Зима в тот год была затяжной. Малоснежная, туманная и гололедная. Всю душу вымотала. Серость, отсутствие красок давили, сковывали меня. Жизнь текла безрадостно и скучно. Темно было в душе, что-то мучило, давило. Хотелось вырваться из этих мрачных оков. Сердце рвалось на волю. Казалось, что только весеннее солнце отогреет меня. Ждать его пришлось долго.
Только к концу апреля серое небо, словно нехотя, выпустило долгожданное солнышко. И сразу все ожило, потекло, зажурчало, заиграло многоцветьем. Зазеленела молодая травка. Набухли почки, готовые к новой жизни. Нежным весенним кружевом стали покрываться деревья.
Весну я люблю. Словно заново рождаюсь. Ощущаю душевный подъем, все у меня поет и ликует.
Но в эту весну моя душа не проснулась. Не запели в ней птички. Было смутное предчувствие какой-то беды, боли, потери.
Приближались майские праздники. Очень хотелось вырваться из дома, на природу. Вместе с семьей. Когда Иван, мой муж, предложил поехать на майские дни в его деревню, в Калужской области - обрадовалась. Давно надо было навестить старый дом, оставшийся в наследство после смерти его родителей.
Накануне отъезда Иван сказал, что поедем вдвоем, без сына, а Алешку оставим у бабушки: машина «на приколе», забарахлил мотор.
Алешке шел уже третий год. Он рос здоровым, послушным, любил оставаться у моей матери. Она жила неподалеку и была, конечно, рада провести время с внуком.
А мне хотелось вывезти сына за город, на деревенский воздух. Но только не в переполненной электричке, не в пыльном и душном автобусе. Другое дело – своя машина. Иван же с категоричностью заявил, что машиной ему заниматься недосуг. Хотя, думаю, мог бы – работал в автосервисе. «Ничего не случится с тобой, поедем вдвоем и без машины», - твердо заявил он. Я расстроилась. Но перечить не стала.
Шел пятый год нашего брака.
Познакомились мы с ним в калужской электричке. Я тогда ехала на свадьбу к подруге, с которой мы вместе работали в школе. С Иваном оказалась рядом случайно. Выглядел он простым деревенским парнем - высокий, жилистый, белобрысый, с открытым лицом и синими глазами. Лет двадцати пяти. Привлек он меня своей смелостью, решительностью и силой.
Вагон был полон. Иван попытался положить свою сумку на полку, но этому стал мешать какой-то нагловатый парень. Завязался спор, парня поддержал его полупьяный сосед. Он грубо толкнул Ивана, обругал. Назревала драка. Иван без промедления врезал каждому по физиономии, с легкостью выбросил пьяного в тамбур и, уложив свою сумку, спокойно сел рядом со мной.
- Отморозки, – только и сказал он о происшедшем.
Разговорились. Он возвращался из Москвы, где пытался устроиться на работу в автосервис. В беседе оказался застенчивым, говорил мало, старательно подбирал слова. Больше слушал. Я не раз ловила на себе его заинтересованный взгляд.
Приближалась моя остановка. Было жаль расставаться с ним, он мне понравился. Хотелось бы и мне понравиться ему, но не говорить же ему об этом! Попрощалась и вышла. Почему-то подумала, что и он выйдет за мной, но увы…
Я не считала себя красавицей. Лицо обычное, ничем не примечательное. Одевалась всегда просто, без претензий. Фигура у меня, правда, ладная, как говорят - ни прибавить, ни убавить.
Вниманием парней не была избалована. Никого у меня не было - ни в школе, ни в институте. Да и мне никто особо не нравился. Когда начала работать в школе, пытался ухаживать за мной один мужчина. Такой видный, солидный. Учитель, как и я. Правда, был женат. Но стать любовницей не хотела. Не того ждало мое сердце. Так ему и сказала.
А парень этот понравился. Я думала о нем, пока добиралась до дома подруги.
Свадьба у нее была скучной. Молодожены, давно уже жившие вместе, отдавали положенный долг родителям и знакомым. Торжество было им явно в тягость. Сидели они, как замороженные. Улыбались натужно, целовались без особого чувства. Казалось, им было на самом деле горько. Из-за стола почти не вставали, танцевали мало.
Знакомиться там мне было не с кем. Захотелось домой. Провожатых не нашлось, к станции пошла одна. Вскоре уже ехала назад, в Москву.
Как же я удивилась и обрадовалась, когда в электричке ко мне вдруг подсел Иван. Держался смущенно. Даже покраснел, как красная девица, и, потупившись, сказал:
- Могу вас проводить до дома. Тут же поинтересовался, как проходила свадьба, расспрашивал, каким был стол, что дарили молодым. Было ли мне весело.
Время за оживленным разговором промелькнуло быстро, приближалась Москва. Он действительно проводил меня. Обменялись телефонами.
Так мы стали встречаться. Нравился он мне все больше и больше.
Душа словно распахнулась. Появилось необычное ощущение не проходящего праздника. Он был предупредителен, ласков. Нежно целовал мои ямочки на щеках, называл меня своим «лучиком», «девушкой своей мечты». Я любовалась веселым прищуром его глаз. А его привлекала моя начитанность. Я с радостью делилась с ним всем, что знала, и ему это все было интересно.
Мы полюбили друг друга.
Такой никогда не обидит, всегда защитит - думала я, наслушавшись в учительской рассказов женщин, обиженных своими мужьями.
На свадьбу денег у нас не было. Жить стали в гражданском браке, в моей малогабаритной двушке, рядом со школой. Мне было хорошо с ним, и я не переживала, что осталась без подвенечного платья.
Ивану удалось устроиться на работу механиком в частном автохозяйстве. Машины он любил с детства, относился к ним, как к живым существам, чувствовал их «нутром». Жадно впитывал все новое в своем автоделе.
Умел постоять за себя и не позволял себя обидеть. Зарабатывал хорошо. Становился все увереннее в себе.
Жить в городе ему нравилось. Нравилось быть хозяином, семейным человеком. Был рукаст и домовит. Я влюблялась в него все больше. Светилась от счастья, как говорили мне подруги. В самом деле, в семье достаток, «любовь, да совет». Полная гармония. Чего еще желать?
Забеременела я не сразу. Иван волновался, все спрашивал, не он ли виноват, может что не так? Очень ждал сына. Когда я, как говорят, затяжелела, на руках носил, завалил цветами, подарками. Каждый день - новый сюрприз.
Хотя деньги копили на иномарку, о которой мечтал, купил машину попроще. Объяснил - может срочно понадобиться, чтоб была под рукой. Меня только радовала такая заботливая расчетливость.
Когда появился Алешка, был несказанно рад. Все удивлялся -
неужели у меня свой сын? Мой сын! Весь светился от счастья. Внутренний свет еще больше высветил синеву глаз.
После рождения сына как-то успокоился. Даже заважничал. А в голосе появились снисходительные нотки. Заметила в нем и командирские замашки. Я только улыбалась, ведь если я замужем, то я за мужем, за ним. Должна его слушаться. Мне было в удовольствие подчиняться ему.
Только вот каким-то прижимистым стал. Сюрпризов и цветов уже не было. Часто говорил: «для вас же и коплю». Для себя же денег не жалел. Одевался модно, дорого. Все чаще слышала «как хозяин, как у хозяина». Очень ему завидовал. Хотел стать таким же.
Внимание ко мне заметно поубавилось. Исчезала прежняя теплота отношений. Полюбил пиво - говорил «легче наладить контакты». После работы - дела в гараже, возвращался поздно, иногда навеселе. Подходил к спящему сыну, смотрел на него, осторожно целовал и ложился спать.
Поначалу я даже была довольна, что не нужна ему, как женщина. Не до того было, очень уставала. Тянула семейную упряжку ведь одна. Помогал мало. Куда делась его прежняя домовитость и хозяйственность!
- У нас в деревне за все хозяйство в ответе баба! – как-то резко сказал он мне. Слышать это было неприятно. Я не ленива. Всегда была быстра и сноровиста. Но мне так хотелось его участия и помощи, такого, какое было до рождения Алешки.
- Я не баба, я женщина, и жена твоя, – с обидой ответила ему.
Тогда мы впервые поссорились. Он оказался упрямым. Не помогал мне и после ссоры. Даже с сыном перестал гулять, только целовал его.
- Вот будет Алешке три года, тебя к нему не подпущу, - будто в шутку говорил мне Иван. - А покуда цацкайся с ним сама. Всласть. Пока твоя власть.
От этих слов становилось не по себе.
Смотрю на него - тот Иван, да не тот. Никогда прежде не был так грубоват и насмешлив. Слышал только себя. Самодовольно похвалялся своими успехами, везучестью.
Деньги действительно текли к нему рекой. Но и работал много, после работы - подработка у другого частника. Копил деньги на новую машину. Когда появился у него «Мерседес», повеселел, любовно поглаживал сверкающий лимузин, как женщину. Как меня когда-то. Правда, и мне перепало тогда немножко счастья быть желанной. Ненадолго только.
И снова работа, подработка, деньги. Уставал до одури, как будто зарок дал кому, и выполнить его надо, во что бы то ни стало.
В доме появилась дорогая аппаратура, дорогой телевизор, предметы роскоши. Все это покупал, выбирал сам. Стремление к богатству занимало все его мысли.
Посмеивался надо мной, над моим скромным учительским заработком. Все поучал:
- Смотри на меня, учись жизни.
Стал критиковать мою одежду, хотел, чтобы я красилась. «Выглядишь, как деревня», - выговаривал мне, когда я уходила на работу.
Подчеркивал свою успешность, значимость, незаменимость.
И еще заметила, что стал завистлив. «Хочу жить как все, как мой хозяин», - говорил он, любуясь каждой новой покупкой. Рассматривал со всех сторон, поглаживал, а потом бережно укладывал туда, где находил нужное место. Совсем так, как укладывал свою сумку тогда, в электричке, когда познакомились.
В семье исчез совет. Очень многое в жизни стало зависеть только от его желания.
Исчезала ли любовь? Нет, я все еще любила, но мне стало как-то непросто и несвободно с ним. Я побаивалась его оценок, стала смотреть на себя его глазами и видела простушку. А хотелось угодить ему, понравиться. Все равно был недоволен.
Мы явно отдалялись. Мало разговаривали. Редко бывали близки. Мне стало казаться, что я ему стала чужой, что не нужна ему. В отношениях со мной стал раздражительным, несдержанным. Не раз возникала мысль, что терпит меня только для видимости, чтоб было, как надо, как у всех. Как у его хозяина.
Потому и обрадовалась я возможности побыть вместе в деревне, на отдыхе. Хотелось вернуть прежнего, моего Ивана. Соскучилась я по нему.
Нагрузившись до предела поклажей, рано утром отправились в путь. Электричка - забита дачниками. Ехать пришлось стоя. Мы с трудом пристроились в тамбуре, прижались к чужим спинам, и только потом смогли пробраться в вагон и сесть. Несмотря на тесноту, там царило весеннее оживление. Кто сидит, кто дремлет, кто читает газету. Мужчины затеяли долгий разговор о политике, женщины - о посадках и семенах. Кому не повезло – стояли в тесном проходе, молча озирались - не пропустить бы освобождающееся местечко.
- В тесноте, да не в обиде, – улыбнулся, блеснув стальными зубами, старичок, одетый в потертую камуфляжку. Косилку и мешок с саженцами он держал рядом с собой, бережно охраняя от натиска пассажиров. Так и ехали два с лишним часа. А потом - бегом к автобусу.
Там – такое же столпотворение. Влезли с трудом. Казалось, что и ступить некуда, но автобус, как резиновый, впустил нас. А после еще одна за другой втиснулись две женщины - с набитым рюкзаками и каким-то инструментом. Прижали нас так, что стало трудно дышать.
Посмотрела укоризненно на Ивана - на машине ведь легче, без проблем бы добрались. Он отмахнулся.
- Ничего, потерпишь, минут двадцать ехать.
Пассажиры переполненного автобуса не унывали. Шел оживленный разговор.
- Что ж, Сергеевна, себя не жалеешь, зачем тебе смородина? Ведь урожай и так раздаешь?
- Это новый сорт. Такого у меня еще не было.
- Видно, охоча ты до земли, - вмешалась уже немолодая соседка, выглядывая из-под объемистого рюкзака.
- Я тоже отдыхаю на грядках, - отозвалась раскрасневшаяся женщина в незатейливой косынке.
- А что у тебя, Сергеевна, в других сумках? – не унималась, по-видимому, соседка по даче.
- Цветы посажу, рассаду вот купила. Люблю красоту. Многолетники у меня уже есть, но взяла еще. Цвести будут. Один желтеньким, другой беленьким. Столько радости будет. До ночи провозилась, все укладывалась. А утром еще борща сварила для мужиков своих.
- А муж почему не поехал? - все любопытничала дачница.
- Дела у него. Важные. А сыну в походе интереснее.
- Знаем мы эти дела, - усмехнулась соседка. – Он-то у тебя мужик видный, чего ему в огороде ковыряться.
- Да ладно тебе выдумывать. А я без него на участке отдохну. Сама себе хозяйка. Она что-то добавила шепотом. И обе рассмеялись.
Я вздохнула. Поняла, о чем шла речь. Позавидовала ей.
На нашей остановке мы с трудом вылезли из автобуса. Вдохнули свежего речного воздуха и заторопились к пристани.
Через несколько минут показалась лента реки, и вот уже виден приближающийся к берегу паром. Успели.
У пристани сбились в кучу и люди, и машины, и мотоциклы. Даже одна подвода с лошадью.
Наконец, отплыли. Мы с Иваном пристроились около бортика.
Муж, довольный, даже приобнял меня. Подставил свежему ветерку лицо, вздохнул глубоко и тихо сказал:
- Это все мое. Хорошо мне тут.
Я промолчала.
Скоро мы оказались в его родительском доме. Старая, потемневшая, осевшая изба и большой сад, давно нуждались в уходе. По-хорошему, надо бы построить новый дом - строительный лес здесь дешевый. Но Иван почему-то не хотел. Деревня давно уже отстраивалась заново. Когда шли по улице, Иван с завистью смотрел на новые красивые дома за высокими заборами, обратил внимание на множество машин.
Мы дружно, вместе, как бывало раньше, вымыли и раскрыли окна. Впустили весну в затхлый воздух комнат. Сразу стало легче дышать.
- Ваня, хорошо-то как - заметила я, обнимая его.
Но ответа не было. Только что-то буркнул. Его первый радостный порыв там, на пароме, почему-то испарился.
Вышел, долго сидел на порожках, курил, о чем-то думал. На меня внимания не обращал. Мне стало не по себе, но я продолжала наводить порядок.
Вскоре запахло свежестью промытых полов. Ветки смородины хорошо запарились в керамической вазе - когда-то я подарила ее свекрови. Букет источал тонкий ягодный запах.
Теперь можно было и перекусить. Я быстро накрыла на стол, утолили голод.
Меня беспокоила прохудившаяся крыша дома, ремонт которой Иван отложил на будущее еще в прошлом году. Угол в кухне отсырел, стал цвести зеленой плесенью.
- Подожди с ремонтом. Будем отдыхать. Не мешай, мне надо подумать, - ответил он на мой вопрос.
А немного погодя твердо сказал, как о решенном.
- Ремонт делать незачем. Хочу к осени поставить новый дом. Коттедж. С хорошим гаражом и мастерской. Организую здесь свое дело. Автосервис. Видела сколько машин во дворах? Да не по одной! А в районе? Деревня, сама смотри, богатеет. Работы много будет. Тут не упустить бы. Самое время. Ведь хорошего автосервиса здесь нет, разве что в городе.
Говорил, как уже принявший решение, как хозяин. Не советовался, а рассуждал вслух. На меня не смотрел. Словно меня и не было рядом.
- Семью перевезу. Квартиру продам, куплю автомойку, пару машин для аренды туристам, организую передвижной ремонт, на колесах. Помощников найду.
Я удивилась его решению, таким неожиданным оно было для меня. Хорошо, что хоть поставил в известность. Удостоилась.
А в голове – сумятица, сердце затрепетало. Очень разволновалась. Вот так номер выкинул муженек!
Я совсем не собиралась переезжать из Москвы в деревню. Тихо напомнила о себе, спросила:
- А как же мы с Алешкой? Мне ведь работать надо, а ему – учиться, скоро в школу.
- Вот и будешь работать здесь, в деревенской школе. И Алешка, придет время, здесь учиться будет.
Ответил непререкаемо и жестко. По-хозяйски взял меня за плечи. «Заживем!», - и, довольный, прищелкнул языком.
Мне стало не по себе. Зашатались основы моей семьи, моего существования. Как он мог решать такое сам, без моего участия? Какая же это семья? Где совет? Где уважение к моим интересам? Где забота о ребенке?
Я знала точно, что из Москвы, от мамы, от своей школы - не уеду ни за какие коврижки. А он ведь не передумает. Раз решил - сделает. Не посчитается со мной. Мне стало страшно.
Иван поднялся, посчитал, что все решено. И ушел, коротко бросив: «Контакты надо наводить».
Уже вечерело.
В голове стучало: надо Ивана как-то переубедить! Почему он все решает один, без меня? Что, я - дура? Пешка, которую можно подвинуть, разменять, переставить? Или просто сбросить, как преграду на пути. Стало обидно, тоскливо и тревожно.
-Только не ругаться, - приказала себе.
В растерянности пошла в сад. Начавшие зеленеть деревья тянулись ветвями к дому, словно просили о помощи. Фруктовый сад нуждался в уходе.
Стало прохладнее.
Бросилось в глаза - две старые яблони почернели, не выдержали зиму. В прошлом они дарили нам хороший урожай. Мы его даже не собирали – просто закапывали в землю, чтоб не закислялась. Иван тогда все поторапливал уехать домой.
- Хватит нам яблок, - вспомнился его раздраженный голос.
А теперь эти прекрасные когда-то деревья словно прощались с нами.
- Надо бы спилить эти яблони, - подумала я.
Неприятно было смотреть на них, почерневших, стоявших, как высохшие скелеты. Они будили во мне тревогу. Что-то уходило и из моей жизни.
Мне было грустно, в голове стучало - опять мы не вместе. Опять я одна. Вот, убежал к соседям, а со мной поговорить, посоветоваться не захотел. Все сам решил. Что, недостойна я его? В душе скреблась черная кошка.
Нет. Не во мне дело. Что-то с нами неладно. Или с ним? Что я сделала не так? Когда он перестал считаться со мной? В глазах защипали слезы обиды.
В душе услышала ясно и громко слова матери: женщина должна сохранять брак, быть терпеливой.
Буду сохранять, вздохнула я. Но как? За счет себя и сына? Нашего будущего? Я не хотела менять работу, ценила свой коллектив, дружеские отношения. Выхода не видела.
Быстро ходила по заросшим дорожкам сада. Меня просто носило из одного его конца в другой.
Что же делать? - гвоздем сидело в м
оей голове. Упрямый ведь он. Где найти нужные слова, как его переубедить?
У зарослей черноплодной рябины неожиданно споткнулась о камень, когда-то заботливо уложенный в дорожку. Не удержалась, упала и коленкой оперлась на какую-то сухую палку. И сразу ощутила укус, но не особо болезненный, даже внимания не обратила. Только подумала - какой-нибудь комар или жук.
Вернулась в дом. Ивана не было. В душе нарастало раздражение. Опять вернется поздно. Конечно, выпьет, так и не смогу сказать ему сегодня, что не хочу переезжать в деревню. Помыкалась туда-сюда и стала разбирать постель.
Не нужна ему - в который раз удрученно подумала я. Прилегла и почувствовала довольно ощутимую боль. Давала о себе знать укушенная нога. Посмотрела и ужаснулась - вокруг колена образовался плотный отек. А в середине - две характерные ранки от укуса!
- Змея!- страх холодом ожег меня с головы до кончиков пальцев. Не палка то была!
Все же попыталась успокоить себя – гадюк сроду здесь не было. Скорее – уж.
Из ранок выделялась сукровичная жидкость. Отсосать ее не смогла, не дотянулась до колена. Расстроилась, заплакала от обиды на мужа, от того, что нет его рядом. Удалось выдавить приличное количество жидкости, но отек и боль нарастали.
Услышала далекий гудок парома. Посмотрела на часы – уже двенадцать. Переправа с двенадцати ночи и до утра - на замке. Значит, гудок прощальный. Помощи ждать неоткуда.
Слабость усиливалась, к горлу подступала тошнота.
Надо найти Ивана.
С трудом поднялась, кое-как дошла до соседа.
- Был, ушел на крестины . Показал на дом неподалеку.
Там ярко горел свет. Громко разговаривали. Смеялись. Мой муж – любитель компаний.
А нога раздувалась. Мне стало страшно. А вдруг все-таки гадюка?
Я постучала в окно. Кто-то приподнял занавеску, все пытался разглядеть темноту. В отчаянии я застучала сильнее, стала звать мужа. Меня наконец-таки поняли. Махнули рукой.
Вскоре вышел муж, был навеселе. Недовольно спросил:
- Что надо? Скоро уже приду, иди домой, жди.
- Меня гадюка укусила!
- Ну и что? А ты б ее тоже. И захохотал, довольный своей шуткой.
- Вот, посмотри…
- Да здесь никогда не водилось змей. Какая гадюка? – озлился он.
- Да посмотри хоть. Болит очень, раздулась вся.
- С тобой и не отдохнешь, и дела не сделаешь. Идем в дом, на свет.
Ногу осмотрели. Все заохали. Стали давать советы. Только Иван пожал плечами:
– Да ерунда это. К утру все пройдет. Не морочь голову.
Кто-то все же послал за фельдшером. Вскоре пришла фельдшерица - маленькая, старенькая, худенькая женщина. Осмотрела ногу и громко приказала:
- Немедленно в больницу!!!
- В какую больницу?
- Хотя бы в районную.
- Да ведь паром уже не ходит. Он на той стороне причалил.
Чей-то голос сказал:
- Моторку Витька на днях разобрал. До Алексея же десять километров топать, туда-назад ночью все двадцать пять выйдет. Нет резона.
А Иван молчал, отвернувшись в сторону.
Оказывается, паром здесь – единственная ниточка, связывающая деревню с миром. Раньше была еще старая обходная дорога, но понастроили новые коттеджи и дорогу закрыли, никого не пропускали.
Задумалась фельдшерица. Все смотрели на нее. Она здесь, в этой ситуации, была главной. Сказала:
- Пока покой. Теплое питье.
Ходить я уже не могла. Все воспринималось отрешенно, как бы со стороны. Пришлось Ивану тащить меня на руках. Отнес, спотыкаясь, недовольно бурча себе что-то под нос. Ни слова сочувствия.
- С тобой всегда, не как у людей.
Не пожалел даже, - колыхнулось в сердце.
Фельдшер принесла из дома несколько таблеток. Обрадовано сказала:
- Вот, нашлись - и супрастин, и преднизолон. Дождались своего случая. Хотя бы на время остановим отек, а с раннего утра - в больницу.
После таблеток стало легче. Отек не прошел, но боль уменьшилась.
Проваливаясь в забытье, вспомнила, как в детстве меня обожгла маленькая медуза. Тогда ногу уксусом поливали. Такая маленькая была медузка, а ходить я месяц не могла.
Ночью фельдшерица прибежала еще раз, снова осмотрела ногу. Я очнулась, взглянула на колено: мама родная. Без слез – не взглянешь. Синюшно-багровое, блестит, горячее.
Хотела подняться – не смогла: пронзила острая боль. Закрыла глаза. Поплыли яркие цветные пятна, как в игрушечном калейдоскопе, в детстве. Фельдшерица встревожилась, быстро вышла из избы.
Конец мне пришел - решила я. Слез не было. Отупела. Иван был где-то рядом, но сам по себе. Тихо подхрапывал. Он рядом, а я одна. «Одна» - мысль эта застряла, крутилась в тающем сознании.
Вдруг пронзило – «А как же сын? В этой деревне, без меня, с таким отцом. Я же так и не успела сказать ему, что не надо нам в деревню».
И снова провалилась в темноту забытья.
Когда очнулась, за окном была еще ночь. До рассвета было далеко. Услышала, как кто-то сильно стучался в окно. Проснувшийся Иван нехотя поднялся отпирать дверь.
Это смерть моя стучится - опять подумалось мне. Сквозь уплывающее сознание пробился незнакомый голос:
- Фельдшер наказала в больницу срочно везти. Собирайтесь…
- А как?... Муж что- то уточнял. Взволнованный мужской голос недовольно сказал ему:
-Да ждут уже вас. Фельдшер договорилась, на дорогу пропустят.
Ехали старой дорогой через новый поселок, где селились богатые. Новые русские. Той самой дорогой, что была закрыта для деревенских.
Свет фар выхватывал мелькающие высокие зеленые заборы. Они казались мне множеством змей.
Так вот они откуда! Не зря все в один голос говорят, что в деревне змей никогда не было.
Здесь их выводок!
Гадюки наползали, скалились, шипели. Машина давила их, давила…
Одна пролезла в машину, уставилась на меня немигающим взглядом синих глаз. Это были глаза Ивана! Подняла голову, вот–вот бросится, готова укусить… Я в ужасе закричала, пыталась оттолкнуть ее, выбросить… и опять провалилась в тьму.
Но видно, не судьба мне была умереть от змеиного укуса. В больнице была противозмеиная сыворотка. Сразу ее ввели, отмыли капельницами, только на второй день убрали катетеры. Я стала приходить в себя. Все удивлялись моей живучести.
По гроб жизни благодарна той фельдшерице. Если по правде - то это она спасла меня. А муж?... Он был рядом, но как то сам по себе. Не со мной.
В больнице у меня было время подумать о своей жизни. Покоя не было. Что-то подспудно тревожило. Укус гадюки? Нет! Не укус гадюки. Меня беспокоил Иван, вернее, наши отношения и моя жизнь с ним. Я так хотела любви! Так была поглощена ею, наслаждалась семьей, счастливым материнством.
А Иван стал чужим мне. Все работал, гонялся за богатством. Вспомнилось, с какой завистью он говорил о своем хозяине, восхищался его умением лгать, о его любовницах…
Стой!!!- мысль об этом пришла и застряла. А нет ли и у Ивана женщины? Как у того хозяина? Если и нет - так ведь будет!
Кто я для него? Женщина, уже давно не любимая, но удобная и выгодная. Запасной аэродром. Терпелива, ни во что не вмешиваюсь, верю ему, думаю только о семье. Да он… пользуется мной! Пока. Легко расстанется. Расправится со мной, как только стану мешать. Мне вспомнилась та жестокость, бесцеремонность, с которой он быстро расправился тогда в электричке, когда ему помешали положить сумку на полку. Тогда меня привлек его характер, а сейчас мне стало страшно!
Сын, прописка, квартира – все это не выходило из головы. Пелена спадала с глаз, я начала прозревать. Иван уже далеко не тот наивный деревенский паренек, которого я полюбила. Но любила ли? Да. Люблю ли теперь?
Я прислушалась к себе. В душе была горечь обиды и отчаяние. Вот оно, то предательство, которое убивает. Убило и мою любовь?
Жесткие клешни сжали сердце. Мой брак, тот брак, которым я так дорожила, так гордилась, трещал по швам. Со мной не считались, меня не уважали уже давно.
То, что я теряла - разве это любовь? Нет!
Поняла это с такой ясностью, что вскочила, забыв про капельницу, заметалась, заскулила, как побитая собачонка. Растерялась, испугалась своих мыслей.
В палату вошла медсестра.
- Вы что вскочили? Нельзя так. Вам еще лежать надо!
Я не могла унять охватившую дрожь.
- Вспомнила про ту гадюку? Испугалась, милая? - участливо спросила она. Улыбчиво успокоила: - Все уже позади.
- Все позади, – эхом отозвалось в душе. Клешня, зажавшая сердце, расслабилась. Ослабла и боль. Мне стало даже как-то легче. Начала осознавать, что позади осталась не змея, а моя любовь. Исчезла. И, похоже, навсегда.
В эту минуту во мне родилась другая женщина.
Через несколько дней меня выписали.
Муж приехал за мной с банкой пива в руках. Ждал у входа в больницу - веселый, с кем то разговаривал, смеялся. Его собеседником был подвыпивший мужчина. Он только что привез в больницу друга. И рассказывал:
- Вот чудак! Хотел дочери ужа показать, схватил его за хвост, а ужак укусил палец. Мы разрубили гада надвое и в банку, пускай врачи разбираются – от чего у него руку раздуло. Оба почему-то покатывались со смеху.
Я посмотрела на изрубленную гадюку в банке. Мне было не смешно. Глядела на уже чужую мне спину мужа. Не было никакой радости от встречи с ним. Сердце мое молчало. Было непривычно пусто. Любовь ушла.
На коленке у меня остался кровоподтек, след от укуса.
А на душе кровоточила рана. Я поняла, что с Иваном расстанусь. Навсегда.