Салима проснулась засветло. Впрочем, она почти что не спала. Разве уснёшь, когда невестка и сын за полночь о чём-то тайком шептались у себя в спальне? Вначале Салима решила было, что молодые ссорятся. Даже чуточку по-бабьи позлорадствовала. Всё же недолюбливала она невестку, пусть та и обходительна всегда с нею, и красива, как все южанки, глаза чёрные, словно бусинки перламутровые блестят, а лукавые какие... Стара она для сына, оттого и опытней, оттого и верёвки вить из него мастерица.
Салиме удалось кое-что подслушать под дверью. Говорили про какого-то Есхата, строили грандиозные планы на случай самостоятельной жизни. Так что Салима по-свекровьи предположила наихудшее: невестка, не желая более сносить её придирки, уговаривает сына на размен квартиры. Ещё ночью велико было её желание вбежать в их комнатку и указать обоим, под чьим шаныраком они живут. Но сдержалась... и теперь вот сидит на кухне, поджав от холода босые ноги, и ждёт, когда проснётся невестка. А та, как нарочно, сегодня медлит. Да и будильник молчит. Салима в сердцах погремела кастрюлями – бестолку, молодые спят.
В двери позвонили. Интеллигентно так, коротко и один раз. Салима притаилась. А вдруг пронесёт? К ней обычно гости не захаживали, видать, действительно сурова, а вот подруги невестки за полгода совместной жизни глаза помозолить успели, особенно в выходные дни. Звонок повторился. Салима не вытерпела, затопала в прихожую.
За дверьми вместо ожидаемых невестиных подружек-вертихвосток стоял мужчина. Смущённо глядя ей в глаза, тихо пробормотал:
-- Я Есхат. Ваши сын и невестка пригласили меня сегодня с утра.
-- По какому поводу? – Салима боевито подбоченилась, готовясь пуститься в крик.
Гость замялся, начал озираться назад, словно ища пути для отступления. Салима сообразила, что у этого мямли, пока дети спят , можно выведать их планы.
-- Заходите, посидим, чайку попьём, -- она потянула его за рукав в дом, удивляясь своему неожиданному преображению и заворковавшему, прям, как у невестки голосу.
Незнакомец воодушевился, торопливо разувшись, прошёл на кухню. Салима, на всякий случай, притворила двери и, стараясь особо не шуметь, стала угощать гостя.
-- Давно знакомы с моей невесткой-то? – вопрос под горячий кофе явно должен был застать его врасплох.
Есхат усмехнулся, припоминая давнишнее.
-- В то время трикотажная фабрика работала из последних сил. Зарплату не платили. Хищения на производстве росли, швеи пытались хоть как-то компенсировать свой труд. Я был охранником. И вот как-то одна малолетка попалась – комбинацию вокруг талии обмотала. Стал составлять акт, она плачет, глаза-бусинки так и светятся жалостливо. Пожалел, отпустил.
- Она умеет и разжалобить, и очаровать,- начала было ворчать Салима, да спохватилась, и миролюбиво, подражая невестке, проворковала:
- А теперь на что вас уговаривают?
Гость смутился. Замолчал.
- Признавайтесь, квартиру свою, небось, надумали на эту менять? – Салима не выдержала, пошла в наступление.
- Что-о? - Есхат оторопел.
- У меня вообще нет квартиры. Старый родительский дом у автовокзала. А квартиру после развода пришлось оставить жене.
До Салимы медленно-медленно стало доходить, с какими намерениями сидит перед ней этот человек, и каким образом невестка с глазами-бусинками пытается избавиться от нее. Наверное и сейчас, зараза, не спит, навострила уши-то. А гость, между тем, оправдываясь, продолжал:
- Однажды один коммерсант предложил мне взятку, приличную сумму. Не выдержал. Взял. Хотел пожить по-человечески. И попался на этом. Осудили на два года. Жена тут же бросила. Долго потом сторонился женщин. Разочаровался в них, что ли. Пока деньги приносишь – мил, а как беда – отворачиваются. А вот недавно вы в банк к невестке приходили. Я там охранником работаю. Увидел вас, волевую, стоическую, почувствовал что-то родное, истинное.
Салима встала. Судьба, конечно, строила ей всевозможные козни, но, чтобы в 40 лет ей собственная невестка подкидывала ухажера?!
Есхат выжидающее смотрел на неё, но не торопился вставать, словно почувствовал, мерзавец, что приглянулся ей. И действительно, как бы самолюбие не подстрекало Салиму гнать невестиного протеже, гнева не было. Была усталость одинокой женщины и огромное желание иметь рядом родное дружеское плечо, чтобы было кого любить и на кого перекладывать созревающие день ото дня проблемы.
Салима нащупала на полке сигареты сына и пошла на балкон.
Утренняя прохлада несколько успокоила разыгравшиеся чувства. В осеннем воздухе вкусно пахло надтреснутым спелым арбузом, осиновыми листьями и безбашенной юностью. Дверь легонько скрипнула. Салима не стала оборачиваться, только поспешно закурила.
- А вы знаете, когда я впервые увидел эту трикотажную фабрику, - Есхат кивнул на мрачно возвышающиеся стены из красного кирпича с налётом черной копоти, - то подумал, что это тюрьма. А потом оказалось, что это только снаружи решетки, бетонное ограждение, а внутри пёстро, светло и всё швейные машинки жужжат. Пчелиный рай да и только.
-- Это хорошо, что он заговорил о постороннем, -- подумала Салима и мельком взглянула в окно. Сейчас ей хотелось одного -- чтобы шустренькая невестка догадалась убраться вместе с сыном куда-нибудь. Видеть ее лукаво смеющиеся глаза-бусинки в этот день не было сил.