ГЛАВА ПЯТАЯ
Дороги наши тернистые, или Водятся ли в ваших краях
крокодилы?
В дальнейшей части своих записей я должен упомянуть
событие, о котором не далее как совсем недавно я страстно меч-
тал, звеня всеми струнами души своей. Мечтал, но не думал, что
ворвется оно в жизнь мою в образе некой Акулины Карповны,
чья особь еще в недавнем прошлом была мне незнакома (эх, зо-
лотые были деньки) и чье появление круто перевернуло все мое
существование. Уж насколько круто, вы можете судить хотя бы
по тому, что строчка моя повертает кое-где криво, потому как
записи свои произвожу я сидя хотя и в той же, знакомой вам
уже комнате, но под столом, при скудном огарке свечи. Пегас
в этот самый момент у дверей сторожить выставлен, чтобы не
застала нас Акулина Карповна за неблаговидным поступком.
Но все по порядку. Братцы, женился я. Супруга моя, Аку-
лина Карповна, женщина во всем доблестная, но только знаете,
не зря ей имя такое было придумано зубастое. Мы с Пегасом
теперь в ее полном распоряжении, сидим и не тявкаем. На со-
страдание ваше я, однако, не рассчитываю и на него не напра-
шиваюсь: может, вам и того хуже, может, у вас тоже в супругах
крокодилица ходит. И хотя мы с Пегасом находимся теперь под
ее неусыпным оком, я (страшно подумать о последствиях такого
моего проступка) все же иду на риск, хочу изложить вам факты
из моей новейшей биографии.
Прекраснейшее течение мой жизни (теперь-то я знаю, что
тогда-то я и был счастлив, жаль только никакой умный чело-
век меня тогда за рукав не дернул, чтоб я своё счастье разглядел
повнимательнее) завершилось, представьте, венчанием. Как это
вышло, сам не знаю. Если вы, уважаемый, женатый человек, то,
возможно, меня поймете. Все текло своим чередом, птички чи-
рикали, природа меняла свои одеяния, я, все еще блаженствуя,
думал, что мне ничто не угрожает, а вдруг – бац!!! – и женат. (Не
знаю, как в вашем случае, но в моем случае вышло всё именно
так.) Пропал Кузьма, поминай как звали.
Коварство и жестокий обман вылезли с первых дней на-
шего уже совместного жительства. Без убранства (простите мне
эту подробность) Акулина Карповна оказалась совсем не тем,
чем в пышном платье. Первое разочарование я, не показав виду
и даже не зажмурившись, проглотил. Но тут нагрянула беда по-
страшнее. Обман закрался в самую суть нашего союза. Две ты-
сячи обещанного за Акулиной Карповной приданого уплыли,
как облака весенние. Надула меня Акулинина маменька. С сун-
дуками Акулиными тоже конфуз вышел: в них одна дрянь ока-
залась, ни одной вещи стоящей, ни одной юбки, годной для из-
готовления мне новых (прошу пардон у дам) кальсон. Я и тут не
отчаялся, не дал себя проглотить пучине уныния и меланхолии.
Стал принимать для успокоения капли, припомнил, что ведь не
далее как весной на бесприданнице готов был жениться, лишь
бы, так сказать, по взаимному влечению сердец. Эх, что правда,
то правда, но, мечтая о бесприданнице, я ведь надеялся, что ба-
рышня эта хоть и не будет иметь мульёнов, так заместо того бу-
дет непременно выделяться душевными качествами!
А в моей Акулине Карповне, простите, ни кротости, ни до-
броты. Хуже черта баба моя! Все мои знакомые немногочислен-
ные, как я женился, дом мой сторонкой обходить стали. Кухарку
мою она выгнала. Это, конечно, правильно, экономнее так, но
сама-то теперь нас одной капустой и картофелем потчует. Ры-
бьи головы у нас теперь заместо пастилы али смоквы стали. Во
до чего дожили! За что наказание такое? Я одной дьявольской
силой и жив пока, а Пегас-то за что страдает?! Пегас – благо-
роднейшее создание, с предками в тысячу раз доблестней Аку-
лининых, вынужден тоже капусту жевать!
От жизни такой мы с Пегасом как-то вечером надумали
даже революцию устроить, что-то наподобие французской, ре-
шили пошатнуть трон Акулинкин. Но она, ведьма старая – вид-
но, глаза и уши у нее повсеместно рассованы, – как-то пронюха-
ла о нашем замысле: растоптала цветок революции, не дав ему
и бутона раскрыть. В назидание лишила нас похлебки, и, стыдно
сказать, знамена наши как-то быстро были сложены. Но даже
тогда не раскрылась подлость ее и коварство в истинных вели-
чинах. Раскрылись они позже, когда Акулина Карповна, путем
многих моих словесных ухищрений, была доведена до того со-
стояния, что вынуждена была признаться, что совершила, чер-
ная ее душонка, еще одно против меня злодеяние. Призналась
она, что пошла, представьте, за меня только из-за Станислава
моего (вот какую Станислав-то мне службу сослужил), вернее,
из-за пенсии, за него полагающейся. Да еще сгоряча ляпнула,
что вообще бы со свету меня сжила, если бы не боялась, что
пенсию эту потом у нее отымут. Ох, и скверная же она баба. Это
моего-то Станислава, звезду мою путеводную, в муках заслу-
женную, да с пенсией в придачу заграбастать решила!
Я, недолго думая, воспылал ненавистью! Да вы бы не вос-
пылали разве?
До ссор у нас дело дошло. Я не сдержался, она тоже женщи-
на горячая, как схватит меня за ухо и кричит:
– Знаю, что, Кузьма, в голове твоей варится! Со свету сжить
меня хочешь!
Я криком кричу, чуть не плачу, у меня, честное слово, ни-
чего такого не варится! С чего это она взяла, сам не знаю! Будто
кара небесная на мою голову опустилась!
Тут она опять за ухо дернула, я неприлично взвизгнул. Пе-
гас, видя совершаемое надо мной насилие, кинулся на нее как
тигр! Но тут же отлетел, скуля, в угол комнаты.
Тут Акула моя еще больше разозлилась и отвесила мне
двадцать восемь тумаков (это я по привычке считал, осталась
она во мне с тех пор, как я бухгалтерию вел; вам, может, тоже
интересно будет: вас-то, чай, супружница тоже поколачивает?
У вас-то, голубчик, поди, тоже матриархат сплошной! Прости
меня, Господи!).
Спросите, чем закончилась наша битва? А тем, что Акули-
на пообещала мысли и мечты дрянные из меня выбить или, на
худой конец, упрятать меня в такое место, где таким, как я, очень
хорошо мечтается. Зная за своей Акулиной свойство доводить
до конца задуманное, я уже тогда насторожился, хотя в тот мо-
мент я даже и представить не мог, что за ее словами кроется.
Неведение мое вскорости развеялось. Карета за мной
вскоре приехала. Я, даже еще не зная, куда направляюсь, в ноги
к ней кинулся (не за себя прося, до того бы я не унизился, за Пе-
гаса: только бы она позволила другу моему мохнатому со мною
в неизвестные края отправиться. Где б я ни был, в одном я был
уверен – со мной ему будет лучше, чем с Акулиной Карповной).
Взвизгнул мой Пегас, полетев за мною следом. Вот так и очути-
лись мы с ним в доме, где и правда, как и обещала моя Акула,
очень хорошо мечтается.
Да, мои любезные, вон как жизнь человеческая иногда
поворачивается, копошишься, вроде как даже о совершенстве
души своей радеешь, а вона что из этого выходит… Но, какие
бы шутки и издевательства не выкидывала надо мною судьба,
я не отчаялся. Кто знает, может как раз и настал момент нам
с Пегасом жизнь новую, лучше прежней начать? Будем и дальше
идтить по пути совершенства. Кто знает, какими тернистыми
тропами путь этот усеян.
Итак, подъехали мы на карете к неизвестному дому, ворота
за нами закрылись и засов скрыпнул. Не успела карета остано-
виться, нам тут же помогли из нее вылезти. Обхождение – уже не
плохо. Осмотрелись. К несказанной радости друга моего у дома
этого лужайка для прогулок оказалась, будто перед дворцом ка-
ким. Комнату нам тут же выделили просторную, светлую (даже
лучше моей прежней). С питанием тоже все как нельзя лучше
устроилось. Хоть даже и объедки, но все же не с Акулинино-
го стола (объедки объедкам тоже, знаете ли, рознь, это я теперь
знаю). Условия жития замечательные.
Что касается нравов и обычаев, в нашем доме существу-
ющих (и вообще прав гражданина), – тоже все очень прогрес-
сивно: ни цензуры тебе, ни жандарма, даже революцию пово-
да устроить нету. Каждый что хочет, то и делает, что хочет, то
и говорит, о чем хочет, о том и мечтает; мысли свои свободно
излагает.
Я в такие условия первый раз попал. Глядя на такую кар-
тину, очень заинтересовался. Это что ж, у меня теперь возмож-
ность есть и самому откровенно высказаться и в другую душу
человеческую заглянуть… обнаженную, никакими вуалями не
прикрытую? И тут вот какая мне мысль в голову пришла: может,
с души совершенствование-то и начинается? Может, опять не
с того боку я за дело принялся, может, чтобы совершенствовать-
ся, мысли в себе особенные вынашивать надобно, мечтать даже
как-то по-особенному? Вон как дело-то повернулось…
Зажили мы с Пегасом новой жизнью, я, как и положено,
начал знакомства заводить.
К одному подхожу:
– Так и так, разрешите представиться, Кузьма Ласточкин!
С кем имею честь?
Мужчина высокий, по всему мужественный, правда, не-
сколько изможденный, взглядом по мне скользнул, будто мошка
перед ним, и отвечает:
– Александр Македонский!
Я чуть было от смеха не прыснул. Экий прыщ в великие пол-
ководцы метит. Но паузу выдержал. Зачем зря человека обижать?
Продолжаю разговор:
– И в каких местах находится сейчас ваша конница?
Он опять в упор глядит.
– До Индии, – говорит. – Уже рукой подать.
Ай-ай-ай, думаю, жаль-то его как! Это что ж ему, жить-то
осталось всего ничего?! По моим сведениям, где-то в тех про-
винциях и оборвалась жизнь его славная. Но мужчине я об этом
говорить не стал, к чему человека раньше времени расстраи-
вать? Да и не похож он на того, в шлеме, может, обойдется еще.
А сам головой качаю, идеи, конечно, поработительные, но
размах-то какой! Весь материк вдоль и поперек пройти задумал,
а мы нынче ленивые, только на тарантасах к тетушке в сосед-
нюю губернию и умеем разъезжать, ну или, если уж сильно при-
спичит, на воды отправимся.
Стал дальше знакомиться со своими товарищами новыми.
Французы среди нас оказались: Жанна д’Aрк, к примеру, и даже
Джордано Бруно свой, этот из более южных губерний. Джор-
дано постоянно твердит, что земля круглая и вокруг солнца
вертится, так это теперь все и без него знают, умник нашелся.
А еще талдычит про монаду монад какую-то (это, простите,
неприличность какая-то) и все костер устраивает для Жанны
и для себя. Они теперь под усиленным надзором нашей двор-
ничиха (которая только для виду дворничиха, а на самом деле
дохтур переодетый). Наши два поджигателя на костер с собой
хотят прихватить и англичанку нашу, мисс Джемму (оглобля
эта попала к нам оттого, что привередливая очень: видите ли,
у нас туманы не такие, как на ейном Альбионе). Жанна ее креп-
ко недолюбливает, бабьи ссоры. Вместе с мисс Джеммой под-
жигатели хотят прихватить и батюшку нашего отца Порфирия.
Хрустальной души человек, а Джордано ненавидит его. (Мне по
секрету сказал, что вообще-то ненавидит только католических
священников, но за неимением в нашем доме оных, решил не-
нависть свою выместить на отце Порфирии. А он ведь, божий
человек, от хрупкости своей только и попал в наш дом: слишком
увлеченно исповеди слушал, не смогла душа его ангельская по-
верить, что чернота такая в людях водится.) Однажды, кстати,
Джордано уже чуть наше жилище не подпалил. Господи, спаси
нас от несчастья этого.
А еще у нас своя помпадура имеется. Тоже французская
штучка. (Ох, много у нас чегой-то французского развелось, как
и везде, впрочем). Так она очень птица полета высокого. Говорит,
что с самим французским королем сношения имела, а я думаю –
врет! Хотя она, конечно, политиканша и интриганка, и на дох-
тура нашего Силантия Никанорыча метит. Он, говорят, сильно
в нее влюблен, а она этим пользуется. Уж не знаю, какие цели
преследует. Но уже от того, как высоко берет, дух захватывает.
Но больше всего поразил меня Леонардо. Он держит-
ся у нас особняком. Общается только с французским королем
и герцогом – такие у нас тоже имеются – и все дни напролет всё
что-то мастерит. К нему даже обращение особенное. Деревяш-
ки ему всякие, инструмент выдают. А недавно он для барышень
даже обещался аппарат летательный придумать.
Барышни визг сразу подняли: да как же это можно, а ежели
свалиться оттудова?!
Это что ж, обломится бутон жизни, не успев расцвесть?!
А барышням цвесть хочется!
А с некоторых пор он еще одну забаву себе придумал,
даму сердца выбрал. За ручку ее водит, на скамейку садит, мух
со счастливицы смахивает. Все свои механизмы забросил, обе-
щал ее портрет рисовать, Моней Лизой называет. Лизавета от
такого обращения конфузится, не привыкшая, значит. Хотя,
по-моему, она к нему тоже тонкие материи испытывает. Только
вот что я вам скажу, маменька у Лизаветы нашей строгая очень.
Всем известно, чем такие художества закончиться могут.
Таковы мои новые знакомцы, наблюдаю я за ними с утра
до вечера. Чего у них только в головах не копошится! А мечты
у них какие! Аж мурашки по коже бегают, и тут понял я, поче-
му их сюда и упрятали. Да чтобы они мыслями и мечтами свои-
ми остальной народ не будоражили! Народ-то у нас недалекий,
дальше носа своего мечтать не может, дальше гуся фарширован-
ного или печки теплой. Но я не виню. Некоторым и правда не до
мечт эфемерных. Кусок хлеба один снится. А вот тот, которому
обеспечили, так сказать, нужные условия для мечтания, что ж
он, спрошу я вас, в мечтаниях своих такой хиленький, почему не
несут они его в дали дальние?
Тут же осадил себя: что это ты, Кузьма, с укоризной на
других нападаешь? Сам-то мечтать умеешь? Да, вопрос так во-
прос… Ну, думаю, дай попробую (что с любовью пока не шибко
получилось, так это ничего не значит, может, со второго круга
в другом чём удачнее буду). Принялся мечтать и вдруг понял,
что непростое это дело, ведь в голову сначала такая дрянь мелкая
лезет, о которой человеку вроде как и мечтать неприлично. Сна-
чала мечтал о хорошем сюртуке, потом махнул дальше, булав-
ка с бриллиантом для галстука привиделась, потом захотелось
мне от Акулины избавление получить. И все равно сосет что-то
в животе, мелко всё, мелко, Кузьма, мелко мечтаешь. Расширяю
границы, нутром-то понимаю, что мечтать-то надо о большем.
Но об чём таком большем?!
И тут на подмогу мне случай пришел. Гуляю как-то по ал-
леям и вдруг нечаянно заметил, как дворничиха наша, дорожки
метя, нечаянно обронила кусок газетки (лишнее подтверждение
тому, что никакая она не дворничиха). Вообще-то, газеты нам не
выдаются. И это правильно, ничего там интересного нет, в на-
шем доме гораздо интереснее события происходят. Но в этом
кусочке, самой судьбой под ноги мои подкинутом, надо ж тако-
му случиться, преинтересная заметка оказалась. Какой-то там
джентльмен, облачившись в купальный костюм, представьте,
переплыл пролив, разделяющий долгие годы заядлых врагов
(французов и англичан то есть).
Прометей этот (простите, не помню, как точно звали этого
джентльмена) огонь людям, конечно, не подарил, но тоже своего
рода путеводной звездой сделался: показал, на что человеческая
природа способна! На что в своих мечтах замахнуться можно!
Я, от восторга распираемый, сразу к мисс Джемме кинул-
ся. Джентльмен этот ведь ее соотечественник, может, она чего
про него знает? К тому же очень меня в тот момент два вопроса
занимало: сколько в верстах будет от ихнего берега до француз-
ского и водятся ли в этом между землями зажатом море кроко-
дилы? (Наличие оных еще больше возвысило бы в моих глазах
энтого Прометея.) Но Мисс Джемма, как и все женщины, оказа-
лась глупа, как курица: мало того, что она ни сном ни духом не
знала об энтом человеческом подвиге, так она еще не смогла мне
дать ни географических сведений, ни сведений о крокодилах.
Я, признаюсь честно, от обиды чуть с кулаками не кинулся
на иностранную подданную.
А потом думаю, что это ты, Кузьма, разошелся, усмири
пыл-то, будь у тебя хоть клещи, сведений-то этих ты из нее все
равно не вытянешь. А она еще, глядишь, чего выкинет, чего до-
брого шарфами себя к воротам привяжет, будет тебе за обиду
мстить, суфражистка проклятая.
Оставил я ее от греха подальше, опять про энтого джентль-
мена задумался: вот молодец какой, мечтает-то как, мечтает!
Высоко метит! Ясный сокол! Лезет-то туда, где сам черт ногу
сломит, с судьбой не торгуется. На мечту-то какую замахнулся!
Да за такую мечту не жаль быть и съеденным, хоть даже и кро-
кодилом!