Реквием

               
Траурная месса в католичестве. Пожалуй, не было ни одного из великих композиторов-католиков, не вдохновившихся этой трагической темой жизни и смерти. Не только в филармонии, но и на сценах оперных театров звучат  наиболее известные реквиемы:  Моцарта, Верди, Листа и других. Но творческая мысль не стоит на месте, время требует нового прочтения, и   рядом с классическим филармоническим исполнением появляются реквиемы – балеты и реквиемы – оперы.
В 2003 году мне посчастливилось побывать в Михайловском (Малом оперном, бывшем императорском) театре, где Станислав Гаудасинский представил на суд зрителей действо, названное оперой,– «Реквием» Джузеппе Верди (премьера 2001 г.). Открывается занавес, звучит музыка, и ей в унисон… медленно поднимается в центре сцены огромный крест с распятым Христом. По сцене хористы, одетые в белые балахоны с капюшонами, плавно передвигаются с зажжёнными свечами в руках, олицетворяя волны скорби и памяти усопшему. Это впечатляло.  Зал буквально замер на едином дыхании. Постановка Гаудасинского, принятая «на ура» зрителями, вызывала зачастую отнюдь не положительную критику, за которой далеко не всегда стояла, с моей точки зрения, именно оценка новаторской идеи. А музыка звучала, и действие продолжалось, достигнув своего апогея в дуэте сопрано и меццо-сопрано Agnus Dei, когда солистки стоят на подиуме в центре сцены, а под ними играет всеми красками цветущий  луг, как символ возрождения и воскресения, радости и счастья. Некоторым критикам не понравился финал оперной постановки: на сцену спускаются ангелы и появляется Христос , увитый красной лентой – символ крови, принесённой им жертвы– но… Нет, впечатление от постановки, именно от постановки, осталось потрясающим и сохранилось на долгие годы. Музыка, хор, вокалисты – в Петербурге всегда на высоте.
Одиннадцать лет спустя, в 2012 году мой любимый Мариинский также пришёл к мысли превратить «Реквием» Верди в театрализованную постановку,– концертное исполнение уже не удовлетворяло, по-видимому, руководство всемирно известного театра. Только отблеск имён  зарубежных постановщиков впечатлял:  режиссёр Даниэле Финци Паска и он же автор концепции совместно с Джулией Хэмлин. Они основали продюсерскую компанию Inlevitas, занимающуюся разработкой и продвижением творческих проектов в области оперы, акробатического театра и кино.  Художник-постановщик –  парижанин Жан Рабасс, уже дебютировавший на сцене Мариинского театра с «Аидой», художник по костюмам – Джованна Буцци, итальянка, имевшая немалый опыт по созданию костюмов не где-нибудь, а в «Ла Скала».   Можно было ожидать космического взлёта творческой фантазии авторов. Я не говорю ни о музыке, ни о вокалистах, ни о великом хоре Мариинского театра – они вне конкурса  ныне, присно и во веки веков. Только о постановке.
Неизбежные ангелы, прошествовавшие на сцену и склонившиеся по её углам, ассоциировались у меня  с Царевной-Лебедью из  «Сказки о царе Салтане», разве что крылья были поменьше. Когда же поднялся занавес, декорация представляла собой врата в потусторонний мир, в центре которых в глубине сцены виднелся шар с мечущимся пламенем внутри. Это впечатляло. Requiem aeternam (Вечный покой). Вечный покой вскоре нарушила маленькая девочка, появившаяся из-за этого огненного шара. Детство. Оправданно. Уже само рождение – это путь к иным мирам.
 
Вскоре эту девочку в небесно-голубом платьице прикрепляют к трём воздушным шарам, и она висит на стропах над головами хора и солистов, олицетворяя (что?) расцвет жизни? Стремление к божественно-небесному? Или  «надувной» реквием, как охарактеризовал его кто-то из критически настроенных зрителей? Вставить фото девочки с шарами. 

 Девочке, подхваченной хористами за ножки, удалось-таки благополучно спуститься с небес на землю. А творческая фантазия постановщиков двинулась ещё дальше. И вот уже по сцене стали кататься на велосипедах… ангелы! Из правой кулисы в левую и наоборот!

 С точки зрения особой любви современных  европейцев к «экологически чистому» транспорту – велосипеду – можно подумать, что постановщикам явилось не божье, а ангельское откровение… Или, вернёмся на землю,– это всего лишь  аллюзия Даниеле Фицци Паски с его  клоунским прошлым?
Захотелось закрыть глаза и не открывать их до  момента падения занавеса. Как это бывало в Мариинском театре, к сожалению, не единожды, зарубежные постановщики, увы! привносили на эту великую сцену не дыхание современности, а миазмы масскульта. А критика… На сей раз она была весьма и весьма благодушно настроена. Мариинский всё-таки! Что позволено Зевсу, не дозволяется быку? Или за одиннадцать лет после постановки С. Гаудасинского либеральная толерантность проникла и в умы критиков?

Но вернёмся к «Реквиему»,  на сей раз реквиему-балету.  Ещё в 1991 году Борис Эйфман поставил  балет на музыку Вольфганга Амадея Моцарта. Спустя более, чем два десятилетия балетмейстер возвращается к этой теме в в год двойного юбилея – 70-летия  полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады и 125-летия Анны Андреевны Ахматовой, автора поэмы «Реквием» (1963 г.). На базе этих двух величайших произведений   он создаёт новый двухактный  балет, считая, что события поэмы Ахматовой связаны не только с репрессиями, но и с блокадой: первый акт на музыку Дмитрия Шостаковича, второй – на музыку В.А. Моцарта.  В преддверии премьеры он  сказал журналистам, что коллективу творцов удалось найти пластическое решение двух произведений, хотя музыка Шостаковича, будучи камерной, казалось бы, не  «приспособлена» для балета. Думаю,  что в выборе постановщика немалую роль сыграла и автобиографичность не только «Реквиема» Анны Ахматовой, но и  квартета композитора. Хотя формально он носит название « Памяти жертв войны и фашизма», но в одном из писем Шостакович пишет об этом, по его словам «идейно порочном квартете» так: «…если я когда-нибудь помру, то вряд ли кто напишет произведение, посвящённое моей памяти. Поэтому я сам решил написать таковое. Можно было бы на обложке так и написать: "Посвящается памяти автора этого квартета"».

Мне не удалось побывать на январской  премьере, но в августе труппа Бориса Эйфмана вернулась с гастролей и вот… Первый акт, трагическая музыка Шостаковича, на сцене плохо одетые в валенках, согбенные женщины одна за другой волокут санки с трупами родных и детей… Прямо-таки воспроизведение графики Валентина Попова-Катарсина, хотя время у Ахматовой  другое – время репрессий. 
 
 А затем, чёрная стена во всю высоту сцены –
                Это было, когда улыбался
                Только мёртвый, спокойствию рад.
                И ненужным привеском качался
                Возле тюрем своих Ленинград. –
 и медленно текущая  бесконечная очередь убитых горем женщин в заветную дверь, за которой крошечное окошечко, и руки, с надеждой протягивающие передачи.
    Как трёхсотая, с передачею,
                Под Крестами будешь стоять
                И своею слезою горячею
                Новогодний лёд прожигать. (…)
                Хотелось бы всех поименно назвать,
                Да отняли список, и негде узнать.
Непреходящая боль ахматовской поэмы… «Крику женщин, на чью долю  выпали страшные испытания  в поэме Ахматовой, вторят стоны тысяч несчастных матерей и жён. Эта симфония скорби не перестаёт звучать во мне. Священная боль не утихает», –  так напишет Борис Эйфман о своём видении спектакля во вкладке к программке.
           Стена разрезается зигзагообразной молнией: 

 Сын на кресте.
 
Фото М.Кури.
         Боль матери. Тюрьма. Надсмотрщики.
                Всё перепуталось навек,
                И мне не разобрать
                Теперь, кто зверь, кто человек,
                И долго ль казни ждать.
         А жизнь продолжается, физкультурный парад – светлое олицетворение предвоенного времени. Заключённые.  Гибель одного за другим. Площадь, усыпанная истлевшей одеждой заключённых. Играют дети. Маленькая девочка,  тот же образ, что и в «Реквиеме в Мариинском театре, поднимает головной убор одного из них, с недоумением рассматривает его, подходит к рампе, в полном молчании вопросительно смотрит в зал…
Овация! Конец первого акта. Думаю, что слова уже не нужны, молчание красноречивее.
Второй акт на музыку Моцарта – это балет в классическом стиле. «По прошествии времени детали стираются, остаётся тема человека, который проходит через испытания, но дух не сломлен и победа духа над слабостью тела – это и есть идея спектакля», – так охарактеризовал Эйфман своё видение последней постановки «Реквиема».  В центре, как и в первом акте – судьба матери, жизнь, любовь, смерть. Блестящее мастерство танцовщиков, восхитительная постановка от безмятежно солнечных сцен любви  и надежды до высокой трагичности сцен смерти и прощания.
           Приведу только один эпизод – скорбь. Матери, их много, они кружатся в адском вихре жизни. Замирают, перед ними опускается чёрный полупрозрачный занавес, и вот уже за ним силуэты памятников. Кладбище. Главная героиня заканчивает свой танец и медленно идёт вглубь сцены. Занавес поднимается, перед ней постамент, как символ могилы, на фоне огромного креста, она набрасывает саван и окаменевает.
 
Но, снова цитируя постановщика,– «… сколько неувядающих прикосновений счастья, любви!.. И погребальная песнь сливается с моцартовским гимном жизни».
В заключение назову имена исполнителей этого балетного  шедевра в том составе, который я имела счастье видеть.  Мать – Анжела Прохорова, Сын – Эльдар Янгиров,  Жена ( и Женщина во 2-м акте)  – Любовь Андреева, Муж – Игорь Субботин,  Семья – Дмитрий Савинов, Игорь Поляков, Полина Горбунова, Юноша –  Евгений Гриб, Мужчина – Олег Габышев, Старик – Олег Марков. Декорации С. Пастуха  и З. Марголина. Постановка и свет – Бориса Эйфмана.
«Мы рады всем, кто гoтов открыть своё сердце нашему искусству»,  –  эти слова Бориса  Эйфмана встречают посетителей сайта театра.  И хочется на них ответить, что для такого Искусства сердца зрителей всегда открыты и, думаю, что открыты настежь.
Два реквиема, три постановки и бессмертная музыка…
 Санкт-Петербург                Сентябрь 2014 г.