Вишну скучающим взглядом охватывает мир и меня; мои же веки опущены, но даже через них я могу видеть розовый рассвет, что уже видели Япония и Китай - а на Западе никто пока ещё не знает об этом восходящем чуде. Божество рождает прямо из ладоней прекрасные лотосы и шепчет, перебивая мои мантры:
- Представь только: каждый из них может родиться Шивой.
И смеётся он, а смех его скрипуч, сыпуч и могуч; небо, как бутылка красного, трещит от градусов.
-
Вишну говорит, что ему скучно в нашем мире - он только и предназначен для того, чтобы только смотреть, но никак не делать. Всё время мотается за мной, пытаясь хоть как-то развлечь себя, но ничего не получается у него.
Божество иногда окружает себя своими цветами, лотосами и отрывает от них лепестки. Один за другим ложатся они на асфальт/землю, мгновенно превращаясь в опавшие листья. Прохожие будут шуршать ими своими ботинками, но больше ничего не замечают они. И Вишну вновь смеётся, обвиняя собственное человечество в полнейшем неуважении к себе.
К тому, кто защищает и охраняет их.
-
Вишну научился уже петь мантры по утрам, чтобы хоть как-то помочь мне с медитацией. Он погружает меня в свою невесомость, и видятся мне картины из прошлого (читай - "снов"). Я вижу Индию, чувствую на кончике языка специи, и в ушах отдаётся голос, рассыпающийся на сотни и мириады лотосов.
Божество дотрагивается до моей руки ровно в восемь и шепчет на ухо будто бы другим уже голосом:
- Мы опаздываем, Герда.
-
И мы опаздываем с ним: везде и всюду. Он кружит меня в каком-то европейском танце и смеётся завораживающе, пытаясь оторвать от реальности. Действительность меня не отпускает, и приходится иногда возвращаться: к семье, в семью, к любовникам и возлюбленным.
Иногда.
-
Во снах моих Вишну кружит листья, дребезжит осколками бутылки красного; он снаряжает корабли в какую-то экспедицию, которая оставляет борозды в моём океане, плывёт за кладом в область сердца.
Вишну развлекается, по губам его блуждает улыбка странная.