- Натягивает… - мама с опаской косится в окно, где собираются тяжелые свинцовые тучи. – Часа на два, не меньше… Может, не пойдешь?
Я качаю головой, причесываясь. В комнате полумрак, только вспыхивают далекие зарницы.
- На работу мне тоже не ходить?
- То на работу… - тянет мама. – А тут так, от делать нечего… Зачем тебе туда тащиться? Буря застигнет, мало ли…
- Ты ее первый раз в жизни видела? – я закалываю волосы, высоко, как он любил. – Пережду в укрытии…
- Два часа в укрытии сидеть… Из-за чего?.. – мамин силуэт заслоняет окно, крадя остатки света. – Дался тебе старик этот…
- Я Генриху обещала о нем заботиться… - я украдкой подкрашиваю ресницы, хоть это и запрещено, последнее время участились изнасилования, нельзя привлекать внимание…
- Генриху она обещала… - хмыкает мама, закрывая ставни, в которые стучат первые порывы ветра. – Где он, Генрих-то свой?.. Связалась… С наемником! Стыдно людям в глаза посмотреть…
- Эти лучше?! – я зашнуровываю ботинки. – Эти, которые дома грабят! Девчонок растлевают!.. Зато они свои, да?..
- Алиса… - шепчет мама, скрещивая пальцы, как от дурного глаза. – Тише, тише… Как можно так... В такие времена… Хоть из дома не выпускай!..
Я выхожу на улицу. Вихрь вздымает мусор на обочине, и он крутится в веселом танце. До разгула бури еще не меньше получаса, успею дойти… Если не остановят.
В дымке, поднятой летящим песком, вырисовывается фигура человека.
- Пароль, - вяло отзывается он. – Пароль для входа в четвертую зону…
У человека насморк, он гнусавит и непрерывно вытирает рукавом слезящиеся глаза.
Я называю пароль.
- Что вы собрались там делать? – это не по инструкции, видимо, ему действительно интересно. – Там же ничего нет, одни развалины…
- Я иду в гости, - при столкновении с ними меня всегда охватывает смешанное чувство страха и отвращения, но этот, во всяком случае, на вид, вполне безобидный. – Там еще остались дома.
- Дома, в которых живут развалины, - кисло усмехается человек, и я думаю, что его вполне могут оштрафовать за столь продолжительный диалог. – Как интересно: «в гости»… Сейчас все сидят по свои конурам…
- Я назвала пароль, - напоминаю я. – Вы меня пропускаете?
- Вы часто ходите в четвертую зону, - продолжает человек, держа автомат так, что он кажется предметом, невесть как оказавшимся в его руках. – Я уже далеко не первый раз вас встречаю… Наверное, нужно уже здороваться?.. – пытается острить он.
- Простите, - говорю я, переминаясь с ноги на ногу, в мизинец больно упирается попавший в ботинок камешек. – У меня плохая память на лица…
Марта курит на пороге, стряхивая пепел в разбитую чашку от сервиза.
- Пианино приволок со свалки, - кивает она назад вместо приветствия. – С хмырями каким-то договорился: месяц их выродков будет математике бесплатно учить... Совсем сдурел, козел старый… Зачем этим хмырям математика? В деревне своей коз считать?..
Фриц, неслышно появившийся за ее спиной, застенчиво улыбается мне.
- Я думал, ты не придешь, Алиса…
- И нечего было притаскиваться… - бормочет Марта, показывая на яростно сгущающуюся мглу. – Сегодня надолго… Нормально он питается… Конечно, вина на завтрак у нас не подают! Куда уж нам…
Она застегивает Фрицу пуговицы на куртке. Тот стоит, безропотно опустив руки по швам.
- Дома у них всегда подавали вино… - Фриц, словно извиняется за привычки своих бывших хозяев. – Его с детства приучили…
- Дома его не только приучили пить вино! – Марта машет мне рукой, приглашая подниматься. – Дома его еще приучили уходить навсегда, не сказав не слова! А другие должны страдать!.. Что я должна делать с этим? – она облокачивается на пианино. – Кто тут будет в него играть?..
Снизу доносятся крики и звон бутылок.
- Генрих очень любил этот инструмент, - Фриц гладит ладонью полированную поверхность.
- Генрих! – хмыкает Марта. – Генрих много чего любил! И много кого…
Она косится на меня, прислонившуюся к камину.
- Теперь уже не разжигаем, - замечает Фриц. – Дорого…
Окна начинают привычно дребезжать. Дверь колотится о проем, словно пытаясь вырваться на волю.
- Когда же это кончится!.. – Марта кутается в платок. – Четвертый раз за месяц! Эти хотя бы умели управлять погодой, а теперь… Что же теперь будет с нами?.. – она качает головой, вытирая пыль с пианино. – В подвал пойдемте, что-то очень сильно разыгралось…
Мы спускаемся, на первом этаже Марта подходит к двери, из которой вырываются звуки разгула.
- Господа офицеры! – она кривится, словно ей на язык попало что-то горькое. – Пойдемте, опасно здесь находится!
Шум ненадолго стихает, потом возобновляется вновь.
- Ну, и хрен с вами… - Марта освещает ступеньки фонарем. – Не хотите, как хотите…
- В прошлый раз у соседей крышу унесло… - шепчет Фриц.
Он спотыкается, и я беру его за локоть, чувствуя под рукой его хрупкие, как у птицы, кости.
- Четвертая зона! – со значением говорит Марта. – Повышенная опасность… Они собирались признать, что она непригодна для жилья…
- Я знаю, - усмехаюсь я. – Мы и сейчас исследуем…
- У вас есть деньги на это?.. – Фриц тяжело дышит, спуск всегда дается ему с трудом. – Разве вы не только кормите армию?..
- А ты помолчал бы, старый дурак! – резко бросает Марта, присаживаясь на землю. – Просветители! Носители прогресса! Бросать больных и хилых на чужой территории, как ненужный хлам, большого ума не надо!..
- Я сам решил остаться, - возражает Фриц, держась за сердце. – Я бы обременял, нужно было срочно уходить… Император…
- Император оказался тупым кретином! – взрывается Марта. – Позволить чужим войскам командовать страной! Немудрено, что народ взбунтовался!..
- Тебя больше устраивает, что вы имеете сейчас? – тихо говорит Фриц. – Вот это вот? – он указывает сухим пальцем в потолок. – Вот эти?
Дверь подвала широко распахивается.
- Вы пойдете под трибунал! – кричит толстощекий юноша в одном сапоге и расстегнутой рубашке. – Вы обязаны оповещать! Это же четвертая зона! Это… - он замолкает, заметив меня, сидящую в углу.
- Это зона повышенной метеорологической опасности, - равнодушно заканчивает Марта. – Я оповещала. И потом, - чуть слышно добавляет она, - достаточно было посмотреть в окно…
- Вы здесь не зарегистрированы! – юноша тычет в меня пальцем-сарделькой. – Уже восемь часов! Вы не имеете права находиться в этом здании!
- Вы, правда, так считаете? – я встаю и делаю несколько шагов по направлению к лестнице.
- Сидите уж, - юноша, скосив глаза себе на грудь, застегивает рубашку. – Мы же не звери… Хотя некоторые считают именно так! – он в упор смотрит на Фрица.
Тот выдерживает его взгляд.
- Я знаю вас, - юноша опускается на землю рядом со мной. – В комнате, где я живу, много ваших фотографий. Только они почему-то были засунуты за комод…
- Вы же отдадите их мне? – я, улыбаясь, заглядываю ему в глаза.
- А, если я скажу «нет»? – чувствуется, что он очень раздосадован, что одна его нога одета лишь в носок с дыркой на большом пальце.
Я пожимаю плечами.
- Боюсь даже предположить, что вы с ними собираетесь делать…
Юноша поджимает полные губы.
- Вы – Алиса, не так ли? Это имя было в его дневнике… - ему явно хочется причинить мне боль.
- Он, конечно же, оставил его вам на память?.. – равнодушно интересуюсь я.
- Нет! – он хитро улыбается. – Он кинул его в камин! Но не учел, что местная бумага практически не подвержена горению…
- Хоть что-то вы умеете… - замечает Фриц.
Я смотрю на юношу и вижу Генриха, склонившегося над письменным столом… Взгляд его мягок и рассеян.
- Ты что-то писал? – я целую его в макушку, ероша волосы.
- Так, глупости… - он закрывает толстую тетрадь в клеенчатом переплете и закидывает ее в ящик стола. – С детства люблю писать…
- О чем же ты пишешь? – я сажусь к нему на колени.
- О разном… О том, что вижу здесь… Здесь много того, на что стоило посмотреть...
- Тут же нет ничего интересного, - удивляюсь я. – Мы вымираем…
Мне хочется забраться в его мысли. Видеть его глазами. Чувствовать то, что чувствует он. Иногда мне кажется, что это возможно, но он вдруг отдаляется, оставляя меня в недоумении…
- Это и притягательно, - Генрих привлекает меня к себе. – Тут много воспоминаний… Зайди в любой дом и присмотрись… Ты поймешь…
- Ты, наверное, много читал, - говорю я.
- Не так много, как мне хотелось бы, - он ворочает кочергой угли в камине. – Родители рано отдали меня в училище… Там было не до книг…
- У нас их и вовсе нет, - я целую его в небритую щеку, вдыхая запах сукна его мундира, кофе и сигарет.
- Это не самое страшное! – Генрих перебирает мне пряди волос, и я надеюсь, что он не заметил в них раннюю седину. – У вас нет продуктов. Медикаментов! Все, что мы вкладываем, уходит на черный рынок!.. Ваш император слишком лоялен. Я бы расстреливал!
- Им тоже нужно жить, - машинально повторяю я мамины слова.
Я не люблю, когда он заводит подобные разговоры, когда у нас и так мало времени друг на друга.
- Нет! – его взгляд, нежный во время близости, делается ледяным. – Если человек умирает с голоду, он съедает еду. А не тащит ее на продажу! Если он болен, он пьет лекарства, а не наживается на тех, у кого их нет! Нужна четкая система контроля! Если бы она была у вас, вам бы не пришлось прибегать к помощи другого государства, чтобы обуздать своих мятежников!..
- А у вас четкая система контроля? – я прижимаюсь к нему, стараясь вобрать в память как можно больше того, что ему присуще, чтобы потом хранить это в себе.
- Не такая четкая, как меня бы устроило… - Генрих бросает быстрый взгляд на часы…
На обратном пути я прохожу мимо людей, складывающих бревна. Ими командует человек, встреченный мной по дороге.
- Четвертая зона еще держится? – он шумно сморкается в огромный носовой платок.
- Она переживет нас с вами, - отвечаю я.
- Вы не боитесь ходить одна? – автомат его стоит, прислоненный к трансформаторной будке.
Я вполне успела бы им воспользоваться.
- Я ничего не боюсь.
- Это неправильно, - говорит человек. – Женщина должна бояться. Иначе разве это женщина? Это солдат…
В зданиях открыты ставни, кое-где тускло вспыхивают огни ламп, отражаясь в стеклах. Из дома Марты доносятся звуки вальса: Фриц, отчаянно фальшивя, играет перед сном. Я представляю, как он сидит, держа прямо спину, на старом ободранном кресле и осторожно перекладывает пальцы: пианино иногда замирает, потом оживает вновь…
… Я знаю его с детства, - Фриц украдкой смахивает слезу, скатывающуюся с морщинистого века. – Он никогда ничего не забывает… Поверь мне, так было лучше… Может быть, вы еще встретитесь… Говорят, это возможно…