ГЛАВА ШЕСТАЯ
Мечты, мечты – звезды мои путеводные
Эх, появилось в голове моей какое-то головокружение.
Дай, думаю, и я в своих мечтах размахнусь, коли уж ока-
зался в энтом заведении, а то я только на других с ехидцей по-
глядываю да хихикаю. Что ж сам-то, Кузьма, неужто ни до чего
не додумаешься?
И вдруг будто на ушко мне кто-то шепнул: «А не подумать
ли тебе, Кузьма Ласточкин, о владычестве земном!»
Ах ты, батюшки! Кто ж это шепчет-то! Аль шутку надо
мною играть вздумали?
Батюшки, аж холка дыбом встала!
Я… и вдруг король! И тут мне словно на голову сверху
корона свалилась, скипетр с державой в дрожащие руки кто-то
сунул, и сверху мантией меня накрыло. Ой, думаю, не хватил ли
ты лишку, Кузьма, не переломился бы от груза непосильного!
И тут опять меня кто-то будто в бок как толкнет: «Не ро-
бей, Кузьма! Когда ж еще такая возможность выпадет в короне
покрасоваться и судьбы земные повершить?! Да и потом выгод
всяких тьма тьмущая!» – У меня аж коленки дрогнули от сча-
стия привалившего.
Ах, ведь дождался счастия!
Представил я себе свое царствование.
Кушанья заморские, баловство желудку – это раз; одёжи
столько, сколько и сто человек за жизнь свою не сносят, – это
два, да какая одёжа, шитье золотое, шелка как южный воздух
прозрачные, жемчуга с орех греческий; развлечения сыплют-
ся, как из рога изобилия: то охота – батюшки, труба уже зовет:
«Ту-ту-ту» (слышу-слышу, погодьте чуть-чуть); то маскерад, то
прием послов иностранных, только и успевай из одной одёжи
в другую прыгать.
Но вы не подумайте, что я настолько глуп, что поверю,
будто жизнь короля один только мед. Про ответственность не
забыл я. У меня же народ теперь. А народом нужно править (это
все равно что кобылой): направлять на путь истинный, от небла-
говидных поступков отваживать, а ежели какой Ерема по глупо-
сти или нарочно влез куда, так палок ему или выговор всеобщий
на площади известной. Я король справедливый, но и свирепым
тоже быть могу, коли для пользы дела нужно.
Суд королевской тоже я вершу. Вот, например, недавно
случай прелюбопытный вышел. Баба одна белье свое развеси-
ла, да так неумело, что край веревки попал на соседский огород.
А на том огороде коза паслась, будь она неладна, взяла за конец
штанов, лебеды ей не хватает, что ли, потянула да полверевки
сжевала с разного рода принадлежностями дамского и муж-
ского туалета. (Слава богу, не было среди тех принадлежностей
шелковых накидок или платьёв парчовых, а то при порче такого
дорогостоящего имущества могло бы дело дойти и до дуэли, мо-
жет, кто намек бы здесь разглядел на оскорбление чести, тогда
бы дело порох, может, даже и до суда бы моего царского не до-
шло, сами за кустами пострелялись «пах-пах», а для меня убы-
ток, государству человеки нужны.) Но на этот раз, слава богу,
обошлось, дело касалось принадлежностей простого народа.
Вы, может, скажете: фу, какая мелочь, штаны от простого
народа, царское ли это дело?! А я отвечу, что неправы вы и не
лезьте в то, чего не знаете!
Король в своем государстве до всего дело должен иметь,
хоть даже и до такой мелочи, как простой народ. (Вопрос чис-
ленности населения – энто вам не дудки. А вдруг война?! Кто
спасет его царское величество от иноземных супостатов?)
Итак, вернемся к суду (а то уж далеко забрели, эх, государ-
ственные вопросы мне теперь покоя не дают). Кто же из двух баб
виноват? Та, которая раззяву поймала и штаны у нее оказались
на вражеской территории, или та, которая козу свою по недо-
смотру или умыслу натравила на ни в чем не повинные кальсо-
ны и другие принадлежности (хотя бы даже и считалось, что на
своей территории и коза барыня, чего хочет, то и жует). К тому
же кто ее знает, может, со стороны первой провокация это была,
нарочно она кусок веревки на чужой огород вывела.
Стал я размышлять и с одного боку, и с другого: один раз,
выходит, одна виновата, другой раз – другая. По справедливо-
сти б было, если бы коза съела только ту часть кальсон, которая
на ее территорию попала (так бы она бабу нерадивую проучила
и от себя бы обвинения отвела), но она ведь съела и остальное
тоже.
Мать моя, всю голову сломал, исхудал весь так, что в ко-
рону чуть не по пояс провалился. И тут один умный человек из
затруднения меня вывел, он у меня на службе звездочетом со-
стоит. Спишите, говорит, всё на высшие силы.
– Это какие такие?! Я ж теперь высшие энти силы!
Он на колени передо мной пал (боится моего гнева царско-
го) и пролепетал на латыни:
– Vis major, Ваше Величество!
Я прикинулся, будто слышал энто сто раз и лишь случайно
сам об нем не додумался.
А звездочет мой дальше говорит:
– Так и так, Ваше Высочество, никто не виноват, а чтобы
дело это поскорее закончить, вы из казны компенсацию и той,
и другой бабе выдайте – по платью, в котором сама королева
ходит.
Как бы ни был я на звездочета разгневан, всё же отдал ему
должное.
«Вот голова, думаю, хорошо ведь придумал! И даже мысль
мне не закралась, как она в королевском платье по огороду
блуждать будет! Репяхов ведь нацепляет, окаянная, в кружева
французские. Тут же подумал, может, им пажей выслать, чтобы
платье за ними таскали. Но потом остановился. Нет, и так хо-
рошо облагодетельствовал я их. Вот какой я справедливый
и разум ный. И опять же одним королевским актом двух зайцев
убил: и суд справедливый совершил, и молва обо мне приятная
распространилась. А это дело нешуточное, ведь и о том поду-
мать надо, какая обо мне, Кузьме Карле Фридрихе Первом, па-
мять в поколениях останется (я себе, кстати, новое имя приду-
мал, к Кузьме еще пятнадцать других прицепил, чтобы не хуже
других королей выглядеть).
Будучи королем, и с женой можно вопрос решить, ежели
надоела. У меня-то, как вы знаете, с моей Акулой так и не разре-
шен вопрос, надоела она мне пуще горькой редьки. А ведь, буду-
чи королем, я могу и гарем себе назначить, и Лизавета, глядишь,
не откажется от такой царской доли (Леонардо ей совсем голову
заморочил), да и Жанна, глядишь, тоже передумает красоту та-
кую в полымя кидать. Да, может, я даже Акулу в гареме своем
оставлю. А что, так меня никто в жестокосердии упрекнуть не
посмеет – ведь супружницу свою не обидел я. Да пусть хоть ма-
меньку с собой берет, чтоб им вдвоем веселее было (ой, что-то
меня, по-моему, сильно как-то от доброты распирать стало, из-
балую гарем свой, да и подданных тоже, попридержать коней
надобно).
Да, кстати, и про друга своего мохнатого я тоже не забыл
(это чтоб вы не говорили, будто я загордился), он со мной во
дворце живет, на вышитой подушке спит, кость ему на серебря-
ном блюде подают, только вот видеться мы с ним стали реже,
то у меня бал, то у него прием. Ох, и жизнь пошла – свобода
нравов. Гарем надоест, так я фаворитками себя окружу. Я ихнего
брата (женского полу) пород разведу самых разных, из самой за-
границы выпишу, ежели захочется!
Да, так жизнь моя и проистекает в трудах и забавах ко-
ролевских. День я живу такой жизнью, два, неделю, месяц, год,
и стал замечать кое-какие странности. Живот у меня, с капу-
стой смирившегося, простите за подробность, от королевских
кушаний крутит. Да так недавно прихватило (стыдно сказать) –
послов заставил себя ждать чуть не час. Нехорошо, люди волну-
ются, а я не иду… С одёжей одно сплошное неудобство. Парики
мода пошла носить. А мне, извините, жарко. Голова потеет. Ко-
роль я, а выходит, должен это терпеть.
От охоты перестал удовлетворение испытывать. Как по-
глядел, сколько людей и собак трудятся, чтобы одного зайца за-
гнать. А моя-то какая забота. Только на курок нажать, что ли?
Бабы эти гаремные, все им не так, все у себя на уме. Кто
интриги плетет, кто про Ваньку своего забыть не может, кто по
Степану слезы льет, а что ж я, хуже Ваньки или Степана?! Я же
король!!! А они меня не любят, хоть даже и с короной на голове.
С судами опять неприятность вышла. Те две бабы, которые
из-за веревки цапались, прошение мне прислали: так как у них
теперь имеется приличный наряд, они просят соизволения при-
нять участие в бале. Я от возмущения чуть кулаком по столу не
хряснул. Да куда же лезете! Пугала огородные! Рожу свою не
видели, что ли?! Я им на свой страх и риск, ни с кем не посове-
товавшись, по брошке послал, чтоб отцепились. Так что теперь
я, король, у них в заложниках. Батюшки, они уж и на кареты
намекали. Как выкручусь, не знаю… Может, к звездочету опять
обратиться?
Нет, с звездочетами тоже всё не совсем гладко. Они мне
советы дают, а я у них вроде как кукла ряженая: руками развожу
и всё под их дудку делаю. Но самая моя большая неприятность,
что людей вокруг меня нет. Удивлены? Да, да – нету. А-у-у-у-у,
нет вокруг меня людей. Одни кругом завистники, интриганы.
Так и норовят меня, Кузьму Карла Фридриха Первого, с престо-
ла сковырнуть. Вот и выходит, что единственной родной душой
во всем дворце остается для меня Пегас, друг мой мохнатый.
Но и тут царствование чуть боком нам не вышло. Какая-то
гадость дворцовая заметила, что я на дружеской ноге с Пегасом,
приблизил я, значит, его к себе незаслуженно, посчитала наше
с Пегасом сближение делом неприличным и решила и этой ма-
ленькой радости, моего друга единственного меня лишить! (Всё
это делается, конечно, для того, чтобы окончательно раскачать
мой престол.) И заговорщики эти двуликие, представьте, ре-
шили отравить Пегаса. По одной случайности удалось мне рас-
крыть заговор и спасти моего верного друга. Батюшки, подхва-
тил я его под мышку, скинул с головы своей корону и бежал из
дворца энтого так, что только пятки мои сверкали.
Спросите, куда бежал? Да домой, к Акулине Крокодиловне
своей. Куда ж мне бежать еще? Она нас с Пегасом приняла, и на
том спасибо. Я ведь тоже, братцы, перед ней виноват, я ведь по
первости в ней одно приданое увидел, а для женского полу это
ой как обидно!
Что ж я дальше намерен делать?
Да что и прежде. Будем, возле ее юбки сидючи, дело со-
вершенствования подпольно продолжать, ну и счастье из дней
своих по крупинке выковыривать.
P.S. Да, кстати, я вам как-то обещался статистику по бло-
шиному народонаселению привести, так вот, вы уж простите,
листок энтот проклятый задевался куда-то, сам не знаю куда.
Примечания автора:
1. Название картофеля происходит от немецких слов «крафт тойфель», что зна-
чит «дьявольская сила».
2. У Джордано Бруно монада является основной единицей бытия, в деятель-
ности которой сливается телесное и духовное, объект и субъект. Высшая суб-
станция есть «монада монад», или Бог, как целое она проявляется во всем еди-
ничном – «всё во всём».
3. Суфражистка – участница женского движения за предоставление женщинам
избирательных прав. Движение получило распространение во второй полови-
не XIX – начале XX века в Великобритании и др. странах.
4. Vis major – превосходящая сила, высшая сила.