Довелось мне летом 1984 года погостить на новой территории окружного военного госпиталя в Ташкенте. Тогда это военизированное лечебное заведение располагалось на улице Володарского и именовалось ОВГ-340.
Новые белоснежные корпуса брежневской эпохи гармонично уживались с немногочисленными одноэтажными домиками хозяйственного назначения.
От самого КПП начинались ухоженные аллеи с выбеленными бордюрными камнями, со свежее окрашенными скамейками, обрамленными, по-уставному стриженым кустарником, под сенью пирамидальных южных тополей.
Вечерами зажигались мягкие фонари, бросая причудливые протуберанцы на ровные асфальтовые дорожки.Довелось мне летом 1984 года погостить на новой территории окружного военного госпиталя в Ташкенте. Тогда это военизированное лечебное заведение располагалось на улице Володарского и именовалось ОВГ-340.
Новые белоснежные корпуса брежневской эпохи гармонично уживались с немногочисленными одноэтажными домиками хозяйственного назначения.
От самого КПП начинались ухоженные аллеи с выбеленными бордюрными камнями, со свежее окрашенными скамейками, обрамленными, по-уставному стриженым кустарником, под сенью пирамидальных южных тополей.
Вечерами зажигались мягкие фонари, бросая причудливые протуберанцы на ровные асфальтовые дорожки.
Внушительная территория госпиталя, раскинутая на неровном рельефе, усиливала перспективу геометрически правильных аллей. Поэтому казалось, что белоснежный городок должен кончается где-то далеко за горизонтом, там, где, плещется нежное курортное море.
Все эти пейзажи, пропитанные жарким дневным азиатским солнцем, подсвеченные сказочно большими ночными звездами, заставляли верить в счастье любви и молодости, в неизбежную бесконечность бытия. Однако, госпиталь был военным. И не просто военным, а окружным Туркестанского военного ( воюющего) округа. Всего за пару сотен километров уничтожалась человеческая плоть – тленный носитель бессмертной души. В плоть вонзались пули и осколки, плоть горела в танках, в сбитых вертолетах, в раскаленном до красна металле автоколонн. Плоть разлеталась на куски, подорванная на минах. Плоть погибала от эпидемий брюшного тифа, менингита, желтухи и, просто, от дистрофии.
Шла война, преподносимая официозом как помощь в построении социализма братскому народу Афганистана.
Иллюзию «курортного городка», со стайками прогуливающихся по аллейкам в часы посещений страждущих ташкентских девиц, разрушала суета медперсонала во время разгрузки поступающего огромными и частыми партиями « груза 300». То тут, то там можно было встретить отвоевавшихся танкистов с исковерканными багровыми контурами изуродованных лиц, безруких и безногих восемнадцатилетних солдат, обмотанных бинтами с запекшейся кровью, контуженных, переломанных. Время от времени, сестры и санитары, почти бегом, перевозили на каталках тяжело раненных, стараясь удержать вертикально в руках высоко поднятые капельницы.
Следы войны были повсюду. Но жизнь не хотела верить в смерть.
Солдаты, получившие легкие ранения в афганской мясорубке спешили жить и не спешили возвращаться обратно в ад ненужной им войны. Отъедались, отсыпались, заводили короткие и бесперспективные романы с невостребованными местными дамочками, засидевшимися в девках.
Ситуация и условия для этого были самые подходящие.
Военные медики в основном относились с пониманием к солдатам. И на многое закрывали глаза. Если ранение или травма не подходили по приказу МО под коммиссацию , то старались изменить степень годности и оставить дослуживать в союзе. Тех, кому совсем «не повезло», кто попадал в категорию выздоравливающих и подлежал возврату в жернова войны, старались привлечь к хозяйственным работам и продержать в ОВГ как можно дольше.
То, что война кровавая, жестокая и ненужная, понимали все, особенно военные медики. Солдаты срочной службы были в основном из простых семей, не имевших возможности откупиться от всеобщей советской воинской провинности. Не было среди них детей высокопоставленных особ. Дети семей многочисленных советских элит не знали и знать не желали о какой-то срочной службе, о какой-то неизвестной войне, на которую гнали, как стада на убой их простонародных сверстников. У сверстников не было выбора. Если у офицера, сознательно обуздавшего себя на двадцать пять лет непорочной службы был выбор, не идти на войну, ценой своей дальнейшей офицерской карьеры, то солдатам никакого выбора предоставлено не было. Новобранцев с пометкой « команда 108», в лучшем случае посылали на пять месяцев в учебку или в школу сержантов, находящуюся в союзе. Потом все равно следовал Афганистан. В худшем, прочувствовать все прелести «интернациональной долга» доводилось сразу после прохождения курса молодого бойца и принятия присяги.
Если к смерти, ранениям, контузиям и ожогам прибавить чудовищную дедовщину, царившую в сороковой армии, жертвами и участниками которой становились все, без исключения, то легко понять и оправдать солдат, особенно первого года службы, активно не желающих возвращаться обратно из сказочной ташкентской иллюзии.
Медики делали все, чтобы вернуть искалеченных мальчишек к нормальной жизни. При этом не проявляли особого рвения вновь вернуть их в ряды беспогонных оккупантов. ( В Афганистане на х/б не нашивали петлицы и погоны как в союзе на фабричные подкладки погон и петлиц лишь прикалывались полевые эмблемы родов войск и знаки различия. Прим. Автора.).
Некоторым везло, и они до дембеля оставались в «рабочей команде» госпиталя. Других выздоровевших все равно ждала очередь на знаменитой ташкентской пересылке и отправка обратно «за речку».
Туркестанский военный округ в те годы был большой перерабатывающей для Афганистана сырьевой фабрикой. Или адским «мартеновским заводом». Здесь формировали колонны и подразделения. Здесь наскоро обучали солдат. Здесь тыловики, не забывая свою коммерческую выгоду, готовили гнилые, просроченные продукты и медикаменты для отправки в сороковую армию. Здесь была самая мародерская сырьевая база. Далее «сырье», состоящее из людей и материальных ценностей необходимыми партиями вбрасывалось в «горячий цех» Афганистана. А оттуда поручали «готовую продукцию» в виде «груза 200 -300», шмуток, двух кассетных магнитофонов, порнографии, золота, наркотиков…
Но, наверное, самой страшной «продукцией» было и есть искалеченные души. Искалеченные души оставшихся в живых. Искалеченные души матерей, отцов, сестер, братьев, жен и детей погибших…
Вечная слава советским офицерам-медикам, прекрасно осознававшим все это, своей совестью и профессионализмом, всеми своими силами, уменьшавшим количество зла!
Но, как известно, в семье всегда не без урода.
Солдаты и офицеры с презрением рассказывали о сереньком маленьком человечке, изобретшим и лично внедрившим «систему исцеления симулянтов».
Нежелание возвращаться в «горячий цех» солдат, получивших легкие ранения, травмы и контузии выливалось во вполне естественную спасительную симуляцию «последствий» ранения. У кого-то после ранения «переставала функционировать» конечность. Кто-то «слеп» или «глох» после контузии. Кто-то «сходил с ума». С «сумасшедшими» все обстояло просто. Начальник психиатрического отделения, понимая, что толку для армии от «закосившего» воина уже не будет, просто договаривался с поступившим на обследование. По договору солдат два-три месяца помогал сестрам ухаживать за истинно больными, убирать дерьмо и мусор, следить за порядком. К слову, истинно больными, были в основном прапорщики и офицеры с алкогольными психозами и белыми горячками.
Отработавший договоренный срок солдат, комиссовывался по самой мягкой психиатрической статье « 5-в» ( психопатия) и летел домой белым лебедем. Ограничением в гражданской жизни счастливым обладателям упомянутой статьи была лишь служба в армии, работа в оборонке, служба в МВД-КГБ и поступление в закрытые престижные ВУЗы, типа МГИМО.
Трагичнее обстояло дело с теми, у кого что-нибудь «отнялось» или «перестало» слышать и видеть. Потому что они попадали на обследование и лечение в неврологическое отделение Ташкентского Окружного Военного госпиталя номер триста сорок, где начальником отделения был советский врач, подполковник медицинской службы Можаев. ( Время стерло, к сожалению, из моей памяти его, известные всему госпиталю инициалы, но живы в памяти, известные всему госпиталю его дела!) Тот самый маленький серенький человечек, автор и исполнитель «системы исцеления симулянтов».
Все сводилось к простой, а, потому, гениальной схеме. К примеру. Солдат, не постигший тонкостей рефлексологии и не горящий патриотизмом, «слеп», «глох», «парализовывался», находясь в том отделении, где уже считался выздоравливающим. По профилю он попадал в отделение Можаева. Тут уж товарищ подполковник, если и не прибавлял пациенту познаний в неврологии, то, во всяком случае вселял в него свой, не достающий юноше, патриотизм. Проще говоря, отправлял обратно в «горячий цех», но предварительно триумфально утверждал торжество советской медицины и гуманности.
Процедура разоблачения не отличалась разнообразием и оригинальностью. Но, видимо, давала Мажаеву не только реванш в области политики партии и правительства, но и натуральный оргазм. Многие, кто видел его разоблачения ( а Можаев приглашал на них как на назидательное шоу), утверждали, что в коротком процессе разоблачение Можаев дергался, странно мимикрировал, потел и сладостно-тяжело дышал.
Имея изначальную внутреннюю установку о том, что каждый солдат «косит», на любого, у кого после ранения не работала рука, Можаев надевал противогаз и вместо фильтра подставлял для вдоха банку с хлоркой. Вторую здоровую руку крепко держал его подручный капитан медслужбы Гурьев. Симулянту ничего не оставалось, как «парализованной» рукой сорвать с себя противогаз. Правда торжествовала. Можаев оргазмировал. А симулянт отправлялся обратно под пули. Срок с момента поступления симулянта в неврологию и выпиской составлял менее суток.
Если «не работала нога», то в ягодицу здоровой ноги вкатывалась лошадиная доза сульфазина ( препарат карательной советской психиатрии, вызывающий нестерпимую боль в области укола, невозможность движения прилегающей конечностью и повышение температуры тела до 40- 41 градуса. Прим. Автора), а когда у подопытного отнималась здоровая нога, отнимали костыли и толкали вниз по лестнице. Чтобы не рухнуть и не сломать шею, солдат вынужден был включить вторую, «больную» ногу.
« Слепого» нежно под ручку подводили к балкону третьего этажа без перил и безо всякой страховки. Чтобы не сделать роковой шаг симулянт должен был «прозреть». Поговаривали, что двое не прозрели и насмерть разбились об асфальт. Шума не поднимали. Срабатывал армейский принцип: «не выноси сор из избы!». Можно только догадываться, какую причину смерти в таких случаях, придумывал советский военный врач…
За спиной «оглохшего» подручный капитан Гурьев «читал телеграмму» о том, что у солдата умерла мать, сестра, что скончался отец или брат, что жена подала на развод и так далее, в зависимости от родственников, указанных в личном деле. Можаев при этом стоял впереди и внимательно наблюдал за лицом испытуемого. Естественно, что такую «новость» из молоденьких солдат мало кто выдерживал с пофигистской мимикой.
Тыловой подполковник ликовал, лично присутствуя при выписке симулянта.
Если же подозреваемый в симуляции был действительно болен или его воля была сильнее системы Можаева, то, не сомневайтесь, врач прилагал все свои знания, усилия и садизм, чтобы больной все равно выздоровел и вернулся в строй!
Очень занимательно, что про «разоблачения» Можаева весной 1984 года знал практически весь ОВГ-340. Либо никто не стучал на него в военную прокуратуру, либо супер патриот имел какого-то большого военного покровителя на уроне министерства обороны. Но, так, или иначе, «разоблачения» были показательны и регулярны. У всех свидетелей было полное ощущение, что подполковник испытывает сильный психический, а, скорее всего и физиологический оргазм.
Можно долго гадать, что именно доводило до этого состояния двухзвездочного садиста.
Возможно, миг превосходства над беспомощным и медицински безграмотным солдатом?
Возможно, что фантазии о том, как именно должен быть убит разоблаченный?
Возможно, воображаемые сцены с обезумевшей от горя матерью, бросающуюся на запаянный цинковый гроб с телом сына…
Можно долго гадать. Известен и подтвержден свидетелями факт, что Можаев это делал со сверх наслаждением, причиной которому вряд ли был советский патриотизм, долг офицера и клятва советского врача.
Мне не известно так же, находил ли он время между «разоблачениями» на исполнение своей главной обязанности- лечить.
Слава богу, я не был ни его пациентом, ни тем более его подозреваемым! Я не могу оценить уровень его профессиональной подготовки.
Но, зная о нем понаслышке, я ненавидел его.
Однажды, гуляя по территории, я напоролся на ненавидящий взгляд маленького полу лысенького кривоногого человечка в безупречно белом халатике. Рост его едва доходил бы до моего плеча. Из безликого пространства между маленькими ушками и большими серыми бакенбардами меня проедали два маленьких, близко посаженных серых уничтожающих глаза.
Человечек средних лет был комичен своей физической обделенностью. Одновременно он вызывал сильное желание раздавить его как назойливого клопика.
Халатик приблизился, преградив мой путь.
Я был, как и все, в стандартной синей госпитальной пижаме. Как известно, в бане, да в госпитале все равны. Поэтому вопрос серенького человечка, о том, солдат я или офицер был вполне оправдан. Услыхав, что я сержант, да еще и москвич, халатик завопил фальцетом, о том, что в такое решающее для страны время мне не пристало так вот запросто и развязно ходить по госпитальной аллее. Еще что-то про блок НАТО, мой рост и, про то, что все москвичи козлы. В общем, своей прогулкой я опозорил вооруженные силы. И еще, не помню, какой бред.
Будучи на втором году службы, я видел различных идиотов среди отцов-командиров. Поэтому я до конца выслушал все излияния халатика и отправился дальше. Через несколько минут забыв об этой встрече и не придав ей особого значения.
Но, не тут-то было.
На следующее утро ко мне в палату зашел подполковник, заведующий хирургией, где я лечился. Как-будто извиняясь, он сообщил мне, что срочно вынужден меня выписать в полк, т.к. подполковник Можаев написал на меня рапорт замполиту госпиталя о том, что вчера я напал на него, во время передвижения по территории госпиталя. Так это был легендарный Можаев?!
- Извини, ничего не могу сделать, Леонид…- закончил мой подполковник,- долечишься в части.
Известие о внезапной выписке меня не сильно расстроило, так как размеренная жизнь госпитального рая порядком надоела. Я и сам собирался на днях проситься на выписку. Но клевета Можаева обдала голову кипятком и бессильной злобой запульсировала в висках.
На момент этой истории я уже был старослужащий. И прекрасно знал, что доказывать свою правоту перед начальством в таких случаях не нужно и бесполезно.
Я молча получил свое обмундирование, предписание, продовольственный аттестат. Оделся, попрощался со всеми знакомыми и вышел через стеклянную дверь из отделения.
Чуть сбоку от входа я увидел Можаева, прячущегося в стриженных по уставу кустах.
Он наверно долго ждал момент моего появления. Он гримасничал, корчился и дрыгался всем тельцем. Идеально чистый белый халатик повторял и подчеркивал его конвульсии.
Вспомнив рассказы очевидцев, мне стало ясно, что Можаев оклеветав меня, хотел получить наслаждение садистского оргазма. Оргазм. Настоящий оргазм корежил и ломал его в тот миг. Оргазм, видимо недоступный ему обычным путем…
Я шагнул к дергающемуся в кустах халатику и как можно громче произнес:- Я убью тебя, мразь! За все! За всех! Скоро! Жди!
Через несколько месяцев после этой истории настал мой дембель.
Я специально задержался в Ташкенте на три дня, несмотря на наличие авиабилетов до Москвы.
Кроме прощания с моими ташкентскими знакомыми, которыми я обзавелся, лежа в госпитале, в мои планы входило свидание с Можаевым.
Наверно, на наше общее счастье подполковник Можаев в госпитале отсутствовал- был в отпуске. Отдыхал от трудов праведных.
На счастье, потому, что я бы не раздумывая, выполнил свое обещание, данное ему, оргазмирующему в кустах, в полном объеме.
Образ этой твари в белом халатике, мрази, поддонка и садиста, косвенного и прямого убийцы не одного десятка солдат, видимо, на всю жизнь отложился в моей памяти.
Позже, изучая психологию, я понял, что причины его садизма заложены в раннем детстве. Возможно, он не раз подвергался сексуальному и иному насилию. Что вызвало комплекс неполноценности маленького мужчинки-лузера. Что позднее гипертрофировало его сознательно-подсознательное эго и привело к извращенным садистским оргазмам, без которых он уже не мог существовать.
Но, разве от этого, кому-то из загубленных им, легче?
С появлением интернета я пытался разыскать его, но тщетно…
Не уверен, но, думаю, что, встреть я его сейчас, исполнил бы свое обещание.
Конечно, очень может быть, что Можаев уже предстал перед судом Божьим..
Но, как показывает жизнь, такие как он чрезвычайно увертливы и живучи.
Присмотритесь! Возможно, что в вашем тихом дворике сидит на скамейке маленький старичок. Пустыми серыми старческими глазками безучастно наблюдая за переходящей дорогу такой же как он серой кошкой. Причмокивая губками, старичок-отставничок обсуждает погоду, цены на кефир и восхваляет политику Путина в Крыму.
Будьте осторожны! У палачей нет возраста!