УОТСОН
Я посмотрел туда, куда указывал Холмс – прямо у нас под ногами, только немного ниже, на почти отвесном склоне выделялась особенно густая тень.
- И как вы полагаете туда спуститься? – опасливо спросил я. - На верёвке?
- Верёвка только в качестве страховки. Там есть небольшие выступы, на которые можно поставить ногу. Ну что, ведь мы решимся на это, Уотсон?
- Я думаю, у нас практически нет выбора, - сказал я и снова посмотрел вниз. Мне было неуютно туда смотреть. Я всегда боялся высоты, и Холмс знал за мной эту слабость, а склон, как я уже заметил, был крут и высок. Но спасовать я тоже не хотел, поэтому спросил:
- Кто первый? Вы или я?
- Пожалуй, лучше я, - предложил Холмс. – Вам будет легче спускаться, чувствуя мою подстраховку снизу. И вы удержите меня, если верёвка начнёт скользить или рваться, а я вас – нет. Моё ранение всё ещё мешает мне.
- Ну, знаете, если верёвка начнёт скользить или рваться, это будет, в любом случае, фатально.
- Остаётся надеяться, что этого не произойдёт, - заключил он. – Ну, я готов.
Верёвку я закрепил так, как учили меня когда-то на военных курсах – через блок, роль которого сыграл крупный камень, к неподвижной опоре – в данном случае этой опорой послужил ствол растущей поблизости сосны. Холмс взял в одну руку фонарь, в зубы – раскрытый нож и, ставя ноги на те самые уступы, о которых говорил, а свободной рукой придерживаясь за верёвку, начал спускаться.
Я с беспокойством следил за ним, но у него всё шло более или менее гладко. Хотя мой друг и не обременял себя упражнениями ради упражнений, силы и ловкости ему было не занимать. Не прошло и пяти минут, как он скрылся в той самой глухой тени, которая обозначала вход в пещеру, и почти сразу же там осторожно вспыхнул узко приоткрытый потайной фонарь.
- Уотсон! – позвал он изменившимся голосом. – Вам будет любопытно взглянуть на это…
Его тон не предвещал ничего хорошего.
Борясь со страхом, проявляющимся у меня чисто физиологически: мокрые ладони, дрожь и слабость в коленях – я тоже начал спуск. Уступы, за которые цеплялся Холмс, казались мне ненадёжными, а местами и вовсе эфемерными. Я старался не смотреть вниз и не думать о том, выдержит ли мой вес верёвка, если я потеряю опору. Всё же я благополучно спустился, и Холмс подхватил меня внизу:
- Всё в порядке, Уотсон. Но вам, я вижу, непросто дался этот спуск – вы весь взмокли.
- Знаете же, как я «люблю» такие экспедиции, - проворчал я в ответ.
- Знаю, и тем более ценю, - сказал он серьёзно. – А теперь посмотрите, какое это любопытное место, - и он поднял поставленный было у ног фонарь и снова чуть приоткрыл штору.
Пещера оказалась просторной и, если можно так выразиться, благоустроенной, хотя запах в ней стоял ужасный – запах крови и гниющего мяса. Фонарь поочерёдно освещал пол, густо засыпанный опилками, грубо сколоченные нары, покрытые ворохом разноцветных тряпок, в которых я узнал расцветку и фактуру одеял санатория, стол из перевёрнутого почтового ящика с кое-какой посудой. Откровенно говоря, мне всё это напомнило наблюдательный пункт Холмса из того времени, когда мы расследовали с ним странное происшествие с призраком гигантской собаки на болоте. Сходство довершали несколько консервных банок – вскрытых и нетронутых. В дальнем углу громоздилась какая-то куча тряпья.
- Здесь кто-то живёт, - предположил я, и тогда Холмс приподнял фонарь так, чтобы свет упал на то, что показалось мне кучей тряпья.
Я не слишком нежный по натуре человек – я врач, привыкший копаться в чужих внутренностях, я был на войне. Но от увиденного желудок поджался у меня так резко, что его содержимое чуть не выплеснулось в рот.
В углу лежало мёртвоё тело Евы Стар. Впрочем, узнать её можно было только по наитию или по подстеленному под обнажённое тело пальто – так обезобразили труп покрывающие его рваные раны. Много рваных ран. Кровь залила всю её одежду и так застыла сухой коркой.
- Вы это видите? – со странной, даже диковатой улыбкой спросил Холмс.
- Это ужасно, - откликнулся я, качая головой. – Зачем и кому понадобилось затащить тело несчастной сюда и так обезобразить? Может быть, это акт вандализма или какой-то эмоциональный всплеск, если несчастная девушка при жизни как-то насолила кому-нибудь, хотя мне, честно говоря, сложно представить… Впрочем, - тут же сообразил я, - есть и разумное объяснение: возможно, желание придать трупу неузнаваемость…
- Зачем, в таком случае, наносить раны, кроме лица, на бёдра и ягодицы? Потом, взгляните, дорогой доктор: это не просто раны. Да, лицо раскромсано, но в остальных местах вырезаны целые куски плоти, и, заметьте, они не брошены здесь же…
Он говорил спокойно, но от его ровного голоса меня вдруг заколотило в жесточайшем ознобе.
- Холмс, - проговорил я, с трудом удерживаясь, чтобы не застучать зубами. – Холмс, я совсем не уверен, что хочу знать, куда они подевались.
- Я-то, мой дорогой, уверен, что не хочу этого знать, но один из этих, с позволения сказать, лакомых кусочков вижу вон там, на столе. И на нём явные следы зубов.
- Вы что… - со свистом прошипел я, потому что голос вдруг изменил мне, - вы хотите сказать, что кто-то… что он…
- Ел. Да, именно это я и хочу сказать. Обитатель пещеры затащил сюда тело девушки , по всей видимости, с чисто гастрономической целью.
- Господи! Но ведь это… это же… Холмс, простите, ради бога, мне нехорошо…
- А вот это напрасно, - проговорил мой друг, когда мне немного полегчало, и желудочные спазмы прекратились. – Теперь ваша чувствительность сослужит нам дурную службу – хозяин жилища поймёт, что здесь кто-то побывал в его отсутствие. Давайте-ка убираться отсюда подобру-поздорову, - и он подтолкнул меня к выходу из пещеры.
Сказать, что мне было страшно – ничего не сказать. Я испытывал какой-то животный ужас, взбираясь при помощи верёвки наверх, на тропу. Несколько раз под влиянием обычных ночных звуков сердце обрывалось у меня в груди, и руки слабели так, что я чуть не падал. Однако, в конце концов, я справился с подъёмом и помог выбраться наверх Холмсу. Он тяжело дышал и снова держался за бок, но всё-таки взобрался по верёвке вслед за мной без особых сложностей.
- Как ваша рана? – на всякий случай всё-таки спросил я.
- Немного тянет. Пустяки. Некогда нам рассиживаться и лелеять раны,Уотсон: если квартирант этого обиталища увидит нас, он сможет сделать неутешительные выводы о том, что, во-первых, любопытство завело нас слишком далеко, и, во-вторых, что и наша плоть может оказаться съедобной после хорошего удара камнем по голове.
- А вы полагаете, существо, поедающее плоть трупа, настолько адекватно, что может размышлять и делать выводы?
- Не искажайте суть проблемы, - покачал головой Холмс. – Наши с вами предки не так уж давно отказались от каннибализма, а некоторые племена продолжают с увлечением поедать своих сородичей и в наши дни. Так что ничего удивительного, если человек, лишённый влияния предрассудков социума, мог найти человеческое мясо вкусным и питательным. А человек, живущий в такой пещере, вполне возможно, именно лишён этих предрассудков. Вопрос в другом: почему ради удовлетворения своих необычных гастрономических пристрастий он избрал именно дочку Стара?
- Это могло быть простым совпадением.
- Нет, - покачал он головой. – Уговор на берегу, дружище: совпадение мы признаём совпадением только тогда, когда доказываем отсутствие причинно-следственной связи. Это, как вы, медики, говорите «исключительный диагноз».
- По-вашему, таинственный каннибал в сговоре с убийцей Стара? – спросил я, когда мы уже шли к дому.
- А это второй пункт договора, мой милый Уотсон: гадание на кофейной гуже мы сразу оставляем профессиональным гадалкам. Однако, я тоже склонен полагать, что наш пещерный житель, хоть и кажется напрочь лишённым любых связей с социумом, мог сыграть в нашей странной истории не последнюю роль.
- Не так уж он оторван от социума, - возразил я. – Меня на эту мысль навели консервы. Консервы не падают с обрывов, не ломают себе ног, как деревенские овцы. Чтобы полакомиться консервами, их нужно купить в деревенской лавочке, и значит, не так уж чуждаться социума, как вы говорите.
- А ведь вы правы, - удовлетворённо кивнул он, словно играл со мной в какую-то игру, и каждый мой последующий ход в ней был тщательно спрогнозирован. – Но как это может быть? Давайте представим себе портрет нашего незнакомца. Его сейчас здесь нет, стало быть, он ведёт ночной образ жизни – по крайней мере, сегодня. Он не бесплотен – полагаю, что следы, виденные нами у того места, где разбилась несчастная Ева – его следы. Помните грубые башмаки? Он ловок и прекрасно справляется с верхолазаньем –само расположение его жилища говорит об этом. От может есть человечину. Так кто он?
- Дикарь?
- Здесь, в Швейцарских Альпах? Помилуйте, Уотсон, мы ведь не на островах австралийского архипелага.
- Хорошо… Ну, а легенду о снежном человеке вы никогда не слышали?
- Здесь я слышал несколько иную легенду.
- О Страже Водопада?
- Да, Уотсон, и жизненный опыт убеждает меня, что за целым ворохом пустых фантазий в любой легенде прячется и нечто рациональное.
- Страж Водопада – мистическое существо.
- Ну, камни, которые он кидает, вполне себе материальны. Потом, я видел его, а я не страдаю галлюцинациями – до последнего времени не страдал, во всяком случае. И он, как две капли воды, похож на одного из моих знакомых. Морган – тот единственный известный мне и полиции человек из преступной организации огромного масштаба, который может знать главаря в лицо, который совершил побег, был бы разительно похож на него, убери какая-то неведомая сила из взгляда Моргана свет разума. И разве не странно,что Морган же вполне может оказаться мужем прислуги Красовской - Людки.
- Возможно, вас снова вводит в заблуждение простое совпадение, - подумав, сказал я. – Люди бывают внешне похожи друг на друга.
- Здесь совпадение не только внешности, но и обстоятельств, - возразил Холмс. - А это уже маловероятно. Но вы, как обычно, сами того не заметив, сказали очень важную вещь, Уотсон. Вы упомянули консервы. Наш каннибал вряд ли завсегдатай деревенской лавочки –я видел лавочника и могу себе представить, какие чувства вызовет у него визит Стража Водопада. А значит… А что это значит, Уотсон? – он снова посмотрел на меня испытующе с хитринкой во взгляде.
- Это значит… - медленно проговорил я. – Это значит, что консервы носит ему сюда кто-то ещё, как вам в Дартмуре носил их мальчик - кажется, Картрайт?
- Да, верно, Картрайт. И, как он тогда ни был осторожен, его заметил джентльмен с подзорной трубой, помните?
- Предлагаете и здесь поискать, не блестит ли на солнце зеркальце телескопа?
- А в этом нет никакой нужды, дорогой Уотсон. Ведь мы сами неоднократно наблюдали в этих местах человека, которому здесь, вроде бы, нечего делать, наблюдали во внеурочное время – разве нет?
- Вы… вы доктора Морхэрти имеете в виду? – наконец, догадался я.
- Именно, - Холмс взмахнул указательным пальцем, словно ставя акцент на этом своём возгласе. – Именно его, и если говорить о нашем своеобразном лечебном заведении для женщин, страдающих истерией, и мужчин, страдающих от полового воздержания, то именно Морхэрти легче всего представить в роли… - он вдруг осёкся и замолчал, а потом, схватив меня за плечо, резко дёрнул куда-то в сторону, увлекая с тропинки в тень нагромождения кустов и камней, одновременно свободной ладонью зажимая мне рот.