В душу мне пахнуло теплом её тела. Жаркого, какого-то особенного мятного розового тона. В разрезе шубки промелькнула тонкая шейка. Длинный мех, густой, чёрный внутри с серебристыми кончиками как бисером был обсыпан капельками оттаявших снежинок. Крошечные пальчики в лайковых перчатках задумчиво, как-то сонно теребили ворот. Удерживали и не могли удержать. Потом упали, опустились бессильно. Большая хрустальная пуговица мрачно поблёскивала в темноте маячком. Миниатюрные сапожки из тонкой дорогой кожи на низких каблучках переступали перед ярко освещённой витриной как копытца пони в цирковом загоне.
Свет от витрины, немного подёрнутой инеем, падал на валик снега перед витринным высоким стеклом и растворялся в темноте. Мимо пролетел трамвай, звеня и разбрасывая по снегу зелёные искры. Обычной чернильной черноты неба, как где-нибудь в деревне, не было. Город подсвечивал небесное серое ватное покрывало изнутри. В душе было тоже как-то неопределённо, размазано. Как над головой, там, в небесах.
Вот её я и хочу. Вот именно её. Азарт охотника, древнейший инстинкт. Вот такую, жалкую, неуверенную в себе, на овечку похожую. Мне ничего не стоило познакомиться с ней. В этом я мастак. Женщины- единственный смысл и радость моего существования. Я только и живу ими. Без них, чтобы я делал? Я себя утешаю, что вот-вот найду ту, ради которой я и затеял всю эту кутерьму. Весь этот цирк, аттракцион, театр одного актёра. Но подсознательно я осознаю, что этому не будет ни конца и не края. Что я вечно буду менять их. Каждый раз дойдя до финала, разочаровываясь и падая опять в бездну. Опять не то! Опять не та! На этот раз тоже самое, что и всегда. Вечно тоже самое. Может, дело во мне? Я сам не хочу, чтобы что-нибудь получилось. Боюсь, что на этот раз "да" и придётся пойти дальше простого ухаживания. Резко изменить свою жизнь. Привет, дорогой! Вы финишировали. Пора взять на себя ответственность. А вот ответственности-то я как раз и не хочу.
Мы стали встречаться. Что-то в ней было не так. Тоска какая-то, нежить. Посмотрит сквозь меня, лёжа на диване :
- Вы ещё здесь?
И бокал поднесёт к губам. А глаза чёрные-чёрные, неживые. Я поднимусь с кресла, подойду, опущусь перед ней на колени. И глажу, глажу беспокойную головку по волосам. По подёргивающейся спине. И целую губы. Мягкие, потрескавшиеся от внутреннего жара, сжигавшего её.
- Как мне плохо, милый мой! Если бы вы знали! Если бы только представляли, как я мучаюсь! Как мне тошно, гадко. Не понятно от чего и почему! Броситься бы с парапета в речку, в тёмную воду! Зачем жить, скажите мне?
Я сжимал её тонкие пальчики до боли, так что она вскрикивала. Жить нужно просто , чтобы жить. Ни для чего. Я хочу жить, чтобы видеть вот это её личико в темноте. Выйти на улицу и втянуть в себя воздух. Холодный, морозный, зимний. Захрустеть снегом, выпавшим вчера и уже слежавшимся. Она начинала плакать, размазывая тушь по щекам.
- Отвернитесь. Я не хочу, чтобы вы меня такой видели.
Потом мы бродили по улицам. Валил хлопьями снег. Она спотыкалась, и, чтобы не упасть, цеплялась за мой рукав. Мы шли одни, город вымирал с позднего вечера. Потом я получил письмо :
- Не ищите меня. Я больше не вернусь. Пожалуйста! Умоляю, не ищите!
Я долго звонил в её дверь. Даже пил какое-то время. Но теперь я опять в поиске. Только иногда пугаюсь, разглядывая девичью фигурку со спины- это не она?