После отпуска приступил к полетам 20 февраля. Восстановился днем в простых и сложных метеоусловия по всем видам боевого применения. Во второй половине марта начал подготовку к полетам ночью в сложных метеоусловиях, 20 апреля вылетел. Последняя запись в летной книжке – 28 апреля. Что же произошло?
Первое, что я почувствовал, произошел какой-то спад настроения, потеря прежнего интереса ко всему происходящему. Видимо, я устал от того, что меня окружало. И прежде всего, от отношения ко мне в полку. Странным было то, что чем лучше были мои успехи в летной подготовке, тем хуже относилось командование полка. Сначала все это мне казалось случайной последовательностью отдельных инцидентов. Но затем это стало просто какой-то системой противодействия, вызывающей постоянное напряжение, чувство безысходности, потери перспективы.
В самом начале своего появления в полку я узнал, что дивизионный кадровик сказал неправду. В действительности там освобождалась должность начальника ПДС. Занимавший ее старший лейтенант Сидоров, уходил на другую должность. Но командование полка как-то сумело убедить начальника отдела кадров не назначать меня на эту должность. У них уже давно был свой кандидат – Иван Лысенко. Очень активный человек, любивший держаться поближе к начальству. Ну, был, так пусть будет – я не особенно расстроился, все еще впереди. Тем более этот Ваня очень приветливо отнесся ко мне, и предоставлял мне возможность участвовать в парашютных прыжках. За год я выполнил 22 прыжка, хотя, как простому летчику мне было положено всего 2.
Второй случай, произошел несколько позднее. Освободилась должность командира звена. По уровню подготовки у меня конкурентов не было. Но тут меня приглашает командир полка и, в непривычной для него, мягкой манере, начинает объяснять:
- Мы понимаем, что ты более всего подходишь на эту должность. Но, у нас тут возникла сложная ситуация. У старшего лейтенанта Василишина умерла жена, у человека горе. И надо его морально поддержать. Вот мы и решили назначить его на освободившуюся должность.
Для меня это было непонятно. Поддержать, конечно, надо. Например, предоставить отпуск летом, выделить отдельную квартиру, наконец, оказать материальную помощь. Но, при чем тут служебная деятельность? Ведь повышение в должности дают не потому, что кому-то плохо, а кто этому соответствует в наибольшей степени.
Но, командир стоял на своем:
- Понимаешь, это не только мое решение, его поддержало и партийное собрание коммунистов.
Мне нечего было возразить.
Это были удары по-крупному. Но, регулярно ощущались и более мелкие. Я уже писал, какую волокиту мне устроили в связи с «вводом в строй на самолете МиГ-17. А затем тянули с вылетом на Су-7Б до последней смены в году. А мог и не вылететь! И это притом, что именно из-за этого я и переводился в этот полк.
Когда я перешел из третьей эскадрильи в первую, то хотя бы небольшую поддержку нашел у ее командира майора Смирнова. Нет, он не проводил со мной дружеских бесед, был немногословен. Но я видел, что он понимает меня, и старается давать возможность продвигаться вперед, относясь уважительно ко мне, как летчику.
А вот его заместитель, майор Барычев, почему – то, сразу невзлюбил меня. Он всячески подчеркивал свое начальственное положение, досаждал мелкими придирками, а когда составлял плановую таблицу, старался полетов дать мне поменьше, и задвинуть по времени подальше.
Когда я получил разрешение командира полка на вылет ночью, он пришел к моему самолету, поднялся на стремянку и стал задавать различные вопросы. Что касается особенностей полета ночью, я быстро ответил, но когда он дошел до общих положений, которые выполняются и днем, я не выдержал и сказал ему:
- Товарищ майор, я все это знаю, и не единожды выполнял. Так у нас с Вами до конца смены времени не хватит.
От такого непочтения он пришел в ярость:
- Вылезай из самолета! Я тебя отстраняю от полетов!
Я пробовал вразумить его, даже извинился за резкость. Но он не слушал меня, и все повторял, как заведенный: «Вылезай из кабины!» Пришлось выполнить приказ начальника. И только через два месяца я смог выполнить свой первый полет на Су-7Б ночью.
Не сложились отношения и с вновь прибывшим командиром полка полковником Степановым. Меня раздражали его суетливость, шумливость, и не всегда продуманные решения. Но непосредственных отношений у нас с ним практически не было. Какие могут быть контакты у рядового летчика с командиром полка? Кроме полетов.
Кстати, о той самой проверке ночью. Летали с ним в зону. Погода была облачная, поэтому большую часть фигур пилотажа пришлось выполнять в облаках по приборам. Настроение у меня было хорошее, и все получалось безукоризненно – от взлета до посадки. За весь полет он не проронил ни слова. Посадка тоже была идеальной. После опускания носового колеса я убрал закрылки, чтобы увеличить тормозящую силу. Малоопытным летчикам это запрещается делать, чтобы не отвлекать внимание от выдерживания направления пробега. Но опытные летчики могли себе это позволить. Это по инструкциям самолетов МиГ17 и УТИ-МиГ-15. А на самолете Су-7Б вообще не запрещалось, и даже рекомендовалось.
Тем не менее, это стало поводом для Степанова, чтобы выставить меня в неприглядном свете. На разборе полетов, в присутствии всего летного состава, он произнес гневную речь, в которой обвинял меня в крайней недисциплинированности, безответственном отношении к правилам летной эксплуатации. А в летной книжке снизил оценку за этот полет до «Хорошо». Хотя сам же на разборе, в запальчивости проговорился, что все элементы задания я выдержал «ноль – в ноль».
И это действительно было так. Существуют нормативы оценок по точности выдерживания параметров полета. Например: скорость – плюс-минус 10 километров в час – отлично, 20 – хорошо, 30 – удовлетворительно. Так же и по другим параметрам – высоте, курсу, итд. А у меня не было отклонений даже в пределах оценки «отлично» И все же ругань, снижение оценки.
Если бы я летал с Мантуровым, он не сказал бы мне ни слова. Во-первых, там царил дух доверия летчику. Во-вторых, если летчик успевал что то сделать сверх обычного, то это расценивалось как мастерство ,хорошее владение самолетом. Но Мантурова здесь не было. Здесь были другие, и иное отношение. Не удивлюсь тому, если Степанов дал указание Барычеву не выпускать меня в ту ночь.
Еще один случай. Шли интенсивные полеты днем, заход на посадку – с круга, видимость – ограниченная. Руководил полетами Степанов, но довольно сумбурно. В результате его команд при подходе к третьему развороту собралось три самолета, на одном из которых был я. Чтобы обеспечить себе безопасный интервал посадки, пришлось затянуть начало третьего разворота. Оператор локатора доложил об этом РП, и Степанов начал возмущаться в эфире:
- Ты куда пошел?! Почему затянул третий разворот?
- Потому что Вы собрали здесь кучу самолетов – ответил я правду, но неуважительно.
Разумный РП посмотрел бы на экран, понял свою ошибку, и разрядил ситуацию, например, отправив средний самолет на второй круг. И поднимать шум, а тем более обвинять невиновного, было явно не в его интересах, да и неприлично. Это меня и возмутило. А Степанов взорвался:
Что ты сказал? Отстраняю тебя от полетов!
И, действительно отстранил. Несколько смен я не летал, и наши отношения окончательно испортились. Пришлось сделать вывод, что надо крепче держать язык за зубами.
И еще. К нам в гарнизон приехал командующий ВВС Московского Военного Округа генерал Горбатюк Е.М. Он собрал летчиков полка в актовом зале Дома Офицеров. Беседовал с нами, интересовался, как мы осваиваем новый истребитель-бомбардировщик. Затем начал задавать вопросы по знанию вероятного противника, в частности – средств ПВО тактической зоны. Увы, те, кого он спрашивал, ничего вразумительного ответить не могли. Наконец, он просто обратился ко всем:
- Кто-нибудь из вас, все-таки, знает это?
Я поднял руку, и стал отвечать. Эти средства я неплохо знал, будучи еще в разведывательном полку, следил за военной периодикой. Мой ответ ему понравился:
- Ну, наконец-то. Это надо знать, не исключено, что вам придется с ними встретиться.
Действительно, военно-политическая ситуация тогда была достаточно напряженной. Только что миновал Карибский кризис, когда мы находились на грани войны. Наши ребята из истребительного полка были и на Кубе, и в Индонезии, где имели встречи в воздухе с самолетами США, хотя до стрельбы дело не дошло.
После этого, реакция наших командиров на происшедшее была такая: увидев меня, они обычно отворачивались, с таким выражением лица, как будто их мучила зубная боль, и старались быстрее уйти.
Шел уже второй год, как я начал службу в АПИБ. И. хотя моя летная подготовка шла успешно, общее состояние неудовлетворенности только нарастало. Я долго не мог понять, почему так негативно складывается ситуация вокруг меня. Лишь значительно позже понял, в чем было дело.