Опубликовано:
Сборник повестей, рассказов, эссе и миниатюр "ТАЙНА СТАРОГО МИНАРЕТА" издан книгой.
Автор © Владимир П.ПАРКИН. 2012.
Издатель © Владимир П.ПАРКИН. 2012.
ISBN 978-5-906066-01-5
Рассказ
В этого скакуна действительно можно было влюбиться с первого взгляда. Все классические достоинства самого, на мой взгляд, прекрасного, доброго и умного животного были налицо. Перечислять их — значит повторять эпитеты, которыми воспевали легендарных коней поэты древности: длинные точеные ноги, густая шелковистая грива, уши торчком, высокий рост, изящная голова на лебединой шее, могучая грудь, озорные карие глаза, нервные ноздри, хвост до щиколоток и самая что ни на есть гордая осанка. Под черной, словно смоляной, шкурой перекатывались стальные узлы мышц.
Звали его Кокс.
Только что вычищенный, выкупанный, он шел боком, играя ногами в белых “носочках”, как танцовщица, и склонив голову на бок, как бы рассматривая ведущего его в поводу белобрысого пограничника в широких выгоревших галифе и голого по пояс.
Заупрямившись, Кокс остановился и начал бить копытом о мокрый камень. Звон подковы отдавался в ущелье семикратным эхом.
— Но, но! Не балуй! — сказал солдат и потянул Кокса к конюшне.
Какой конь не слышал этих слов от своего хозяина! Вроде бы простые слова, а есть в них и напускная строгость, и ласка, и любовь к своему скакуну.
Прекрасный кадр в видоиска¬теле моего “Салюта”. Широкоугольный объектив вместил в него изрезанные склоны ущелья и пенящуюся в порогах речушку, то уходящую в узкие каменные щели, то сверкающую хрустальными гранями водопадов, алые шапки тюльпанов на недоступных карнизах, пограничную вышку и вороного ахалтекинца, пытающегося вырваться из сильных солдатских рук. Я не пожалел фотопленки и отснял десяток кадров.
— А мне будет фото? — с надеждой спросил солдат и представился: — Ефрейтор Скуратов, старший пограничного наряда.
—Будет, если разрешишь проехаться верхом, — с ходу решил я воспользоваться моментом.
— Это мы запросто, — улыбнулся Скуратов и крикнул дневальному, стоявшему у конюшни: — Ванька! Подседлай фотокору “буренку”!
Я обиделся, так как уже знал ее, и возможность прокатиться на этой флегматичной низкорослой с отвисшим пузом лошадке меня не обрадовала.
— Нет, начальник, — твердо возразил я, — на этой “буренке” вы сами воду возите. Дай хоть раз в жизни самому на настоящем ахалтекинце сфотографироваться!
Я уже представлял себе метрового размера фотокартину, если можно так выразиться — «конный автопортрет». Непринужденная посадка верхового и эффектная стойка, желательно «свечка», лошади на фоне дикой природы.
— Да вы упадете, — вяло попытался возражать Скуратов, но, вняв моим просьбам, оседлал и взнуздал вороного красавца.
Я отдал ефрейтору свой «Салют», наскоро показав куда смотреть и на что нажимать, и вскочил в седло, отклонив услуги дневального. Приятно было показать настоящему кавалеристу, что «и мы не лыком шиты». Но едва тот передал мне поводья, Кокс стремительно ринулся к конюшне.
— Голову! — крикнул дневальный.
Я едва успел пригнуться, как шляпа была сбита свистнувщей над головой балкой, а Кокс преспокойно остановился у родных яслей.
— Хватит, накатались! — снисходительно протянул дневальный. Но отступить я уже не мог. С большим трудом мы втроем снова вытянули Кокса из конюшни во двор.
— Раздайсь! — крикнул я и лихо дал коню шенкеля, держа по¬водья короче и направляя Кокса вдоль забора.
Тот послушно пошел, ускоряя бег и переходя на галоп. Сердце прыгало у меня в груди в такт со скачкой. Вдруг Кокс изменил направление и, не обращая внимания на натянутый повод, подскакал прямо к дувалу и сделал прыжок. Я едва успел вытянуться на стременах и спру¬жинить, иначе лететь бы мне через лошадиную голову.
Я оглянулся — ефрейтор Скуратов что-то кричал из-за дувала, прицелившись в меня фотоаппаратом. А Кокс мчался вперед (как я и мечтал), так, что ветер свистел в ушах.
Я привстал на стременах и начал еще пришпоривать скакуна. Он и без плети понял меня и летел по долине, точно птица Я кричал от восторга первобытным кличем, и горы отвечали мне. Скалы стонали от могучих ударов его копыт. Несколько раз речка пересекала путь, но для нас она не была преградой. На всем скаку мы перемахивали через пенящиеся буруны, так что брызги летели во все стороны. И снова—вперед, по цветущей долине, по красным огням тюльпанов...
И вспомнилась мне другая скачка. Серый промозглый осенний день, ледяной ветер с Пами¬ра. В строю два десятка конни¬ков в новеньких шинелях с еще свежими зелеными погонами.
Полы шинелей заправлены под широкий солдатский ремень. Холодное твердое, как камень, кавалерийское седло. Протяжная команда лейтенанта Акименко.
— Эскадрон, стремена бросить! Походной рысью—марш!
Меня обучал он с особым вниманием. Как-никак, я был (цитата из служебной характеристики) — «единственным интеллигентом на всю заставу, ранее имевшим дело с лошадьми только на каруселях».
— Это что вам, солдат, — велосипед? Крепче ногами держите свою лошадь. Крепче, крепче колени, лови ритм, пружинь—не то зад отобьешь!
Тяжело давалась мне верховая езда. К концу занятий кровавые мозоли вскипали на внутренней стороне ног, а на следующий день казалось, что ни за что на свете не смогу подняться в седло.
Но Акименко подбадривал:
— Веселей, соколики! Тяжело в ученье — легко в бою!
Обучались мы на самых смирных и послушных лошадях. Не было ни одного случая, чтобы новичок упал с седла. Но уже тогда мечталось о коне-птице. Потом приходилось ездить на разных, но с настоящим ахалтекинцем близко познакомился впервые. И рад и горд был, что не забыл уроки солдатской службы...
Долина сузилась, начали попадаться обломки скал, среди которых легко было бы на всем скаку свернуть шеи и лошади, и всаднику. Кокс сбавил темп и перешел на рысь. Но, когда я склонился всем телом вправо, давая понять умной лошади, что пора сменить направление, тот и ухом не повел. Я прибегнул к поводу, — Кокс продолжал идти прямо. Я натянул повод так, что завернул морду вправо — результат прежний. Попытки остановить коня тоже ни к чему не привели. Он продолжал упрямо выбрасывать вперед ноги, так что белые “носочки” рябили в моих глазах.
И я взмолился:
— Кокс, миленький, стой. Стой, тебе говорят!
Я даже сказал ему – «тпру» (чем мог обидеть верхового скакуна), но Коксу все это было явно до лампочки. Спрыгнуть, выбрав момент, было бы предательством и позором.
Тем временем Кокс нашел какую-то тропку и начал подниматься в гору, Я не успел опом¬ниться, как мы оказались на такой высоте, что пришлось покрепче вцепиться в его гриву и для верности обмотать несколько прядей вокруг кисти левой руки.
Я не боялся высоты и получал удовольствие от покорения безымянных вершин, но к такому способу восхождения оказался явно неподготовлен. Мир зашатался в глазах. Я бросил поводья, поняв свою полную зависимость от воли лошади: будь что будет! Кокс легко поднимался вверх по такой узкой тропе, что я временами больно ударялся левым коленом о выступ скалы, и такой крутой, что сидеть приходилось, обняв ахалтекинца за шею. Вороной в несколько скачков преодолел последние метры подъема и застыл на вершине.
Внизу стальной пружиной змеилась река, пробираясь сквозь заросли зеленых кустов ежевики. В голубое небо вздымались желтые скалы, Но краски природы померкли для меня. Мы начали спуск по другую сторону горной цепи. В бездонную пропасть летели мелкие камни. Теперь я полулежал на крупе лошади, вцепившись руками в седло, и молил всех богов, чтобы не лопнула подпруга. Солнце било прямо в глаза, а над головой высоко в небе кружили грифы, ожидая своей добычи.
Кокс благополучно спустился и, перейдя на галоп, понесся в открытую степь. Похоже, у него была какая-то цель, но куда он мог завести меня, я не знал. Моей единственной задачей было не упасть с коня. А Кокс будто и не чувствовал усталости, его шерсть была суха, дыхание - ровным, чего нельзя было сказать обо мне.
Однако, всему приходит конец. Ахалтекинец сбавил темп у выросшей в степи высокой деревянной ограды, из-за которой его приветствовал ржанием целый ансамбль кобылиц.
Высокий туркмен отогнал от моего стремени лохматого пса-алабая и схватил коня под уздцы. Я мешком свалился с седла: — ноги были стерты до крови.
По-настоящему, пришел в себя только после третьей пиалы зеленого чая, которым меня угощали радушные чабаны.
— Tы, дорогой, не сердись на коня, — улыбаясь, говорил старый Атахан, прихлебывая душистый напиток, — и себя тоже не вини: чтобы справиться с этим жеребцом, нужна тяжелая рука и большое мастерство наездника.
Назад мы возвращались на автомашине. Кокс спокойно стоял в кузове, а я отказался от мягкого сиденья кабины и ехал рядом с ним, держа свою руку на упругой шее красавца-скакуна.