Ипомея

Действующие и упоминаемые лица:
 — Артём: молодой человек в рваных кедах, излучающий душевность, дружелюбие и открытость, тёплый, умный, разносторонний, разговорчивый, иногда не бритый.
 — Юля: ушедшая в пятнадцать лет из дома семнадцатилетняя девушка с очень длинными ногами, модельной внешностью, очень компанейская и душевная, с открытым умом, увлекающаяся жизнью, но беспрерывно меняющая свои увлечения, в компании всегда находит доминантного, по её мнению, парня и крутится вокруг него.
 — Андрей: фрик-электронщик, подсадивший свою психику психоделическими экспериментами, но не останавливающийся на достигнутом, пытающийся найти жизнь и творчества на полях, куда ступает нога лишь очень особенных людей, как правило — маргиналов больших городов.
 — Крис: рыжая шестнадцатилетняя интеллектуалка в толстых очках, испытывающая трудности с социализацией в открытом мире общественных насекомых и отлично вписывающаяся в общество цивилизованных маргиналов.
 — Серёга: главный исследователь внутренних пространств, как правило, сидящий на диете и в медитации, иногда медитация дополнена действием псилоцибина или Аяваски. В компании чаще рисует, чем говорит.

В этот раз Артём достал семена Ипомеи, какого-то вьющегося тропического растения. Семена похожие на гречку, и по виду и по вкусу. Купил себе и мне, говорит: это очень сильное средство, и кто ещё будет не важно, так как, возможно, тебе будет не до компании. "А чё ж они такие дешёвые, всего триста рублей, если они такие уж прям сильные?" Я пригласил Юлю, опять же, (она сама напросилась, пообещав, что в моём доме при мне не будет проявлять полового поведения) и Кристи. Юля была, типа, не в настроении, и Артём отдал ей свои семена. То есть, я и Юля ели семена, а Артём и Кристи пили водку.

Семена нужно было размачивать в кипятке, чтоб их можно было хорошенько разжевать. Трижды заливая кипятком, мы размочили их (порция — двести семян) и, предельно хорошо пережёвывая, съели. Где-то час ничего не было, потом мне стало становиться плохо. Всё хуже и хуже, и физически — так тошнило, что я не мог стоять, подняв голову над подушкой, я бы просто сразу вырвал, думал, что и лёжа вырву, то есть плохо было на пределе, психически тоже было плохо, просто плохо, как когда сильно тошнит, ни о чём не можешь думать. Юля вообще ничего не чувствовала и потому ходила грустная и скучная. Перед употреблением этих семян надо весь день ничего не есть, а Юля, так как изначально не собиралась их принимать — поела, я утром (на самом деле это было где-то двенадцать) тоже позавтракал, но она ела позже, может поэтому она ничего не чувствовала, и, возможно, она гораздо хуже прожевала, чем я. Поэтому ей стало плохо где-то только к середине ночи, и она всё вырвала, и продолжала быть грустной, потому что, несмотря на то, что она вырвала, выпить ей, на всякий случай, так и не дали. Эти семена явно не съедобны для человеческого желудка, желудок из-за них расстроился, есть ничего не хотелось, появилась изжога и всё такое. Часа через два после приёма меня начало сносить. Когда было так физически плохо, что я беспрерывно ворочался и ползал по разостланному на полу одеялу (ворочаться было легче, чем лежать неподвижно, если бы я не ворочался, я бы просто вырвал), к этому добавились психические ощущения резких "сносов", представьте, вам дали резко по лбу, вы потеряли на мгновение контроль и ориентацию, мир рванулся в сторону противоположную рывку головы от удара. Вот что-то подобное, только уносилась не внешняя реальность перед глазами, а сознание, ощущение локализовалось где-то в лобной доле, ну или, по крайней мере, в той части сознания, которое определяется лобной долью, а может сносы уже были сопряжены с физическими ощущениями в лобной доле мозга, не знаю, но то, что воздействие это на лобные доли, я чувствовал чётко. Сносило довольно жёстко, так что воздействие этого растения я определил как очень уж "не аристократическое", грубое и брутальное. Тогда понятно, почему оно стоило всего триста рублей. Как и в случае с сиропом, физическая тошнота постепенно стала уходить, сменяясь всё больше психическими явлениями. Хотя было по-прежнему так плохо, что вставать было нельзя, но возиться уже стало не нужно.

Народ включил какой-то альбом Aphex Twin, в котором довольно мелодичные треки сменялись почти классическими IDM-овскими. Хотя, всё же, это были не одни щелчки, шум и поскрипывания, красивая ритмически-звуковая конструкция прослеживалась достаточно чётко. Когда вокруг тусили люди, они отвлекали меня от сносов, особенно сильные сносы начинались, когда они все уходили курить, а курить ходили они часто, раз в двадцать минут — это точно. Тогда я оставался лежать один на полу, на одеяле, в темноте, среди музыки Aphex Twin. Сначала я не хотел, чтоб его ставили, вспоминая, как достаточно сложное тусиновое состояние накладывалось на сложную резкую музыку и приводило только к потере контроля, то есть тусиновое состояние с его ментальными конструкциями самодостаточно, в нём я переносил только мелодичную мягкую тягуче-сиропную музыку, желательно даже без вокала, думал, что жёсткий Aphex Twin будет и тут ужасен. Но оказалось, что я ошибся. Музыкальные конструкции рассыпались и складывались в сознании в виртуальные геометрические конструкции, прям как в одном из клипов, не знаю, может моё сознание, не особо способное к визуализации, подобрало наиболее простой и адекватный образ из увиденных, а может, создатели клипа были в том же состоянии, что и я, а может, я в таком состоянии уловил самую очевидную визуальную аналогию этой музыки. Музыка органично вписалась в сознание. Я отчётливо увидел пространственный звуковой коллаж, знаете, более громкие звуки — ближе, более тихие — дальше, более звонкие ближе, и вот такая достаточно сложная музыка, как коллажи Aphex Twin отчётливо укладывалась в сознании, каждый скрип, каждый трансформирующийся звук был висящей в пространстве движущейся, возникающей, пропадающей фигурой. До сих пор хорошо помню щелчок, переходящий в затихающую дробь, как если ударить чем-нибудь твёрдым, но пружинящим, в виде небольших кубиков справа вверху, среди остальных фигур, висящих друг над другом вертикально, сверху большой кубик — основной щелчок, ниже всё более мелкие, с довольно маленькими расстояниями друг от друга, поскольку временные расстояния между этими звуками были малы. И всё это было встроено в общую звуковую картину, где преобладали кубические формы с острыми или закруглёнными краями. Хотя, не могу сказать, насколько этот визуальный трансформирующийся коллаж был точен, в смысле, не упускал ли я, к примеру, отдельные звуки. Как бы то ни было, мой разум оказался способен воспринимать гармонию этой звуковой картины, и ему нравилось это делать.

Сносы стали очень часты, особенно, когда народ уходил, и я оставался предоставлен сам себе, ничто меня не отвлекало, не сводило с собственного ментального состояния, и тогда сносы следовали просто очередями, в лобной доле и даже в районе глаз, будто давали по мозгу изнутри холодным предметом, какое-то холодно-щекочаще-гальваническое состояние, как вкус металла, так что обильно текли слёзы из глаз. Но это было смешно! Эти глупые грубые сносы — они были забавны! Я смеялся — ну надо же, вот так сносит! И плакал одновременно, но слёзы текли от внутреннего сотрясения, в целом было весело! Не просто весело, меня прибивало по хи-хи. Потом приходили покурившие люди, и я переставал плакать и смеяться, они своими разговорами нарушали мозаику Aphex Twin, нарушали процесс самопознания, то есть, не то, что прям нарушали, просто отвлекали, приходилось думать и слушать между делом, мгновениями. Можно было сохранять своё ментальное пространство, если говорить с ними самому, но все хотели говорить, и мне редко удавалось доминировать. Поэтому моя ментальная канва прерывалась.

Я понял, почему я смеюсь, я понял, почему человека в таком состоянии, в котором был я, прибивает по хи-хи. Это внутренний конфликт между разными частями моего существа. Если бы этого конфликта не было, я бы не смеялся, я бы просто лежал, погружённый в это состояние. Моё подсознание, моё настоящее, непосредственное, чувствующее «я» говорило мне отдаться свободе, которая есть у неба, и это не страшно, и это жизнь, и это счастье, ведь всё для этого, какие бы последствия это не вызвало, всё ведь лучше, чем подыхать в скорлупе, как я делаю это сейчас. Подходи к каждой понравившейся девчонке на улице, тысяча понравится, к тысяче сразу и подходи, лучше пройти через то, что хочешь пройти, лучше так, чем никак, пройди и иди дальше, возьми тот урок, что хочешь взять. Но можно стать безумцем, пристающим на улицах к прохожим, мало ли что выдумает это самое «я», стиснутое в ловушку исковерканного пути, — парировало сознание. Да, это правда, отвечало подсознание, мой закон тоже не абсолютен, хотя я отвечаю только за него. И опять же, говорило сознание, если жить лишь свободой и истинными желаниями, как же выстраивать тот сложный путь, который называется кропотливой работой, реализацией сознательных целей, всякие карьеры, опять же, выводящие человека в такие сферы, куда не прийти гуляючи. Основываясь только на стремлениях подсознания, можно жить на лоне природы традиционной жизнью, не поднимаясь над уровнем индийской деревни, вперёд эволюцию ведёт разум, он приводит человека на новый уровень бытия, где то же подсознание находит новые впечатления, неведомые ранее. Разум, эта мёртвая развивающаяся биомашина, она рулит человеческой жизнью. Эта биомашина ведёт живое я, истинное я, постоянно вырывающееся из оков разума на свободу, мешающее ему, это лишняя сущность для разума. Но всё это движение, с другой стороны, ради неё — этой лишней сущности (хотя разум и не понимает этого). А что если разум с помощью каких-нибудь технологий будущего решит избавиться от этой лишней сущности, чтоб не мешала ему идти вперёд, не создавала конфликтов? И пойдёт дальше в будущее бессмысленная мёртвая оболочка, восстание машин, уничтожившее людей, восстание разума, уничтожившее настоящее «я». Как переплетены и взаимоисключающи интересы разных элементов человека, как смешно устроена жизнь, как смешно устроен человек, это было забавно, и это-то и вызывало смех...

Я всё лежал, хотя ненадолго мог уже вставать. Я нашёл, как хоть иногда реализовывать своё ментальное состояние на людях, я стебался, когда мне удавалось встроить в разговор хоть слово, я делал это так, что все покатывались со смеху, у меня катились слёзы от смеха, напряжение было слишком сильно. Вскоре я заметил, что все считают, что я уже отошёл, или что семена плохо действуют, поскольку я отвечал на вопросы ясно, чётко и очень адекватно. Я пытался объяснить им, что суть не в этом, что они просто не видят моего ментального пространства. Описывая музыку, я обмолвился о квадратах, и Артём назвал меня квадратным человеком, мне очень это не понравилось, я бы крайне не хотел быть квадратным человеком, и если действительно открылась моя квадратная сущность, я бы хотел изменить её на что-то более живое. Но тогда всё действительно вписывалось в квадраты. Воспалённо-напряжённый мозг чётко очерчивал каждое движение, происходившее вокруг, каждое слово, каждый звук, всё улавливалось сознанием, у всего этого очерчивались концы и начала, причины и следствия, тут же просчитывались ответы, не то что я стал умнее или внимательнее, просто тот уровень ума или внимательности, что был, очертился до болезненной чёткости. Вписался в замкнутый квадрат. Поведения, действия, отношения каждого человека в комнате — я мог описать каждое из них определённой чёткой словесной формулой, подвижное действие разбивалось на ряд элементарных составляющих, это как плавная линия, при достаточном увеличении оказывающаяся составленной из пикселей — квадратиков. Я не мог представить на месте этих квадратов, составляющих мир, круги или аморфные массы, всё было слишком чётко и определённо. Что-то можно было не знать или не понимать, не разглядеть какие-то квадраты, но они от этого не становились аморфными кругами. Отдельные, очерченные, соприкасающиеся определёнными известными гранями слова, фразы, действия, жесты складывались в квадраты образов, квадраты настроений, квадраты отношений, квадраты личности. Слишком всё пусто-чётко. Я хотел поесть, или выпить, или хотя бы выкурить кальян, они думали, это наложится на моё состояние, будто я, типа, и так торкнутый, проблема же была в ином, именно в этой кристальной квадратной пустоте и всепроницаемости разума, которую хотелось заполнить, затмить хоть дымом, хоть едой, хоть алкоголем. Ну хоть, по крайней мере, поугарать, реализовать её через остроумие, но мне так редко давали сказать что-нибудь, когда у меня получалось вставить слово, мне этого хватало, чтоб слово валило всех со смеху, но это случалось слишком редко, для моего состояния, по крайней мере. И смех был лекарством.

Ночью, ближе к рассвету, все хотели темноты, и всех раздражали даже маленькие лампочки — индикаторы на колонках или на Card reader, ноутбуки прикрыли, чтоб они не светили, но и свет, проходивший через их щель, тоже раздражал. В темноте забили кальян, я дышал им, как паровоз, но кристальную пустоту разума задымить было не так уж и легко, по-моему, у меня так и не получилось, и я бросил это дело. Интересно, как мне удалось заснуть, такое ментальное напряжение не помешало провалиться в сон, сон как бы прошёл сквозь него, и ментальное напряжение тоже провалилось в сон. На следующий день все долго отходили, почему-то так же долго, как и я, хотя они только пили, по сути. Валялись до шести вечера, ушли только на закате, долго ждали автобуса и снова вернулись ещё на ночь. У меня весь день болела голова! У меня по природе никогда не болит голова, а тут болела весь день. Та самая лобная часть, ближе к глазам. Болела, как от напряжения. Болезненность ощущалась и первую половину понедельника. Сейчас вечер понедельника, вроде, общая болезненность прошла, но иногда слабое побаливание лобной зоны мозга над глазами я испытываю до сих пор. Ну что тут можно сказать, как я понял, психоделик и наркотик — это разные вещи. Для самопознания и новых ощущений этот психоделик стоит разок принять, но принимать его далеко не кайф.

 — Ну что там с нашими семенами? — спросила Юля.
 — Кстати, что там с семенами? — спросила Крис.
 — А я не знаю, — сказал Артём.
Булькает кальян, звучат приходящие смс.
Начинает играть новый трек:

какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
О, официант, можно мне кружечку какао?
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Пожалуй я сегодня возьму… Да, спасибо, я буду ждать за столиком.
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Когда принесут моё какао?
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Я хочу попить моего какао.
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Какао, принесите мне какао. Какао? Хе-хе-хе… какао…
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Попробуйте какао.
Ой, какое оно горячее! Унесите. Унесите горячее какао. Остудите мне какао, оно слишком горячее, я не могу его пить.
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Да пейте, пейте какао!
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Помню, мама мне в детстве какао готовила. И комочки оставались, они всплывали, можно было их ложечкой доставать.
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
А бывало, встанешь утром и как-то, знаете, вот, ни кофе, ни чай, вот, не прёт. Но вот кружечку какао наваришь и как-то хорошо очень.
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
А вот пейте какао. Сейчас, сейчас, сейчас, сейчас, сейчас…
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Пожалуйста, вот ваше какао.
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Сейчас, сейчас, сейчас будет какао, сейчас будет какао…
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Ждите, мы вам принесём, вы будете пить горячее какао.
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Напиток индейцев Южной Америки. Издревле его пили и пьют по сей день.
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Попробуйте какао. Попробуйте. Ну попробуйте же, вкусно!
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Дети. Все за стол! Какао!
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Милый, какао. Ещё, ещё какао.
какао, какао, горячее какао, какао, какао, горячее какао…
Какао бьёт мировые рекорды по продажам. Его покупают в основном… все… все… все… все…

 — :))) Мальчики, вы гении! — резюмирует песню Крис.
 — :)))
 — Да-да, было время. Ну что, теперь ударим по Мередит Монку? Копируй этот файл.
 — Ага.
 — Это прям было замечательно. Я прям под впечатлением — под впечатлением.
 — Как бы музычка не наша, она просто играла на плеере, чья-то непонятная музычка.
 — Так, я их заливаю в третий раз, да?
 — Да! Проверяй, чтобы они как бы разбухли. Они должны мягкими стать. Если некоторое количество будет не мягкое, то ничего страшного.
 — Вообще-то, ложкой если, они довольно мягкие.
 — Мне пришло в голову, если на такой водичке кальян поставить? — спросила Крис.
 — О-о-о-оооо…, я не знаю, конечно, — задумался Артём.
 — Зато эффект самоубеждения сыграет свою роль.
 — Они, вообще, мягкие.
 — Ну наверное они уже это. Они должны быть совсем такие мягкие-мягкие.
 — Вот. Там сейчас копируется, или что? — спросила Крис.
 — Всё, скопировалось. Включай Мередит Монка.
 — «Turtle Dreams» альбом называется. Вот этот трек классный. Правда, он длиться дохуя, но мы его весь слушать не будем. Музыка вообще, по мне, так гениальна. Трек называется — Сны черепашки. Знаешь, когда я в первый раз по ссылкам его слушал — за душу трогает, действительно, будто черепашка эти сны видит, — рассказал Артём.
 — Ну оно хорошее, мелодичное, это не тот скрежет, который Андрей пытается ставить.
 — Андрею, кстати, тоже очень понравилось.
 — Оно более сиропное какое-то.
 — Понимаешь, у каждого свой сироп.
.
.
 — Берёшь ложку, забрасываешь в рот, пережевываешь. Пережевывай тщательно очень. Чем больше пережуёшь, тем лучше будет. Ещё через слизистую будет впитываться. В кашу пережевывай. И держи во рту.
 — Да они сами по себе как каша. Гречка какая-то.
 — Если съешь их достаточно от них будет какое-то неприятное ощущение, будто они там в горле встанут. Но это терпимо, и это не так сильно влияет. Ну всё, друзья. Хотя, начнётся наверное где-то через час. Будьте готовы ко всему. И ты, Юра, не ходил бы ни туда, ни сюда, а занял бы одно положение… Они ж, представь себе, теперь нас вдвоём будут обсуждать в мыслях. Мы их даже не услышим. Они про нас такие гадости будут говорить. А мы и не поймём.
 — А мне нечего про вас такого сказать.
 — Знаешь, Серёга классную штуку рассказывал, как он, Яр и Серёга наелись сиропа. Подходят они к рекламному щиту, и Яр берёт пальцем и начинает тыкать в щит, казалось бы, хаотично, а Серёга смотрит на это всё и понимает, что он хочет ему сказать. И начинает тыкать в щит тоже. А там, на щите реклама, много букв, и они просто на буквы тыкали и слова друг другу тем самым писали. И стояли минут сорок просто вот так общались. Ты ж знаешь, понимание приходит вообще неизвестно откуда.
 — Ну да.
 — Они даже вкусные.
 — Как гречка, по-моему.
 — Народ, аккуратнее. Я говорю, примите полулежащее положение.
 — А я жрать хочу, — заявила Юля.
 — Не надо жрать.
 — Я знаю.
 — Ни в коем случае.
 — А тут конфеты, от профсоюза подарок стоит, — вспомнил я.
 — М-м, от профсоюза? От институтского?
 — От университетского. А то я думаю: что меня маман конфетами не угостила…
 — Подожди, Юра, по какому поводу тебя конфетами кормят? — не понял Артём.
 — Ну, я – член профсоюза. Подарки. В институте птичье молоко, а в университете… в университете я даже не знал, что я – член профсоюза, может я забыл просто.
 — Наверняка что-нибудь подписал где-нибудь.
 — Не, ну в институте-то я помню, как подписал, а университет – это вообще абсолютно дикое просто, средневековое заведение, ещё более дикое, чем просто улица, оно вполне могло там быть встроено в сам контракт или вообще по умолчанию, хочешь работать — плати, не хочешь платить — не работай.
 — Понятно.
.
.
 — О, вот это вообще божественный трек.
Из 8-битной музыки у меня много знаешь чего? Саундтреков к ZX spectrum.
 — Это группа?
 — Нет. Это компьютер.
 — Да, я знаю, что был компьютер.
 — Саундтреки к играм. Дело в том, что какие-то больные люди на каком-то сайте собрали нереальную коллекцию, и там просто неограниченное количество, десятки тысяч файлов. Там файлы — сиквенсы, буквально от одного до четырёх килобайт весят, и программки, через которую слушать и через которую конвертировать в wav.
 — Юра?
 — Ага.
 — Я беру в оборот овощную смесь.
 — Оборачивай, оборачивай.
 — Ты какую смесь взяла: оральную или аборальную?
 — А это будет приятным сюрпризом.
 — Юра, сразу говорю, как только почувствуешь что-то неладное — ляг. Я извиняюсь за эту музыку, но она мне нравится.
 — Я ненавижу этот трек, я ненавижу его! :))))
 — Знаешь, что мне порой нравится? То, что когда слушаешь музычку, думаешь Aphex Twin там какой-нибудь, девяносто четвёртый или ранний немножко год, там ещё такая психоделичная страшная музыка, а когда у Андрейки спрашиваешь год, оказывается восемьдесят пятый там, ты ещё не родился, а люди тогда уже гнали. А я только сейчас к этому подхожу. Понимаешь, люди гнали ещё пятнадцать-двадцать лет назад, а я только к этому подхожу.
 — Они гонят испокон веков.
 — Но так гнать — извините. Анекдот вспомнился один забавный. Вовочка назвал учительницу дурой. Созвали педсовет, вызвали родителей, говорят Вовочке: — Значит так, скажи три раза «Марья Ивановна не дура» и извинись. Вовочка «Марья Ивановна не дура… Марья Ивановна не дура? Мария Ивановна не дура?! Ну извинииииите!» :)))))))
 — :))))))
 — А дай я запью?
 — Алкоголь? И ЛСД? :))))
 — :))))
 — Вот тебе грейпфрутового сока лучше бы.
 — Да, это было бы нормально.
 — В желудке тяжело стало.
 — Тяжело в желудке — легко в бою.
 — Что за тема?
 — Нравится?
 — Просто проблема в том, что я под неё танцую.
 — Да-да, очень классно. По-моему, следующая вообще неплохая.
 — Цианистая оборона.
 — Несмотря на то, что я люблю всякие старинные танцы, всё-таки рваный ритм больше подходит.
 — Если тебе нравятся рваные ритмы, тогда матметалл, маткор и матрок. Это математическая музыка.
 — Ну я поняла.
 — Берёт, нет?
 — Чуть-чуть жарко стало.
 — Нравится музыка?
 — Ну да. Резковатая, правда.
 — Ладно, выключим музыку и взорвём тему.
 — Там про что?
 — Уууу, брат… Это такой вот интерфейс в игре, собственно, вся игра выглядит так же.
 — В каком-то журнале «Радиотехники» был даже раздел: игры на программируемом калькуляторе.
 — Игры на программируемом калькуляторе? Это знаешь, была игра такая, у неё была кнопка «вернуть назад» и в чём заключалась игра: один жмёт на какую-то циферку определённую, а второй на Backspace, и у кого в какую сторону движется. :))))
 — :))))
 — Всё, я буду смотреть на отражение в зеркале этого безобразия.
 — А я тебя там не вижу.
 — Я тебя тоже не вижу.
 — Слушайте, :))))) это реально вы друг друга не видите или вы это нереально друг друга не видите?
 — Зеркало такое. А может быть она просто оборотень.
 — Ну всё, начались приключения. Переводите быстро.
 — Река. Мёртвые тела, что-то там будут, асклепиус, короче. Почему ты рыдаешь…
 — Непереводимая игра слов.
 — Знаешь, я когда под сиропом это смотрел, я так переживал за главного персонажа, я думал, просто, себе зубы с языком выдавлю. От переживания. Звук офигенный. Просто, понимаете, когда эту игру начинаешь понимать, насколько она просто офигенная, несмотря на свою убогость, казалось бы, я тебе покажу, как эта игра построена, ты в шоке будешь. Потому что я был в шоке.
 — Вот сейчас можно даже остановиться среди дождя и подумать.
 — Ну вот, смотри, сколько их, мочи.
 — Нет, это хорошие люди.
 — Ну вот и мочи их.
 — Нет, не стоит
 — Они на тебя могут обидеться?
 — Всем привет от Деки.
 — Здорово.
 — Ему так же.
 — Тошнит?
 — Да нет. Просто. Не могу смотреть на такую игру.
 — Да? Почему?
 — Надо постоянно, внимательно смотреть. Я лучше так, в потолок посмотрю. Или хотя бы на подоконник.
 — Ты неудачник. Я вышел из игры, если ты не заметил. :))))
 — :))))
 — На самом деле, когда появился ещё Doom, когда там монстров надо было мочить, я в этот Doom поиграл пару часиков, и у меня началось такое нервное напряжение, я даже спать не мог, а такое у меня бывает редко, я вообще не чувствителен, глаза закрываю, веки трясутся, открываются, в закрытых глазах Doom продолжается вовсю. Я пошел, принял душ и включил старый советский художественный фильм, «Джентльмены удачи», и ничего, отпустило меня. И вообще я в игры не играю, мне терпения не хватает.
 — Интересно, если я сейчас засну? — спросила Юля.
 — Не надо засыпать, не смей! Зачем ты ела? Как Андрейка, у него есть такой прикол: напиться сиропа и спать лечь. Я ***ю.
 — А может ему сны клёвые снились.
 — Мы тебя разбудим.
 — Нет, я понимаю, есть такой клёвый эффект. Понимаешь, есть такие приколы, как спать под сиропом. Это отдельная тема. Но, просто, не спать под сиропом, я вам честно говорю, гораздо интереснее. Снится и без сиропа всякая фигня.
 — Так вот, что хотел сказать. Мне терпения не хватает в компьютерные игры играть. Мне хватает только, когда брат интересную игру приносит, говорит, смотри какая игра, начинает в неё играть. Я сажусь на диван и смотрю пятнадцать минут, будто кино, как он играет, мне достаточно.
 — Ты что-нибудь чувствуешь, Юля?
 — Не знаю.
 — Понимаешь, то, что она не знает, это уже интересно. Раньше она говорила, что ничего не чувствует, сейчас уже не знает.
 — Я покурю, меня сейчас не убьёт?
 — Ничего не убьёт.
 — Да, пить так нельзя, курить так можно.
 — Ну в смысле, курить — это курить.
 — А пить это, сам понимаешь, пить. :)))))
 — Никто не хочет пойти покурить?
 — Я хочу пойти покурить.
 — Я хочу пойти покурить.
 — Пойдёмте все вместе покурим.
 — Ой, я сейчас вообще ничего не хочу.
 — Оооо! :))))))
 — Я хорошо жевал.
 — :))))))
 — :))))))
 — Короче, дело в том, что когда оно начнётся, ты не ошибёшься.
 — Да у меня изжога, вот что у меня началось.
 — Досюда долетел запах подъезда! Запах подъезда arrival. Запах подъезда come here.
 — Так, определённо мало посолила.
 — Что, всё испортила?
 — Пересолила.
 — Это плохо.
 — А я ещё не размешала.
 — Ты производишь резкие кухонные звуки.
 — Вот такая я вот резка кухонная женщина.
 — Кстати, — вспомнил я свою мысль.
 — Да? — отозвалась Юля.
 — Я завожу одноразовую кухонную посуду.
 — Да?
 — Да. Теперь она у меня даже где-то есть. Она лежит на дальней верхней полочке.
 — Ты думаешь, это имеет смысл? Я вот не люблю одноразовую посуду.
 — А я принципиально завожу, и мыть теперь не надо будет.
 — М-м.
 — Ну, если есть со сковородки, то она, конечно, не нужна, но если не со сковородки, то с одноразовой посуды, значит. Я считаю, что мы, люди, высшие формы жизни, и поэтому своё время, силы тратить и, э-э-э… ментальную и физическую энергию… и чувство прекрасного не должны тратить на мытьё посуды.
 — Юра, ты давно определял свой соционический тип? — приходит Андрею в голову какая-то мысль.
 — А не помню, какой-то там Есенин, наверное.
 — Это, я хочу тебя ещё раз протестировать просто.
 — Ну давай ты мне будешь читать, а я…
 — Ну только не сейчас.
 — Ну просто быстро прочитай, а я отвечу, да или нет.
 — Нет, там очень много, на самом деле.
 — Да, — подтверждает Юля.
 — Смотри, она сейчас мне бросит мячик.
 — Нееет…
 — Я его поймаю... — Юля заржала.
 — Я просто предполагаю, что Юра…
Зашёл Артём, и разговор перетёк в новое русло: — А знаешь, Юра, в чём плюс с мускатными орехами?
 — В чём?
 — Плюс в том, что тебя начинает переть, скажем так, чуть-чуть дольше, чем от сиропа, ну, скажем так, чуть- чуть попозже. Но, прёт, скажем так, не так сильно, как от сиропа, хотя, смотря сколько съесть, но дело в том, что прёт гораздо дольше, — он улыбнулся с видом домашнего кота. — Первый, если скушать где-то вечером, начинает переть вечером. Вот. Потом, весь следующий день тебя прёт стабильно.
 — Круууто, — отзываюсь я без энтузиазма, но с теоретическим интересом.
 — А через день, ну, то есть, как бы ещё один следующий день, тебя уже начинает отпускать. Такое отпускное длительное состояние. А следующий день… — мы все тихонько и добродушно поржёвываем, — следующий день ты понимаешь, что тебя, вроде как, полностью отпустило, но остатки где-то ещё в сознании промелькивают. В общем, это очень длительная такая штука. Я по-моему рассказывал, как мы не могли встать.
 — Нет.
 — Когда мы просто сделали настойку на мускатном орехе, выпили и огорчились, потому что нас вообще никаким боком. Нас даже как от водки не вставило. И мы легли все спать благополучно, — бодренько заключил первую часть рассказа Артём. Юля засмеялась, предвкушая.
 — Что ты смеёшься? А у-у-у-утром, утром я проснулся, дай ка, думаю, встану. Ан нет… Я могу как тюлень ворочаться, на бок вот, с бока на живот.
 — Главное. Чтоб почесаться можно было, — заметил я.
 — На спину, опять же. А встать как-то вот проблематично. Ни рукой, ни ногой пошевелить не могу.
 — А надо на работу уже давно?
 — Нет, это было на Чандалазе.
 — Серёга глаз один открывает и говорит: «Какого хера, говорит, ворочаешься»? Я говорю: «Знаешь Серёга, проблема возникла. А в чём, собственно, дело»?
Мы все ржём.
 — В чём собственно дело, я встать не могу! Говорю: «Можешь вообще там рукой, ногой»? Он говорит: «Ну щас попробую». Пытается и у него ничего не выходит. «Ты знаешь, Артём, говорит, у меня тоже проблема возникла». И лежим мы с ним вдвоём в палатке, ворочаемся с боку на бок. И как-то вот дальше этого — никак. Начинаем обсуждать это. Тут из соседней палатки, слышу, голоса доносятся. Я говорю: «народ, у нас вот проблема возникла». Те говорят: «Ну ка — ну ка, какая проблема»? Я говорю: «Вы вот попробуйте встать». Они говорят: «Щас попробуем». Пробуют и ничего у них не выходит. И представьте себе, четыре тела лежат в двух палатках и просто четыре часа к ряду пытаются встать, ворочаются, разговаривают, и как-то не получается.
 — Не пробовали спать ещё? — предложила Юля.
 — Да спать как-то уже и не хотелось, понимаешь. И вот потом меня на клапан прибило очень сильно, и я сделал очень, очень сильное ментальное усилие, вот…
 — А кто из вас первый встал?
 — Я проснулся первый. А встал? Встал первый я, потому что на клапан перекрыло очень сильно. Вот, прям, это, надавило. Я говорю, вот, через ментальное усилие встал, остальных я просто расталкивал, распихивал, чуть ли не на ноги ставил. Забавные ощущения. Просто был случай, когда один человечек, с которым мы сироп пивали и курили всякую гадость, он раньше всех нас попробовал мускатные орехи и об этом нам рассказал. Он, говорит, съел три ореха, всю ночь лежал, думал о жизни, как-то необычно он думал о жизни, а утром, когда он, тоже, попытался встать, у него ничего не вышло. Так он пролежал ещё один день. Пролежал, подумал о жизни, говорит, мне ни в туалет не хотелось, ничего, просто лежал и думал о жизни. Потом он уснул. Утром проснулся, ещё полежал полдня, потом встал и начал дела делать.
 — Ну как. Сознание уже изменилась? — спросил Артём.
 — Нет ещё, — ответила Юля.
 — И у тебя не изменилось, Юра?
Я отрицательно покачал головой.
 — И изменений никаких вообще не почувствовали?
 — Я нет, совсем, — ответила Юля.
 — А ну-ка быстро почувствовала изменения! — засмеялся Андрей.
 — Я только хочу чего-нибудь уже съесть, вот этого вот, что у вас, — придумал я.
 — Да я тоже хочу, точно! — подтвердила Юля.
 — Вот, это наши изменения.
 — Не надо, хватит, обойдётесь. Так вот, в чём дело, однажды мы классно тоже собрались в одном месте и решили покурить. А девчонка одна никогда не курила. Вот. Покурила она, значит, и ждёт, когда же её начнёт переть. Проходит минут сорок, нас уже всех там просто развозит по полу, мы играем в нарды, и в общем так весело, нет, в мандавошку мы играли, да. Это ещё веселее.
Юлька ржёт.
 — Не в ту мандавошку, это настольная игра такая, — объясняет Артём. — Это тюремная игра настольная. Понимаешь, там люди и жопы проигрывают и что только не проигрывают, и там нужно очень внимательным быть, а когда ты накурен…
 — Для того чтоб проиграть жопу, надо жопу поставить, — резонно замечаю я.
 — Ну понятно. И суть в том, что, понимаешь, когда ты накурен, внимательным быть не получается. Увы. — Артём, вспоминаючи, усмехнулся. Там или ты становишься необычайно, предельно внимательным, настолько, что…
 — Рассчитываешь ходы на несколько игр вперёд.
 — Да, но это уж крайний случай, но, в основном, становишься просто невнимательным. И понимаешь, что там происходит такой дурдом, ты прощёлкал что-то где-то, спокойно взял фишку, так вот перетащил на другой конец поля, и этого никто не заметил. И ты играешь уже там. Не важно, вообще, что хочешь делай, народ обычно не замечает. Если тебя поймали, то поймали. И знаешь, как здорово, воровать друг у друга фишки…
 — Так с девушкой что?
 — А, с девушкой, вот, мы играем в мандавошку, а девушка сидит и ждёт, когда же собственно начнётся. Сидит: «Ну как»? — «Да что-то меня не торкает». Сидит она минут сорок вот так и ждёт, когда ж её торкнет. Сидит она, бедняга, и думает о том, что её не торкает. Не торкает её и всё. Всех торкает, а её не торкает. Понимаешь? И вот сидит она сорок минут и думает о том, что всех торкает, а её нет. А потом сидит она, и её так — дрмммм…
Мы все ржём.
 — Короче, понимаете, её торкать начало так же, как и всех, с первых минут, только до неё это не дошло.
 — Не, мне нравится, когда так торкает, что доходит, — возразил я.
 — Понимаешь, Юра…
 — Я понимаю, что может мой астральный план и торкает…
  — Понимаешь Юра, когда я сидел Матвея, я сидел у меня у Матвея, Матвввея у… ёб твою мать, у Матвея на хате, и меня торкало, я б хотел, чтоб меня не торкало, потому что меня просто расплющивало по стене, размазывало и чуть ли сквозь неё не просачивало.
 — Круто!
 — Я тебе говорю — это ни разу не круто. Быть может, ночью ты это поймёшь.
 — Не, ну смотря, какая стена, если бетонная…
 — Бетонная, увы.
 — Вот! А если кирпичная, с дырочками.
 — У вас точно ничего не изменилось?
Мы с Юлей и Артёмом вместе ржём.
 — Не знаю, это у вас надо спросить. Вы — точка отсчёта, язвенники, трезвенники.
 — Вот мы сейчас начнём кушать, и будет ужасно, — сказала Юля.
 — А мы, знаешь, мы втихомолку, мы в ванну пойдем, закроемся с Андреем и там будем кушать.
 — Пойдем в бане кушать.
 — Исподтишка так таскать по чуть-чуть.
 — Под одеялом.
 — Анекдот есть классный. Когда мужик один, как не напьётся, так в вытрезвителе, даже не то что напьётся, только выпьет рюмку, и тут же ничего не помнит и просыпается в вытрезвителе. Думает: «Напьюсь дома под одеялом, закрою дверь, лягу под одеяло и напьюсь». Значит, залез под одеялку, взял бутылку водки, раздавил её, вот, очнулся в вытрезвителе. «Блять, говорит, как я здесь оказался, я ж дома под одеялком пил». — «Так мы тебя в одеялке-то и взяли, когда ты за второй пошёл». Это знаете как классно, когда ты накурен, идёшь в магазин за какими-нибудь сигаретами или ещё чем-нибудь. Это просто целое испытание. Это как в этом: «Гена, вот то самое полотенце». Ты подходишь, готовишь речь заранее, подходишь, на одном выдохе говоришь, там, Элем, а она впадлу возьмёт и спросит: «Красного или синего»?
 — О чёрт...
 — И ты уже: с… с… сука… :)))))))))
 — :)))))))
 — :))))))))
 — Может гитару подрочить маленько… — придумал Артём.
 — Ну давай.
 — Щас попробую. Сюиту какую-нибудь.
 — Сюиту «Звезда по имени Солнце».
 — Как она умудрилась вся полностью расстроиться, что за пидорство?!
 — Почему, она не полностью расстроена.
 — Ну может она просто — грусный человек.
 — Нет, вы не понимаете, это особая гитара. Особый тип звука. Она так настроена. Нельзя всё подводить под какие-то общепринятые шаблоны.
 — Дело в том, что я её настраивал, я её подвёл подо что-то, а она обратно вернулась.
 — Потому что она не подводима под общепринятые шаблоны.
 — И как мне на ней играть? Я не могу играть на не подведённой.
 — Ну как, играй, не опираясь на общепринятые стандарты. Импровизируй.
 — Что такое авторская песня, я хочу сейчас об этом вам рассказать.
 — Может, сыграешь?
 — У меня есть подозрение, что картошка готова.
 — Кристина, что ты сделала с картошкой?
 — Юра, если ты утверждаешь, что в немытом и нечищеном виде она была лучше, чем сейчас, флаг тебе в руки.
 — Я не буду обижать тебя. Я уверен, что картошка отменная. :))))
 — Да, — подтвердила Юля.
 — Нет, на самом деле я очень часто не вкусно жарю картошку.
 — Не, на самом деле сейчас я даже пробовать не буду.
 — А я тебе и не дам, — сказал Артём.
 — О, тем более он мне и не даст.
 — А что будет, если мы поедим? — спросила Юля.
 — Зачем, зачем тебе?! — вопрошает Артём.
 — Проблеёмся и никакого эффекта.
 — Конечно.
 — А вообще, мне Андерсон однажды заявила: вкусно ты приготовила картошку. Хотя картошку мы едим очень часто.
 — Андерсон – та самая Ольгина одногрупница?
 — Да. Хотя подожди, нет, Андерсон — Ольгина одногрупница, но вот та самая ли…
 — Ну, о которой ты рассказывала.
 — Скорее всего — да. Я просто не помню, помню, что кто-то очень хотел попробовать сальвию. Но не уверена, что она.
 — Сальвия — это что такое?
 — Принесу как-нибудь. Шестьсот рублей грамм, но грамма хватает на восемь человек и каждому по несколько раз.
 — А что это такое?
 — Это определённый вид шалфея, который растёт где-то…
 — Далеко в горах.
 — …в Южной Америке, индейцы тамошние его листья прям срывают и жуют. Но мы, белые люди, научились делать экстракт Сальвии и курить его. Ооооо, браааттт, это пятнадцать минут, но какииих! Вот реально, там в эффекте я не сомневаюсь ни на секунду, ещё ни одного человека не было, которого бы не взяло. Даже самые сомневающиеся потом говорили: не-не-не!
 — А сколько стоит?
 — Шестьсот рублей грамм. Можно скинуться. Но там, понимаете, стены отваливаются, пол уползает в воронку, тебя скрючивает, ломает, или может быть, тебя выбросит из тела, а ещё знаете, как страшно быть ядерной снежинкой! Ядерная зима, и выпадает такой радиоактивный снег. Я вот был радиоактивной снежинкой. Это знаете как страшно. И, с другой стороны, приятно, потому что снежинки ничего собственно больше не надо, лишь бы выпасть. А я вот выпадал не один раз…
 — :))))))))
 — …Сижу я, значит, вот темно, и вот тут начинает такая воздушная тревога, меня поднимает, крутит, страшный вихрь поднимает меня в необычайные выси, потом воздушная тревога прекращается, и меня начинает плавно-плавно опускать, я опускаюсь на ветви гигантской, огромной ели, но ель-то может быть и обычная, просто я — снежинка, понимаете, а то время, пока я плавно опускаюсь на ель, трещит счётчик Гейгера. И вот меня так много-много раз за ночь, я всю ночь летал, будучи снежинкой. Это мы тогда с Серёгой сальвии перекурили немножко. И когда я уже уснул, меня глючило, и глюки реальные, всё и физически ощущаешь, всё реально. И тут до меня в определённый момент доходит, что всё это — глюк какой-то. И надо бы выйти из этого состояния. Я делаю ментальное усилие — выхожу — открываю глаза, и вижу — сижу я в тёмном зале, на полу, по сторонам смотрю, и вроде как отпустило, а счётчик Гейгера трещит. Всё, думаю, теперь он всю жизнь будет трещать. Я встаю, иду на источник звука, смотрю — кошка, сука, в чётыре часа ночи с целлофановым пакетом играет.
 — :)))))))
 — Юра, это моя подушка, — говорит Крис.
 — Вполне возможно, этим треском она и создала мне трип.
 — Просто у меня дома такие наволочки, — поясняет Крис.
 — М-м, ну, наверное, я их и захватил с собой, когда был у тебя в гостях.
 — Да, ты скоммуниздил у меня подушку. Можно сказать — сдемократил у меня подушку!
 — О, вроде настроил. Да, Андрей, ты вправду художник, да, Андрей, ты и впрямь молодец, ты рисуешь голых девчонок, но это ещё не конец. Твой карандаш — словно шпага, твои мысли — словно струна… да, что-то такое.
 — Товарищи, а вы будете кальян ещё?
 — Я пойду, покурю ещё. Тёма, если что, картошка и твой взбитень рядом стоят.
 — Ты знаешь, такое ощущение, что она опять расстроилась.
 — Ощущение такого специфического напряжения лицевых мышц, которые бывают отключены, у меня сохранилось.
 — Вообще, ты просто изменения чувствуешь?
 — Да. Нет, не в сознании.
 — Не в сознании. Вообще.
 — Ну, вообще, мне уже давно тошновато.
 — А у тебя? Ладно.
 — Хочешь увидеть меня в умном виде?
 — Что-то ссыкотно мне стало. От слов твоих.
 — Может, свет включить, чтоб видно было?
 — Ну давай свет включим.
 — Очки одеть?!
 — А мне, кстати, очки идут.
 — Ты похож на студента-медика, который сейчас начнёт резать, он до конца не уверен, живое это или мёртвое, и правильно ли он будет резать, и вообще, это всё эксперимент, в том числе и моральный, не только физический, но резать он будет.
 — Сколько минут длится этот световой трек?
 — :))))
 — :))))
 — Это, помнишь, как нас Андрейка чуть не обманул? Я ему сказал: «Андрей, меняй музыку», он сказал: «Ну пусть трек доиграет», я было согласился, но перед этим глянул на трек, он длился семьдесят шесть минут…
 — :))))))
 — Андрей — фашист, я знаю.
 — Да что там, в семпловом редакторе, если трек однообразный, можно его…
 — Музыка однообразная, аранжировка скудная.
 — …ну вот, можно его копировать.
 — А вот эти вещества Ипомеи, они вообще всегда действуют по-разному?
 — Что ты делаешь?
 — Я руками путаю.
 — Ты всегда так делаешь?
 — Да, иногда я так делаю, — подтвердила Юля.
 — Хорошо, а то я уже беспокоиться начал. :))))
 — :))))))
 — Мне просто нравится.
 — Вот мне интересно, как у Юли устроены мозги, по отношению к моим мозгам.
 — О, классно.
 — Вот на неё психоделики будут действовать так же, как на меня?
 — Да нет, я думаю, будут у вас по-разному.
 — Знаешь, говорят, под коксом люди читают мысли друг друга. Два человека сидели под этой ***нёй и слились воедино. Он смотрит на человека, и кажется что одна часть его лица, а другая часть её лица.
 — Рассказывал.
 — И они не то чтобы читали мысли, а их просто думали вместе. Даже не то, чтобы вместе, а как бы одно.
 — Прикольно.
 — Прикольно. Только страшно.
 — Ириска!
 — Да?
 — Туши свет, пойдём бухать!
 — Да, что-то там ходит… Не, она пытается исправить свою картошку соусами. :)))) — понял я.
 — Слушай, ты не всыпала какого-нибудь сладкого соуса туда?
 — Нет.
 — Не смей даже пытаться. А то у Юры тут в холодильнике хранится редкостное дерьмо какое-то.
 — Перестаньте о еде говорить, пожалуйста, — не выдержала Юля.
 — У него есть ананасовый сладкий соус. Он, возможно, вкусный, а вот второй какой-то — такое дерьмо, Юра, когда я был маленьким, мне мазали горло люголем, когда я простывал, это хуже всего на свете.
 — Не правда! — возразила Юля.
 — Тебе что, это нравилось?!
 — Ну не то чтобы нравилось, но мне это и ни не нравилось, это было нормально.
 — Представляешь, ей нравится храп. Халва по-моему тебе тоже нравится, да?
 — Халва? Да.
 — И манго она ела. Ну да. :)))
 — Не, манго нам всем не понравилось. Оно было в натуре просрочено, — заметила Крис.
 — Ты просто его не распробовала. Нужно было его поесть.
 — Тебе нравилось, когда тебе люголем горло мазали?
 — А мне по сей день иногда мажут. Отвратительно. Ненавижу.
 — Мне аж умереть хотелось в эти моменты.
 — Так вот, фишка в том, что когда мне надо горло прочистить люголем, я до сих пор не могу это сделать сама, маму прошу.
 — Я бы вообще весь люголь уничтожил на свете, все мировые запасы.
 — А как же горло, ему же плохо будет без люголя.
 — Да я не знаю, нафиг этот люголь нужен, это гадость редкостная. Это какие-то фашисты его придумали. Даже не фашисты, а антропоненавистники как-то.
 — Да вы утрируете, он нормальный.
 — С большой частотой говорите… — признался я.
 — Да.
 — :)))))
 — Я всегда всю химию воспринимала, как войну положительных и отрицательных ионов.
 — Да это классно!
 — Причём эта война была похожа на войну Монтекки и Капулетти, потому что положительные ионы всегда стремились к отрицательным.
 — Чё он улыбается? — спросила Юля, глядя на Артёма.
 — Да потому, что мне радостно за вас, дорогие мои, — ответил Артём.
 — Мне за себя пока не радостно, меня тошнит, — заметил я.
 — Да ладно тебе.
 — Да не, мне уже хорошо.
 — Извини, Ириска, что я тебя не слушал, я с этими кренделями общался.
 — Мне только что было смешно, а теперь меня тошнит.
 — :)))))))) — засмеялась Юля.
 — А сколько вр…, да время ещё только к двенадцати подходит. Ну где-то в первом часу вас начнёт вообще, это…
 — Плющить и таращить, — догадался я. — а тошнить при этом перестанет, да?
 — Ну, как бы, думаю, тебе не до тошнит будет.
 — Тём, шестнадцать минут одиннадцатого, не смешно, — сказала Крис.
 — Что ты говоришь? Не смешно будет? — переспросил Артём.
 — Нет, я говорю, шестнадцать минут одиннадцатого. Это ещё даже не смешно.
 — Да, я согласен.
 — У тебя была какая-то фигня, будто мороз по коже прошёл? — спросила Юля.
 — Нет, у меня такого не было.
 — Что у тебя было? Мороз по коже проходил? — переспросил Артём.
 — Нет, просто ощущение такое, будто у тебя мороз пробегает, от шеи по затылку.
 — У меня интересная фольмулировка возникла.
 — :)))))) — засмеялась Юля.
 — Фольмулировка возникла :)))))
 — Или её сфольмулировать по-другому…
 — Психиатрическая больница :))))
 — Щас, щас, подождите, я её сфольмулирую: мне будет так же плохо, как сейчас, но лучше станет больше… но лучше станет…
 — :))))) — засмеялась Юля.
 — … но лучше станет лучше, чем хуже… нет. Но лучше станет больше, чем хуже!
 — А, ну да, — согласилась Юля.
 — Мне… как ты, ещё раз повтори, Юра. С самого начала.
 — Мне будет так же плохо, как сейчас, но станет гораздо лучше, чем…
 — Но лучше станет больше, чем хуже.
 — … да.
 — Короче, это фигня какая-то. Я понял, что если сформулировать по-другому, оно бы гораздо красивее звучало.
 — Нет, смотри, мне будет так же плохо, как сейчас, но мне будет… — попыталась сформулировать Юля.
 — Но лучше будет больше, чем хуже. Всё-ё-ё правильно.
 — Но если лучше будет больше, чем хуже, значит, ему будет лучше? — переспросила Юля.
 — Знаешь, как бы, плохое ощущение останется, но просто придёт другое хорошее.
 — А, это хорошо.
 — Да.
 — Я читала стихи Маяковского. :))))
 — Понимаешь в чём дело: в том, что, как бы, лучше и хуже — они лежат не на одной прямой, это, я б сказал, какой-то нелинейный подход к ситуации. Они лежат в разных плоскостях. Потому что, понимаешь, тебе будет хорошо, но это не значит, что плохо тебе тоже не будет.
 — Ну это понятно. Плохо будет где-то там внизу, а хорошо меня накроет сверху. Я знаю, я понял.
 — Слушай, Юра… — начала говорить Крис.
 — Во время ядерной войны так же большой взрыв накрывает мелкие неприятности.
 — :)))))
 —:))))))
 — :))))))
 — … нахрена тебе материалы про курс Веил? — спросила Кристи.
 — Курс — это что?
 — Курс Веил.
 — У меня всё там есть. Я не знаю, что там есть.
 — Курс Веил, вообще то, это такая потрясающая фирма музыкальных инструментов, замечательные клавишные производит.
 — Я тебе сейчас могу показать, что у меня за потрясающее изобретение есть, — сказал я.
 — Что, мундштук?
 — Не, не мундштук.
 — Какой мундштук, для чего мундштук? Мундштук для сигарет? — заинтересовался Артём.
 — Ты что, куришь? — спросила Юля.
 — Да, он какие-то ароматические покуривает, — ответил за меня Артём.
 — Вот, смотри, какой у меня портсигар, вот здесь Ричмонд, а здесь индийские безникотиновые.
 — Безникотиновые? Они, в смысле, вонючие? — спросила Юля.
 — Они, говорят, там написано по-английски, что если их курить, даже всё улучшаться будет. Ты никогда не курила такие?
 — Нет.
 — Единственное, их нужно курить над чем-нибудь непрогораемым. То есть, с них падают постоянно раскалённые…
 — Кто, кто? Травяные сигары? — переспросил Артём.
 — Да.
 — Офигеть! Можно у тебя стырить? Горячие угольки такие, как капельки. Я помню, я прожог себе шкуру, офигенно, это классно!
 — Как ты мог этим угольком что-то прожечь? — удивилась Крис.
 — Понимаешь, эти горящие камушки очень долго горят, — объяснил Артём.
 — Ээээй! Я тоже хочу покурить, — вмешалась Юля.
 — Юра, это классная вещь. А я, знаешь, что нашёл, я помню, в «Шамане» нашёл травяные сигары, я их покупал по двадцать пять рублей штуку, счастливое было времечко. Но потом они исчезли, и больше их никогда не было, и больше их я никогда не видел. Так чётко было. Пойдём, Юра с нами, бери вот такую штуку. Пойдёмте все вместе в подъезд покурим.
 — Если я там не проблеюсь.
 — Не проблеёшься.
 — А может тебе не стоит курить, потому что когда я в прошлый раз ходила курить, меня тошнить начало. А его и так тошнит.
Я тут же вернулся, потому что стоя, оказалось, тошнит сильнее, чем я думал. Я лёг и, глубоко дыша и пытаясь отвлечься, стал бороться с тошнотой.
 — Ну как ты, друг мой? — спросила Юля.
 — Всё в порядке? — спросил Артём.
 — Всё ли с тобой нормально? — спросила Крис.
 — Да.
 — Тебе просто нужно не двигаться.
 — Я могу на тебя только подышать сигаретой.
 — Ой не-не, не надо сигаретой.
 — Может искусственное дыхание сделать.
 — Нет.
 — Может тебе прямой массаж сердца сделать?
 — Не нужно.
 — :)))))
 — :))))))
 — Меня и так по хи-хи прибивает, а тогда я от щекотки умру просто.
 — Нет, прямой массаж сердца, это, знаешь, когда вскрывается грудная клетка…
 — Я знаю, а ты знаешь, как это щекотно!
 — :))))
 — :)))))
 — :)))))
 — Да, я уже чувствую.
 — Так ты уже протошнился всё-таки?
 — Не, я не протошнился, я просто чувствую первые психические последствия, но они, как бы, грубоваты. Меня в сторону отклоняет сознанием.
 — Во-во-во, началось. Понеслось говно по трубам.
 — Всё, — заключила Юля.
 — Дальше больше, друзья мои, — заметил Артём.
 — Ну во-о-от, — сказала Крис.
 — Я вот не знаю, когда с вами попрощаться, сейчас или может чуть попозже, — задумался Артём.
 — Попозже.
 — Лучше сами со мной попрощайтесь, каждый в свою очередь.
 — Меня по хи-хи пробивает.
 — Я помню, когда Серёгу закидывало куда-то в страшные вещи, меня всего лишь навсего пёрло, он возмутился, он говорит — блин, прёт его, говорит. Тебя, говорит, выкидывать должно, а его, говорит, прёт.
 — Это просто меня по хи-хи прибивает от этих — вау — отклонений сознания.
 — Отклонений сознания, значит, да? Понимаешь в чём дело, ему смешно с того, что видит только он. С того, что чувствует только он.
 — Нет, мне смешно с того, что я теряю координацию в сознании.
 — Да ладно, координацию.
 — Эти потери, они достаточно брутальны. И смешные заодно.
 — А чего ж ты смеешься тогда?
 — А смеюсь я потому, что мне смешно, что такое грубое воздействие.
 — Но если ты смеёшься, значит, оно смешное, видать.
 — Давай, давай, ты запутался в своих словах.
 — Нет.
 — Дай ему сказать, пусть он скажет, — попросила Юля.
 — Дай мне напасть на Юру! Смотри, они уже объединились, она мне уже не даёт напасть на Юру. Она ж понимает, что Юра уже вроде как менее беззащитен, а она ещё пока более защитна. И поэтому она защищает Юру.
 — Я хотел сказать, что меня, что меня…
 — У меня есть огромная семья!
 — …нет, у меня…
 — Нет? — удивился Артём.
 — …Вы не даёте сказать.
 — Ладно, давай, — согласился Артём.
 — …меня умиляют, забавляют те воздействия, которые эти семена на меня оказывают.
 — Да тебе вообще может грубые воздействия нравятся?
 — :))))
 — Они ему не нравятся, они его забавляют, — уточнила Юля.
 — Я говорю — исключительно воздействие на сознание.
 — Угу.
 — :))))))
 — :))))))
 — :))))))
 — Да нет, я просто, на самом деле, радуюсь за вас, — сказал Артём.
 — Ну вот, они сейчас кушать будут, — заметила Юля.
 — И сейчас я буду радоваться за нас. Мой желудок. А желудок будет радоваться за меня. И мы будем радоваться друг за друга.
 — О, я знаю, я не буду кушать, я буду за вас радоваться, — пришла Юле в голову идея.
 — О, давай представлять, как будто мы кушаем ментально. Вот, в энергетике есть такое понятие: мы можем ментально скушать эту еду, и они, когда будут есть физически, не насытятся. Потому что ментально мы её уже съели.
 — Не, ну как это, они же тоже хотят кушать, они же приготовили её себе, как это.
 — Ну, я лично ментально четверть съем.
 — Я читал в «Волшебнике Земноморья» был момент, когда он плавал на лодке далеко в море, они набрали с собой еды, а одна девчушка говорит: зачем, вы же маги, вам стоит сказать слово, и появится пирог. Они говорят: понимаешь, я могу сказать слово, и появится пирог, он будет вкусный, вот только насытиться им я не смогу.
 — Нет, на самом деле в энергетике есть такое понятие, что ты насыщаешься как раз вот этим ментальным.
 — Ты, может быть, энергией можешь насытиться, но можешь ли ты эту энергию в АТФ превратить…
 — А это всё приземлённо.
 — Ну конечно, куда ж нам до вас…
 — Я говорю о том, что если мы ментально её съедим, ты, съев её физически…
 — Нет, понимаешь, в чём дело, там он мог насытиться этим пирогом, то есть, ему показалось бы, что он им насытился, ему есть не хотелось бы, только проблема в том, что организм его реально ничего бы не получил.
 — А вот есть такая маза… — начал объяснять я.
 — :)))))
 — Ага. :)))))
 — Чувак. :)))))
 — … вот, есть такая маза, что съев её ментально, физически от неё твой организм не сможет получить.
 — Ну вот и я про то же и говорю. Тебе покажется, ты даже кушать не будешь хотеть, у тебя будет полный желудок, и ты будешь радоваться, вот только организм твой тебя не поймёт. Скажет: дурак ты что ли?
 — Ты не понял. Я говорю противоположное.
 — Я что-то хрен что понимаю.
 — Давайте о другом поговорим, — предложила Юля.
 — Давайте. О чем-нибудь противоположном.
 — Главное не про какао, — сказала Крис.
 — Ну, блин, Кристина, я не знаю, может жениться на тебе.
 — О, я думал, она пересолила.
 — Просто божественно приготовила.
 — Просто вступление: блин, Кристина, меня вообще убило. Но я не ожидала, что после этого на мне ещё и жениться надо.
 — А можно я попробую?
 — Нет.
 — Нет.
 — Ты уже першня выпил, теперь тебя тошнит. Дальше что хочешь?
 — Тебя очень тошнит, тебя прям тошнит-тошнит… :))))
 — Понимаешь, если сейчас ещё покушать, тебя в туалет прибьет, Юра, тебе это надо?
 — Не, не надо.
 — Ну вот.
 — Хочешь ли ты от жизни хотеть в туалет? :)))) — спросила Крис.
 — Назвался груздём – полезай в кузов, — заметил Артём.
 — А вот, допустим, можно поразмышлять…
 — Утром меня матами покроешь, что ты остался голодным и не довольным. :))))
 — … чего бы я сейчас больше хотел.
 — Я утром поем, — решила Юля.
 — Я не знаю, чего я хочу.
 — Это так мило.
 — Я ничего не хочу, — сказала Юля.
 — Не, я ничего не хочу, потому что мне плохо, но в принципе я бы много чего хотел.
 — Нет, я вообще ничего не хочу.
 — Да? — переспросил я.
 — Да.
 — Я же говорю, на женский мозг она действует по-другому.
 — Женский мозг, что это за шовинизм такой? — возмутилась Крис.
 — :))))) — засмеялась Юля.
 — Женского мозга, если на то пошло, вообще не существует, :)))) — сказала Крис.
 — У меня мама картошку готовит, она берёт, когда картошка почти готова, она как-то засыпает на неё капусту, и так классно жарится, что картошка с капустой становятся вообще просто одним из лучших блюд на свете. Вот это чем-то напоминает.
 — Слушай, может, вы мне оставите две ложечки, я утром попробую, — попросила Юля.
 — А там осталось.
 — А то просто мне так разрекламировали.
 — Я придумал, чего я хочу. Это не сытное, холодное и вкусное.
 — Что?
 — Мороженое.
 — Я не хочу мороженого. Я не люблю мороженое, не люблю сладкое, — сказала Юля.
 — Юра, ты не знаешь, как можно так обожраться мороженым, что ты от жизни будешь хотеть только заснуть и не просыпаться?
 — Я знаю, как так сделать, — сказала Юля.
 — Я люблю, когда во фруктовом льду пломбир, но сейчас это так редко, — взгрустнул Артём.
 — Ещё нужен овощной лёд, — предложил я.
 — Да, морковный.
 — Лёд со вкусом мяса. Это холодец уже.
 — Пломбир со вкусом мяса, а сверху морковный или свекольный лёд.
 — Мне плохо!
 — Бу-бу-бу! — передразнила Крис.
 — Может «Какао» послушаем?
 — Давайте.
 — Какао обычно пьют, а не слушают. Это ж вы пьёте ментальное какао.
 — Беловежская пуща? Круто, я хочу её послушать.
 — Но сначала «Какао».
 — Ну, конечно, сначала «Какао».
 — Где хвалёные психические проявления?
 — Спокойно, психическое проявление!
 — Сигарету! — потребовала Юля.
 — Нихрена, ты — оловянный солдатик.
 — Что-то какой бы вкусной картошка не была, даже у меня тяжело в животе после неё, а вам тем более не советовал бы.
 — Да не, ты что, какая картошка, я от земли не могу подняться.
 — Это похоже на пауков, ты меня испугала. Если бы я сейчас встал на паука, раздавил его, и эта слизь впиталась бы мне в носок…
 — Аууу… — возмутилась Юля.
 — :))))))
 — :))))))
 — Ну понимаешь, зная, что это не паук, это было бы очень любопытно…
 — …и мне пришлось бы снимать его с носка в уже постиранном виде, потому что не отцепляется. А знаете, какое мучение, когда помогает звук «о» и по хи-хи прибивает.
 — Сумасшедший чувак мистер Бангл, которого у нас, увы, здесь нет. Или есть, Юр?
 — А я не знаю.
 — Вот и я не знаю. Майк Паттон.
 — А, такое было.
 — Было?! У тебя был Майк Паттон, и ты молчал?
 — Ну на другом жёстком диске.
 — А может открыть папочку панк? Или психоделик-рок…, псих-поп…, рэгги!
 — О, давайте послушаем рэгги! — предложила Юля.
 — Ой, но она пустая.
 — V, блин. :))))))
 — Облооом, облооом…
 — А нет, есть другая папочка рэгги… и она, блять, тоже пустая!
 — Это вообще облом на обломе. :))))
 — Двойной облом. :)))))
 — Как, у тебя есть ска, есть ска-панк и ска! И ска-панк пустой! Да Юра! Ты фашист. Почему у тебя папки ска и ска-панк пустые? Зачем они тебе нужны, если они пустые? Да вы поохерели? Юра, ладно, я могу понять, зачем тебе пустая папка ска-панк, но зачем тебе пустая папка rus, а потом Крематорий, и она пустая, что за фигня? Я хочу ска!
 — Я тоже хочу ска.
 — О чём ты задумываешься? Или ты не задумываешься, о чём ты задумываешься? — спросила Юля.
 — Нет, я об этом совсем не задумываюсь.
 — :)))))) О чём ты не задумываешься?
 — Ну как, о том, о чём задумываешься, я даже не пытаюсь задумываться.
 — Ты не задумываешься о том, о чём задумываешься, это как?
 — Нет, я задумываюсь, но не задумываюсь.
 — Я знаю, о чём ты задумываешься, ты задумываешься о том, что ты ни о чём не задумываешься.
 — Я не могу поверить, что у Юры нет ска и ска-панка.
 — Если папки пустые, значит произошло объединение коллекций, и их очень много, но надо переставлять диски, всё на других дисках.
 — Знаешь, Юра, мне очень нравится твоя книга. Я сегодня её противопоставил свидетелям Иеговы. Они мне противопоставляли Библию, а я им твою книгу. Чуть драка не завязалась.
 — Блин, Юра, я тебе всё забываю скинуть профиль того чувака, который на биофаке учился, и у него в религиозных взглядах синергетика. У них даже целое сообщество есть, что синергетика — это всё.
 — Может залезть к ним туда на сообщество и подключиться к ним? Юра, ты двигаешь массы.
 — Что это вы пьёте?
 — Першень мы пьём, ты не смотри сюда даже.
 — Чего это, хочу и смотрю я.
 — Она агрессивной стала.
 — А может меня прёт, потому что моя агрессия не находит выхода.
 — А у тебя есть агрессия?!?!
 — Ну, ты знаешь, сколько у меня не выпущенной агрессии.
 — Чёрт, а у меня нету агрессии.
 — Представляете, Юра, который в душе затаил злобу за то, что ему не дали картошки.
 — На самом деле, внутренне, я крайне агрессивный.
 — А ещё агрессивен, думает, блять, двести рублей потратил на какую-то фигню, лежу и думаю, что меня прёт.
 — Ты что, разлил?
 — Кого?
 — То, что у тебя в кружке.
 — С чего ты взяла?
 — Мне показалось, что оно капает.
 — Может кружка дырявая, может это не кружка, а цветочный горшок?
 — А вот это у тебя слюни по кружке стекают?
 — Да, смотрю я на неё, и слюни у меня капают.
 — Нет, просто когда ты пьёшь из кружки, у тебя по нижней губе течёт слюна, и она течёт по внешней стороне кружки, стекает и капает.
 — О боже.
 — Это та девочка накуренная стояла, смотрела на трубу и ржала. Все говорят: а что ты смеёшься? Она показывает на трубу и говорит: ка-ка-капает.
 — Это ужасно.
 — Это было ужасно и это было смешно.
 — Не, ну щас мне смешно всё что угодно. Вот сейчас мне плохие шутки не подставляйте под мой смех.
 — Подставляйте ему только хорошие шутки. То есть ты хочешь быть уверен, что если ты смеёшься, то с хороших шуток, да?
 — Если меня так не аристократично сносит, то пусть я буду смеяться над…
 — А тебя, Юля, не аристократично сносит?
 — Меня не сносит. Ни аристократично, ни как.
 — А что с тобой происходит?
 — Ничего.
 — Это плохо. Понимаешь, как конденсатор накапливает, а выход будет ужасный.
 — Это что ж под утро будет. :)))
 — А давайте тайно кальян заправим.
 — Да вы офигели, Юра, тебя и так тошнит. Зачем тебе порцию угарного газа в лёгкие?
 — Не, я не хочу кальян.
 — Нет, я бы понюхал его со стороны.
… Песочный город, построенный мной, давным-давно смыт волной, мой взгляд похож на твой, в нём нет ничего кроме снов и забытого счастья.
 — Дай мне мышку!
 — Тачпад.
 — Тачпад говно.
 — Я не знаю где мышка, ёпрст.
 — Она вон там!
…дым на земле, вместо людей машины, мёртвые рыбы в иссохшей реке, зловонный зной пустыни, моя смерть разрубит цепи сна, когда мы будем вместе…
 — Спокойно, Юра, спокойно.
 — Если я сейчас выпущу свою агрессию…
 — Мы нашли твою мышку, не выпускай агрессию. :)))))
 — :))))) Слышала, каким ехидным голосом он это сказал?
… и в твоей руке будет туз, в моей будет джокер, так не бойся, милая, ляг на снег, слепой художник напишет портрет, воспоёт твои формы поэт, и станет звездой актёр бродячего цирка. Дым на небе, дым на земле, вместо людей машины, мёртвые рыбы в иссохшей реке, зловонный зной пустыни… … когда мы будем вместе.
 — О, я щас убью вас всех. Уровень звука подходящий, так что держитесь.
 — Нет, подожди…
 — Держитесь. Крыша едет…
 — Надолго она?
 — Нет, как сальвия, короткая, но зато как!
 — Сорок три секууунды :)))))) — засмеялась Крис.
 — Десять минут прошло. :))))
 — Всё, хватит с вас.
 — Не, давайте до конца, — сказала Юля.
 — …. когда будет припеееееев????? — взмолился я.
 — :)))))))
 — :)))))))
 — О, это ужасно, мне не нравится всё, что со словами.
 — Юра, ты вредничаешь. Щас довредничаешься, я включу «Сны черепашки».
 — Да мне пофигу, главное, чтоб слов не было.
 — Aphex Twin …
 — Э-э-э-э!
 — Тихо.
 — Aphex Twin тоже не то.
 — Не, это классный альбом, это лучший альбом на свете!
 — Да какая разница, сколько у него альбомов. Всё один и тот же скрежет.
 — Послушай, какой скрежет.
 — IDM.
 — Послушай!... Давайте весь альбом прослушаем. Там действительно классно. Вы бы знали, под сиропом я его просто как фильм смотрел. Этот альбом.
 — Ну ладно.
 — Понимаете, там творились войны, там были мир и война…
 — Но это не похоже на Aphex Twin вообще.
 — Но это Aphex Twin, хоть убей, хоть поверьте, хоть проверьте.
 — Юра, в определённый момент в этом треке будет, знаешь, такой скачёк, будто пластинка перескочила, я говорю, это мозг тебе сломает просто на месте, потому что мне однажды сломало, поэтому я такой бандит.
 — Да?
 — Да.
 — То есть, я стану таким как ты?
 — Да. Он к концу ближе.
 — Сейчас мне мозг ломают слова.
 — Какие слова?
 — Любые.
 — Я был под сиропом и чуть не умер тогда.
 — А звуки мне не ломают мозг. Он у меня и так сломан.
 — Проникнись, Юра, музыкой. Чтоб тебе сломало мозг.
 — Главное, ничего не говорить.
 — Во, согласись классно было. Там где-то был почти восьмибитный трек. Он мне необычайно нравится. Когда я был под сиропом, мне казалось, что я вернулся в детство, и мне восемь лет. И я, будто бы, шёл в школу и шёл как-то вот так вот, непонятно, и вышла моя мама утром, разбудила меня, она была вся пиксельная, и рот у неё двигался вот так вот, и появлялись окошки со словами… Мне кажется, когда я буду умирать в конце жизни, я хотел бы слушать этот трек, мне он очень нравится.
 — Я вижу, Юре музычка нравится. Юля, Юля ты не спишь?
 — Я не умею спасть с открытыми глазами.
 — Ну скажи, что, совсем ничего? Тут два варианта: либо твоё сердце из камня… Однажды был забавный момент, когда Aphex Twin попросили провести дискотеку в одном клубе, туда пришло очень много народу, а он похуист, как бы, взял пластинки со своей музыкой, затёр наждачкой и начал их крутить. И миксовать. После минут пяти зал опустел. В зале осталось только одна шестнадцатилетнаяя девушка, которой эта музыка вполне нравилась, Aphex Twin посмотрел на неё и понял, что эта девушка достойна его музыки. И для неё одной он провёл настоящую дискотеку.
 — Это круто.
 — А ты знаешь то, что наши пальцы, большой и указательный, по крайней мере, у меня, составляют идеальный прямоугольный треугольник. Дело в том, что если поставить их вот так, в две руки, то получится идеальный равнобедренный треугольник. Это говорит о том, что угол как раз сорок пять градусов, как у Пифагора. У тебя так же?
 — Да.
 — Это можно за стандарт принять? Юля и Крис, проверьте свои пальцы.
 — Почему наши пальцы так важны?
 — Но я уверен, что не у всех они так образуют. По крайней мере, у людей может быть, а вот у обезьян или ещё у кого-нибудь…
 — Не, ну вот видишь в чём дело…
 — …у коал, например...
 — …нет, ну у коал может и не образуют…
 — :))))))
 — … нет, ну это проблемы коалы.
 — :))))
 — …нас-то это не должно волновать. У нас же всё нормально, у нас образуют.
 — Что из этого выходит?
 — Что коалы не правы.
 — Может, они начали у нас образовывать идеальный равнобедренный треугольник после Пифагора. Может, он съел каких-нибудь бобов галлюциногенных, посмотрел на свои пальцы и придумал теорему.
 — Нет, может эти коалы раньше нас придумали, что если у них не образует, то это правильно.
 — Да, докажи коале, что она не права при этом!
 — Не, ну мы-то знаем, что коалы не правы
 — Почему? Я не уверен. Я до сих пор не уверен, что бога нет.
 — Нет, про бога — это твоё собачье дело. Ты мне про коал щас ещё ответишь. :)))))))
 — :))))) На тебя гопник нападёт, ты ему скажи: ты мне за коалу ещё ответишь.
 — :)))))
 — Примат примату коала. :))))
 — :))))))
 — Ты чё, за коал что ли?! :)))))))
 — Не, я не могу, это дурдом какой-то. :))))))
 — Это было просто смешно! :)))))
 — Да уж, конечно! :)))))
 — :)))))
 — Как ты — можешь быть за коал?!? :))))) Ты же примат! Высшее целесообразное!!! :))))
 — :))))))
 — Самое грустное, что там нет того трека, который я хотел. Понимаешь, под эту музыку мир, представь себе, как марсиане возвращаются с войны, понимаешь, в воздухе летают воздушные шарики и салют, и люди идут, и знаешь, они встречают своих жён, обнимают и несут на плечах своих маленьких детишек, солдаты в таких, типа, бронежилетах и шлемах забавных.
 — И несут таких в маленьких бронежилетиках …
 — Да ты не понимаешь, Юра…
 — :))))));))))
 — Не порти мои мечты. Фантазии. Что же ты делаешь. Ты Юра — фашист. :))))
 — :))))))
Обрыв плёнки…

 — Выключаем компьютер?
 — А тогда музыка выключится.
 — А давайте музыку выключим.
 — Места мало, мне что, к стене подвинуться?
 — Да, тут же ещё Юрка должен лечь.
 — Юрка, а тебе как ногу свело?
 — Тебе как ногу свело? :))))
 — :))))
 — Не знаю. Ногу только отпустило.
 — :))))
 — :)))))
 — Короче, дело к ночи.
 — Приматы!
 — Кто приматы, а кто коала, Юра.
 — Меня, типа, конкретно в коалы что ли записали типа тута?
 — Ты ж коала.
 — Примат коале не товарищ, вот так вот.
 — А мы комп выключаем?
 — Да.
 — А чё ж он светится-то?
 — Мне нужно знать, сколько времени, срочно.
 — Где-то телефон валялся.
 — Блин, чё он светится, сколько времени, вообще жизнь не под контролем просто.
 — :))))
 — Времени 5:13  утра. Знаете, в чём проблема? Проблема в том, что у меня на заряде батареи две ириски осталось.
 — О, смотрите, одна проблема разрешилась сама собой, сзади что-то погасло.
 — Клёво. Вот бы ещё две ириски превратилось в четыре.
 — А сколько их было?
 — Когда я, собственно, выходил из дома их, кажется, было пять.
 — Аж пять, ого!
 — Ого, такой идеал не достижим в наше время.
 — Выключил, чтоб батарейка не села? Так есть же зарядка для Нокиа.
 — А, у тебя ж такой же телефон.
 — Почти.
 — Что значит почти такой же. Только цветом да отличается.
 — Да нет, не такой же.
 — Как же не такой?
 — Да так же не такой же.
 — Так же не такой же?
 — Он у меня даже включается не так как у тебя, у него кнопочка есть специальная.
 — Не-не, знаешь почему она говорит что он у неё не такой? У неё наклеечка там сзади — сердечко, наклеена.
 — Она говорит, у неё специальная кнопочка есть, а у меня, как будто бы, нет специальной кнопочки, как будто бы я его, извиняюсь, с толкача завожу.
 — Да нету у тебя специальной кнопочки! А у меня есть!
 — Скажи, а я что, по-твоему, розы нюхаю?
 — :))))))
 — :)))))
 — К чему это всё было?
 — Мне кажется, это из его головы.
 — Он там со своими коалами полночи розы нюхал на каком-то астральном плане.
 — Не-не, это фильм такой советский, типа все воруют, а ты не воруешь. Я не ворую? Ты не воруешь! Я не ворую? Ты не воруешь! А я что, по твоему, розы нюхаю? Ну вот так вот и здесь: у меня, типа, нету кнопочки?! А я что, по-твоему, розы нюхаю?
 — :))))
 — :)))))
 — Ой, блять :)))))) бред какой-то…
 — Да нет, у меня всё так было.
 — :))))
 — :))))))
 — Я всю эту ночь в таком ментальном пространстве.
 — Вот так подробности и открываются, в таких ситуациях.
 — Я и щас-то, чё там…
 — Что, розы нюхаешь?
 — Нет я и щас из этого ментального пространства вам говорю. Вы только что, понимаешь, сковородку овощной смеси съели, а сами смеётесь.
 — :)))
 — :)))))
 — То есть, ты хочешь сказать, если мы съели сковородку смеси, мы теперь братья по крови?
 — Нет, я просто всё равно был в другом ментальном пространстве, я её ел ментально, а вы ели физически. А сейчас вы смеётесь над моими розами. Потому что, а что над ними тогда смеяться. Если вы уже сковородку смеси съели.
 — :)))))
 — :))))
 — Я поняла, эту хрень не нужно есть, надо просто наблюдать, как её другие едят.
 — А что ты думаешь, я её тебе дал.
 — Ой, так болит живот.
 — Это унитазный демон. Ты знаешь, как с ним надо обращаться?
 — Нееет…
 — Нельзя заходить в туалет, если выключен свет и открыта крышка унитаза.
 — Почему?
 — Потому что унитазный демон может вырваться и напасть на тебя. Ты можешь заходить в туалет без света, если закрыта крышка унитаза. Если крышка открыта, значит можно заходить в туалет только при включенном свете.
 — Но когда не включен свет, ты ж не можешь видеть, закрыта крышка или нет.
 — Ты должен убедиться заранее, что крышка закрыта.
 — Заглянуть из коридора, на носочки встать с фонариком…
 — Если обращение с унитазным демоном входит в твою жизнь, как таковое, ты уже знаешь, закрыта или открыта крышка, и если ты помнишь, что ты забыл-таки её закрыть, то ты предварительно должен отключить свет, прежде чем зайти в туалет. Есть ещё подкроватный демон, это крайне положительный демон, по крайней мере, в квартире парня холостяка. Просто, когда девушки садятся на кровать, их сразу в сон клонит. Я встречался с такими демонами, причём я и сам бы себе с радостью такого демона завёл. Не довелось. И весёлый холодильный демон. Но они мне пока мало известны. Вентиляционный демон, он схож с унитазным демоном, в общем, против него нету средств борьбы. Но он и не агрессивный. А унитазный самый агрессивный.
 — И что он может сделать?
 — Со мной он ещё ничего не сделал, иначе я бы знал. Если бы я знал, что он со мной сделает, я бы, наверное, не смог вам это рассказать. Но слухи, знаете ли, рассказывают такие вещи про него… Вырвется, нападёт на тебя.
 — Это просто подсознательные генетические страхи.
 — Мм, не надо мне это на генетические страхи сводить. Смотри аккуратней с ними. Если ты заходил в тёмный туалет, и крышка унитаза была открыта, и ты ещё живой, значит, тебе просто повезло. Я бы не относился к этому так халатно.
 — Интересно, свечка канает за свет, если света нет?
 — Конечно.
 — Ну не знаю.
 — Свечка — это изначально был свет, то что там эта лампочка, свечка — это фундаментальный свет. Это если демон, свет, то ему как раз вот не лампочку подавай…
 — :)))))
 — :))))
 — Ему ещё и подавай чего-то? Я думаю, ему хватает того, чего мы ему ежедневно подаём.
 — … А если ты туда со свечкой зайдёшь, он будет особенно, так приятно удивлён. :))))
 — :))))
 — :))))
 — Должен быть какой-нибудь унитазный заговор-молитва.
 — Заговор молитва — это классно, да. Я помню, мы оберег против комаров делали. Мы взяли камень, разрисовали его всячески, обильно полили репеллентом и забросили к нам в палатку. Но перед этим предварительно ещё и палатку репеллентом пропитали, сами тогда чуть не сдохли.
 — Я представляю человека, который сидит без света, но ему хочется в туалет, и он специально одевается, как индеец раскрашивается, и, танцуя ритуальный танец и поя горловым пением…
 — Сбрасывает балласт.
 — … с великим почтением сначала просто заходит в туалет!
 — :)))))
 — :))))
 — В «Ночном дозоре» было про х-президента, про мужика, который являлся царём, х-президентом, и каким-то чуть ли не богом и вообще кем он только не являлся, но не в этом дело, просто…
 — А вас не очень смутит, если я всё-таки джинсы сниму, потому что не очень удобно спать в них, — спросила Юля.
 — …диктор знаешь, какую фразу сказал? Он говорит: «Осмелимся предположить, что это не совсем правда».
 — В некоторых моментах…
 — :))))))
 — Допустим, если взять момент бога сам по себе, да?
 — Был ещё один классный момент, когда мой одноклассник, мы с ним в спелеоклуб ходили, он пришёл в магазин туристического снаряжения, там мой знакомый крендель работал, по прозвищу Борщ, и Серёга его стебал, он подходит, говорит: «А покажи мне вот эту вот штуку. Что это такое, расскажи». Ну, тот начинает ему рассказывать, рассказывает, расхваливает, что это за штука, как она полезна в спелеологической жизни, а Серёга смотрит на него с подозрением, и говорит: «Слушай, борщ, по-моему, кто-то слегка при****ывает»… Отходят они от этой вещи, а Серёге интересно, он решил постебать, он подходит к следующей вещи, он говорит: «Борщ, а расскажи-ка мне про эту вещь, что это за херня такая»? Борщ, вроде как, понимает, а с другой стороны, он продавец, он подходит, начинает объяснять, а Серёга смотрит на него и говорит: «По-моему, кто-то слегка при****ывает». И так повторялось несколько раз. Очень это весело было.
 — И какой жизненный вывод сделал Борщ?
 — А я не знаю даже.
 — Был ещё один хороший продавец — Ден, он такой же, как я, тоже залез в долги и проебался. Я думаю, скоро долги ещё чуть-чуть накопятся, и впору будет проебаться и мне. По России. Да…
 — А потом, когда долги рассосутся, можно будет назад вернуться.
 — А как они рассосутся? Мы ж не евреи, где каждые семь лет долги прощают.
 — О, так они и через семь лет не рассосутся?!?
 — Не, понимаешь в чём дело, у евреев каждый седьмой год прощаются долги, причём не с момента взятия долга. И если ты еврей и берёшь у еврея, то второй еврей в принципе не может ему отказать, и самое главное — у него даже в мыслях не должно быть отказать ему дать в долг, вот.
 — Это глупости какие-то.
 — Так бог сказал евреям. Но суть в том, что долги прощаются каждый седьмой год. И даже если берёшь в долг перед седьмым годом, и ты второй еврей, который знает, что долг тебе не вернётся, у тебя даже в мыслях не должно быть не дать тебе этих денег. Так завещал им бог. Он сказал: вы, говорит, евреи, вы не должны между собой сраться.
 — В общем, короче, это всё какая-то хрень и…
 — Да конечно хрень!
 — В Ветхом завете были совсем не те евреи, о которых мы говорим, а щас уже другие совсем евреи.
 — Но эти евреи живут по тому же закону, что им когда-то бог ещё в Ветхом завете завещал.
 — Нет, щас евреи живут по одному закону — логики.
 — Не знаю, евреи – это евреи, ты не знаешь, по какому закону они живут.
 — Я точно знаю, что закон логики так универсален, что в процессе борьбы за существование все другие законы им сожрутся и перестанут существовать. В этом случае все эти евреи, которые жили по старым законам, они давно уже отдали деньги тем, кто живут по закону логики, давно уже умерли с голоду и перестали существовать.
 — В принципе, там, по-моему, был какой-то момент, который не обязывал давать деньги в долг. Понимаешь, бог-то, наверное, тоже не дурак, давать такую ***ту.
 — Короче, это всё лишние сущности, и щас их не существует.
 — Вот уж не знаю.
 — Я думаю, они не соблюдают всю эту хрень.
 — Да никто не знает, кроме его и его семьи. Это их тайна. И он никому не расскажет, кроме своих приближённых евреев. А те евреи уж точно никому не расскажут.
 — Кроме своих приближённых и своей семьи :))))
 — И у еврея не будет в мыслях взять в долг у другого еврея.
 — Это всё херня. У одного было в мыслях взять в долг у других евреев, и он стал евреем-мультимиллионером. Рассылку сделал. Все быстренько переводите на мой счёт деньги такого-то числа. В долг.
 — Мне кажется, бог бы ему пинка за это дал. Их еврейский бог.
 — Да херня всё это. А этот еврей: вы ребята просритесь, я уже в новой вере, католик, и на самом деле родители мои были католиками, а вы повелись на мою форму носа.
 — Лошары. :))))
 — Но если у него попросят в долг, он не может тоже не дать, а то его палкой погонят.
 — Это просто берется калькулятор и подсчитывается, сколько тебе дают, и сколько ты даёшь, и когда смываться, когда расходы начнут превышать доходы. Пять-десять процентов дохода на проверку, дашь ли ты сам в долг, рекламная компания такая.
 — Да глупости всё это.
 — Я спасть совсем не хочу.
 — Да и я не хочу. Один мой приход на всех так действует.
 — Сколько времени?
 — Да зачем тебе это?
 — Мне интересно.
 — Мне не интересно.
 — И мне не интересно.
 — Это весь кайф ломает.
 — Дайте мне телефон, я сама посмотрю.
 — Нет, телефон выключен. Подумай лучше о евреях.
 — Да, о евреях.
 — Не хочу я о евреях думать.
 — А может она еврей, может она время считает до седьмого года?
 — Она в душе еврейка. Это она генетически заделалась под украинку.
 — Что? Пойду щас на диван спать.
 — А так она как раз та самая, которая занимает.
 — Подожди, так это ещё не доказано, занимает она или нет.
 — Конечно, не доказано.
 — Так не стоит, может, тогда переходить пока что на личности. Видишь, как евреи поссорить нас уже решили.
 — Вот гады.
 — То есть, они, собственно, ещё ничего не сделали, а уже.
 — Поняла, Юля, а ты к ним тут духовно.
 — :)))
 — :)))
 — :))))
 — Давай к своим генетическим христиано-украинским корням возвращайся. Не занимай, просто, больше ни у кого. В седьмой день или год.
 — Год.
 — Да, в седьмой год она и не могла занять, она всего-то сколько на свете живёт.
 — Каждый год может быть седьмым, неизвестно какой. Это ж евреи знают, какой из них седьмой.
 — А может, это коррелирует с годами повышенной солнечной активности?
 — Наверняка их ведут на что-то отталкиваясь. Что происходит каждый седьмой год, надо сверить с астрономией.
 — Это интересно.
 — Это даже не каждый четвёртый год.
 — Да, каждый четвёртый — это хотя бы с двенадцатью коррелирует.
 — Две семёрки — это ж четырнадцать получается.
 — Они даже нас, вполне образованных людей, умудрились запутать со своим седьмым годом.
 — Хотя нет, это не они, это бог. Почему бог им всегда потакает?!
 — Что-то мы давно не курили.
 — Да, а там, интересно, кальян есть ещё?
 — Да вряд ли.
 — Конечно же, что ж.
 — Там угольки остались.
 — Надо взять кочергу просто, их раскопать и раздуть :))))))
 — :))))
 — :))))
 — Ты кальяна хочешь?
 — Я, как-то, не хочу всего вот! В том числе и кальяна.
 — Мне бы утро пережить.
 — Кстати, физики ушли на перекур и что-то к работе не вернулись. Коллайдер-то простаивает. Сколько денег вложено, извиняюсь, это несколько десятков миллиардов для того, чтоб этого сраного коллайдера под землёй провести несколько десятков километров.
 — Да, эти ж мудаки что-то там закрепили херово. До весны он простаивает, его ремонтируют.
 — У нас свой коллайдер и он простаивать не должен.
 — Представь себе, это выглядело примерно так: «Ты, куда я сказал тебе трубу прикрутить? Зачем её вот так вот прикрутил»? Тот говорит: «Зачем ругаешься, начальника»?
 — Я новенький, я в твоих трубах не разбираюсь.
 — Подоконник, говорит, должен вровень быть со стеной или выступать? Да, говорит, вровень или выступать. Это говорит, я тебя спрашиваю, вровень или выступать? Да, говорит, вровень или выступать, да. А по-моему очень концептуальный был подоконник.
 — Мне нравится, когда можно сидеть на подоконнике.
 — Ну не обязательно он для этого выступать должен, может, просто стены должны быть толстые.
 — Это уже сложнее. Если вот щас бригаду привести и заказать: сделайте мне подоконник, чтоб на нём сидеть можно было, но чтоб он не выступал. Сделайте мне просто стены толстые.
 — Просто поставьте бильярдный стол на подоконнике.
 — И джакузи. На подоконнике.
 — Мне ещё пару комнат нужно за счёт подоконника.
 — Да, и два этажа надстройте. И флюгер поставьте.
 — Только чтоб не выступал.
 — Тогда и смысла нету в остальной квартире.
 — Да нафиг тебе остальная квартира, если у тебя такой подоконник.
 — Да, остальная квартира — прихожая, по сравнению с этим подоконником. Разуваешься и сразу на подоконник.
 — За такой подоконник я бы ногу правую отдал.
 — А я бы не отдала.
 — Не, ну извините, какая у Артёма волосатая нога, а какая у тебя.
 — :))))
 — Да, твою бы и не взяли даже.
 — Вот если побрить мою ногу гладенько-гладенько и подсунуть тебе, Юра, в темноте, ты смог бы отличить её от женской?
 — Ну-у-у, не, ну, конечно, женские ноги всякие бывают. Если твои гладенько побрить, то и под всякую подошла бы наверное.
 — А с чего это мы начали про подоконники разговаривать?
 — Да вспомнили про коллайдер поломанный.
 — А, вспомнила цепочку.
 — Да, цепочки порой очень удивительные встречаются.
 — От коллайдера. :)))
 — Не, там даже не от коллайдера, там чуть ли не с евреев всё началось.
 — Не, это всё изначально было с того, что надо угольки в кальяне раздуть.
 — А может попробовать этот кальян вдохнуть, и там само всё разгорится?
 — Да мне пофигу щас.
 — Тогда, Юрка, нам надо нас с тобой бы встать, взять и поджечь его.
 — Нуууу, я болею.
 — :))))))
 — :))))))
 — Ну если болеешь, то и кальян тебе не нужно курить.
 — Не, кто же за мной больным-то поухаживает.
 — Ты посмотри на него, ещё и ухаживать за ним. Я понимаю, люди болеют.
 — Нет, я реально болею, ты что. Так как я болею, это ещё только поболеть надо.
 — Всё, я тогда спать буду.
 — Нет, подождите. Как мы без кальяна спать будем.
 — :))))
 — :))))))
 — Мне нужно эксперимент продолжать. Я не могу спать. Нет, подождите, как это спать, что значит спать. Это постойте! Это подождите. Это минуточку!
 — Не, надо, по-любому, поспать сегодня.
 — Я не согласен!
 — Надо бы, наверное, поспать бы до утра что ли.
 — Да, попробовать бы.
 — Не. Подождите, я что-то не понял. Так мы идею этого… синхрофазатронного этого… как его… с угольком который.
 — :))))
 — :))))
 — На угольной тяге.
 — Кальяндора?
 — Мы его что, похоронили просто? Заживо?
 — Я читал статью, кстати, ещё какого-то восемьдесят девятого года, там был забавный момент о том, что частицу можно разгонять не в длиннющем синхрофазатроне, а лишь в коротеньком кристалле, типа рубина или ещё что-то, и достаточно буквально несколько сантиметров, чтоб разогнать частицу до той же скорости.
 — Да, если физиков послушать, можно вообще просто почесаться, …
 — :))))
 — :))))
 — … и наша энергетическая структура, где много пространства, и вообще мы все энергиями взаимодействуем.
 — Что-то, по-моему, ты физиков недолюбливаешь.
 — Не, а что, так почесался, и там всё разогналось как надо. Как нужно, так разогналось, ну всё так разогналось… просто можно сразу о мироздании так судить конкретно.
 — :)))
 — :)))))
 — Да, почесался и можно судить о мироздании. Считай, готов к этому.
 — Да, просто причём так вот, с уверенностью!
 — :)))))
 — :))))
 — Не, надо всё-таки за угольком встать. С бубль-гумом табак, как Юле нравится.
 — Да, кстати, женщина отвечала за домашний очаг.
 — Дайте мне зажигалку.
 — У меня есть спички.
 — Блин, а как же я буду держать и зажигать-то?
 — А очень просто, берёшь коробок в ладошку, пальцами держишь щипцы, о тёрку чиркаешь правой рукой …
 — Я лучше коленками подержу.
 — Юр, а правда, что у оленя в сердце кость есть?
 — Откуда это такую фигню взял?
 — В книжке одной прочитал. Книжка, конечно, художественная. Знаешь, всякая фигня бывает в жизни, и не такое порой напишут.
 — Мда… Ну про кость — это вряд ли.
 — Но может не кость, а уплотнение какое-то?
 — Маленькая косточка.
 — Ну как-то олень, понимаешь, тоже. Ладно бы там кабан какой-нибудь.
 — Не знаю… Ну, то есть, да, олень, конечно, существо благородное. Но чтоб кость… Не на столько благородное.
 — Ну, в принципе. На голове же у них рога растут.
 — Не, рога это не кость.
 — А что это? Кожное производное что ли?
 — Нет, точно не кожа. Может что-то среднее. Я не помню уже.
 — Только кость может быть. Не коралл же.
 — Они как зубы, скажем так, вроде как и в черепе, а вроде и нет. Потому, что когда найдёшь череп, рога болтаются.
 — Так вот в чём тут может быть весь секрет. Может там дентальная зубная ткань.
 — Нет, ну зубы-то – это не кость. Не, зубы – это вообще что-то отдельное.
 — Да вы гоните, зубы – это кости.
 — Извини Юля, не говори. Зубы, во-первых произошли у нас из чешуи, если ты хочешь это знать.
 — То есть, они вообще древние.
 — Да, то есть, это такой геморрой с зубами вышел, так что, я бы его не касался.
 — То есть, это, практически, евреи нашей физиологии.
 — Так вот, о чём собственно речь, понимаешь, это у нарвала рог образуется зубами передними, а олень…
 — Да, а мы-то не нарвалы.
 — Ну а мы-то здесь причём. Мы и не олени вовсе.
 — Тем более! Тут вообще не знаю, даже и разговора нет!
 — :))))
 — :))))))
 — Если мы даже не олени... даже не олени! Не, ну я-то как коала, я молчу. В тряпочку просто. Я просто лежу тут со свой трубочкой и молчу в тряпочку. И даже к оленям не лезу.
 — :))))
 — :)))))
 — А чёрт его знает. Не нам, коалам, судить.
 — Вы какую-то классификацию придумываете, которая до вас придумана. Меня она вполне устраивает. От обезьян мы произошли.
 — А, вы ж там приматы сраные. Точно. Нас, коал, забить хотите.
 — Тебе, коала, нужно с эвкалиптом табак.
 — Не, а разве коалы изначально не на Bubble Gum (е), я что-то не понял уже. Просто, понимаете, коалы они на эвкалипт перешли, когда эволюция уже эвкалипт изобрела. А изначально они Bubble Gum потребляли, когда ещё эвкалиптов не было.
 — Bubble Gum, по-моему, даже не из органических кислот состоит.
 — Ну тем более! И эволюция биологическая тут не причём. Он так был и они его изначально потребляли. А потом эволюция: так, а чего это вы, биологические существа, а подкормку берёте не из продуктов эволюции, не факт — не факт. Это вообще какой-то диссонанс получается, жиреете на Bubble Gum (е). Круговорота тут не происходит. Должен же происходить обмен полезных веществ: вы, потом бактерии, потом снова вы, потом опять бактерии. А тут — Bubble Gum! Даже не органика. Не покатит! Так, переходим все на эвкалипт быстренько. Та-а-ак, перешли. Те, кто не перешли — вымерли.
 — Почему же они вымерли?
 — Потому что эволюция сказала надо — значит надо!
 — :)))))
 — :)))))
 — Не хочешь — не ешь.
 — Да, эволюция не обсуждает. Но, просто, когда коала находит Bubble Gum… просто…
 — :))))
 — :)))))
 — …это просто зов предков, маленькая подмога в нелёгкой борьбе за существование. Маленький десертик. Ну и вспомнить рай. Зажёвывашь Bubble Gum и вспоминаешь, как коалы гуляли по райскому саду. И Bubble Gum тут кругом, пачками, пачками и никаких тебе бамбуков, которые жевать надо, а перерабатывается пять или два процента за раз. И не нужно было бороться за существование, добывать и пережёвывать этот бамбук. Bubble Gum уже вот расфасованный просто, и в такой яркой праздничной обёртке, так что вся жизнь была праздником. Развернёшь её, с друзьями поделишься.
 — :)))
 — :)))
 — Пожуёшь, пузыри понадуваешь, пощёлкаешь, приходят все: а у меня Bubble Gum синий, а у меня — красный! Ребята, классно живее-ё-ё-ём! Ну, жизнь была, вот как щас у физиков, наверное.
 — И у евреев местами. Слушай, а евреи-физики, они ж вообще живут, наверное, на Bubble Gum (е).
 — Ну да… не то, что мы — коалы. Наш коальский бог сказал — пастись, значит пастись! Ну мы и не рыпаемся, бамбук? Бамбук. Ладно, и за бамбук спасибо. А могло бы быть и хуже.
 — Например? — поинтересовалась Юля.
 — Не, ну бамбук-то благородное растение. Могло бы быть всё гораздо хуже.
 — Могли бы мы питаться, например, какая-нибудь хрень жуёт бамбук, переработала на пять процентов, а мы это пожираем и на остальные восемьдесят процентов питаемся. А по-моему, чего там. Жуй и не жалуйся, ты теперь коала и это звучит гордо. Ты – животное благородное.
 — :))))))
 — :))))))
 — Ты никого не убиваешь, ты бамбуком питаешься. Ты, как бы, за свой базар отвечаешь. Вот тебе бамбук — ты им питаешься.
 — Ты когда описывал действие этой срани, что мы сегодня захавали, я думала, что по-другому будет.
 — Я тоже думал, что по-другому. Он вообще не должен был говорить сегодня.
 — Мне вот было как-то необычно, здорово, аж прямо отвлекаться не хотелось, и глючило меня по-конски, и мысли приходили в голову такие гениальные. Только забывались они сразу.
 — Не, ну вот у меня щас мысли тоже гениальные приходят. Но у меня какая-то… Мне бы вот хотя бы кальянчику покурить, с этой гениальности немножечко сместиться куда-нибудь, с этого измерения ментального. А то меня всё по коркам прибивает и прибивает.
 — Дай мне затянуться немножко. Он не рухнет там?
 — Да он рухнет, как вавилонская башня, и потеряем мы общий язык. Не, это, конечно, грустно, что общий язык мы потеряли. А скоро мы найдём его снова и постоим новую вавилонскую башню.
 — Что-то он потух, блин.
 — Не, что-то я не хочу его больше пробовать.
 — Всё, он умер, да.
 — О, а там светает.
 — Рассвет, честное слово.
 — Можно даже шторку отодвинуть.
 — Не, не надо отодвигать шторку, это ж света будет миллион!!
 — Не, не надо отодвигать шторку!
 — А может там реально какая-нибудь эра началась, как ты, Юра рассказывал.
 — Огни большого города.
 — Нет, это реально рассвет. Это стопудово рассвет… А могут быть и огни, глаза могли привыкнуть.
 — Нет, рассвет, рассвет.
 — Рассвет, так рассвет.
 — Рассвет, так рассвет.
 — Чёрт, как странно, не хочу я новый день. Я бы ещё повалялась.
 — Муравейник живёт, кто-то лапку сломал — не в счёт.
 — А до свадьбы заживёт…
 — А вдруг не заживёт? А помрёт, так помрёт.
 — Советую спать тогда.
 — Да я всё пытаюсь, вы разговаривайте и меня втягивайте.
 — Это вы разговаривайте и меня втягивайте.
 — Укрой меня одеялом, пожалуйста.
 — Всех вас укрыть надо. Укрываешь одного — другой раскрывается.
 — Знаешь, Петька у Василия Иваныча спрашивает: «Василий Иванович, а что такое — нейтралитет»? «Вот смотри, говорит, Петька, лежим мы втроём, ты, Фурманов и я под одним одеялом, я – слева, Фурманов – справа, ты в – середине, Фурманов одеяло на себя тянет, а я на себя. А тебе нормально. Это нейтралитет».
 — А что-то о плохом подумал.
 — Да я тоже о плохом подумала.
 — Да вы вообще – пошляки и плоходумы.
 — Почему это плохое сразу пошлое? Может я о другом плохом подумала.
 — Так я сказал: пошляки и плоходумы. Может быть Юра – пошляк, а ты – плоходум.
 — Почему? А я может быть подумал об их природном патриотизме. О том, как они родину защищают, лёжа под одеялом. Просто себя не щадя. Я не допускаю никакой плохой мысли. Они всё отдают на это, на то, чтоб под одеялом себя не щадить. Для них это дело жизни, вы не понимаете. Они умрут втроём под одеялом, но полежат.
 — :)))))
 — :))))))))
 — Это уже шиза какая-то. О боже.
 — Даже песни про это складываются, патриотические, революционные.
 — Какие?
 — Надо вспомнить. Ведь есть же песня такая. Должна же быть, про трёх героев под одеялом!
 — :)))))
 — :))))
 — Тёмная ночь, только мы всё лежим тут втроём...
 — Нет, просто мы тут не какие-нибудь Стравинские, и на такую героическую тему так вот просто в таком состоянии не выспавшемся не можем, но серьёзные патриотически настроенные поэты и эти, как их… режиссёр, только в музыке?
 — Композитор
 — …композитор, вот, и они сочиняли бы глобальные такие, эпические, чтоб можно было даже фильм снять про то, как они под одеялом лежат, и этот фильм слезу бы выжимал. И люди бы говорили: да, вот эти люди, они знают, зачем они живут. И они скажут: а ты вот для чего прожил? Ты вот лежал втроём под одеялом? А они ответят: да, я лежал тут до самой последней, мать твою, капли крови!
 — Давайте снимем фильм.
 — Я просто до утра не встал. Я вот лёг и меня ничто не поднимет! Ничто! … Наверное, даже медаль есть такая специальная. За отвагу в постели. Причём три степени, я знаю, у этой медали есть. Те, кто лежал справа и слева — это две первые степени, а тот, кто лежал посередине, там да…
 — Я вообще не знаю, кем себя чувствую весь вечер, — сказала Юля.
 — Героем, героем, ты хотела сказать. У нас какие-нибудь красная и синяя медали, а у тебя платиновая! Вот так! Ты потом мемуары будешь писать, и там главная тема будет — как ты лежала посредине втроём под одеялом. Вся книга будет посвящена этой геройской теме. Старушкой будешь, и внукам под песню будешь рассказывать: да, вот бывало как-то лежим мы втроём под одеялом…
 — В 2009-м под Угольной.
 — …да, ситуация такая, и деваться тут некуда. И, ну, что ж, мы поступили героически в этой ситуации, и вот родина нас не забыла, видите вот — медаль. Прям по кругу написано — за отвагу, проявленную под одеялом.
 — Интересно, вчетвером это практикуется или только втроём?
 — Нет, это тогда должно быть какое-то очень нестандартное одеяло. Ты где такое вообще видела?
 — А вдвоём?
 — А вдвоём никакого подвига в этом нет.
 — Никакого. И это каждый лежит и этот подвиг не совершает просто.
 — Да, миллионы людей. А вот втроём…
 — А втроём много людей тоже.
 — Много людей, согласен. Но, в сравнении с этими миллиардами, это — лучшая часть человечества. Это — способные на подвиг. Это те, о которых легенды складывают. Знаешь, с древнеславянских времён до нас дошли всякие истории о князях Владимирах и прочих, что думаешь, их потому народ помнит, что они какими-то сраными предводителя дворянства в то время были? Или, там, они городом управляли? Да кому этот сраный Новгород нужен был? В десятом веке там две тысячи человек жило, он деревянный и горел.
 — Нееет.
 — Нееет, не в этом- то суть какого-нибудь князя Владимира. Они под одним одеялом втроём там просто. По-мужски. Спали.
 — Нет, лежали.
 — Ну, это уже другой вопрос. И народ их запомнил, и пронёс сквозь века. Даже и медалей тогда ещё не было, которые можно было бы из земли отрыть. Но летописцы этот момент осветили. В монастырях в рукописях это хранится в витиевато оформленных книжках. Завитки там всякие, птицы красные. Книжка такая толстая, запирается даже замочком. И обложка у неё такая, металлом кованная. И всё про эти подвиги, всё это начиналось, как они втроём под одеялом, и оттуда, из-под одеяла они мир покорять пошли. Причём, не вставая. Ну в общем, тот который посерединке был — его имя и сохранилось.
 — Просто вот смотрите, опять же, — три богатыря. Они на картинке втроём. Они ж там не один день бродили. Спали-то они как? Наверняка под одеялком.
 — Ну уж наверняка. Они ж богатыри русские. Они не только сражаться, их и на настоящий подвиг потянуть может. Допустим, под одеялом втроём.
 — Да, среди степей-то. Вот что молва народная ценит и сохраняет столетиями. Ну, тысячелетиями может, не сохраняет. Но столетиями, по крайней мере, сохраняет. Тысячелетиями да, это что-нибудь покруче, которые. Это что египтяне придумали.
 — Чёрт, а на потолке какие-то бесконечные птицы, которые апельсинами угощают.
 — А, ну вот, это с этих рукописей. Ты просто посерединке, и у тебя это всё генетическая память, зов предков всех, которые спали посередине.
 — А я их не вижу.
 — Они какие-то нереальные.
 — Ну конечно.
 — А что ты думала? Что ты хотела? Ты их реально видишь?
 — Не знаю, в том-то и дело. Блин, закрываю глаза, а они уже там.
 — Мы тут все апельсиневаем просто. На самом деле у тебя мозг искусством занимается просто. Это называется апельсинография. На него даже краски не нужны. Он сам апельсины рисует, сам же их жрёт.
 — Это какое-то направление в искусстве — апельсинецизм.
 — Но апельснография — она опирается на апельсинецизм. Как на направление в искусстве. Причём очень динамично развивающееся, как Юля может видеть.
 — :))))
 — :)))))
 — Там такие бабочки, у них крылья продолжаются бесконечно. Всё как-то меняется и из одного в другое превращается.
 — Чем же ты не довольна?
 — Чёрт, нет, без Bubble Gum (а), наверное, сегодня не обойтись.
 — По любому.
 — Там точно сигарета не осталась, может, закатилась куда-нибудь? Может поискать?
 — Ну если ты поищешь, то конечно.
 — Что, тебе сигарета так нужна что ли?
 — У тебя, Юра, есть какие-нибудь запасы в загашнике?
 — У меня-то, конечно, всё может быть, чтобы у Юры-то и в загашнике не было. У него всё такое таинственное. У него-то мало ли что в загашнике-то, в конце концов, у Юры. Юра — Рыба по гороскопу. Не главное тут, даже если есть в загашнике, — правильно Юре так сказать, наверное. Чтобы это всё материализовалось. Обосновать реально надо.
 — Обосновать, почему я её хочу, или почему ты её дать должен?
 — Ты не понимаешь, не в этом дело, почему ты её хочешь или почему я её должен дать. Когда ты пишешь заявку на грант, ты отвлекаешься от себя лично, и тот человек, который даёт тебе этот грант, и ты, которая просишь, даже не для себя просишь, а тот не от себя даёт. Просто нужно обосновать важность самой этой темы.
 — Наверное это имеет свою важность, если я думаю об этом уже на протяжении долгого времени. Получаса, если не больше.
 — Я знаю, в чём дело. Как герою, пролежавшему достаточно длительное время втроём посередине нужно компенсацию, как ветерану выплачивать.
 — Чёрт, нельзя мне, наверное, на потолок смотреть, капец какой-то.
 — Нет, на самом деле у меня, честно говорю, даже своя выгода и интерес есть, потому что если она так пошевелится, чтоб встать пойти покурить, я…
 — Придвинешься ко мне. :))))))
 — :)))))
 — :)))))
 — …нет, я, честно говоря, так пошевелюсь, чтоб Bubble Gum зарядить в этой херне.
 — Классно, я б тоже хотел пойти покурить.
 — А, то есть, видите, это уже две сигаретки.
 — Да.
 — Это всё надо хорошо очень обдумать, понимаете. Во-первых. Во-вторых, это щас две сигаретки. А сам факт загашника раскроется. А тут уж — извиняйте. Тут уж я даже не знаю, что придумать-то. Не, давайте я лучше вам дам загашник и сам стану Bubble Gum (ом) заниматься. Мне самому Bubble Gum (а) зарядить хочется.
 — Да я что-то даже и не хочу его курить, я бы спать лёг.
 — Не, ну это уж вы, голубчик, извините, это что-то уж вы… спать бы он лёг, это каждый может — спать лечь. Это уж, извините, так вот человек ни за что ни про что возьмёт и спать ляжет. Это знаете, если вот каждый возьмёт и спать ляжет, что ж это будет тогда?
 — Ни войн не будет, ничего.
 — Мы этого допустить не можем. Как это вообще? Мне бы, допустим, это бы и в голову не пришло. Это как-то даже не по-христиански. Где тут то, чем зажигают?
 — По-моему, у Юли были спички.
 — А как мы, вообще, опустились до спичек? Где моя пантовая зажигала?
 — Как могли опуститься до спичек? До спичек можно только подняться.
 — А там сделаны дырочки (в кальяне, в фольге)?
 — Да, я их только что продырявил, когда Артём собирался подло лечь спать.
 — Да, я собираюсь предательски лечь спать.
 — А мы этого не допустим.
 — Как же вы этого собираетесь не допускать?
 — Я буду громко булькать кальяном.
 — У меня есть много коварных предложений, как этого не допускать.
 — Вишь, как прекрасна обратная сторона подушки, чёрт, проваливай.
 — Да это же практически обратная сторона луны. Ой, кайф, Bubble Gum.
 — И мне что-то захотелось.
 — А ты иди, лежи на своей обратной стороне подушки.
 — Я просто коала, которая вернулась в рай. На мгновение. Вот он, коалий бубль гумский рай. Вот, как оно было всё изначально. Пока они не отведали этого странного бамбука, который испортил им всю жизнь. Я бы щас ментально ещё что-нибудь съел.
 — Я бы тоже съела, на самом деле. Что-то я ем и ем, ем и ем. Дай я покурю чуть-чуть Bubble Gum, почувствую себя коалой.
 — Почему меня не радует обратная сторона подушки?
 — Потому что Юля её ментально раз так и вылежала.
 — Может ещё и музычку включить?
 — Неее, не нужно музычку.
 — Ну, как тебе наш коалий рай?
 — Замечательно.
 — Ну вот, видишь, одного примата мы уже в коалы соблазнили.
 — Ой, звёзды на потолке, ты тоже видишь эти звёзды?
 — Да, они светятся реально? Я, когда свет горел, думал, что за сопли весят. А ты знаешь Юра, нам на ОБЖД говорили, что они фонят.
 — Круто, они не просто светятся, они ещё и фонят!
 — Что это значит?
 — Значит, они светятся не только в видимом диапазоне. Очень красиво.
 — Он сказал, вот я бы так не смог.
 — Вот может ты их сейчас своим зрением фрактальным.
 — Но он, кстати, чуть ли ни правду тебе говорит. Только очень замутным языком.
 — Радиация это тоже благо. Главное, в маленьких количествах.
 — Ну да, вроде они излучают фиговую радиацию.
 — Ну может они, конечно, какую-нибудь китайскую излучают.
 — По-моему гамма-излучение оно никому не на пользу.
 — Не, ну тут смотря какое гамма-излучение.
 — Ну гамма излучение оно и в Африке гамма-излучение.
 — И смотря кому не на пользу.
 — Я не знаю, как вам, коалам, но…
 — Вот как раз на нас, коалах, я бы заострил особое внимание, говоря о гамма-излучении.
 — Может с тобой одеялом поделиться? Или тебе перевернуть его с другой стороны?
 — :)))))
 — :))))))
 — В чём тут фишка? Наверное, просто все эти семена растения — это яд для человеческого организма, и они вообще не предназначены для употребления внутрь.
 — Мог бы догадаться.
 — Максимум — натираться против блох, снаружи.
 — Не, не, не, я тут немножко не согласен. Там, по-моему, немножко другой принцип.
 — Но организм, он вообще, как я понял, в непонятках, что это такое вообще происходит, вообще говоря. И организм понимает, там, спагетти, я вот соусом залил.
 — В чём проблема, организму в последнее время нравятся чипсы, хотя это реальный яд.
 — Ну тоже факт.
 — Ну вот мой организм по крайней мере не понял, что от него хотят. Загрузить в него эти семена этого непонятного растения. Он в растерянности. Понимаю там чипсы, там понятно. Вот чипсы, да, они маскируются, но чипсы это чипсы. Нет, ну это, организм как-то даже щас не знает, что ему делать, он просто стоит на перепутье, не понимает вообще.
 — Забавно было бы, если бы мы заснули, а Юра всё говорил-говорил. Было бы вообще просто потешно.
 — Да нет, я замечу. Я вас разбужу, чтобы вы посмеялись.
 — :)))))
 — :)))))
 — Вот бы подушка менялась на обратную сторону во сне.
 — Автоматически.
 — Надо бы поспать, уже воскресенье.
 — А у меня ещё секрет есть.
 — Какой?
 — Какой-то чувак позвонит мне в двенадцать дня, я ему диски должен забрать.
 — Может он под дверь их просунет?
 — Скорее, я вниз к нему спущусь.
 — Время уже наверное к восьми приближается.
 — А можешь уже и не заморачиваться. Чувствую себя странно.
 — А интересно, а это «странно» пошло от слова «страна» или «страна» пошло от слова «странно»?
 — Я об этом думала, но мне было лень говорить, — ответила Крис.
 — Ну да, это, наверное, какие-то общие мысли летают.
 — Это вообще Кристинины мысли, оказывается, были.
 — Да это, в принципе, не важно, если я об этом не знаю, я буду считать, что это моё.
 — Ну да. Так что ты, Кристина, тут не выпендривайся. Мы тут и без тебя, понимаешь ли.
 — А я знаю. «Странный» произошло от слова «странник». Когда странник приходил, из дальних стран, он был странный для них, и он был из дальних стран.
 — Надо бы мне попытаться заснуть, хотя очень проблематично это всё. Всё-таки это из-за этой хрени, как её называют.
 — Семена травы. Знать бы это название.
 — Короче, из-за этой срани.
 — У меня в телефоне записано. Ну уж наверное, а из-за чего ещё, не из-за Bubble Gum (а) же. Вот мой организм тоже думает. Он, конечно, тоже думает спать, но как-то фантасмагорично это делает.
 — Что значит фантасмагорично?
 — Значит с прибамбасами. Не просто засыпает, а даже не понятно, засыпает или не засыпает, и удастся ли ему нормально поспать в таком состоянии.
 — Я думаю, что если ты заснешь в таком состоянии, то тебе очень херово будет.
 — Ну сейчас попробую чуть-чуть.
 — Всё, сейчас перевернусь на другой бок и засну.
 — Хочешь покурить?
 — Нет, наоборот, не хочу.

Из книги «Миры».