесилия запрыгнула в машину, быстро закрыла дверцу, перевела дух.
Фу-ух!
Человек Дождя смотрел на нее сквозь стекло и зловеще усмехался. Сесилия не могла отвести глаз от его страшной ухмылки.
«Главное – не смотреть ему в глаза», - прошептала вместо заклинания.
- Ты – моя, - прочитала по губам Сэсси. А потом к машине подошла ее старшая сестра, и тогда…
Человек Дождя, внимательно следя за реакцией Сесилии, нежно поцеловал Лауру в щеку.
Впрочем, Лаура ничего не заметила, а если и заметила, никому о том не сказала.
***
Несколько ночей Сесилию мучила бессонница, всё ей чудился зловещий шёпот, шлёпанье босых ступней по лужам, барабанная дробь дождя. А потом в Эплблум неожиданно вернулась чудесная солнечная погода. Осень щедро озолотила деревья, не оставив без награды кустарники и травы, и те зарделись от радостного смущения. Небо перестало сердито надуваться тучами, истерично рыдать дождями и фыркать ветрами. Просветлело оно лишь затем, чтобы густо окраситься небывалой, слепящей синевой. Сквозняки угомонились, звуки утончились, и стало слышно, как в утреннем воздухе звенят осенние паутинки.
Зачарованная нежными мелодиями и запахами, Сесилия почти забыла, что в жизни бывает по-другому: вода, падающая с неба, липкий обволакивающий страх, кошмары, в которых Человек Дождя увозил ее на неизведанный остров…
Впрочем, остров изредка снился ей, он выныривал из зыбкой пустоты и таращился на Сесилию огромным мутноватым глазом, а после вновь затягивался жёлтым бельмом тумана.
И все-таки среди солнечных брызг и сочных осенних красок воспоминание о Страшном Человеке казалось немыслимой глупостью, жуткой выдумкой. Всё, всё осталось в прошлом.
Человек Дождя испугался солнца, испарился, высох, будто грязная лужа.
Так, по крайней мере, казалось девочке.
А в конце октября снова зарядил дождь – печальный, серый, бесконечный…
Сесилия с ужасом ждала возвращения Человека Дождя, она чувствовала, он где-то рядом.
Как-то его размытый силуэт отразился в зеркале трюмо, и Лаура, сидевшая как раз напротив, вздрогнув, с опаской покосилась на Сесилию, но ничего не сказала. Чуть позже Человек Дождя явился в их дом под видом трубочиста. Сэсси не сразу узнала его. Дяденька как дяденька – нескладная фигура, черный костюм, бледная кожа. Лишь когда он подошел к ней вплотную и насмешливо улыбнулся, Сэсси ощутила могильный холод, запах сырой земли и подступающую тошноту.
Вскрикнув, она выбежала из комнаты и весь вечер пролежала, с головой укрывшись одеялом. А родители еще долго обсуждали сей забавный случай: «Надо же! Трусишка Сэсси испугалась трубочиста! С Лаурой такого не могло бы случиться, Лаура ничего не боится».
Несомненно, они были правы: Лаура, действительно, родилась бесстрашной.
И тот осенний день, который Сесилия мечтала забыть, тот страшный день Лаура встретила с присущей ей смелостью.
***
Кап-кап, кап-кап…
Дождь не прекращался с самой ночи, и лужи, похожие на маленькие чёрные пруды, затопили и двор, и улицу, и, наверное, весь Эплблум.
Дворник не вышел на работу – простудился. Опавшая листва горками червонного золота мокла на дорожках. Обнаженные осины мёрзли на ветру, не зная, чем прикрыть свою наготу. Высокие тополя пытались зацепиться за небо, закутаться в теплые пуховые облака – безрезультатно.
Сесилия сидела на подоконнике, наблюдая за тем, как Лаура весело и отчаянно шлепает по лужам, кружится по двору, напевая свою любимую песенку.
У дождя соленый вкус грусти,
Серебристой ледяной сетью
Ловит души он, прозрачные души,
И мою поймал он облачным утром…
И вдруг…
Сесилия закричала, но ее никто не услышал.
Сесилия из всех сил стучала по оконному стеклу, пытаясь привлечь внимание сестры, но было поздно.
Человек Дождя подошел к Лауре, медленно и вальяжно, словно кавалер на балу. Галантно склонил голову, приобнял девочку за талию и закружил, закружил, вальсируя по осеннему двору. Лицо Лауры раскраснелось, она смеялась, кокетничала, флиртовала, а Человек Дождя смотрел поверх ее головы и шептал одно и то же: «Она моя, моя»…
Вечером Лаура слегла с лихорадкой, а через два дня ее не стало.
***
В день похорон, кажется, шел дождь. В любом случае, воды было много – рыдал весь город. Сесилия плакала горше всех – ей было очень страшно и очень больно, а еще стыдно. Это она не спасла Лауру от Человека Дождя, это она осталась сидеть у окна, закрыв лицо руками, боясь заглянуть в глаза мерзкому чудовищу.
И не ей ли, Сесилии, было сейчас так горько и так… сладко? Человек Дождя поселился где-то глубоко-глубоко, на самом донышке ее сердца, и оттуда, как из колодца, доносился его вкрадчивый голос:
- Лауры больше нет. Теперь ты, только ты станешь всеобщей любимицей, последней надеждой родителей. Признайся, ты же этого всегда хотела?
Слышать этот голос было невыносимо, но и заглушить его Сесилия никак не могла.
Впрочем, он обманул ее, как всегда обвел вокруг пальца – подлый, низкий Человек Дождя!
Горе захлестнуло родителей, накрыло ледяной волной. О существовании младшей дочери они и вовсе забыли.
- А что же Человек Дождя? – спросил зонтик Парагвас, с интересом слушавший эту печальную историю.
- Никуда он не исчез, - отвечала Парасолька, - серая октябрьская морось, неожиданный снег с дождем, майские грозы, летние ливни – Сесилия чувствовала, Человек Дождя где-то рядом, подкарауливает ее, готовится напасть. Не поверите, но за все эти годы она ни разу не вышла на улицу во время дождя.
- Какие, однако, глупости! – возмутился господин Парагвас. – Никакого такого Человека нет. Я – дождевой зонт, я знаю, о чем говорю. Вас послушать – волосы дыбом встают, создается впечатление, что дождь – это вселенское зло, эдакий серый демон, что охотится на души невинных детей. А между тем, дождь – это великое благо. Я могу без запинки перечислить восемнадцать тысяч ливней, и каждый будет неповторим и по-своему прекрасен.
- Да неужели? – саркастично обронила госпожа Парасолька.
- Именно так! Пахнущие черемухой и цветущей акацией весенние грозы весьма отличаются от порывистых летних бурь или от брюзжания занудной осенней слякоти, но во всем можно найти свою особую прелесть. А вот солнце… солнце всегда одинаковое! Скука смертельная – вот что такое ваше солнце.
- Да что вы такое говорите, господин дождевой зонт! – воскликнула разгневанная Парасолька. – Вас сразу же прячут, стоит солнцу выглянуть из-за туч. Откуда же вам знать, что утром солнечный свет – нежно-розовый, а в полдень – золотисто-медовый?! У весеннего солнышка характер взбалмошный, беспечный, а в августе оно начинает грустить, становится ласковым и задумчивым. Солнце – вот настоящее чудо, а вовсе не ваш противный дождь.
Парасолька возмущалась так громко, что её услышал даже дядюшка Феликс, принесший Сесилии и Генри очередную порцию горячего чаю с коньяком.
В Эплблуме каждый знает, что старый Феликс – маг и волшебник, потому ничего удивительного нет в том, что старик случайно подслушал разговор двух упрямых зонтов.
- Глупые создания, эти зонтики, - шепнул сказочник на ухо своей внучке Анне, которая помогала ему сервировать стол, - дождь, солнце… Истинные чудеса происходят на стыке двух стихий.
Впрочем, госпожа Парасолька не услышала чайных дел мастера и продолжала вести горячий спор с зонтиком Парагвасом.
- От вашего дождя, сударь, все гниет, все разлагается, размокает и портится, только дождевые черви жиреют, да сорняки растут выше крыше…
- Зато от вашего солнца, милочка, земля сохнет и скудеет, а летом в лесах полыхают пожары. Я уже молчу о солнечных ударах. Согласно статистике от них в июле пострадала добрая половина Эплблума.
- Сесилия, - горделиво парировала Парасолька, - принадлежит к другой половине. У нее есть я. Мы вместе уже двенадцать лет, и я ни разу не подвела хозяйку.
- Кстати, сударыня, откуда вы только взялись? Я и помыслить не мог, что в наше время выпускают такие ажурные зонтики от солнца…
Господин Парагвас не лукавил. Внешний вид Парасольки (пять видов кружев, гипюровые рюши, бело-розовые оборки, тросточка из слоновой кости) – все говорило о том, что она явилась из иной эпохи.
- Я служила еще прабабке Сесилии, леди Аманте. Сэсси нашла меня в старом саквояже на чердаке, реставрировала – и вот я снова хороша собой и влюблена в солнце, всё, как и сто лет назад…
Господин Парагвас промолчал. Почему-то ему совершенно не понравилось то, что Парасолька влюблена в солнце. Он хотел съязвить, но не нашелся. Вместо этого задал очередной вопрос:
- Однако ваша история не объясняет, почему Сесилия оказалась в парке в дождливый день. Почему при виде Генри она лишилась чувств?
- Если вам так интересно, я продолжу.
…Шли годы. Отец Сесилии получил назначение в Борингвилль, и родители переехали на запад. Сэсси не захотела покидать Эплблум, и никто не препятствовал ее желанию остаться в городе цветущих яблонь.
Она поступила в местный колледж на факультет журналистики, обучалась дистанционно. Причины вам и без того ясны. Получив диплом, Сэсси устроилась в «Эплблум пост» - писать для светской хроники. Свободный график работы позволял ей оставаться в дождливые дни дома. Крайне удобно, не находите? Не думайте, она не какая-нибудь затворница. В солнечную погоду Сесилия обязательно выходит на прогулку, прихватив свой прелестный ажурный зонтик от солнца…
- То есть вас? – хохотнул господин Парагвас.
- Разумеется, меня, - с достоинством отвечала Парасолька. – Или вы, сударь, не считаете меня достаточно прелестной?
- Ну, почему же, - зонт Парагвас слегка смутился, - считаю… Но не будем отвлекаться. Вы говорили о прогулках в солнечную погоду…
- Так вот, Сесилия выходит на улицу, только будучи абсолютно уверена, что дождя не случится. Вы спросите, откуда при нашем изменчивом климате взяться стопроцентной уверенности? Не верит же Сэсси сводкам метеорологов, в самом деле?! Я отвечу вам – в самом деле, не верит. Старая шутка гласит, что метеорологи никогда не ошибаются, они просто все время путают место и время. Это действительно так. Именно поэтому Сэсси купила на рынке у одной цыганки редкостную птичку-дождянку. С виду – ничего примечательного, невзрачная серая пичуга размером с жирного воробья. Но есть у этой крылатой один замечательный талант – она всегда поет перед дождем, а в солнечные деньки, нахохлившись, помалкивает. Об этом удивительном создании Сесилии поведала старая няня, завершившая свой рассказ глубокомысленным выводом:
- Сдается мне, наша Лаура нынче превратилась в такую же птичку-дождянку, страсть как любила дождь! Все, помнится, пела, пела, завидев на небе темную тучку…
Права или нет выдумщица старуха – этого мне не знаем, но в одном она не ошиблась: лучше дождянки предсказать погоду никто не сумел бы! Вот так и повелось: если птичка начинает щебетать как безумная, Сесилия остается дома, но стоит той нахохлиться и замолчать – хозяйка с радостью выходит на прогулку. Её обычный маршрут несложно описать. Купив у госпожи Папергольд сладкие «морские камушки» и стаканчик содовой, миновав лужайки, где старики играют в шахматы и нарды, она идет вглубь парка, туда, где рослые тополя и вязы подобно древним атлантам подпирают небо. Есть там одно славное местечко, в котором, как мне казалось, кроме Сесилии никто и не бывал.
Папоротники и хвощи, плоские камни, разодетые в мшистый бархат, полузасохшие кустарники, которых давно не касались ножницы садовника, а еще старое дерево – странное, неизвестной породы. Его крона напоминает ладонь с крючковатыми пальцами, и Сесилия всегда подолгу смотрит на него, разглядывая среди ветвей гнёзда сорок и зеленые шары омелы. Именно там, в царстве деревьев и трав, тишина накрывает всё живое прозрачным сачком, обволакивает мягким коконом, усыпляет, даруя успокоение. Именно там так легко забыть обо всем – о Лауре, о Человеке Дождя, о несчастьях и страхе.
- Как странно, дерево со скрюченными пальцами, - пробормотал зонт Парагвас, - но продолжайте, сударыня…
И Парасолька продолжала.
- Иногда Сесилия выходила на прогулку не одна, а со своим начальником, главным редактором «Эплблум Пост» мистером Терло. Редкостный он зануда, должна заметить, но вы же знаете – женщинам противопоказано одиночество.
- Вам виднее! - едко вставил господин Парагвас, которого почему-то задели слова Парасольки.
- Конечно, виднее! – обиделась та. – Что вы знаете, сударь, о темных вечерах, о пыльных комнатах и чердаках, о саквояжах, пропахших нафталином?
- Это вы сейчас о Сесилии или о себе?
- Об одиночестве. Не стоит осуждать мою хозяйку. Возможно, Терло и не самый очаровательный человек на свете, но он солидный и надежный и совсем-совсем не похож на Человека Дождя. Есть в его душе какой-то дождевой червячок, чего греха таить, да только кто свят в этом мире?
- Никто, - согласился Парагвас, - и что же? Часто прогуливалась Сесилия с этим занудой Терло?
- Случалось. Да только в прошлое воскресенье они поссорились, очень уж он хотел познакомить Сэсси со своей семьей, а она – ни в какую. Понимаете, небо в тот день нахмурилось, а птичка-дождянка запела веселую песенку. Ливень надвигался. Какие уж тут прогулки? Терло знать ничего не знал о Человеке Дождя, потому вообразил себе невесть что. Будто бы у Сэсси есть любовник, представляете? Ревнив он, этот мавр эплбумский, ох, как ревнив! Рассердился, решил отомстить Сесилии, взял да и опубликовал в газете ложный прогноз погоды. Якобы всю неделю будут идти затяжные дожди, похолодает, и на город опустится туман. Почему-то господин Терло решил, что Сэсси боится туманов, в принципе, от истины он был не так уж и далек. Вы спросите, откуда я все это знаю? Так ведь кот нашего соседа, метеоролога Дикси, мне все это по секрету рассказал. Терло надеялся, что мнимые туманы помешают Сэсси встретиться с её предполагаемым любовником, да вот только она никогда не читает газет. Зачем? У нее ведь есть точная, как барометр, птичка-дождянка. Увы, эта серая нахалка тоже обманула мою хозяйку, ей-богу, в этом мире никому нельзя доверять.
- Обманула?
- Представьте себе. Вчера вечером Сесилия, как обычно, поставила клетку с дождянкой на подоконник, а сама ушла в кабинет – дописывать статью. Мимо нашего дома в это время проходила та полоумная старуха – седовласая Гертруда, ворожея и колдунья. Вы, разумеется, знаете, что она в совершенстве овладела птичьим языком.
- Разумеется, - соврал Парагвас, который о Гертруде вообще-то в первый раз слышал.
- Клетка с дождянкой привлекла старуху, она подошла к нашему окну и что-то прошептала… О чем она там с птицей говорила – понятия не имею, да только после их разговора наша предсказательница погоды вдруг нахохлилась, стала сердитой и злой, как будто предрекала солнечный день. Я сразу почувствовала неладное, я и сама лучше любой яйцекладущей могу сказать, солнца ждать поутру или дождя. Я знала: утром будет ливень. Увы, Сесилия совершенно меня не слышала, слепо доверяя лгунье дождянке.
Вот так все и случилось. Утром Сесилия вышла на прогулку, купила «морские камушки», пришла на свое излюбленное место, и вдруг…
Ливень накрыл нас неожиданно. Он лил, лил, лил, и мне подумалось, что где-то в вышине небесные прачки затеяли сумасшедшую стирку, обрушивая на нас гигантские корыта с водой.
Сесилия едва успела спрятаться под ветвями того самого дерева, похожего на костлявую руку, но в этот миг моя хозяйка совсем не думала о поэтических сравнениях, ей было слишком жутко. Она ждала его, ждала и дождалась.
Он вышел из чащи – высокий, стройный, в руках – большой черный зонт. Он. Человек Дождя.
- Помилуйте, - изумился Парагвас, - не хотите ли вы сказать, что Сесилия приняла Генри за… Не потому ли она лишилась чувств при виде моего хозяина, и ему пришлось нести ее на руках в чайную дядюшки Феликса?
- А вы как думаете? Кто еще мог знать о любимой поляне Сэсси? Только он – ужасный Человек Дождя.
- Глупости, сударыня. Это поляна – любимое место моего хозяина Генри. Не верите? Что же, слушайте.
Мечтатель Генри и Эплблумский туман
(история, рассказанная господином Парагвасом, дождевым зонтом)
В семье Генри было семеро детей, две болонки, вечно расстроенная гитара, вечно расстроенная мать, отцовские долги на пять тысяч, запах виски, детский плач, скандалы, шум и суета. К своему несчастью, Генри был старшим ребенком. К несчастью для своих родителей, он к тому же был мечтателем и больше всего на свете любил покой, книги и тишину. Как известно, в уединенной тишине мечтается гораздо лучше, но, увы, именно уединения Генри был с детства лишен.
- Присмотри за девочками, - кричала ему мать, собираясь к родственникам – в очередной раз занимать деньги.
- Займись младшими братьями! – требовал отец, торопясь на ипподром. – И не ходи по дому с такой кислой миной, о чем только думаешь? Опять что-то сочиняешь?
Генри как раз сочинял рассказ об Эплблумском тумане, о женщине, жившей на краю города, о ее страшной тайне… Он любил всякие жуткие истории – на их фоне его собственная суетливая жизнь казалась светлой и праздничной. Впрочем, записывать свои рассказы он не успевал. Где же тут успеть, если Бобби опять подрался с Мэган, а Джесси укусила болонка?
Герои не записанных рассказов становились призраками, они бродили по комнатам, всячески отвлекая Генри от домашних дел, тянули к нему руки, заглядывая в лицо.
- Я хочу побыть один, - однажды сказал он матери, - я больше так не могу. У моих одноклассников отдельные комнаты и куча свободного времени, а у меня… Если так пойдет и дальше, я уйду из дома.
С такой мрачной убежденностью произнес он эти слова, что мать вздрогнула, окинула сына беспокойным взглядом и надолго задумалась.
- Ты прав, мой мальчик, - ответила, наконец, - тебе нужно отвлекаться от семьи, от этих бесконечных хлопот… Давай договоримся. В солнечную погоду ты будешь присматривать за малышами, а если туман или дождь – гуляй себе на здоровье, я не против…
О, то был коварный план!
Кто по доброй воле выйдет из дома в дождь или туман? Тем более, если дома весело – смеется детвора, пахнет печеными яблоками с корицей, и отец душевно играет на расстроенной гитаре?
Никто, кроме мечтателя Генри.
Так и повелось. В серые хмурые деньки он брал меня с собою, и мы шли в городской парк. Купив у госпожи Папергольд «морские камушки» и стаканчик шипучки, мы подходили к брезентовым палаткам, в которых старики играли в шахматы. Понаблюдав недолго за игрой, шли дальше – вглубь парка, туда, где папоротники и хвощи, замшелые плоские камни и дикие кустарники.
Присев на мокрую от дождя поваленную березку, Генри подолгу смотрел на старое странное дерево, что росло посреди поляны. Его ветки напоминали ладонь, открытую дождям и туманам. Было что-то далекое и вместе с тем родное в этом дереве, какая-то загадка. Да и все вокруг полнилось тайнами, даже лиловый туман знал что-то особенное, нашептывал Генри какие-то старинные сказки и легенды.
Домой юноша возвращался задумчивый и печальный. Мать прощала ему долгие «дождливые» прогулки, отец сердился.
- Бьюсь об заклад, наш полоумный бродит по городу с выпученными глазами и выдумывает на ходу всякую белиберду…
- Зачем ты так? А вдруг он напишет что-то стоящее? – заступалась за Генри мать, хотя и в ее голосе не звучало особой уверенности.
- Если он напишет что-то, стоящее хоть один пенни, заработает на своих выдумках хотя бы и ржавый медяк, я заткнусь и больше слова дурного ему не скажу. Да только кишка тонка у нашего Генри, на лбу написано – слабак и неудачник.
Подслушавший этот разговор Генри вдруг понял, что еще чуть-чуть – и родители лишат его редких минут свободы.
Впрочем, в голове его уже созрел план.
В очередной раз он пришел на секретную поляну, прихватив с собой блокнот и карандаш. В тот дождливый день Генри не просто слушал россказни лилового тумана – он их записывал.
Я помогал ему, как мог – без лишней скромности признаюсь, если бы не моя защита и помощь – ничего у Генри не вышло бы. Бумага б размокла, клянусь!
Дома хозяин перечитал написанное – надо же! Оказывается, он записал историю, настоящую, как в книгах! То был рассказ о зыбком мареве, о фантоме, мечтавшем познать любовь, о нежности и тоске. Влюбившись в юношу, фантом превратился в трепетную и прекрасную девушку. А все почему?
- Почему? – переспросила Парасолька.
- Потому, что только любовь делает людей людьми. Довольно банальная история, но чего еще можно ожидать от Эплблумского тумана? Туман не привык к закрученным сюжетам, он ценит простоту. Генри озаглавил рассказ «Призраки теряют прозрачность», начисто переписал, размножил и отправил копии в две газеты и три толстых журнала. Впрочем, отовсюду последовал отказ. Можете себе представить, какое разочарование постигло моего хозяина! В порыве бессильного гнева и самоуничижения он собрался сжечь рукопись в камине, но тут юноше исключительно повезло. Дело в том, что камин, о котором идет речь, был камином дядюшки Феликса. Да-да, этот самый, что сейчас перед нами. Сказочник подоспел как раз вовремя, он выхватил у Генри исписанные листы. Пока парень приходил в себя, попивая успокаивающий настой, чайных дел мастер читал рукопись. Рассказ так понравился дядюшке Феликсу, что он решил показать его своему приятелю – Круатьену Колиньи, известному драматургу и режиссеру. Тот заявил, что из истории получится отличная пьеса.
Сказал – и не соврал.
Пьеса вышла великолепная, сейчас спектакль прославленного режиссера гремит по всему миру. В Эплблуме, кстати, недавно прошла премьера.
После каждого показа Генри получает определенный процент от прибыли, этих денег оказалось достаточно, чтобы погасить долги своего отца, нанять гувернантку для младших братьев и сестер, ежемесячно помогать матери, а себе снять меблированную квартиру на улице Волопасов. В самом центре, заметьте.
- Какая милая история! – восхитилась Парасолька.
- Не совсем, - вздохнул Парагвас, - понимаете, с тех самых пор в туманную погоду Генри приходит на поляну, надеясь услышать и записать новую сказку. Увы, лиловый туман молчит, туман висит клочьями, делая вид, что совершенно глух и нем. Ни словечка больше не прошептал. Все это действует на хозяина весьма удручающим образом, он ищет истории и не может их найти. Печально! Но вчера он прочитал в «Эплблум пост», что грядет неожиданный для лета сезон туманов и дождей… Генри воспрянул духом. Утром мы отправились в парк, начался ливень, хозяин поспешил на поляну…
Впрочем, вместо тумана под своим любимым деревом он обнаружил вашу Сесилию. А та, завидев его, грохнулась без чувств… Где уж тут истории писать, если сам в историю вляпался?
- Ну, не будьте столь категоричны, - лукаво произнесла Парасолька, - посмотрите на них, мой любезный друг…
Зонтики замолчали, прислушиваясь к разговору своих хозяев.
- Чай дядюшки Феликса изумителен, правда, Сесилия? – робко спросил Генри, не смея поднять на девушку глаза. – Говорят, старик – настоящий чародей, мол, ему триста пятнадцать лет отроду, а чай он заваривает по древнему магическому рецепту. Раньше я не верил, а теперь…
- Магия? – Сэсси застенчиво улыбнулась. – Так и есть, Генри! За окном – ливень, а в моей чашке плавает солнце. Откуда? У напитка вкус тягучего июньского заката, золотых бликов на озерной глади, переспевших краснобоких абрикосов… Чувствуете?
-Да! Но сделайте еще один глоток, Сесилия! Здесь не только солнце. Чай заварен на ванильных облаках и мускатных туманах, настоян на волшебстве, он впитал в себя древние эплблумские легенды и новые сказки, которым только-только предстоит появиться на свет. Кто хоть раз пригубил чай дядюшки Феликса, уже никогда не будет прежним. И мы с вами теперь тоже немножко чудодеи.
- О каком чародействе они толкуют? – удивилась Парасолька. – Никогда не видела хозяйку такой … такой странной, смущенной и беспечной. Может, сказочник и впрямь заварил чай на волшебных травах?
- Я вас умоляю, госпожа Зонтик-от-Солнца! – Парагвас не скрывал сарказма. – Старик добавил в чай семь капель коньяку, ничего удивительного, что наши хозяева ведут себя так странно… Они опьянели!
А Генри и Сесилия, действительно, захмелели. Они улыбались, не сводя глаз друг с друга, делились тайнами, вспоминали детство…
- А еще в нашем парке, на самом странном и старом дереве есть гнёзда сорок, вы замечали, Генри? В детстве я потеряла золотую сережку, подаренную родителями. Помню, няня сказала, что ее, наверное, сорока-воровка утащила в свое гнездо. Проходя мимо дерева, я была уверена, что именно там, в сорочьем гнезде, и прячется моя сережка. Вы будете смеяться, но я до сих пор так думаю. Жаль, что гнездо слишком высоко – не проверишь!
- Вы будете смеяться, Сесилия, - взволнованно перебил ее Генри, - но и я детстве засматривался на гнезда сорок, все мечтал отыскать украденные сокровища, чтобы наконец отец расплатился со своими долгами. То старое дерево, о котором вы говорите… Я ведь мальчишкой полез на него, на самый верх…
- И что же?! Что было в том гнезде, Генри?
- Не знаю, - виновато улыбнулся молодой человек, - я был так близко к своей цели, но тут на ветку села ворона, каркнула, я испугался, не удержался и полетел вниз… Чудом остался жив, ногу сломал, два месяца в гипсе ходил, долго и вовсе не вставал с постели… Именно так я начал сочинять истории – делать-то больше было нечего…
- Подумать только! – Сесилия взволнованно взяла его за руку. – Не могу поверить, что вы и я, что мы приходили на одну и ту же поляну, смотрели на одно и то же дерево. Как же мы с вами не встретились раньше, Генри?
Молодой человек улыбнулся, не сводя глаз с лица Сесилии…
- Я гулял исключительно в дождливую погоду. А вы же сами сказали, что боитесь дождя…
- Боюсь… боялась, - задумчиво пробормотала девушка, - с детства меня пугал один человек, страшный человек. Вы подошли сегодня, я заглянула вам в лицо и решила, что вы – это он. А сейчас смотрю в ваши глаза, смотрю и понимаю, что ошиблась. И чем больше смотрю, тем больше верю, что тот страшный человек вообще не существует…
Генри медленно поднес ладонь девушки к своим губам.
- Он не вернется, Сесилия. Обещаю. Мне вот тоже страшно, страшно, что мы могли с вами никогда не встретиться… Представляете?
- Вовсе не встретиться… - эхом повторил господин Парагвас.
- Могли бы, - прошептала Парасолька.
***
Они не сразу заметили, что дождь прекратился.
Они еще долго сидели у камина и болтали о пустяках.
Генри рассказывал Сесилии таинственные истории, подслушанные у Эплблумского тумана.
Господин Парагвас пытался рассмешить Парасольку – и та изрядно смеялась, к месту и нет.
А потом солнце засверкало так ярко, так ослепительно, что игнорировать его стало совершенно невозможно.
С большим сожалением они покинули чайную дядюшки Феликса. Вышли вместе. Сесилия бережно прижимала к груди сложенный зонтик от солнца. Генри размахивал, словно тросточкой, зонтом от дождя.
- Как думаешь, дед, у них что-нибудь получится? – спросила Анна, провожая взглядом удаляющуюся пару.
- А почему бы и нет? – усмехнулся сказочник. – Сесилия, наконец, заглянула в глаза Человеку Дождя и увидела в них что-то особенное, а Генри… Бьюсь об заклад, в его голове родился новый сюжет.
- Да нет же, - отмахнулась Анна, - я не о них, с этими двумя и так все понятно, к сентябрю обвенчаются. Я – о зонтиках. Мне показалось, или они понравились друг другу?
- А, эти! – дядюшка Феликс не сводил глаз с безмятежного небосклона. – Даже не знаю. Уж больно они разные. Солнце, дождь… этих упрямцев сумеет соединить разве что чудо. Такое, знаешь, на грани стихий…
Анна засмеялась, она сразу смекнула, о чем говорит дед.
Над горизонтом семицветной гнутой подковой повисла радуга.